ГЛАВА ВТОРАЯ
ГЛАВА ВТОРАЯ
Конечно, генералам не нравилось их отстранение от планирования военных операций и сумасбродные планы бывшего ефрейтора. Снова подняла голову та самая оппозиционная Гитлеру группа, которая сложилась перед Мюнхеном. Именно она и решила убедить военных совершить государственный переворот и убрать Гитлера. Бек, Герделер, фон Хассель, Остер и Дананьи из абвера ОКВ настойчиво убеждали высших военных покончить с гитлеровским режимом. Велосипед заговорщики изобретать не стали и решили штурмом взять Имперскую канцелярию, арестовать Гитлера и его окружение. Центром заговора стало небольшое местечко в окрестностях Зоссен, и знавшие о заговоре фон Браухич и Гальдер обещали сообщить о своем решении 5 ноября.
В тот день фон Браухич был на приеме у Гитлера и снова говорил о возражениях генералитета против навязанной ему войны. Однако Гитлер впал в истерику и приказал начать наступление на рассвете 12 ноября. В запале фюрер что-то прокричал о «духе Зоссена», и фон Браухич не на штуку испугался, что Гитлеру известно о заговоре. Не менее напуганный Гальдер отказался вести какие бы то ни было разговоры на эту тему с заговорщиками, и отличный шанс спасти Германию, а вместе с ней и весь мир от страшной войны был упущен.
Ну а пока генералы терялись в догадках, что же им теперь делать, и проявляли недостойную наследников тевтонских рыцарей нерешительность, простой немецкий ремесленник Георг Эльзе в одиночку решил покончить с фюрером. Каким-то таинственным образом он сумел провести чуть ли не тридцать ночей в том самом пивном зале в Мюнхене, где Гитлер выступал в каждую годовщину ноябрьского путча 1923 года, и заложить в одну из ниш взрывное устройство.
Как всегда, Гитлер начал свое выступление в 20 часов 30 минут, но закончил он его, против обыкновения, не в 22 часа, а в 21 час 10 минут. Ровно через десять минут после его отъезда бомба взорвалась, убив восемь и ранив шестьдесят человек.
О своем очередном чудесном спасении Гитлер узнал в Нюрнберге. Как всегда в таких случаях, он пришел в необыкновенное волнение и воскликнул:
— Теперь я доволен. То, что я уехал раньше обычного, показывает, что провидение решило позволить мне достичь своих целей!
Конечно, можно по-разному оценивать спасение Гитлера. Но провидение, по всей видимости, и в самом деле хранило его, вместо него погибли восемь ни в чем не повинных человек. Вот только для чего оно его хранило?
Несмотря на растущее сопротивление военных, Гитлер и не подумал отказываться от своих военных планов. Наоборот! 23 ноября он вызвал сто старших офицеров в канцелярию и в течение двух часов излагал им свои взгляды на будущую войну.
— И в 1919-м, и в 1923 году, — заявил он, — мало кто верил в мой успех, однако само провидение сказало последнее слово… И не надо опасаться войны на два фронта. Как последний фактор я должен, при всей своей скромности, назвать мою собственную персону незаменимой. Ни военное, ни гражданское лицо не может заменить меня. Пусть попытки покушений продолжаются. Я убежден в силе моего интеллекта и решимости… Существующее сейчас соотношение сил никогда не будет более благоприятным… И прошу всех вас запомнить: если у нас, лидеров, будет отвага, которой проникнется каждый стрелок, нас победить будет невозможно! Что же касается меня, то я не уклонюсь ни от чего и уничтожу любого, кто против меня… Только тот, кто борется с судьбой, может обладать хорошей интуицией. За последние годы я много раз убеждался в силе моей интуиции. Даже в нынешних обстоятельствах я вижу действие провидения. Если мы пройдем через эту борьбу победоносно — а мы пройдем, — наше время войдет в историю нашего народа. Я выстою или паду в этой борьбе. Я никогда не переживу поражения моего народа. Никакой капитуляции перед внешними силами, никакой революции изнутри…
Если бы эту речь фюрера услышали те, кто был с ним в ноябре 1923 года, то они с сожалением отметили бы, что прошедшие годы так ничему и не научили Гитлера. Та же спешка, та же слепая вера в себя и то же непонимание реальной жизни. Единственная разница была только в том, что тогда, в 1923 году, Гитлер был никем и зависел от воли очень многих людей, которые так или иначе сдерживали его. Теперь же он стал полновластным хозяином Германии и мог творить все, что хотел.
