Глава II АНГЛИЙСКОЕ ЗАВОЕВАНИЕ (449—577 гг.)

Прибытием Генгеста и его воинов к Эббсфлиту на берегах острова Танета начинается собственно английская история, и нет места, более священного для англичанина, нежели то, на которое впервые ступила английская нога. В самом Эббсфлите нет ничего, что могло бы сколько нибудь очаровать взор путешественника: это небольшая возвышенность, по которой разбросаны там и сям серые коттеджи, отделенные теперь от моря лугами и плотиной. Тем не менее ландшафт не лишен своеобразной дикой красоты. Направо белый полукруг рамсгетских утесов возвышается над имеющим форму полумесяца Пегуэльским заливом, а налево, через серые болота, где по дыму можно определить местоположение Ричборо и Сандвича, береговая линия незаметно сворачивает к новой линии утесов за Дилем.

Весь характер местности вполне подтверждает народное предание, указывающее на Эббсфлит как на место высадки наших предков; физические перемены, произошедшие с тех пор, мало изменили общий характер этой местности. Легко догадаться, что пустынная равнина, называемая ныне «Minster-Marsh», была некогда широкой полосой моря, отделявшей о. Танет от Британии, и через нее разбойничьи ладьи первых англов при попутном ветре достигали песчаной отмели Эббсфлита. Укрепление Ричборо, разрушенные валы которого до сих пор возвышаются над серыми равнинами, служило обычной пристанью для путников из Галлии. Допуская, что в момент договора с бриттами разбойничьи ладьи курсировали возле берегов Британии, легко понять, почему именно пираты высадились в Эббсфлите, почти под самыми стенами Ричборо; последующие события указывают, что выбор места для высадки был сделан вполне сознательно. Едва ли могло существовать взаимное доверие между бриттами и их наемными солдатами, и только в этом месте Генгест и его товарищи могли чувствовать себя в безопасности от других пиратов, с одной стороны, и от измены своих новых союзников — с другой; выбор места для высадки мог удовлетворить также и бриттов, опасавшихся (и, как показали события, далеко не безосновательно), что для отпора пиктам они ввели в Британию еще более страшного врага.

И вот, из предосторожности против своих опасных союзников, бритты и оставили их в углу острова за морским каналом, защищенным самой сильной из береговых крепостей. Необходимость в такой предосторожности была доказана распрями, начавшимися между союзниками, как только окончилось дело, для которого наемники были приглашены.

Едва были рассеяны в одном большом сражении пикты, как уже бритты увидели опасность со стороны ютов. Численность последних, вероятно, быстро возрастала по мере того как между соплеменниками распространялось известие о водворении их в Британии, а вместе с возрастанием их численности, естественно, возрастали затруднения в снабжении новых пришельцев провизией и деньгами. Из-за подобных вопросов быстро возникли раздоры, и Генгест начал грозить своим союзникам войной.

Не совсем, однако, легко было и для Генгеста привести свою угрозу в исполнение, так как он был отрезан от суши морским проливом, становившимся проходимым лишь при отливе, и то по длинному и опасному броду, притом пролив был защищен крепостями Ричборо и Рекульвер. Канал Медуэй, окаймленный вельскими лесами с юга, защищал тыл, тогда как крепости, расположенные на тех местах, где ныне находятся города Кентербери и Рочестер, защищали дорогу к Лондону. Тут же, вокруг, были расположены войска с графом Саксонского Берега, обязанные защищать берег от варваров. Невзирая на все эти затруднения, юты внезапно появились в Британии, и прежде чем бритты успели сосредоточить силы для сопротивления, их враги не только перешли пролив, но и захватили дорогу, ведущую к Лондону. По всей вероятности, сильно укрепленные стены Рочестера заставили ютов повернуть к югу и двинуться вдоль кряжа невысоких гор, образующих восточную границу медуэйской долины.

