Глава XIII

Глава XIII

1

Тяжелый подземный гул и удушливо-приторный дым от коптивших светильников не давал спать. Да ещё камни. Они были холодные как лед. Не спасали даже циновки, которые Тепосо стащил в кучу. Зарывшись в них, оставив снаружи только голову, он был похож на старую ворчливую черепаху.

"Я только четвертые сутки здесь, а кажется, что… дней шесть, — вывел он грустную арифметику своей нелегкой жизни. — А этим — хоть бы что!"

Тепосо вздохнул и взглядом отца окинул молодых жриц.

"Они по полдня сидят на голом каменном полу, и хоть бы одна икнула!"

Он окончательно проникся жалостью к девушкам и строго крикнул из своего убежища:

— А ну, постелите под ноги циновки!

Тишина.

— Я кому сказал!

На этот раз его услышали.

Старшая жрица подошла к нему вплотную и поставила ногу на его панцирь. Тепосо отвел глаза.

— Еще раз крикнешь, — тихо сказала она, — пойдешь туда.

Ее рука недвусмысленно указала на выход, где клокотала вода.

— Послушай, — Тепосо сбавил голос на полтона, глядя снизу вверх на ставшую ещё больше жрицу. — Я старший. Литуан определил меня начальником над вами. Он мне так и сказал: "Ты — главный, Тепосо". Я как бы… вождь. Понимаешь?

— Понимаю, — согласилась жрица. — Только командовать будешь рыбами.

— O, Senor Jesus! — проскрипел Тепосо по-испански. — Мне вообще нельзя говорить, да? Да убери ты ногу!

— Нельзя, здесь — храм. А если хочешь выговориться, пойдем туда, — она кивнула в противоположном направлении.

— Вылезать неохота. Пригрелся.

— Тогда молчи.

— А я…

Тепосо не успел договорить. Жрица схватила его за волосы и дернула так, что у него на глазах проступили слезы. Обхватив тело индейца поперек груди, она без особых усилий подтащила его к отверстию с выходом на водопад.

— Мы будем молиться за тебя.

Тепосо понял, что шутки кончились. "Эта здоровенная… как бы её лучше назвать… не в своем уме. А здесь скользко".

— Отпусти, — сказал он тихо, но так, чтобы сквозь шум она смогла услышать его. — Я не буду кричать.

Жрица расслабила руки, и Тепосо грохнулся о камни, содрав на коленях кожу.

— Если захочешь поговорить, — напомнила она, — позовешь меня.

Стараясь не смотреть на остальных жриц, Тепосо быстро пошел к выходу. Сейчас он вынет те несколько камней, которые закрывают выход, и уйдет отсюда. Чтоб он терпел такое! "Да если в племени узнают, что меня чуть было не поколотила женщина — да что там поколотила, чуть не лишила жизни! меня… меня прогонят! А мондурукусы заберут назад имя и дадут другое, самое обидное, и будут смеяться".

Тепосо закашлялся: возле выхода дышать практически было нечем; в воздухе стоял сладковатый смрад перегоревшего масла, который, пройдя по идеальному естественному дымоходу, нашел выход между неплотно приваленными камнями.

Индеец заторопился. Выбрав кусок базальта поменьше, он толкнул его и с трудом протиснулся в образовавшееся отверстие. Свежий воздух ворвался в легкие, а дым из пещеры повалил столбом.

"Пусть проветрится". Тепосо решил не закрывать выход и запрыгал по камням, оставляя женщин одних.

