Глава шестая  ПИРЫ И УВЕСЕЛЕНИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава шестая

 ПИРЫ И УВЕСЕЛЕНИЯ

Скандинавы, как и другие народы древности, довольно часто проводили «свободное» время в пирах и празднествах.

Пиры устраивались во время весенних и зимних праздников, в дни жертвоприношений, после возвращения из морских походов и когда рождался ребенок или справлялась свадьба.

Иногда в округе устраивался пир «в складчину», то есть хозяева усадеб «складывались» яствами и напитками и сходились в назначенное время попить и повеселиться. «Для мужчин веселье, — говорится в одной саге, — когда они пируют большим обществом». Кроме того, хозяева усадеб и знатные люди давали пиры, когда конунг объезжал страну.

Во времена викингов общие собрания, или пиры, назывались просто «пиво», по основному напитку, употребляемому на них.

Но когда мы обнаруживаем в новых христианских законах запись о том, что под угрозой большого штрафа хозяева каждой большой усадьбы обязаны собрать гостей на пир не менее трех раз в год, нам становится понятно, что закон этот ставит своей целью вовсе не сохранение языческих обычаев.

Совершенно очевидно, что пиры нужны были людям для общения, часто общения религиозного. Пиво же (или мед) в эпоху викингов было естественной частью религии. Мед являлся даже не «украшением» обрядов и не средством утоления жажды, а предметом самого настоящего культа.

Во всех религиях жертвоприношения еды и питья являются неотъемлемой частью культового ритуала. И совершенно естественно, что в «примитивных» религиях жертвоприношениям уделялось больше внимания, чем в поздние времена.

На стол подавали самые лучшие кушанья, какие были в доме: мясо, рыбу, хорошее крепкое пиво.[37]

На длинном столе, возле которого стояли лавки, водружали блюда с едой; на другом, поменьше, ставили рога и кубки с медом и пивом. Все было выметено, вычищено; зал празднично убран.

На «высоком» месте у южной стены дома сидел сам хозяин; напротив него — самый знатный гость. Гости садились по достоинству и значению: чем ближе к хозяину, тем почетнее. У южной стены места были почетнее, чем у северной. В отдельном помещении или в стороне от «мужского» стола сидели женщины. Самая знатная располагалась в середине; прочие по сторонам ее и так же по достоинству: чем большее значение имел в обществе муж, тем лучшее место отводилось жене. Порядок рассаживания соблюдался строго, и из-за мест за столом выходили между гостями даже громкие споры, кончавшиеся смертельной враждой.

Однако случалось, что женщины и мужчины садились попарно и даже пили из одного кубка. Такой обычай был у «мирных» северян, викинги же никогда не ели вместе с женщинами.

В усадьбах конунгов и ярлов, а также богатых людей дружинники и работники делились на так называемые «столовые команды», когда за определенным столом сидела определенная группа людей.

На свадьбах почетное место во главе стола занимала невеста, другое, также почетное, — тесть, третье — жених, каждого окружали близкие родственники.

Принимать и угощать гостей должны были особые люди. Вокруг стола ходили слуги с наполненными водой чашами и полотенцами в руках, чтобы гости в любой момент могли вымыть руки и умыться: в те времена еще не было вилок и ели руками. Кубки (рога) обыкновенно наливали и подносили женщины, напоминая валькирий, угощающих павших воинов в Вальгалле.

Обычно перед каждым человеком ставили его порцию, но часто блюдо подавалось на всех. То же самое происходило и с напитками.

Иногда в палаты мед приносился в больших чанах, откуда пирующие сами могли зачерпывать его.

Обычаев было много. Прежде всего, существовало питье в одиночку. Гость в этом случае пил из только ему одному предназначенного кубка или рога. Из кубка могли пить двое — двое мужчин или мужчина с женщиной. Это называлось питьем вдвоем. Была еще круговая, когда чаша обходила по кругу весь стол. Викинги всегда садились за отдельный стол и пили только все вместе из одной чаши. Нарушитель правил поведения на пиру выпивал кубок наказания или рог опоздавшего.

Хозяева в качестве шутки не брезговали подстроить так, что гости опаздывали, и тогда, на потеху собравшимся, им приходилось пить «рог опоздавшего».

Дружинники Харальда Прекрасноволосого, любившие повеселиться, один раз подкупили звонаря, и тот позвонил на службу раньше обычного времени. В результате многие в церковь опоздали, и вечером им поднесли «рога опоздавших».

Пили на всех больших «сборищах» и пирах. Играть свадьбу, собирать поминки на древнескандинавском языке называлось «пить свадьбу», «пить поминки».

На подобных сборищах германцев потреблялось невиданное количество пива. Тацит пишет, что у германских народов не считается зазорным пить день и ночь напролет. Довольно часто пиры заканчивались перебранками, и в ход шло оружие. Даже такие серьезные дела, как покупка и продажа усадьбы, помолвка и обсуждение приданого, выбор конунга и выплата виры, всегда обсуждались за пиршественным столом. Напитки развязывали людям языки, по образному выражению Тацита, и именно поэтому на пирах говорилась правда в лицо — вне зависимости от общественного положения говорящего.