Страна, через которую они проходили, уже имела свою историю, но память о ней успела исчезнуть даже в те времена: склоны гор были кладбищем исчезнувшего племени, и между глыбами камней возвышались там и сям «cromlechs» — надгробные памятники и громадные курганы. Один из таких памятников существует и поныне под названием Kit’s Coty House, а тогда он соединялся целой аллеей из камней с кладбищем возле Аддингтона. С высокого пригорка у этого памятника английские воины увидели поле своего первого сражения, с этого пригорка прошли они по существующей доныне извивающейся между мирными усадьбами проселочной дороге к броду, давшему название маленькой деревушке Эльсфорд.

Летописи победоносного народа умалчивают о том, что случилось до взятия брода, равно как и о самом сражении у этой деревушки. Они только упоминают, что Горза пал в битве в минуту победы, и сохранившаяся до наших дней куча кремня с его именем — «Horstead» — считалась в позднейшие времена памятником над его могилой, древнейшим памятником английской доблести, которая воздвигла себе в Вестминстере последний и благороднейший храм.

Эльсфордская победа не только отдала в руки победителей Восточный Кент, но и стала первым шагом к полному завоеванию Британии. Последовавшая вслед за битвой резня выявила неумолимость начавшейся борьбы. Более зажиточные кентские землевладельцы бежали в паническом страхе за море, жители бедных классов скрывались в горах и в лесах, пока, изгнанные оттуда голодом, не были вынуждены сдаться неприятелю для казни или рабства. Напрасно укрывались некоторые из них в стенах церквей: победители умерщвляли священников у самых алтарей (их ненависть обращалась более всего против духовенства), поджигали церкви, и укрывшимся оставался выбор между пламенем и безжалостной сталью врага.

Такого рода картины резко отличают покорение Британии от покорения других римских провинций. Покорение Галлии франками и Италии — лангобардами состояло в насильственном поселении победителей среди побежденных, которым после длинного ряда лет было суждено поглотить своих завоевателей: французский язык — язык не франка, но того галла, которого он покорил, а светлые волосы лангобарда почти исчезли из Ломбардии. Не то в Британии, где победители в течение полутораста лет продолжали вытеснять покоренный народ; и в борьбе Рима с вторгшимися в него германскими племенами нет примера такого упорного сопротивления врагу, как в Британии.

Целых два столетия прошло, прежде чем бритты были окончательно покорены, и именно по причине этого упорства и этой неумолимости борьбы из всех завоеваний германцев завоевание Британии было самым полным и совершенным. Всюду, куда проникал меч англов, Британия превращалась в землю англов (Engleland), Англию, страну англичан, а не бриттов. Возможно, что небольшая часть бриттов осталась на родине, хотя не иначе как в качестве рабов англов, и несколько их обиходных слов (если они не были внесены позднее) примешались к английской речи, но такие сомнительные исключения не меняют общего характера всей картины завоевания. Когда внутренние раздоры прервали безостановочный до того времени прогрессивный ход английского завоевания, — а это случилось через полтораста лет после Эльсфордской битвы, — бритты успели уже исчезнуть с половины принадлежавшей им территории, и язык, религия и законы английских завоевателей бесспорно господствовали от Эссекса — до Дербширского пика и устья Северна и от Британского пролива — до устья Форта.

Эльсфорд был, как уже сказано, первым шагом к покорению Британии. Об упорстве борьбы можно судить по тому, что для покорения только южной Британии потребовалось шестьдесят лет, а для покорения Кента — двадцать. Лишь после второго поражения при проходе Крэй бритты покинули Кент и в страхе бежали к Лондону, но и после того они снова возвратились, и лишь в 465 году, после ряда мелких стычек, произошло решительное сражение при Уиппедсфлите. Здесь поражение было столь серьезным, что всякие надежды спасти большую часть Кента были оставлены, и только на южном берегу бритты еще удержали свои позиции. Восемь лет спустя борьба была окончена, и с падением Лаймна, разрушенные стены которого смотрят с холма на обширную площадь Ромнейского болота, дело первых английских завоевателей было завершено.