2

— Молитесь, — старшая жрица позволила уставшим девушкам встать, давая напутствие отдохнувшим: — Просите Альму о помощи и просите прощения. Просите за бессмертие душ убитых наших братьев. Молитесь по оставшимся в живых, просите у Альмы за них снисхождения, просите его о любви к своим детям. Просите. Пусть ваши слова, обращенные к Богу, не будут не услышаны, и пусть они будут неистовы в своем чистом порыве. Забудьте на время наше общее горе, не вспоминайте прежних радостей, но молитесь, молитесь, молитесь. Не забывайте в своих молитвах и имени Дилы — велика её сила, сбылись все её пророчества. Не обойдите её словом в молитвах ваших, зовите её на помощь. Обратите слова в быстрые стрелы, пусть летят они, не замедляя полета, и опустятся к ногам Великого Альмы. Молитесь. Отдайте душу и тело, если услышите или увидите огненные слова ответа пророчицы. Отдайте свои жизни — за жизни пленных. Молитесь за бессмертие души духовного отца нашего Литуана, обращайтесь также и к нему. Чистота его помыслов и молитвы ваши приблизят его к Альме. Молитесь…

Время шло к ночи, и жрицы сели ужинать. Аппетита не было.

— Укрепите едой тело. Вам понадобится ещё много сил, — строго проговорила старшая жрица.

Ужинали лепешками и вяленой рыбой, запивая холодной водой. От пережитого горя и изнурительных молитв глаза у всех девушек ввалились, оттеняясь синими кругами.

— Отдыхайте, — последовало очередное распоряжение старшей после еды.

Она встала первой, запоздало намереваясь позвать к ужину отсутствующего Тепосо. Хотя ей было все равно — сыт он или голоден. Захочет — придет. Но что-то уж очень надолго он пропал: прошел уже час без его шумной возни и надоедливого ворчания.

Скатившийся сверху камешек, потревоженный чьей-то ногой, заставил её остановиться. "Сам пришел…"

3

Вечерело. Дон Иларио пребывал в скверном настроении. Его не радовали колонны золотой арки в полтора человеческих роста и не стучало сладко сердце при виде золотой богини, возлежавшей на своем драгоценном ложе.

Мало! Вот если б удалось найти и те золотые скульптуры…

Словно отвечая на тайные мысли командора, на пороге штаб-квартиры появился Раул Кортес в запыленном камзоле. Его щеки горели огнем; даже такая незначительная деталь, как мелко подрагивающие руки, не ускользнула от проницательного взгляда командора.

— Есть новости? — спросил он, и сердце замерло в ожидании ответа.

— Надеюсь, скоро будут.

Кортес сказал совсем не то, что хотел услышать дон Иларио. И он как-то весь обмяк, расслабился, даже такие сильные люди, как командор, и те устают.

— Так что же у вас?

— Мы с самого начала неправильно ведем поиски, — дерзнул сказать Раул, зная крутой нрав патрона. И, чтобы не получить подобающий ответ, быстро заговорил, не давая дону Иларио возможности прервать его: — Помните, я говорил вам, что живых людей найти легче, чем мертвое золото? Так вот, не далее как через два дня мы их найдем.

— Откуда такая уверенность?

— Все оттуда же — от живых людей. — Кортес явно напрашивался на неприятности.

— Послушайте, Раул, не говорите загадками. Если у вас есть что сообщить, сделайте это, если нет… — командор глазами указал на выход. И, прошу вас, не дерзите.

— Дон Иларио, я хочу задать вам один вопрос: куда пойдут дети, если мы их отпустим? Только к взрослым, — сам же и ответил Кортес. — А поскольку все взрослые погибли, кроме жриц, то они пойдут к жрицам. Дети знают, где они укрываются, и сами покажут нам то самое потайное место, нам останется лишь проследить за ними.

— Черт возьми, Кортес, вы гениально задумали! Даже мне не пришла в голову эта мысль!

Тепосо надоело прыгать по камням, хотя это был кратчайший путь к отлогому спуску у водопада, где открывался прямой путь по правому берегу Топажоса. По пути ему встретятся три индейских племени, в четвертом поселке — под именем Коранхо — он останется навсегда. Бог даст, уйдут скоро испанцы, сядут на свои корабли и уплывут домой.