К слову сказать, именно Тацит писал о том, что германцы теряют разум, когда пьют, и обретают его, когда трезвеют. Для примерного римлянина подобное «злоупотребление» пивом должно было выглядеть весьма отталкивающе. И поэтому его вовсе не удивляло, что в конце пира в споре побеждал тот, кто лучше владел оружием. А германцам пива всегда было мало.

Неутолимая жажда викингов хорошо известна и другим историкам. Осенью норманны неизменно устремлялись в страны, где рос виноград, и подгадывали всегда так, что время их нападения приходилось на праздник сбора урожая, сопровождавшийся обильным возлиянием. Виноградари уже знали об этом и стремились спрятать вино подальше от ненасытных викингов.

Когда в 865 году норманны захватили земли по берегам Сены, они специально отрядили дружину в 200 воинов за вином в Париж. Но ничего не смогли найти и там.

В 869 году герцог Бретани заключил мирный договор с викингами на Луаре. По этому договору за ним признавалось право собирать виноград в своих землях в Анжу, но при этом его подданные должны были платить дань скандинавам в натуральном виде — вином, чтобы норманны оставили их земли в покое.

В норвежских письменных документах вино фигурирует неоднократно. В воображении жителей средневекового Севера даже возникла некая Виноградная страна, где рос дикий виноград. Страну так и назвали — Страна винограда, или Страна вина. Многообещающее название заманило в эту таинственную землю не один десяток искателей приключений, но все они были горько разочарованы.

Торхалл, отправившийся в одно из таких путешествий в Винланд, даже сложил следующую вису:

Хёвдинг обещал мне

Море вина в той стране,

Но земля та была неприветлива,

И на берегах ее возникли

Тора воители злые.

И стыжусь я признаться —

Ни капли вина

Не попало мне в горло.

В дар северным конунгам властители других земель часто посылали вино. Они знали, что подобное подношение будет с радостью принято.

О «пьянстве» северян во времена саг сохранились противоречивые мнения. Например, Адам Бремен-ский писал, что норвежцы «знают меру в еде и питье». А датские пилигримы, посетившие в 1191 году некоторые норвежские города, утверждали, что «в городе Тунсберге необыкновенно гостеприимные и добрые жители… которые ничего не жалеют для своих гостей, но излишняя их приверженность к питью мешает беседе и часто приятный вечер заканчивается кровопролитием…». О жизни же в самом городе датчане отзывались следующим образом: «…на улицах никогда нельзя быть уверенным в собственной безопасности, ибо в любой момент даже самые добропорядочные горожане под воздействием пива готовы схватиться за оружие и пролить кровь своих сограждан… Незнающее удержу пьянство приводит к тому, что даже хозяева и гости, знакомые и незнакомые люди вступают в битву, часто заканчивающуюся смертоубийством. Причем часто жертвами их оказываются ни в чем неповинные люди…» Эти весьма мрачные описания городов сделаны, вне всякого сомнения, во времена уличных сражений в Бергене между командами кораблей и бергенцами.

В древние времена люди прекрасно отдавали себе отчет, насколько опасно злоупотребление пивом и медом. Достаточно вспомнить строфы из «Речей Высокого», одной из песен «Старшей Эдды»:

Лучший запас в дорогу для странника —

Смысла запас и ума.

А всех хуже тот делает, кто, до ухода

Пива напившись, пустится в путь.

Пользы для смертных от пенного пива

Меньше, чем многие мнят.

Чем больше ты выпьешь, тем меньше ты можешь

Собственным духом владеть.

Птица забвенья парит над пирами:

Разум у пьющего крадет она.

Перья той птицы меня осеняли,

Когда я у Гэннлод сидел.

Был опьянен, отуманен был хмелем

В доме у мудрого Фййлара я.

Всех тот счастливей, кто с ясным рассудком

С пира прибудет к себе.[38]

Один в «Речах Высокого» выступает мудрым советчиком: пей мед, но знай меру, будь осторожен, но не трусь, будь мудр, но не умничай.

Заботливый отец в «Королевском зерцале» дает приблизительно те же самые советы сыну: «Избегай неумеренного пьянства, драк… игры и посещения шлюх… Где бы ты ни был, не напивайся допьяна, ибо может случиться, что призовут тебя в этот миг свидетельствовать в суде. И можешь ты в это время оказаться замешан в грязные дела, а выбраться из этого положения не сможешь, ибо рассудок твой окажется замутнен».

Речь конунга Сверрира (ум. 1202) к жителям Бергена с призывом ограничить пьянство также очень известна, особенно в части, касающейся заморских напитков.

Хотя справедливости ради заметим, что подобное злоупотребление питием и неумеренность в еде были в те времена типичны не только для Севера. Письменные источники говорят то же самое о положении дел в Англии и Франции: до нас дошли многочисленные свидетельства о злоупотреблениях пивом и вином в обществе и пламенные речи королей с призывами прекратить пьянство и обжорство.

 Речь конунга Сверрира ни в коей мере нельзя считать показателем того, что в Норвегии больше пьянствовали или что король был более «сознателен», чем в других странах. Это была речь короля Божьей милостью, а не только по праву рождения, правителя нового — христианского — времени, который стремился навести порядок в раздробленной и раздираемой на части претендентами на престол стране. Это была речь политика, который думал о будущем всей страны больше, чем о собственном величии или славе. Эта была речь политика, которого собственная жизнь волновала меньше, чем судьба и вопрос существования государства.