Жажда грабежей привлекла вскоре новые воинственные отряды с германского берега. Новые шайки из саксонских племен, живших между Эльбой и Рейном, появились в 477 году и пробивались по полосе земли, лежащей к западу от Кента между Уилдом и морем. Нигде ландшафт страны не изменился так сильно, как здесь. Огромный пустырь из кустарников и мелколесья, известный тогда под названием Андредовой пустоши, тянулся более чем на сто миль от границ Кента до Гемпширских степей, доходя к северу почти до Темзы и оставляя лишь на юге узенькую береговую полоску. Этот берег был защищен сильной крепостью Андерида, занимавшей территорию, которая теперь называется Певенси, место будущей высадки нормандского завоевателя. Падение этой крепости в 491 году привело к возникновению королевства южных саксов. «Аэлль и Кисса осадили Андериду, — гласит безжалостная летопись завоевателей, — и истребили всех жителей, так что там не осталось ни одного бритта».

В это же время другое саксонское племя вытесняло бриттов на другом краю Кента, к северу от устья Темзы, и основывало поселение восточных саксов, как впоследствии называли воинов этого племени, в долинах Колна и Стаура. К северу от Стаура дело покорения бриттов продолжалось третьим из племен, с которым мы познакомились в их германском отечестве, народом, которому суждено было поглотить и ютов, и саксов и передать свое имя всей покоренной земле: то были англы, или англичане. Их первые высадки происходили в той области, которая отделяется от остальной Британии Wash’oм, Fens’oм и большими пространствами леса, и которая впоследствии называлась Восточной Англией; здесь победители укрепились в поселениях под названиями North Folk и South Folk, и теперь сохранившимися в названиях находящихся в этой местности графств. Этим и закончилась первая стадия покорения Британии, и к концу V века весь берег, от Wash’а до саутгемптонских вод, был в руках вторгшихся туда германских племен. Пока, однако, неприятель прошел недалеко в глубь страны, так как огромные леса и болота удерживали англов, саксов и ютов в узких границах по берегу моря. В начале VI века два племени, одержавшие главные победы над бриттами, начали новые нападения — в устьях Форта и Гумбера появились англы, а в саутгемптонских водах — саксы.

Покорение Южной Британии было совершено новым отрядом саксов, известных в древние времена под именем гевиссов и впоследствии названными вестсаксами. Они высадились к западу от полоски берега, завоеванной отрядами Аэлля, и двигались под предводительством Кердика и Кинрика от саутгемптонских вод до большой равнины, в которой находилась такая крупная приманка, как Винчестер. Пять тысяч бриттов пали в сражении, открывшем страну вторгшемуся врагу, а в 519 году другая победа, при Чарфорде, увенчала голову Кердика западносаксонской короной. Сохранилось очень мало подробностей об этих сражениях, нам неизвестны также и обстоятельства, внезапно затормозившие дальнейшее движение саксов, однако достоверно известно, что в 520 году бритты одержали победу над западными саксами при Маунт-Бедоне и тем самым на целых 30 лет задержали движение неприятеля.

Вероятно, пояс лесов, находившихся между Дорсетом и долиной Темзы, сильно затруднял наступление; так или иначе, известно, что Кинрик, унаследовавший после смерти Кердика саксонскую королевскую корону, возобновил вторжение лишь в 552 году. Взятие горной крепости Старого Сарума открыло нападающим Уилтширские равнины, откуда они двинулись к северу и, одержав новую победу при Барбери Хилле, окончательно завоевали равнины Мальборо. Из этой пустынной местности западные саксы повернули на восток, в богатые долины современного Беркшира и, выиграв сражение при Уимблдоне, присоединили весь нынешний Сэррей к своим владениям; поход их короля Кутвульфа сделал их властелинами области, состоящей из теперешних Оксфордского и Бекингэмского графств, а еще несколько лет спустя саксы ринулись на богатую добычу по реке Северн. Глостер, Сайсистер и Бат, города, объединившиеся под предводительством британских королей для сопротивления этому нашествию, стали в 577 году, после победы при Дургаме, добычей саксов, и линия великой западной реки лежала перед завоевателями открытой.