Все его усилия были напрасны — племени альмаеков больше не существовало, осталось только 15 женщин и около сотни детей. Кровь кипела в жилах, разум выворачивался наизнанку, когда Тепосо и жрицы, отвалив камни, бессильно наблюдали, как вражеское племя расправилось сначала с небольшим отрядом воинов, а потом… Потом было самое ужасное. Тепосо весь высох изнутри, думая, сколько же нужно иметь сил и как нужно любить своих детей, чтобы увлечь их за собой в бездну — дабы не осквернили их людоеды своими погаными ртами, чтобы не гнили они в рабстве! Не меньше его поражало мужество жриц, они не сошли с ума, не вырвали своих глаз, чтобы не видеть ужасающего зрелища. Более того, в его простых взглядах на вещи жрицы стали как бы ещё сильней, вобрав в себя силу душ умерших, упрочив этим свой дух, но оторвав при этом значительные куски своих жизней. Он видел, как надежда на спасение детей и женщин умерла вместе с ними в бурлящих водах, но в тот же миг воскресла, не смея покинуть тех несчастных, которым судьба запретила следовать за своими матерями.

И Тепосо страдал, постарел на глазах от бессилия что-либо предпринять. Даже самая маленькая, тщетная попытка действовать ни к чему бы не привела; слишком ничтожным казался он себе на фоне грозных и беспощадных убийц. Что можно тут сделать, какие шаги предпринять для спасения детей? На этот вопрос ответа не было. Не было его и в глазах жриц — в них жила только уверенность. И все. Но на одной уверенности далеко не уедешь. Что толку заживо хоронить себя под толстым слоем земли, молча пережигая внутри глаз так и не проступившие наружу слезы. Медленно растаять, умереть — вот истинная судьба жриц; умереть с верой в Бога, с призрачной надеждой на чудесное спасение детей — спасение рода альмаеков. Тепосо чувствовал, что заблудился в своих мыслях, в своих противоречиях, и ему было плохо. Но его натура — по сути тоже противоречивая — брала верх и над мыслями, и над боровшимися в нем противоречиями.

В этой трагедии была и его вина, Тепосо. И вот он их бросает. А как их не бросить, когда он им не нужен, когда командует всем эта… Тепосо опять не сумел подобрать подходящего слова. Да, он — мужчина, его предназначение добывать пищу и охранять покой. Но старшая жрица сама кого хочешь защитит! — Индеец присел у воды и смочил саднящие колени.

Каменоломня постепенно уходила из его поля зрения по мере того, как он от неё удалялся. Тепосо обернулся, чтобы на прощанье ещё раз посмотреть на эти места.

У него было острое зрение, и в открывшейся перед ним — невидимой до этого — панораме он увидел испанцев. Их было много, наверное, человек пятьдесят. Они бродили по каменной округе, то и дело нагибаясь.

Тепосо похолодел от вида знакомых фигур. Но ему нечего было бояться они далеко, и у них не такие хорошие глаза, как у него. Он хотел было продолжить свой путь, но любопытство взяло верх.

Что они там делают? Похоже, что-то ищут. Что можно найти среди камней? Только камни. Тепосо улыбнулся ходу своих мыслей и продолжил рассуждения. Нужны им камни? Нет. Наверняка они что-то потеряли. Что? На этот вопрос ответов у Тепосо было множество: испанцы могли потерять меч, кинжал, ружье, шлем. Что еще? Что им так дорого, коль они такой толпой вышли на поиски?.. Конечно! — Тепосо хватил себя по лбу. Золото! Они потеряли…

Крупные мурашки поползли у него по спине, стало холодно. Значительно холоднее, чем в пещере. В пещере… которую они ищут. Внезапность догадки не оставляла никаких сомнений. И — новый удар. Тепосо даже не пришлось закрывать глаза, чтобы представить себе картину, когда он покидал жриц: отваленный от входа камень и дым. Все. Это — конец. Сейчас они увидят дым и все!