Но не таков был его противник — Магнус Эрлингсон, основной жизненный принцип которого выражал девиз «Стать конунгом во что бы то ни стало». Он хотел быть королем по старым законам, хотел распоряжаться по собственному усмотрению судьбами других людей, хотел сидеть во главе стола и получать по первому желанию все блага жизни.

Конунг Сверрир утверждал, что из семи смертных грехов самый ужасный — невоздержанность в еде и питье. Поэтому не следует позволять себе лишнее на пирах, ибо «пьянство служит причиной ссор и разлада с друзьями, туманит рассудок и портит здоровье, и — что не менее важно для христианина — человек легко совершит смертный грех, когда будет не в состоянии контролировать свои поступки…».

По предложению епископа Эйнстейна и с согласия ярлов и хёвдингов был принят закон, по которому «надлежало являться на тинг в трезвом состоянии и поститься во все время тинга. Кто же нарушит этот закон и будет уделять еде и питью более внимания, чем происходящему на тинге, дело того в этом году разбираться не будет… Кроме того, на тинг запрещается привозить пиво, как для собственных нужд, так и для продажи». Если же пиво все-таки будет привезено на тинг, то выливать его не следует, а следует разделить между всеми собравшимися.

В XIII веке король также решил ограничить употребление пива, особенно на свадьбах и поминках. «Те поминки, — говорится в законе, — что устраиваются по стране, совершаются более для услаждения живых, чем для поминовения душ усопших»…

Но подобные законы почти не имели влияния на граждан, ибо по всей Норвегии на свадьбах и поминках присутствовали страждущие, чью жажду было вовсе не просто утолить, и пиво на таких собраниях лилось рекой по-прежнему. Продолжали пить и в тавернах, и на королевском дворе, в городах и на хуторах. Пили и церковники. Когда в монастыри приезжали посланцы от епископа, то в отчетах их регулярно появлялись записи о злоупотреблениях и непомерном аппетите настоятеля и братии…

В сагах неоднократно подчеркивается, что одним из великих искусств во времена викингов было умение пить. В знаменитой древнеисландской «Саге об Эгиле» говорится, что Эгиль был первым во всем — в том числе и на пиру. О слепом короле Рёреке сообщается, что он мог на пиру перепить любого и спаивал всех, кто сидел подле него, но, добавляется затем, сам обычно пил мало. В «Саге об Олаве Тихом» из «Круга Земного» конунг Олав назван «мужем рослым и статным. Все говорят, что не было мужа более красивого или видного, чем он. У него были красивые и золотистые, как шелк, волосы, пышущее здоровьем тело, очень красивые глаза и соразмерное сложение. Он был обычно немногословен и не любил говорить на тингах, но был не прочь попировать и за пивом был разговорчив и приветлив».[39]

Одним из признаков помешательства конунга в древнеисландской «Саге о Сигурде» считается его поведение во время употребления пива: «Говорится, что конунг Сигурд бывал неразговорчив, когда пил пиво, и тяжкая нападала на него немочь. Не слушал он, что говорят ему люди… И не было решения в делах, с которыми к нему обращались, когда держал он в руках рог с пивом». Когда посещал он свои усадьбы, то рано отправлялся в постель, в то время как сын его Магнус продолжал долго сидеть за пиршественным столом.

Ярл Эрлинг из «Саги о Сверрире» более интересовался содержимым рога с пивом, чем делами собственной дружины. Сын его тоже любил пиво и мед, а вот сам конунг Сверрир был человеком непьющим.

 О воинах Магнуса, что вышли против него в сражении при Илувеллире, конунг Сверрир сказал в речи к своему войску: «Вам надо испытать свои мечи, вспарывая наполненные медом брюха людей из Вика. У нас очень хорошее войско, и нам есть за что сражаться. А их превосходство им не пригодится. Большинство их людей больше годятся в дружки на свадьбе, чем в дружинники, и больше привыкли к пьянству, чем к войне».[40]

Инги сын Барда прослыл «спокойным и уравновешенным человеком, был он незаносчив и доброжелателен, особенно со своими людьми. Он… не любил больших сборищ и потому не пил пива и меда, что было не по нраву многим из его воинов, которым хотелось бывать на пирах, где говорились громкие слова и лилось пиво».

Совершенно другим человеком представляется ярл Кнут, умерший в 1261 году, вскоре после свадьбы Магнуса сына Хакона: «Он был величественным и приятным на вид, добрым и щедрым, высокого роста, но слишком любил пить, и именно пиво стало причиной его болезни». Ярл Кнут — единственный человек, о котором в сагах говорится, что он умер из-за неумеренного питья.

Во времена викингов самым обычным делом было просиживать за пиршественным столом ночь напролет. Лишь в XIII веке, после христианизации Норвегии, излишняя любовь к пиву и меду стала порицаться. В законах появляются наказания, которым подвергаются пьяницы, но пиры по-прежнему устраиваются по всей стране.

У древних скандинавов также существовала поговорка: «Если входит пиво, уходит рассудок», а в одной саге говорится: «Часто человек в пьяном виде говорит много безумного, чего никак не исполнить ему, когда протрезвеет».