При новом короле Кевлине западные саксы проникли к границе Честера, и город Урикониум погиб в пламени. Британский поэт жалобно пел предсмертную песню Урикониума, «белокаменного города, сверкавшего между зелеными лесами», города, хоромы правителя которого «остались без очага, без света, без песен», города, «мертвая тишина которого теперь нарушается лишь клекотом орла, напившегося крови из сердца прекрасного Киндейлена». Набег, однако, был отбит, и этот удар оказался роковым для власти Уэссекса: хотя в конце концов западные саксы и стали властителями над всеми народами Британии, но тогда их час еще не пробил, и в течение целого столетия верховенство оставалось в руках другого племени, к истории которого мы теперь и обратимся.

Реки служили естественными путями, по которым северные пираты пробирались к центру Европы. В Британии Лондонская крепость преградила им доступ к устью Темзы и заставила их для достижения ее верховьев двигаться по южному берегу острова и степям Уилтшира. Но реки, впадающие в Гумбер, вели, как большие дороги, в самое сердце Британии, и этими путями большая часть неприятелей и стала проникать внутрь острова. Новые враги, подобно завоевателям Восточной Англии, происходили от английского племени, жившего в Шлезвиге. Так как эта гроза настигла равнины Линкольншира, расположенные к югу от Гумбера, то и завоеватели, поселившиеся в опустошенной стране, стали называться «Lindiswara» (Линдисвар), или «жителями Линдума».

Часть воинов, вошедших в Гумбер, повернула к югу через Элметский лес, покрывавший всю местность вокруг Лидса, и направилась по течению Трента. По занятому ими месту между Трентом и Гумбером они стали известны под именем Southumbrians («южноумбрийцы»). Другая часть, следуя по Соару, достигла Лейстера и стала известна под именем «средних англов» (Middle English). Истоки Трента заселили отряды, двинувшиеся дальше к западу и расположившиеся вокруг Личфильда и Рейтона. Впоследствии эта страна, пограничная между англами и бриттами — «марка» — стала называться Мерсией, а ее жители — мерсийцами, т.е. людьми границы.

Нам очень мало известно о покорении Средней Британии и немногим более — о покорении Северной. При владычестве Рима центром политического значения в Британии была обширная область, расположенная между Гумбером и Фортом. Йорк считался столицей острова и служил местопребыванием римского префекта, а военные силы были расположены вдоль римской стены.

Тогда признаки богатства и благосостояния жителей повсюду бросались в глаза. Города вырастали под защитой римских легионов. Долина Узы и отдаленные плоскогорья Твида были усеяны богатыми усадьбами британских землевладельцев; повсюду пастухи безбоязненно пасли свои стада. Теперь эта область подверглась одновременному вторжению и с севера, и с юга. Часть неприятельских сил направилась через Гумбер в Йоркские равнины и основала там королевство, известное под названием Дейра, растянувшееся по болотистой местности Гольдернесса и меловым плоскогорьям к востоку от Йорка. Этим, однако, дело не кончилось, и жители нового королевства после борьбы, о которой мы ничего не знаем, вскоре превратили в пепел Йорк и предали огню и мечу всю местность в долине Узы. Тем временем пираты появились также в Форте и пробрались вдоль Твида. Прибывший с пятьюдесятью лодками Ида основал королевство Берниция, построил столицу на скале Бамборо и двинулся дальше, везде встречая упорное сопротивление, послужившее сюжетом для английских саг. Последовавшая затем борьба между королевствами Дейра и Берниция за верховенство на севере окончилась их объединением под властью короля Берниции Этельрика, и из этого союза образовалось новое королевство — Нортумбрия. Так Британия была окончательно превращена в Англию.

