ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. МЕЧ, ОБАГРЕННЫЙ КРОВЬЮ ХРИСТИАН

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. МЕЧ, ОБАГРЕННЫЙ КРОВЬЮ ХРИСТИАН

Скорость, с которой разрушалась империя, оказалась неожиданностью даже для ее жителей. В прошлом, когда Византия находилась под угрозой, рано или поздно появлялись великие лидеры, но теперь казалось, что на имперской сцене полностью исчезли сколь-нибудь серьезные государственные деятели. Сын Мануила, двадцатилетний Алексей II, был совершенно не способен разобраться с назревшими проблемами, с которыми столкнулась империя. Он мог только смотреть, как турки беспрепятственно продвигаются в Малую Азию, блистательный Стефан Неманья объявляет о независимости Сербии, а беспринципный король Венгрии отнимает у империи Далмацию и Боснию.

Некоторая надежда появилась, когда троном завладел кузен Мануила Андроник — но он, полностью заслуживая свое прозвание «Ужасный»[193], оказался совершенно неподходящим спасителем. Например, к тому времени, когда он взошел на трон, Андроник уже совратил аж двух своих племянниц.[194] В полной мере наделенный энергией свей семьи, но не ее сдержанностью, он знал только язык силы, и хотя ему удалось победить коррупцию, его правление скоро превратилось в террор. Почти обезумев от паранойи, он заставил сына Мануила подписать свой смертный приговор, приказал казнить его, а в довершение всего совершил еще один извращенный поступок, женившись на одиннадцатилетней вдове казненного. Через два года терпению жителей столицы пришел конец — проявив подобающую случаю жестокость, они возвели на трон нового императора.

Несмотря на все свои недостатки, Андроник Ужасный, по крайней мере, сохранял в империи некоторое подобие центральной власти. Исаак Ангел же, занявший его место, основал династию, которая растратит оставшуюся силу империи и будет присутствовать при ее окончательном падении. Не привыкший руководить, Исаак сидел без дела, бессильно наблюдая, как рушится авторитет центрального правительства. Местные правители стали практически независимыми; как союзники, так и враги империи начали понимать, что Константинополь обессилен. Эгейские и Ионические острова, находившиеся в безопасном отдалении от гниющего флота, восстали почти немедленно, и Балканы вновь ускользнули из рук Византии — теперь уже навсегда.

К несчастьям империи добавилась и ухудшившаяся ситуация на христианском Востоке. Мусульманский мир объединился под руководством выдающейся личности — курдского султана по имени Саладин, и грызущиеся между собой государства крестоносцев не могли оказать ему особенного сопротивления. В 1187 году пал Иерусалим — и Запад, разумеется, отправил новый крестовый поход, чтобы вернуть его. В качестве перевалочной базы был использован Константинополь. Присутствие в столице иностранных войск было опасно и в лучшие времена, но перепугавшийся Исаак едва ли мог разрешить ситуацию худшим образом. Когда германские послы прибыли в столицу, чтобы обсудить вопрос перевозки войск в Малую Азию, Исаак запаниковал и бросил их в тюрьму. Взбешенный германский император Фридрих Барбаросса пригрозил направить против Константинополя крестовый поход — и несдержанный Исаак полностью уступил, немедленно освободив узников и осыпав их золотом и извинениями.

Это постыдное поведение самым лучшим образом подтвердило отвратительную репутацию Византии на Западе и внушило отвращение находящимся в тяжелом положении подданным императора. Исаак лишился всей оставшейся у него поддержки, когда принял безумное решение официально распустить имперский флот и доверить Венеции защиту морских путей империи. Алексей, младший брат Исаака, увидел в этом возможность сыграть свою игру. Он устроил засаду на императора и его сына, схватил их и — после того, как ослепил императора — бросил обоих в самую темную тюрьму, которую смог найти.

К несчастью для империи, новый император Алексей III оказался гораздо хуже, чем его брат. Захват трона отнял большую часть его энергии, и теперь он не желал заниматься государственными делами. Пока турки продвигались по византийскому побережью Малой Азии, а болгары распространялись на запад, Алексей III был занят поисками денег для устроения пышных приемов, опустившись даже до того, чтобы сорвать золотые украшения со старых императорских гробниц.