С того места, где находился Тепосо, дыма не было видно — пещера находилась справа от него и терялась из вида. Рискуя быть обнаруженным, он побежал назад. Панорама снова стала меняться: теперь из глаз исчезли испанцы, зато стал виден дым. У Тепосо немного отлегло от сердца. Дым не был таким обильным, как раньше, когда он покидал убежище, да ещё приближавшиеся сумерки делали его почти невидимым. Скоро ночь, испанцы прекратят поиски и возобновят их только утром. Значит, время есть. Тепосо вновь запрыгал по камням.

4

— Поговорить хочу, — Тепосо кивнул старшей жрице на выход.

— Время позднее, садись ужинать.

— Вот потому что оно позднее — я и зову тебя.

Жрица знала, что этот индеец нахальный парень, пожала плечами и пошла за ним.

— Видишь? — спросил он, когда они вышли и затаились за большим валуном метрах в ста от пещеры. Поначалу жрица отказалась покидать пристанище, но уловила в поведении Тепосо что-то новое, необычное, глаза у него были другие — в них сквозило участие.

Испанцы ещё некоторое время слонялись вдоль утесов, пока, наконец, не стало совсем темно. Дальнейшие их действия показали, что они останутся ночевать здесь, в Рабочем поселке.

— Вижу, — запоздало ответила жрица.

— Если бы не я, — надменно сообщил Тепосо, — вам бы конец.

— Спасибо, Тепосо, — неожиданно мягко прозвучал её голос.

Индеец стушевался, но быстро пришел в свое обычное состояние.

— Придется нам сидеть без огня, — продолжила она, — светильники сильно дымят, да и запах от них. Или уходить совсем. Они, рано или поздно, все равно найдут пещеру. Ты как считаешь?

Ого! У него спрашивают его мнение.

— Конечно.

— Ты далеко ушел? — спросила жрица, глядя проницательными глазами.

Тепосо вздохнул и сознался: да, далеко.

— И все-таки вернулся? Почему?

— Не знаю, — честно признался он.

— Хорошо, Тепосо, будем уходить. Сегодня же ночью.

— А молиться? Вне храма вам можно молиться?

— Молиться можно везде. Мы возьмем с собой Альму. А теперь пойдем, она тронула его руку. — Нам нужна твоя помощь. Ты — вождь.

И опять Альма в пути; те же носилки, только носильщики другие. Четыре пары рук надежно удерживают равновесие тяжелой фигуры Бога, остальные несут провизию. Они идут уже два часа, но вождь пока не дает команду остановиться. Он выбирает место. Да и уйти нужно подальше.

— Здесь, — наконец сказал Тепосо, останавливаясь и осматривая под яркой луной небольшую прогалину с мягкой травой. — Ночевать будем здесь. Вода рядом, кругом лес, нас не видно. Когда приступите к молитве?

— Сейчас.

— Послушай, — Тепосо покачал головой. — Так нельзя! Я должен тебя как-то называть. Что это такое — нет имени! Хочешь, я тебе дам имя? — Он прикусил язык, вспомнив, что не отличается большой изобретательностью.

— Не нужно.

— Вот, опять! Тебе нравится имя… Большая… Большая… Большая Скала?

Жрица покачала головой.

— Высокая Пальма?

— Не нравится.

— Ну, а какое нравится?

— Завтра утром я тебе скажу.

— Странная ты…

5

— Молитесь…

"Кто это сказал?" — Олла обернулась на голос.

Старшая жрица опустилась рядом и успокаивающе положила ей на плечо руку.

"Бог не слышит нас", — прочитала она по губам Оллы и тихо ответила:

— Значит, мы недостаточно усердно молимся ему.

"Нет, я вкладываю в свои слова всю душу, порой готова потерять сознание, но вижу только страшные картины и ничего светлого. И если раньше мне было жутко, то сейчас неспокойно и пусто. Страх покинул меня, не дав ничего взамен".

— Успокойся, эту ночь я проведу рядом с тобой.