Понятна жадность, с которой мы хватаемся за всякую возможность узнать что либо о судьбе наших предков, но тщетно прислушивались бы мы с этой целью к монотонным жалобам Гильды Премудрого, единственного писателя, оставленного британцами. Гильда был современником и очевидцем вторжения пиратских орд, ему мы обязаны сведениями о завоевании Кента, но он решительно умолчал обо всем, что касается образа жизни английских завоевателей. Вообще обо всем, что делалось по ту сторону границы Новой Англии, выросшей вдоль южных берегов Британии, Гильда упоминал лишь мельком; по всей вероятности, он сам имел лишь слабое понятие о разрушенных укреплениях, об алтарях, оскверненных языческими нечестивцами.

Его молчание и неведение очень характерны для того времени: ни одна британская голова ни разу не склонилась добровольно перед завоевателями, и не нашлось ни одного британского пера, которое описало бы покорение своего народа. Целое столетие после вторжения англов бритты все еще называли их не иначе как «варварами», «волками», «собаками», «щенками из конуры варваров», «племенем, ненавистным богу и людям». Их победы казались британцам победами злых духов, карой божественного правосудия за какой-то грех всего народа. Их опустошения, как бы ни были они ужасны, рассматривались как явление преходящее, и британцы твердо верили в исполнение предсказания, гласившего, что в следующем веке власть пришельцев будет низвергнута. Не было речи не только о подчинении, но даже и о сношениях с пришельцами, и вот почему Гильда ни единым словом не упомянул ни об их судьбе, ни об их предводителях.

Несмотря на это молчание, мы все же кое-что знаем об устройстве английского общества в завоеванной стране. Нельзя не обратить внимания на то, что завоеватели Британии представляли собой единственную чисто германскую народность, осевшую на развалинах Рима. В других странах, — в Испании, Галлии, Италии, хотя победители были также германцами, но религия, общественная жизнь, административное устройство — все осталось по-прежнему римским; в Британии же Рим сделался каким-то смутным преданием о прошлом. Вся организация правительства и общества исчезла вместе с народом, которому она принадлежала. Мозаики и монеты, которые мы находим в недрах наших полей, принадлежали не нашим английским предкам, а римскому миру, стертому с острова их мечами. Законы этого исчезнувшего мира, его литература, обычаи, верования ушли вместе с ним. Новая Англия была языческой страной, и культ Одина и Тора восторжествовал в ней над религией Христа.

Из всех германских разрушителей Рима одни англы отвергли религию низвергнутой империи. В других римских провинциях христианское духовенство служило посредником между варварами и побежденными, но в завоеванной англами части Британии христианство совершенно исчезло. Реки, усадьбы, граница, даже дни недели носили имена новых богов, сменивших Христа. Но если Англия и казалась вследствие всего этого пустыней, из которой исчезла всякая цивилизация, эта страна все же таила в себе зародыши жизни несравненно более высокой, нежели та, которая была уничтожена. Основанием нового английского общества служил «свободный человек», тот, которого мы уже видели обрабатывающим землю, отправляющим правосудие и приносящим жертвы богам совершенно самостоятельно в его далеком отечестве у Северного моря.