Пока император грабил свой город, Исаак в своей темнице мечтал об отмщении. Его собственный побег был невозможен, а поскольку он был слеп, еще и совершенно бесполезен. Но если бы его сын Алексей IV смог освободиться, правосудие еще имело шанс свершиться. Каким-то образом старый император связался со своими сторонниками в городе, и в 1201 году двое пизанских торговцев смогли тайно переправить молодого принца на волю. Бежав в Венгрию, Алексей IV узнал неожиданную новость: новая армия крестоносцев выступила в поход.

Третий крестовый поход оказался неудачным. Разграбив сельджукскую столицу Икониум, грозный германский император Фридрих Барбаросса весьма нелепо утонул во время перехода через реку Салеф в юго-восточной Анатолии.[195] Без него германское войско впало в панику и разбежалось, а несколько солдат в отчаянии даже покончили с собой. С другой стороны, английская и французская армии прибыли в гораздо лучшем состоянии и были готовы сражаться, возглавляемые энергичным Ричардом Львиное Сердце. Впрочем, восстановление всех утрат, понесенных государствами крестоносцев, было утомительной задачей, и у Ричарда просто не хватило терпения на это. После года, проведенного в завоеваниях побережья, он утратил весь свой энтузиазм. Иерусалим казался таким же недосягаемым, как и всегда, крестоносцы немилосердно ссорились между собой, а французский король (как Ричард верно подозревал) готовил против него заговор. Спешно договорившись о перемирии с главным мусульманским противником — доблестным Саладином, — Ричард отплыл на поиски других приключений, заявив перед своим уходом, что все будущие крестовые походы должны проводиться против Египта — «ахиллесовой пяты» Востока.

Репутация Ричарда в Европе была настолько высока, что германские предводители Четвертого крестового похода решили последовать его совету и захватить Иерусалим через Египет. Это, конечно, означало, что целой армии потребуется переправиться через Средиземное море — а существовало только одно место, которое могло обеспечить достаточное количество кораблей для всех крестоносцев. Взяв с собой свои дворы, европейские князья отправились в Венецию.

История отношений островов в венецианской лагуне с Византийской империей была долгой и сложной. Скопление островов, что позднее стало Венецией, изначально было заселено беженцами от ломбардского вторжения в Италию в VI веке. Поначалу Венеция находилась под властью имперского правителя Равенны и жадно впитывала окружавшую ее византийскую культуру. Церковь на одном из старейших островов, Торчелло, была построена на деньги императора Ираклия, главный собор Сан-Марко являлся неточной копией Церкви Апостолов в Константинополе, а сыновья и дочери Венеции регулярно отправлялись за образованием — или супругами — в Византию. Даже сам титул «дож» был искажением изначального имперского титула dux, или дюк. Впрочем, в последующие годы между республикой и империей было больше соперничества, чем сотрудничества, а недавнее жестокое обращение императоров Комнинов с венецианскими торговцами все еще действовало итальянцам на нервы.

Особенно хорошо помнил эти события венецианский дож, к которому и обратились организаторы крестового похода в 1202 году. Это был не кто иной, как Энрико Дандоло — тот самый посол, который тщетно протестовал против захвата императором Мануилом венецианской собственности в Византийской империи тридцать лет назад. Старый дож, которому теперь было за девяносто и который уже полностью ослеп, скрывал под дряхлой внешностью живой ум и железную волю. Ему представилась возможность, которой расчетливый Дандоло не мог упустить. Венецианские требования о возмещении имущества все еще не были удовлетворены, и оскорбления, нанесенные империей, ничуть не забылись за прошедшие годы. Теперь венецианцам наконец представилась возможность отомстить.

Для начала он согласился построить требуемые корабли — но за невероятно высокую плату. К несчастью для крестоносцев, число людей, принявших участие в экспедиции, было неприлично мало, и они могли предложить лишь чуть больше половины запрошенной суммы.[196] Дандоло хитроумно прекратил поставки еды и воды христианской армии, запертой в лагуне в ожидании своего флота, и когда стала более сговорчивой, мягко повторил свое предложение. Венгерский король недавно перехватил у Венеции протекторат над городом Зара на побережье Далмации. Если бы крестоносцы согласились вернуть этот город его законным владельцам, выплата этой суммы могла быть отложена.