Заботливое угощение гостей составляло требование древнего гостеприимства. Еда и питье за столом всегда посвящались какому-то богу перед началом трапезы — например Одину, Тору или Фрейру, а после принятия христианства — Иисусу Христу, Деве Марии или святому Олаву. Это подтверждает и тот факт, что во времена саг большие пиры были приурочены именно к религиозным празднествам.

 Но, как бы много пива ни потреблялось в Норвегии эпохи викингов, совершенно неверно утверждение, что в те времена пенистый напиток в усадьбах был обычным и привычным питьем на каждый день.

Саги почти ничего не сообщают нам о «простой» жизни. Речь в них идет прежде всего о знатных и родовитых людях, о пирах и празднествах, об особенно важных событиях и битвах. Рассказчики саг считают своим долгом подчеркнуть необыкновенный размах пира или важность происходящего.

События каждого дня были известны всем, и упоминать о них не имело смысла. И если внимательно вчитаться в саги, то легко можно прийти к выводу, что у простых людей в повседневной жизни не было привычки пить крепкие напитки. Да и в богатых усадьбах пиво пили тоже не каждый день. В одной из песен «Старшей Эдды» (не входящей в основной корпус), «Песне о Риге», говорится следующее:

Дальше шел Риг по дороге широкой.

Прибыл к хоромам с дверями на полдень

Незапертыми; кольцо было в двери.

В дом он вошел; пол соломой был застлан.

Рядом сидели там Мать и Отец,

Ласково в очи друг другу смотрели.

Муж тетиву себе прочную вил,

Стрелы точил, лук резьбой украшал.

Мать улыбалась, любуясь собою,

Платье свое, рукава оправляла,

Пояс, повязку, — с монистой на шее,

В длинной одежде с узорами синими.

(Брови блестящее, груди светлее,

Шея белее холодного снега.)

Странник хозяев учил уму-разуму,

Риг в середине жилища сидел,

Слева и справа уселись супруги.

Скатерть с разводами вынула Мать,

Стол она тонкою тканью накрыла.

После блинов принесла она плоских —

Белых, пшеничных, на стол их поставила.

Полные были блюда еще поданы,

Посеребренные, — стол весь заставлен —

Мясом и салом, и птицею жареной;

Чаши с вином серебром все горели.

Пили; болтали; час поздний настал.[41]

Таковы были правила приличия, и именно такие блюда подавали на стол: у богатых потчевали гостя птицей, салом и вином, а в бедных домах приходилось довольствоваться мясом и пивом.

Во времена Харальда Прекрасноволосого вошло в обычай потчевать медом, и даже сам конунг в одной из вис жалуется на излишнее пристрастие своих дружинников к этому напитку. В саге говорится, что, когда люди были созваны на пир и был наварен мед, конунг сказал про себя:

Столпились здесь ратники, Старики седые, До меда охотники, Куда вас так много?[42]

Даже при дворе Сигурда Свиньи не было в обычае подавать хмельные напитки каждый день. Когда Олав Харальдссон вернулся с дружиной домой из викингского похода, конунг Сигурд кормил их «через день рыбой и молоком, а через день — мясом и пивом».

И когда англы рассказывали своему епископу Уильяму, что в Норвегии никому не получить иного напитка, кроме как смешанного с водой пива, они были ближе к истине, чем скальд, что сочинил вису о «полной вина чаше» и «струях пенного пива, что ласково горло щекочут».

Несомненно, что в Средние века пиво играло более важную роль, чем в наши дни, но вряд ли его значение было столь велико, как мы это иногда себе представляем.

 Ордерик Виталис писал, что жители Норвегии «в изобилии обеспечены рыбой, дикой птицей и мясом всевозможных диких зверей». Ни о какой излишней приверженности к питью и еде он не упоминает. Наоборот, по его словам, норвежцы «преисполнены уважения к святой христианской вере и внимательно относятся к своим христианским обязанностям».

Квирини пишет, что на острове Рёст жители едят в основном рыбу, которую готовят с маслом и разными специями и которая очень вкусна. Иногда они потребляют в пищу говядину и пьют молоко. Много употребляют кислого молока, что итальянцам, впрочем, вовсе не пришлось по вкусу. Изредка пьют пиво. Среди яств, которые подавались гостям на прощальном обеде, пиво не упоминается, однако говорится, что по прибытии их на остров пиво было предложено итальянцам священником, «немецким монахом».

Во время поездки по Норвегии Квирини и его спутникам приходилось бывать во многих усадьбах, «получше и похуже», и там им давали хлеб, молоко, масло, сыр и громадное количество кислого молока. Изредка доводилось им жить в лучших условиях — migliore allo-giamento, — где им подавались в избытке пиво, мясо и прочее, чего им хотелось.

Немец Бёхайм в своих путевых заметках 1450 года говорит об условиях жизни приблизительно то же самое.

Из письменных свидетельств более позднего времени мы узнаём много интересного об употреблении пива — вряд ли эти обычаи могли особенно измениться со времен викингов.

В те времена пиво варили прежде всего для каких-то важных и праздничных событий: на Рождество, свадьбы и рождения детей, поминки, праздник середины лета. В таких случаях варилось очень много пива, и пили гости и хозяева без всякой меры.