Прохлада и сумрак. Нет только привычных светильников, не хватает тонкого аромата благовонного масла и за Альмой нет каменной стены храма; вместо этого — плотная стена леса, посеребренного уходящей луной, и нежный запах орхидей.

С востока ночное небо стала заволакивать большая грозовая туча, быстро пожирая яркие звезды.

Олла отрешенно смотрит в глаза Бога; накатывается усталость, рябью подернув грозный лик Альмы. И снова он нависает жуткой тенью, глазницы вдруг оказываются пустыми, выбрасывая из себя черные щупальца. Дальше — все уже знакомое. Олла знала, что сейчас ей будет больно, будут трещать глаза от невыносимого страдания, будут отвратительное хлюпанье, вихрь бешеного водоворота и бесконечная бездна.

Бездна. Видение внезапно исчезло, и Олла представила крутой обрыв водопада, унесший тысячи жизней. Тысячи падений в бездну — и тысячи смертей; тысячи смертей — и столько же знаний. Конец и знание приходят одновременно. "А я? — отчаянно подумала Олла. — Я столько раз стояла у той черты, боясь перешагнуть роковой рубеж! Я наслаждалась призрачными полетами, мне было страшно, но я знала, что останусь невредимой. Потому что это — игра. И мне надоело играть, я не хочу возвращаться оттуда!.. Альма! Забери меня! Я хочу быть вместе со всеми! Или дай мне свое могущество, дай мне свою мощь, ибо мне моей человеческой силы недостаточно", — из глаз Оллы хлынули слезы, а ей казалось, что по щекам течет кровь.

И Бог впервые ответил ей: с высоты небес рванула ослепительная молния и клубком ярко-голубых змеей обвила голову Альмы. Огненные искры веером брызнули во все стороны, сопровождаемые оглушительным ударом грома. А небеса будто лопнули, выплескивая из себя стремительные струи воды. Раскаленная фигура Альмы зашипела, отряхиваясь клубами пара.

— Он слышит нас! — страшным голосом крикнула жрица. Ее лицо олицетворяло безумие, руки, лежащие на груди, неестественно вывернуло.

И, словно в подтверждение её слов, грянула новая вспышка.

Восемь пар шальных глаз, ловивших синие языки пламени, вновь окутавшие тело Альмы, наконец увидели то, что уже не удивляло Оллу: глаза Альмы разверзлись, выпуская наружу чудовищные отростки, увлекая сознание в недра эфемерного тоннеля.

Тепосо и другие семь жриц, разбуженные первым ударом грома, никак не могли прийти в себя. Да их ещё напугали электрические заряды, с треском отрывавшиеся от металлической фигуры Альмы в деревянное дно носилок.

Тепосо, наконец, опомнился и бросился к группе коленопреклоненных, парализованных очевидным проявлением божественной силы Альмы жрицам и, схватив крайнюю, окаменевшую Оллу, неожиданно сильно для себя отбросил прочь от ставшего опасным образа Бога.

Девушка вскрикнула и вскочила на ноги, но тут же бессильно опустилась, Тепосо вырвал её из глубин галлюцинаций, причинив невероятные муки. А заветная цель была так близка: в самом конце бездонного колодца она увидела яркий свет.

Бесстрашный индеец волок за ноги ещё одну жрицу.

Вторая вспышка молнии и последовавший за ней удар грома не дали Тепосо оттащить ещё кого-нибудь.

Гроза была короткой, и когда он снова приблизился к жрицам, увидел, что опоздал: все шесть девушек лежали на траве без малейших признаков жизни. Тепосо был сильным юношей, но, глядя на них, заплакал.

До рассвета он не сомкнул глаз, а когда громадное солнце наполовину показалось из-за деревьев, чтобы яростным броском взлететь вверх, его плеча кто-то осторожно коснулся.