Папа незамедлительно запретил подобную возмутительную профанацию крестового похода — но у крестоносцев было мало выбора.[197] Некоторое количество рыцарей покинули войско, поскольку им внушала отвращение мысль о нападении на христианский город — но большинство, скрепя сердце, погрузились на корабли и отправились в плавание. Испуганные жители Зары, ошеломленные тем, что их атакуют солдаты Христа, безнадежно вывесили на стенах кресты, но все было напрасно. Крестоносцы ворвались в город и полностью его разграбили; казалось, что в своем рвении они не могут пасть еще ниже.

Именно у Зары к крестовому походу присоединился спасающийся бегством Алексей IV. Отчаянно нуждаясь в поддержке, он был готов сказать все что угодно, лишь бы спасти своего отца и свергнуть дядю. За возвращение на трон он опрометчиво пообещал предоставить походу еще десять тысяч солдат, а вдобавок заплатить крестоносцам по меньшей мере в три раза больше, чем они были должны Венеции. Чтобы окончательно убедить руководителей похода, он даже предложил передать византийскую церковь под контроль Рима в обмен на помощь крестоносцев в возвращении его короны.

Наверное, еще ни одни переговоры в истории Византии не наносили ей такого вреда. Энрико Дандоло отлично знал, что сумасбродные обещания византийского принца были чистой фантазией. Центральная власть в империи слабела десятилетиями, а недавние восстания в сочетании с продажным чиновничеством не давали возможности собрать даже полагающихся налогов — намного меньшие тех щедрых сумм, что обещал Алексей IV. Однако старый дож, сидя среди руин Зары, начал думать о куда большей награде, и глупый византийский принц мог стать отличным инструментом мести. Вероятно, дож вообще не намеревался нападать на Египет, поскольку именно тогда его послы заключили выгодное торговое соглашение в Каире.

Дандоло притворно согласился перенаправить крестовый поход к Константинополю, а тем солдатам, что слишком щепетильно отнеслись к нападению на крупнейший христианский город, он мягко указал, что греки являются еретиками, и возведя Алексея IV на трон, они восстановят единство Церкви. Папа в ярости отлучил от церкви всех, кто поддерживал эту идею, и некоторые воины с отвращением от нее отказались. Но венецианский дож был убедителен, и снова большая часть солдат покорно погрузились на свои корабли. Теперь четвертый крестовый поход полностью был под контролем Дандоло.

Алексей IV уже показал себя ленивым и испорченным человеком, а теперь обнаружилось, что он еще и трус. Когда армия крестоносцев показалась у стен Константинополя, он бежал во Фракию, захватив с собой драгоценности короны и оставив столицу на произвол судьбы. Ошарашенные жители города смотрели, как флот крестоносцев разрушает массивную цепь, перекрывавшую имперскую гавань, и яростно атакует более низкие и уязвимые стены, защищавшие город с моря. Вскоре крестоносцы ворвались в город, поджигая все дома на своем пути. В императорском дворце испуганные придворные поняли, что есть только один способ остановить захватчиков. Ужасные пришельцы с Запада пришли свергнуть узурпатора и восстановить законного императора, поэтому придворные торопливо послали кого-то привести Исаака из темницы. В мгновение ока растерявшийся слепой старик оказался на троне, с короной, напяленной поверх остатков его волос, и вестники поспешили к лагерю крестоносцев, чтобы сообщить им, что их требования выполнены. Алексей IV был торжественно коронован своим отцом, соглашение, которое он заключил с крестоносцами, было подтверждено ими обоими, и крестоносцы отошли к Золотому Рогу ожидать своей награды.

Старый император Исаак мог быть слепым, а благодаря тюрьме еще и несколько безумным — но он сразу же понял, что его сын пообещал западным головорезам больше, чем мог исполнить. Алексей IV вскоре пришел к тому же заключению. Опустошив сокровищницу и конфисковав большую часть богатств своих подданных, он сумел собрать только половину суммы, вдобавок к Рождеству 1203 года его популярность у жителей была не выше популярности Антихриста. С того самого момента, как Алексей IV появился вместе с этими варварскими дикарями, он приносил в город одни несчастья, а теперь вообще обобрал горожан до нитки. Если бы только, шептались некоторые горожане, этот никуда не годный император остался в своей тюремной камере, было бы гораздо лучше.