Варка пива — как и другие важные события человеческой жизни — происходила по определенным канонам, была своеобразным ритуалом, основной целью которого являлось удержать злых духов вдали от драгоценного напитка. Есть и другие причины тому, с нашей точки зрения, «злоупотреблению» пивом, которое наблюдалось в Средние века. И это не только и не столько разные уровни жизни, и даже не ритуальная значимость пенного напитка. Пиво было необходимой составной частью питания викингов.

Нетрудно заметить, что в исторических источниках постоянно упоминаются сочетания «рыба и молоко», «мясо и пиво». И иногда мы встречаем «птица и вино». Мясо редко подавалось свежеприготовленным, его чаще всего ели соленым или сушеным. До сих пор это сочетание соленого мяса и пива встречается в меню скандинавских ресторанов и кафе.

Люди с хорошим достатком могли позволить себе постоянно пить пиво к соленой еде. Остальным же приходилось довольствоваться молоком, а пиво пить только по праздникам.

Поэтому нам вряд ли, исходя из современных представлений о еде и питье, удастся правильно оценить ситуацию с потреблением пива в эпоху викингов. Пристрастие к этому напитку в столь давние времена объясняется большим количеством потребляемой соли — прежде всего в мясе и флатбрёде.[43]

Кроме того, пиво «удовлетворяло» и определенные социальные запросы общества — его подавали в качестве особого приветственного напитка гостям и на пирах, и на религиозных собраниях.

Надо оговориться, что обычное пиво, сваренное дома, не было каким-то особенно вкусным напитком. Совсем иное дело — медовое пиво, или мед, которое варили в королевской усадьбе.

Но самым ценным и самым вкусным считалось вино. Его подавали только в исключительно торжественных случаях.

Подтверждение этой градации «пиво — мед — вино» мы находим и в легенде об Олаве Святом. Однажды конунг проделал большой путь верхом и очень захотел пить. Он приказал дать ему воду, а епископа попросил освятить ее. Епископ освятил. Тогда конунг взял рог с напитком, посмотрел в него и сказал: «Не хочу я во время поста пить пива». В рог налили другую жидкость, и епископ вновь освятил ее. Конунг взял рог и сказал: «Еще менее хочу я во время поста пить мед». Рог снова наполнили, и епископ вновь освятил его. Тогда конунг воскликнул: «И уж совсем большим грехом будет пить вино». На что епископ отвечал: «Он, Тот, Кто имеет право разрешать, позволяет тебе выпить этот напиток». Тогда только смог конунг утолить жажду.

 Несомненно, это всего лишь легенда, но исторические источники говорят об употреблении пива, меда и вина то же самое.

А вот к чему может привести неправильное распределение меда и пива между гостями и дружинниками, как о том рассказывается в «Саге о Сверрире»:

«Магнус конунг собирался провести Рождество в Бьергюне. Дружинники должны были пировать в большой дружинной палате, а гости — в палате Сунневы. Гости были недовольны тем, что дружинники пьют мед, а они пиво.

На пятый день Рождества, когда гости перепились, они взялись за оружие, пошли к палате конунга и хотели взломать дверь. Поняв, что происходит, конунг бросился к двери, чтобы остановить их. Но Бард Щит, его раб, опередив его, выбежал в сени и был сразу же убит. После этого конунг вернулся назад, и дружинники захлопнули дверь. Но гости взломали ее. Тогда бросились к двери те, кто в тот день стоял на страже, так как только у них было оружие. Некоторые брали печные камни и бросали их в сени. Когда горожане и работники Магнуса конунга и лендрманнов поняли, что происходит, они схватились за оружие и пошли к дружинной палате. Тут гости отступили. Но многие были ранены».[44]

Вино проникло в Скандинавские страны благодаря христианизации. Вино на Севере в эпоху викингов особой популярностью не пользовалось.

Тем не менее норманнам были известны многие сорта вин — испанские, французские и итальянские. Последние были так хороши, что «изготовители не продают их в другие земли, и чтобы попробовать их, надо отправиться в ту благословенную страну», как пишет Олаус Магнус.

 Большинство норманнов знали, что вино возбуждает и одновременно лишает твердости руку, а потому стремились быть с ним поосторожнее.

На пир созывали громадное количество гостей. Чем больше приходило людей, тем больше славы и почета доставалось хозяину. В сагах есть указания, что на пиры иногда собиралось до тысячи (или даже более) гостей. Для таких пышных торжеств строили специальные помещения — залы. В одной саге говорится, что в Исландии на поминки, собранные сыновьями Хьяльти, сошлось 1200 гостей. Поскольку это случилось в Исландии, то чтобы построить зал для приема такого множества гостей, из Норвегии на кораблях привезли строевой лес.

Пиры обыкновенно продолжались много дней. Прощаясь, хозяева делали гостям подарки — как считалось, в отплату за беспокойство в дороге и на память.

В «Саге о Стурлунгах» рассказывается о «порядке проведения» таких пиров.