Как бы жестоко ни обошлись англы с материальной цивилизацией Британии, но они не могли быть лишь разрушителями. Едва прекратилась война, как воин превратился уже в пахаря, и дом свободного крестьянина появился около груды развалин сожженной им виллы. Маленькие группы родственников стали соединяться в «tan» и «ham» на берегах Темзы и Трента совершенно так же, как это было на Эльбе и Везере. Их связывали между собой не только узы крови, но и отношение к земле, владение ею на общинных началах. Образ жизни каждой небольшой сельской общины в Британии ничем не отличался от образа жизни ее родичей в Шлезвиге. Каждая община имела свои холм или священное дерево как место для народного веча, свою межу (марку) как границу, чинила суд по свидетельствам родственников обвиняемого и издавала законы собранием всех свободных людей, а также избирала себе начальников и назначала лиц, которые должны были сопровождать начальника или эльдормена в сотенное собрание или на войну.

Впрочем, в некотором отношении примитивные формы английского быта изменились с переходом англов в землю бриттов. Завоевание породило королей. Вероятнее всего, что на родине англы совсем не знали королей, так как там каждое племя управлялось в мирное время своим старейшиной (эльдорменом). Но при такой войне, какую вели англы с бриттами, необходимость заставила их иметь общего предводителя, и такой предводитель занял вскоре положение более значительное, нежели положение временного начальника. Сыновья Генгеста сделались королями Кента, сыновья Эллы — королями Сассекса, вестсаксы избрали своим королем Кердика.

Выбор короля крепче связывал между собой деревни и племена. Новые правители окружили себя дружинами «товарищей», или «тегнов», служба которых вознаграждалась особым пожалованием им участков общественной земли. Социальное положение каждого из таких «товарищей» не было наследственным, но в конце концов именно из них образовалось дворянство, сменившее собой эрлов прежнего английского быта. Войны, породившие короля и дворянство, и были причиной возникновения рабства. У англов, как и у всех германских народов, всегда существовал класс несвободных людей, но численность этого класса, мало изменившаяся с покорением Британии, увеличилась вследствие междоусобных войн, начавшихся между самими завоевателями. Никакое общественное положение не избавляло военнопленного от рабства, на которое иногда смотрели даже с радостью — как на средство избавиться от смерти.

Пример этого мы видим в рассказе о благородном воине, раненном в битве, между двумя английскими племенами и приведенном в качестве раба в дом ближайшего начальника. Он назвал себя крестьянином, но его господин проник в его тайну. «Ты заслуживаешь смерти, — сказал он ему, — потому что все мои родные и братья пали в битве»; но ради какой-то своей клятвы он помиловал пленного и продал его одному фризу в Лондон, по всей вероятности, работорговцу из тех, которые возили тогда английских пленников на невольничий рынок в Риме.

Не только война, но и преступления или неуплата долгов влекли за собой рабство. В дни бедствий голод заставлял людей надевать на себя ярмо ради хлеба. Должник, бывший не в состоянии уплатить свои долги, бросал на землю меч и копье свободного человека, брал топор чернорабочего и отдавал себя с головой хозяину. Преступник, родственники которого не уплачивали за него присужденную пеню, делался рабом обвинителя или короля. Иногда отец семейства из нужды продавал в рабство жену и детей. Раб составлял часть живого инвентаря имения, и хозяин завещал его после своей смерти, как лошадь или вола. Дети его также были рабами, и даже дети свободного человека от матери-рабыни наследовали положение матери. «Теленок от моей коровы принадлежит мне», — гласит английская пословица.

Хижины несвободных располагались вокруг домов богатых землевладельцев точно так же, как около вилл римских вельмож. Пахари, пастухи коз, свиней, волов и коров, доильщицы, молотильщики, сеяльщики, сторожа сена и леса были также часто несвободными. Это рабство отличалось от рабства более позднего времени тем, что рабов редко били и заковывали в цепи, хотя господин и имел над рабом право жизни и смерти и раб считался простой движимой собственностью. Для него не было места в суде, его родственник не имел права мстить за нанесенную ему обиду. Если посторонний убивал раба, то господин требовал вознаграждения; если раб совершал преступление, то подвергался наказанию кнутом; если он убегал, то его ловили, как беглое животное, и засекали до смерти; если убегала рабыня, то ее ловили и сжигали.