Перед ним стояла та самая девушка, которую он спас ночью. Она показывала на шесть неподвижных тел и шевелила губами. Тепосо, который всего месяц как разговаривал на языке альмаеков, только досадливо отмахнулся. Девушка попробовала по-другому: она приложила к груди руки и часто-часто задышала.

"Что ей, воздуха не хватает, что ли?" — подумал индеец и во второй раз проследил за её рукой. Затем закрыл глаза, сильно тряхнул головой и снова открыл их. "Теперь я знаю язык глухонемых альмаеков, во всяком случае одну фразу: они живы, они дышат".

Тепосо широко улыбнулся девушке, наложив на себя временный обет молчания. А она тихо-тихо засмеялась, глядя, как он, делая нелепые жесты руками и головой, далеко выпячивает вперед губы и громко шлепает ими. Но все же она поняла: я лягу спать, меня не будите, их — тоже, пусть отдыхают.

Но беспокойная натура Тепосо не дала ему даже задремать. Напрасно он ворочался на траве, пытаясь забыться сном. Его вчерашнее неординарное поведение гордостью распирало грудь, и он хотел немедленно убедиться в своевременности ночного бегства. Он так желал, чтобы испанцы нашли пещеру, что через полчаса бесплодных попыток уснуть бросил это ненужное занятие.

— Мы идем на разведку, — сообщил он жрицам, которые упорно сидели возле Альмы.

"Нам нужно молиться, — сообщила ему Олла. — Нам нельзя уходить".

— Вы уже намолились. — Тепосо окинул взглядом шесть стройных тел, с ночи впавших в глубокий сон. — Эти чуть не померли, и вы хотите? — он многозначительно показал на темное небо на востоке: оттуда снова приближалась гроза.

— Пока ваша старшая спит, я тут главный жрец! И нечего смеяться!

Тепосо напустил на себя грозный вид, недовольно посматривая на девушку, которая не смогла удержаться и прыснула в ладонь.

Олла чувствовала подъем сил — такое состояние бывает после пережитых волнений, оказавшихся впоследствии напрасными: она уже было оплакивала погибших подруг. И вот теперь этот смешной индеец, провозгласивший себя сначала вождем, потом — главным жрецом! Какое-то безрассудство охватило её, привыкшую к играм даже во время исполнения обряда присутствия. Поэтому предложение Тепосо она восприняла тоже как игру, но реальную — с действием и продолжением, а не призрачную и незаконченную.

Она быстро поднялась с колен и выжидающе посмотрела в черные глаза индейца.

Подруги резко повернули головы, что делать тоже категорически воспрещалось.

Это была полная победа Тепосо, этого дьявола, искусителя душ человеческих! Даже его кривая в этот момент усмешка была не от мира сего.

— Разделимся на две группы, — сообщил он. — Четверо пойдут со мной, остальные остаются здесь. Если проснется… скажите ей, что мы скоро вернемся.

Тепосо взглянул на Оллу и прошелся вдоль ряда сидящих жриц, коснувшись рукой плеч ещё трех девушек.

— Возьмите с собой лепешек, поедим дорогой.

И он, не оборачиваясь, будучи уверенным, что за ним последуют, быстро пошел к реке.

Конечно, он не ошибся. Внутренний голос девушек подсказал, наверное, что пора действовать.

6

Литуан к концу четвертого дня изнурительного передвижения совсем выбился из сил. Он уже не засыпал, когда ноги отказывались идти — сон прибавляет жизненную энергию, он просто терял сознание, и беспамятства изматывали, отнимая последние капли сил. Сначала кратковременные, а потом все более продолжительные обмороки разбивали его измученное тело.