«Два исландца — Торгильс Бодвардсон и Берг — были приглашены на Рождество к Брюнульву из Квале в Согне и отправились туда вместе с Эйриком и Гейрмундом. Их ожидал хороший прием и богатое угощение. У Брюнульва варил пиво человек по имени Бьёрн. И Торгильс сказал ему, что Бьёрн жалеет пива. Бьёрн и сам выпил в тот вечер много пива, а потому они поругались. Берг пил мало, потому что был болен и не хотел пить больше, чем сам того желал. Торгильс же всегда пил много и терял голову, когда был пьян.

В день Нового года все выпили особенно много. А в конце пира гостям предложили вино. Рог ходил по кругу. И каждый мог пить столько, сколько хотел. А потом стали они пить по полному рогу каждый. И вскоре все они напились.

Тут Гейрмунд сказал, что наверняка в питье подмешали еще чего-нибудь, ибо слишком быстро гости потеряли голову. Тогда Бьёрн принес чашу с пивом, но Гейрмунд ударил по ней и вылил ее содержимое на кравчего. Бьёрн обругал гостя и разбил ему нос до крови.

В это время Торгильс вскочил на ноги, схватил тяжелый рог, оправленный в серебро, и ударил им Бьёрна по спине между лопаток, так что тот упал на пол. Брю-нульву это не понравилось, и он тоже схватился за оружие. Вскочили и его люди, и Эйрик.

Эйрик сказал: "Не стоит нам затевать этой ссоры, а лучше разойтись миром".

На что Брюнульв отвечал: "Не привык я, чтобы били людей в моем доме".

Тогда Арне, дружинник, заметил: "Есть у вас в Согне дурная привычка пить без меры, пока не потеряете вы весь свой разум… И будет лучше, если сейчас не будем мы говорить об этом деле, а отправимся спать, а утром обо всем договоримся".

Это предложение пришлось всем по душе. И люди улеглись спать.

Наутро все протрезвели и пошли на службу в церковь, а затем вновь уселись за стол. Арне стал говорить о деле, и решено было, что стоит простить друг друга, ибо нет в той ссоре ничьей вины. Хозяин очень обрадовался этому решению, да и остальные были тоже довольны. После этой распри не было больше других, и все гости хорошо повеселились во время Рождества».

Из этого описания рождественских празднеств мы можем почерпнуть много полезной информации.

Люди пили пиво из костяных рогов, которые регулярно наполнялись прислужниками. Дорогие, оправленные в серебро и золото рога, чаши и другая драгоценная посуда имелась в каждой богатой усадьбе в громадных количествах.

Богатый человек Бьярне Аудунсон владел чашей на ножке, которая была подарена ему епископом, а также чашей, оправленной в серебро на позолоченной ножке, и еще одной позолоченной чашей.

Во времена викингов рога и чаши, как и многие другие любимые предметы — мечи, копья, щиты, имели свои собственные имена, производные от имени владельца или обозначавшие свойства, которыми обладали сами.

Рога часто украшали руническими надписями. Руны имели охранительную силу и должны были защищать от порчи и яда. Такие магические знаки назывались «рунами пива». Вот как об этом говорится в «Речах Сигрдривы»:

Руны пива познай, чтоб обман тебе не был страшен!

Нанеси их на рог, на руке начертай, руну Науд — на ногте.

Рог освяти, опасайся коварства, лук брось во влагу;

Тогда знаю твердо, что зельем волшебным тебя не напоят.[45]

Гости за столом пили из рогов столько, сколько хотели. Однако часто случалось, что двое гостей — или несколько пар — пили одинаковое количество пива, чтобы узнать, кто кого перепьет.

Также было принято, чтобы все гости осушали чаши до дна, из-за чего часто возникали споры и даже смертоубийства.

Один из дружинников Харальда Прекрасноволосого Торир Англичанин, бывший купец, когда стал стар, пришел к конунгу и сказал ему, что не может более поспеть в осушении рогов и чаш за молодыми воинами, и попросил отпустить его домой, ибо сила его пошла на убыль. На что король отвечал, что Торир может остаться в дружине и не пить больше, чем ему самому захочется. Эта была большая честь для старика.

В «Законе Гулатинга» говорится, что человек находится в своей силе и может считаться здоровым до тех пор, пока может пить пиво на пирах, держаться в седле и вести разумные речи. Если он не может делать вышеперечисленного, то тогда наследники вправе требовать передачи его имущества им под опеку.

 На пирах и за столом всегда должно было быть весело. «Мужество лучше отчаяния, веселье лучше скорби», — говорится в «Речах Фафнира» в «Старшей Эдде». «Отчего гости так скромны и молчаливы? — спрашивал в «Саге о Сигурде Крестоносце» норвежский конунг Эйнстейн, когда однажды все сидели за столом молча, потому что пиво было не хорошо. — На пиру, — продолжал он, — принято быть веселым; придумаем же какую-нибудь потеху и развеселимся. Приличнее всего, — сказал он брату, королю Сигурду, — начать это с нас, братьев».

В сагах редко описываются праздники и пиры без таких слов: «Не было там недостатка ни в веселье, ни в забавах, ни другом удовольствии».

На пирах, судя по древнескандинавским литературным источникам, слушали игру на арфе. В эпических песнях и мифах встречается упоминание о плясках на пирах. Особенно славился своей игрой на арфе эпический герой Гуннар.