Взгляды крестоносцев на Алексея IV были не менее скептическими. Для них он являлся жалким человеком и к тому же обманщиком. Они не могли поверить, что правитель такого величественного города, полного грандиозных памятников и высоких зданий, не может собрать обещанных денег. Конечно же, настоящий император мог бы просто щелкнуть пальцами — и появилась бы сумма в десять раз больше обещанной. Энрико Дандоло был не в последнюю очередь заинтересован в обещанной награде, но он вкрадчиво играл на страхах крестоносцев, намекая, что император что-то от них скрывает, увиливая от ответа и готовя свою армию к сопротивлению. Император, сказал он, это вероломная змея, и его обещания ничего не стоят. Теперь единственным путем заполучить обещанную награду была война.

Пока Дандоло неумолимо подталкивал крестоносцев к войне, Константинополь наконец стряхнул с себя сонное оцепенение. Там было много тех, кто желал изгнания Ангелов, но на действие в конечном итоге решился выдающийся человек по имени Алексей Мурзуфл.[198] Он ворвался в императорские покои посреди ночи, растолкал своего сонного государя и сказал ему, что весь город жаждет его крови. Обещав тайно отвести испуганного императора в безопасное место, Мурзуфл вместо этого отдал его в руки своих соучастников по заговору, которые заковали молодого императора в кандалы и бросили в темницу, где уже ждал его отец Исаак. Их воссоединение по понятным причинам было печальным, но в этот раз оно оказалось коротким, поскольку Мурзуфл действовал наверняка. Исаака Ангела, старого и больного, убить было просто; но яд не оказал желаемого действия на его сына, после чего Алексея IV удавили тетивой от лука.

В другое время и в другом месте Мурзуфл мог бы стать прекрасным императором. Ему было за шестьдесят, но он все еще был энергичным и решительным. Он сумел вдохнуть в горожан новые силы, укрепил стены, запас пищу и разместил стражу на крепостном валу. Но его войска были слишком рассредоточены, стены слишком длинными, а враги слишком многочисленными. В понедельник 12 апреля 1204 года подстегиваемые нашептываниями Дандоло крестоносцы снова атаковали, бросившись на штурм тех же самых приморских стен, что уже оказались уязвимыми прежде. Мурзуфл, который благоразумно нарастил их высоту, был, казалось, сразу повсюду, проезжая мимо крепостных валов в тех местах, где сражение было самым жарким, чтобы ободрить своих людей. Но за несколько часов сражения крестоносцам удалось взять ряд башен, а группа французских солдат смогла выломать ворота. Крестоносцы хлынули в брешь, и с этого момента город был обречен. Варяжская дружина сдалась. После отчаянной попытки сплотить своих людей, император понял, что все потеряно, и выбрался из города через Золотые ворота, чтобы спланировать контрнаступление.

Когда Мурзуфл сбежал, всякая видимость византийского сопротивления пропала. Однако крестоносцы боялись отчаянного сопротивления на тесных участках улиц и подожгли столько зданий, сколько смогли, надеясь удержать жителей города в гавани. Большинство из них и мечтать не могло о таком огромном городе, и все они были поражены его размерами. Повсюду каскадами возвышались ряды богатых дворцов и церквей, ухоженные летние сады во всем своем великолепии спускались к пестрым гаваням, а грандиозные монументы возвышались, казалось, на каждом углу. Французский летописец, не веря своим глазам, написал, что в пожаре, который они устроили, погибло больше домов, чем можно найти в трех самых крупных городах Франции, вместе взятых.

Великие князья крестоносцев были изумлены не меньше своих людей. Ошеломленные размахом Константинополя, они прекратили резню, когда наступила ночь, думая, что город подобного размера невозможно завоевать меньше чем за месяц. В ту ночь захватчики встали лагерем на одном из огромных константинопольских форумов и отдыхали в тени нависающих над ними памятников давно утерянному византийскому величию.