Он потерял счет дням, но с напористостью раненого зверя продолжал свой путь. Оставляя справа от себя поселок на каменоломне, Литуан снова углубился в лес, намереваясь берегом реки выйти к пещере у водопада. А до этого, ползком забравшись на каменистый пригорок, он отрешенно смотрел на тысячи трупов. Его глаза различали и разбухшие тела воинов-альмаеков, и разукрашенные останки барикутов, но он не увидел ни одной женщины и, сколько ни всматривался, не обнаружил детских тел. Тоскливый взгляд, который он устремил в сторону водопада, сказал ему все…

Чуть поодаль от поселка Литуан приметил испанцев, ворочающих камни. Он был настолько слаб, что в его воспаленной голове не возникли те вопросы, которые задавал себе Тепосо, приблизительно в это же время находившийся по другую сторону каменоломни. Пещера — вот была конечная цель пути, которая и занимала все мысли Литуана, и он, теряя сознание и вновь возвращаясь из небытия, медленно продвигался вперед.

Первые раскаты грома ночной грозы он встретил в пятистах метрах от реки. Еще немного, и нужно будет резко поворачивать на север, чтобы одолеть ещё столько же. Потом лес кончится и… ещё такое же расстояние по открытой местности. Долго. Невыносимо, бесконечно долго…

Второго приступа грозы Литуан не видел. Она, шумно сверкая, прошла над его недвижимым телом, лежащим почти у реки. На этом его дорога заканчивалась: когда забрезжил рассвет, Литуан не смог пошевелить даже рукой. Он сдался, ибо помощи ждать было неоткуда. Глаза безболезненно смотрели на яркое солнце, стоящее в зените, — он снова надолго погружался в ставшую уже истомно-сладкой дрему. Но даже сквозь неё — через которую виден был нарядный край заоблачных небес, где в праздничном веселье его ждало множество близких лиц, — надоедливой возней мерцал призрак надежды. Надежды на что? Он и так достаточно испытал терпение богов, которые посылали ему ангелов-хранителей то в виде испанского солдата, то в образе кугуара, то вдруг вселяли их в сочные плоды кокосовых пальм; уже давно пора положить этому конец. И боги утвердительно кивнули, открыв пред ним врата вечности. Вот только зачем они дразнят его, показывая напоследок круглолицее видение. Почему, уходя из этого мира, он должен видеть не печальный, скорбящий по нему лик, а улыбающуюся физиономию? Где-то в глубине сердца кольнула обида: значит, боги смеются над его прожитыми годами. Но кто же все-таки явился проводить его насмешками в дальний путь? Литуан точно знал это лицо, много раз видел.

А-а-а! — прозвучала внутри тоненькая нотка и вытащила на поверхность памяти имя: Тепосо.

— Жив, — сказало лицо и ещё шире расплылось в неприличной улыбке.

Жрицы опустились перед Литуаном на колени, Олла и ещё одна девушка заплакали. Тепосо оставил их и, подняв вогнутый пальмовый лист, побежал за водой.

Кожа на лице священника высохла и покрылась трещинами, губы распухли, лопнув в нескольких местах, рана сильно гноилась.

— Еще бы чуть-чуть, — говорил Тепосо, смачивая холодной водой ломкую кожу, — и все, не спасли бы старика.

Он, сморщившись, принялся промывать рану.

Литуан, сделав два-три глотка, блуждающими глазами смотрел то на Тепосо, то на жриц, устав за последние несколько дней, а может, уже и привыкнув к воскрешению; взгляд был безучастным, и все его существо вновь было готово пройтись по острому лезвию грани между жизнью и смертью. Правда, сейчас этот рубеж значительно отдалился, был почти невидим, и Литуан вновь почувствовал свое тело, почувствовал боль, которая уже покинула его, думая, наверное, что ей не обязательно присутствовать при такой почтенной даме, как Смерть; испытал необъяснимое облегчение в руке, которое целительным холодом отдалось в сожженном теле. А ещё он узнал знакомые лица жриц и услышал их незнакомые голоса. "Негодницы…" Он попытался улыбнуться, но губы не послушались, только слегка приоткрылись.

— Дай ещё воды, Тепосо, — услышал он мелодичный голос Оллы. — Он хочет пить.