Встречаются в сагах и упоминания о песнях. Так, рассказывается, что Сигурд Харальдссон во время поездки с дружиной в Викен подъехал к одному двору и услышал приятный голос девушки, которая молола зерно на мельнице и пела. Он был так очарован услышанной песней, что решил остановиться, слез с коня и вошел на мельницу взглянуть на певицу.

Под пение, вероятно, танцевали. Так, есть описания нескольких танцев. Один из них состоял в обмене парами. Во время этого танца мужчины и женщины разделялись на две группы, каждая из которых поочередно пела свой куплет, а вот припев пели обе группы танцующих.

Есть также в древнескандинавских литературных источниках описание танца, известного под называнием ломание кольца. Танцующие вставали в круг, которым «верховодил» один человек — «разламыватель кольца». По его знаку танцующие образовывали «ручеек» из пар и проходили под поднятые руки последней пары, а затем возвращались в конец «очереди».

Несомненно, существовали особые ритуальные танцы во время языческих праздников.

Вероятно, в глубокую древность корнями уходит танец с мечами, о котором говорит Олаус Магнус. Во время этого танца пляшущие сначала поднимали мечи в ножнах и поворачивались три раза кругом. Затем обнажали мечи, также поднимали их кверху, с легкостью и изяществом обращали их друг на друга, и в этой «битве» составляли шестиугольную фигуру, называемую розой, — и вдруг опять расходились и потом взмахивали мечами, образуя над головой каждого четырехугольную розу. Движения становились все быстрее, под музыку и песни клинки скрещивались с клинками, пока общий высокий прыжок назад не завершал танец.

Олаус Магнус прибавляет: «Не быв очевидцем, нельзя вообразить себе красоты и величавости этой пляски, когда видишь целое войско вооруженных людей, бодро идущих в бой, по указанию одного. Эта пляска исполнялась во время поста; целых восемь дней перед тем не делали ничего другого, как только заучивали ее; даже духовные лица принимали участие в пляске, потому что движения пляшущих были очень приличны».

Игра в шахматы и кости, как и шашки, также была известна в древности.

Но самым любимым развлечением древних скандинавов на пирах было слушать рассказы о подвигах и славных делах, саги и песни о замечательных событиях и великих людях.

На пирах также было принято давать обеты. Гость, поднимая кубок, обещал совершить какой-нибудь подвиг.

На тризне по Харальду Синезубому которую справлял его сын конунг Свейн Вилобородый, приглашены были и йомсвикинги, у которых также умерли отцы. Свейн встал со своего места, поднял кубок в честь отца и дал обет, что не пройдет три года, как он пойдет походом на Англию и убьет конунга Адальрада (Этельреда) или прогонит его из страны. Этот кубок должны были пить все, кто присутствовал на пиру. Когда выпили еще несколько заздравных кубков, большой кубок был поднят ярлом Сигвальди, вождем йомсвикингов, который дал обет, что не минет трех лет, как он пойдет в Норвегию и убьет ярла Хакона или прогонит его из страны. Торкель Высокий, брат ярла Сигвальди, дал обет последовать за ярлом в поход и храбро помогать ему. За Торкелем Буи Толстый, брат его, Сигурд, сыновья Везете, начальника Борнхольма, также дали свои обеты. То же сделали многие другие викинги. На всем Севере такие обеты всегда давались зимой, перед весенним выступлением в походы.

К пиру, устраиваемому на Йуль (праздник середины зимы), закалывали самого большого борова, которого приносили в жертву Фрейру и Фрейе, посылающим изобилие. А накануне вечером приводили его в комнату: мужчины клали руки на его щетину и за чашей воспоминания обещались совершить какой-нибудь отважный подвиг.

Этот обычай сохранялся в Скандинавии до недавнего времени: и сейчас на Рождество там пекут большой пирог в виде свиньи, который называется «Рождественская свинья» и лежит он на столе все Святки. Но раньше после праздников его сушили и сберегали до весеннего посева. Половину его толкли в порошок, смешивали с овсом в корзинке или решете, из которого станут сеять, и давали есть лошадям, тащившим плуг. Другую же половину разделяли между работниками, которые сеяли и боронили.

Но вернемся на пиры викингов. Как бы ни были необдуманны обеты, произносимые на пирах, когда головы шли кругом от крепкого меда, однако ж они исполнялись верно. Победив или умерев, но слово надо было сдержать.

На пирах также развлекались тем, что каждый или кто-то один из присутствующих показывал, каким особым даром он владеет.

Так, на пиру, данном шведом Раудом для Олава Толстого, или Святого, зашла речь о даровитости каждого: один говорил, что умеет отгадывать сны; другой — что по глазам человека узнает его нрав и поведение; третий — что во всей стране нет лука, которого бы он не мог натянуть; четвертый — что он не только стреляет метко, но также умеет бегать на лыжах и плавать; пятый — что, стоя с веслом в челноке, он может так же быстро подплыть к берегу, как судно на двадцати веслах; шестой — что гнев его никогда не прорщет, как бы долго ни замедлялось мщение; седьмой — что он никогда и ни в какой опасности не покидал короля. Сам же Олав хвалился, что, раз увидав человека и вглядевшись в него, он может узнать его после какого угодно времени. Епископ вменял себе в достоинство, что может отслужить 12 обеден, не имея надобности в служебнике, а Бьёрн Сталларе считал для себя славой, что говорил от имени короля на тинге, нимало не обращая внимания, полюбятся ли его речи кому бы то ни было. Сага прибавляет, что на том пиру все были очень довольны таким развлечением.