Проснувшиеся следующим утром жители Константинополя обнаружили, что город все еще горит, но они надеялись, что худшее позади. Однако кошмар только начинался. Гордый город на Босфоре оставался в неприкосновенности со времен могущества Римской империи, великим маяком света в быстро темнеющем мире. С тех пор, как Константин сделал его столицей почти девятьсот лет назад, волнения и беспорядки могли запятнать его улицы, опасности и лишения могли приглушить его блеск — но он был единственным среди городов древности, который никогда не слышал вони сапог иностранных захватчиков. Его библиотеки все еще изобиловали уникальными греческими и латинскими манускриптами, церкви — полны бесценными реликвиями, а дворцы и площади украшены чудесными произведениями искусства. Город был не похож ни на один другой, последняя жемчужиной в римской короне и когда крестоносцы проснулись утром того вторника, они набросились на него, как волки.

Вооруженные банды бродили по городу в вакханалии разрушения. Ничто святое не могло остановить исступленный поиск сокровищ. Гробницы были разбиты, содержимое усыпальниц разбросано, а бесценные рукописи разрублены на куски, чтобы содрать драгоценные переплеты. Церкви оскверняли, женщин бесчестили, дворцы разрушали. Пощады не было ни живым, ни мертвым. Крышку великолепного саркофага Юстиниана разбили, и хотя вид его сохранившегося тела ненадолго остановил вандалов, ничто не помешало им выбросить мумию императора, чтобы добраться до золотых одеяний и серебряных украшений.

Три дня пожары и грабежи продолжались с неослабевающей силой, и то, что не успевал схватить один, немедленно присваивал другой. Когда тишина наконец опустилась на потрясенный разрушенный город, даже крестоносцы были смущены масштабами разорений. Ни один город, писал один из них, не давал подобной добычи с самого сотворения мира.

Из всех крестоносцев только венецианцы позаботились о том, чтобы сохранить, а не уничтожить, бесценные сокровища, что оказавшиеся в их власти. Они узнавали красоту, когда видели ее, и пока прочая армия разбивала классические статуи, переплавляла драгоценные металлы и делила трофеи, венецианцы грузили на корабли произведения искусства, чтобы украсить свои собственные острова в лагуне.[199]

Для Дандоло это был выдающийся триумф. Могущество венецианской торговой державы было обеспечено на все обозримое будущее, а ее главные враги, Пиза и Генуя, полностью остались не у дел. Старый дож без каких-то особых усилий перехватил военную мощь Европы и использовал ее в своих интересах, не обращая внимания на угрозы отлучения от церкви и на многие десятилетия обеспечив Венеции величие. Но, поступив так, он стал виновником одной из величайших трагедий в истории человечества. Византия, могущественный оплот христианства, что долгие столетия защищал Западную Европу от мусульманского нашествия, была разрушена без надежды на восстановление — погублена людьми, утверждавшими, что служат Богу. Ослепленные жадностью, тайно управляемые дожем, предводители крестоносцев уничтожили великую христианскую державу Востока и обрекли ее изувеченные обломки — вместе с большей частью Восточной Европы — на пять столетий жалкого существования под пятой турок.

После событий Четвертого крестового похода и без того глубокий раскол между Востоком и Западом разросся до зияющей пропасти, которая стала поистине непреодолимой. Цель крестоносцев, первоначально родившаяся из желания помочь братьям-христианам на Востоке, обернулась чудовищной насмешкой. Во имя Бога они пришли с ожесточившимися сердцами и безжалостными мечами, чтобы убивать и калечить, грабить и разрушать — и не задумываясь разрушали алтари и разбивали иконы, которые почитались поколениями верующих. Когда сокровища были вывезены, а дворцы превратились в руины, Запад постарался забыть о произошедшем — но Восток не забывал об этом никогда. Глядя на то, как крестоносцы разгуливают по их обугленным почерневшим улицам, византийцы понимали, что эти люди с яркими крестами, пришитыми поверх доспехов, больше не могут считаться христианами. Пусть приходят мусульмане, думали они. Лучше, чтобы тобой правили неверные, чем еретики, которые сделали из Христа посмешище.