"Негодница", — улыбкой снова пронеслось в его голове. И, сделав ещё несколько глотков воды, он умиротворенно закрыл глаза и погрузился в сон, не чувствуя, как его подхватили на руки и перенесли в тень пальмы латании.

Тепосо не стал терять времени и, указав на Оллу, сказал:

— Ты пойдешь со мной, взглянем на испанцев. А вы сидите здесь. Литуана перенесем, когда вернемся. Мы скоро.

Олла пожала плечами, адресуя этот жест подругам, и пошла вслед за молодым вождем.

— Интересно, — протянул Тепосо, выглядывая из-за укрытия, коим служили кусты зверобоя. — А испанцев-то и нет. Решили бросить поиски или уже нашли?.. Нет, камни у входа в пещеру на месте. На месте? — он толкнул локтем в плечо Оллы.

— На месте, — сказала она. — Сам разве не видишь?

И вдруг подалась вперед, выбросив руку в сторону поселка.

Из-за последнего к каменоломне дома в их направлении вышла небольшая группа детей, человек 15–20. До них было ещё далеко, но Олла встала и, глотая хлынувшие слезы, крикнула:

— Эй! Сюда!

Тепосо плечом сбил девушку с ног, пытаясь закрыть её рот ладонью. Но сам оказался на спине, отброшенный сильной рукой. Не давая ей возможности закричать ещё раз, он ударил её ногой в бедро и повторил попытку:

— Тише! Тише, ты, ненормальная!

Тепосо достаточно знал испанцев, чтобы понять их коварную натуру. Если при виде детей сердце Оллы забилось радостно и часто, то у Тепосо оно замерло, подсказывая хозяину, что появление детей — противоестественно. Поэтому он продолжал бороться с Оллой, призывая на помощь скрытые силы, дремавшие в организме.

— Тише! Прошу тебя! Давай подождем, пока они подойдут сами, неспроста это все, — быстро говорил он, дыша в ухо поверженной наземь жрице. Он гладил её волосы, тихо приговаривая: — Успокойся… Успокойся… Потерпи ещё немного, ладно? Смотри, они уже близко, идут к пещере. Видишь, они отваливают камни от входа?.. А теперь смотри туда!

Тепосо рванул её за подбородок, и Олла увидела испанцев.

Они неторопливо приближались с двух сторон: со стороны поселка и с того места, откуда вчера вечером наблюдал за ними Тепосо. Конкистадоры громко разговаривали, слышался смех, свист, улюлюканье: это уже в адрес испуганных детей, сначала застывших на месте, а потом бросившихся в сторону леса. Но солдаты преградили им путь, взяв в кольцо.

— Тепосо, — прохрипела Олла, — и мы ничего не сможем сделать?

Он покачал головой:

— Ничего. Разве что броситься на них с кулаками и погибнуть. Ты ведь не хочешь этого?

— Хочу.

— Не глупи, погубишь всех. После того как они расправятся с нами, они будут искать остальных и найдут их очень скоро. Погибнет Литуан, погибнут твои подруги. Ты можешь считать меня бессердечным, но ведь ничего не изменилось: малыши в плену — и ты не знаешь, как им помочь. Ты просто увидела их.

Олла отрешенно смотрела, как несколько солдат уводят детей в поселок, а остальные разбирают завал возле входа. Потом она убрала руку Тепосо со своего плеча и сказала:

— Это страшно. А мы так же беспомощны. — Она гневно взглянула на солдат. — Какие они коварные!

— И могущественные, — добавил Тепосо. — Лучшее, что мы сейчас сможем сделать, это вернуться и рассказать остальным о случившемся. Я подумал вот что: пойдем берегом до нашей стоянки, возьмем носилки, на которых мы несли Альму, и вернемся за Литуаном. — Тепосо помешкал и спросил: — А у тебя есть имя?

Она назвала.

— Красивое, — попробовал улыбнуться Тепосо. — Пойдем, сейчас я узнаю ещё одно имя, которое мне обещали назвать утром. Если, конечно, она проснулась.