На пирах было еще принято равняться славой и ратными подвигами. Это называлось мужскими перебранками. Участие в таких спорах-похвальбах, как и в других развлечениях, принимали и короли.

О том, как происходили такие препирательства, рассказывается в «Саге о сыновьях Магнуса Голоногого». Там описывается спор между норвежскими конунгами Сигурдом Крестоносцем и его братом Эйстейном. Оба короля были одной зимой на пиру в Упплёнде. Там у каждого была своя усадьба, но так как эти дворы находились по соседству, то решили, что они пировать будут вместе в каждой из этих усадеб по очереди. Раз, когда гости сидели за столом молча, король Эйстейн предложил им затеять какую-нибудь потеху.

— Есть пиршественный обычай, — продолжал он, — выбирать человека, с кем бы можно было сравниться, и мы сделаем то же. Вижу я, что мне первому начинать эту забаву, и потому выбираю я тебя, брат, — сказал он Сигурду, — и буду тягаться с тобой, потому что мы равны своим происхождением, воспитанием и владениями.

Сигурд конунг отвечал ему

— А помнишь, как я клал тебя на лопатки и запросто мог переломить тебе хребет, хоть ты был и старше меня годом?

Эйстейн конунг и говорит:

— Помню я, что ты неспособен был к такой игре, где нужна ловкость.

— Помнишь ли, — продолжал Сигурд, — как мы с тобою плавали? Бывало, я мог утопить тебя в любое время.

— Я, — возражал Эйстейн, —- проплывал расстояние не меньше твоего и недурно нырял; притом умел бегать на коньках так хорошо, что не знаю никого, кто бы со мною равнялся в том, ну а ты был на льду, как корова.

— Вождям пристало, — продолжал Сигурд, — искусно стрелять из лука: не думаю, чтобы ты натянул мой лук, хоть и упрешься в него коленками.

— Я не так силен в стрельбе, как ты, — отвечал Эйстейн, — однако ж в меткости нет меж нами большого различия; зато гораздо лучше тебя я бегаю на лыжах, а это считалось раньше хорошим искусством.

— Мне кажется, — возражал Сигурд, — очень важно и прилично вождю, предводителю войска отличаться от своих дружинников ростом и силой, владеть лучше всех оружием и быть заметным в толпе народа.

— Не менее славное качество, — отвечал Эйстейн, — иметь красивую наружность: это также делает заметным и пристало вождю. Я еще получше тебя знаю законы, а если дойдет до речей, так я гораздо красноречивее.

— Может быть, — сказал Сигурд, — ты и лучше моего знаешь крючкотворство, потому что у меня были другие важные дела; никто не оспаривает, что ты и красноречив, но многие говорят, что не всегда можно на тебя полагаться, что твои слова значат немного и что ты больше слушаешь тех, кто рядом с тобой, а это не по-королевски.

— Это оттого, — отвечал Эйстейн, — что, когда люди излагают мне свое дело, я прежде всего хочу, чтобы дело всякого просителя было решено, как ему лучше; потом приходит и противная сторона, и все улаживается к общему удовольствию; бывает, что я обещаю, чего просят у меня, потому что хочу, чтобы все были довольны; пожалуй, если бы я хотел, то мог бы наобещать всякого зла, как делаешь ты. Понятно, что тебя никто не упрекает в том, что не держишь ты слова.

— Все говорят, — возразил Сигурд, — что мой поход в заморские страны делает мне честь как правителю, а ты между тем сидел дома, как дочь своего отца.

— Ты тронул больное место, — отвечал Эйстейн, — не начал бы я этой речи, если бы мог не отвечать тебе. Больше похоже на то, что я снарядил тебя в дорогу, как сестру, когда ты еще и не думал собираться.

— Ты, — продолжал Сигурд, — наверное, слышал о многих моих сражениях в Серкланде: я победил во всех и добыл притом довольно сокровищ, каких никогда еще не бывало в этой стране; я повстречался с самыми знаменитыми правителями, а ты, кажется, все это время просидел дома.

Братья еще долго препирались в том же духе, и было видно, что оба они в ужасном гневе. Всякому хотелось быть выше другого.

Понятно, что на пирах неизбежно возникали ссоры. Выпив вина, люди теряли контроль над собой и говорили то, что не собирались говорить. Но месть откладывалась, как правило, до наступления ночи, когда поссорившиеся укладывались спать.

Тем не менее враждующие стороны изредка примирялись за рогом пива или меда.

Так было в 1181 году в Нидаросе,[46] когда баглеры и биркебейнеры сошлись вместе и в ожидании решения своих конунгов — Сверрира и Магнуса — устроили совместный пир.

Вот как об этом рассказывается в «Саге о Сверрире»:

«Люди Магнуса зашли в реку на нескольких стругах, а берестеники спустились к ним и послали за пивом в город. Они сидели вместе на крутом берегу реки, пили пиво и беседовали, потому что, хотя они и были в двух разных войсках, многие из них были родичами или свойственниками, или были раньше друзьями».[47]