Фон Браухича речи Гитлера не убедили, он не пожелал участвовать в навязанном ему балагане и подал прошение об отставке. Однако Гитлер не принял ее.
— Это не делает вам чести, фон Браухич, — запальчиво воскликнул он. — Главнокомандующий должен выполнять свой долг точно так же, как и любой другой солдат! И прошу вас еще раз запомнить: я не потерплю пораженческого духа Зоссена в моей армии и покончу с ним, чего бы мне это ни стоило! С вами или без вас!
И все же дату выступления против Франции он изменил и перенес операцию на май будущего года. Справедливости ради надо заметить, что эта дата будет меняться еще 14 раз, в то время как подготовка к войне шла самая серьезная.
Запад был ошеломлен той легкостью, с какой Гитлер покорил тех самых поляков, которых Чемберлен назвал «великой мужественной нацией». При этом почему-то никто не хотел принимать в расчет куда более слабую техническую оснащенность польской армии по сравнению с уже казавшимся непобедимым вермахтом. Однако английский премьер не только проливал слезы по поводу поражения «великой мужественной нации», но всерьез думал и о захвате Норвегии. Оно и понятно! Завладев портами Нарвик и Берген, английский флот получал возможность перерезать единственный незамерзающий путь, по которому в Германию транспортировалась столь нужная ей железная руда. Помимо доставки жизненно необходимого Третьему рейху сырья Англия могла бы помешать германскому подводному и надводному флоту пользоваться весьма удобными норвежскими прибрежными водами и помогать Финляндии.
Как это ни печально для Черчилля, но он был не одинок в своих мечтах. Те же самые планы вынашивал и главнокомандующий германскими военно-морскими силами адмирал Редер. Он делал все возможное, чтобы обратить внимание фюрера на Норвегию, но тот слушал его без особого внимания. Как это бывает, помог случай, и после того как немецкое вспомогательное судно «Альтмарк» с 300 английскими пленными на борту было атаковано в феврале 1940 года в норвежских территориальных водах английскими кораблями, Гитлер приказал штабу ОКВ проработать планы оккупации маленькой северной страны.
И снова повторилось все, что уже было с Австрией, Чехословакией и Польшей. Генеральный штаб планы разрабатывал, но куда больше говорил о все новых трудностях в захвате Норвегии. Конечно, Гитлеру не нравилось, что военные больше говорили, чем делали, стараясь застраховать себя от любых неожиданностей. Дело было даже не в его неприязни к штабникам. Он терял драгоценное время, а вместе с ним и тот самый фактор внезапности, на который он всегда будет делать и делал свою ставку. И когда 1 марта 1940 года фон Фалькенхорст представил ему план оккупации Дании и вторжения в Норвегию, фюрер с радостью одобрил его.
В ночь с 6 на 7 апреля чуть ли не весь германский флот вышел в море с тысячами солдат вермахта на борту. Гитлер затаил дыхание. Стоило только англичанам или норвежцам поднять тревогу, и его план рухнул бы как карточный домик. К счастью для фюрера, ему удалось выиграть эту войну нервов: никто не заметил его кораблей, и на рассвете 9 марта германские войска захватили порты Нарвик, Трондхайм и Берген, а вечером того же дня фон Фалькенхорст доложил фюреру об оккупации Норвегии и Дании. Да, это был успех, но дался он дорогой ценой. В морском бою в Нарвик-фиорде было потоплено 9 немецких миноносцев и выведено из строя несколько крейсеров. Это стоило фюреру сильного нервного потрясения, после которого он долго не мог прийти в себя.
На этом дело не кончилось: в апреле франко-британские экспедиционные войска высадились в Нарвике, намереваясь перекрыть Германии доступ к вывозимой из Швеции железной руде, и мало кто в окружении Гитлера сомневался в том, что Дитлю придется сдаться. Волновался и фюрер. «Гитлер, — писал А. Буллок в книге «Гитлер и Сталин», — по-видимому, дошел до полного нервного истощения, и он то раздражался взрывом бурного негодования, то впадал в молчаливую задумчивость, сидел, сгорбившись, в углу, вперив взгляд в пустоту перед собой. В дневнике Йодля читаем запись от 14 апреля: «История страшная». 1-го он отметил: «При каждом неблагоприятном сообщении фюрер начинает думать о худшем». В один из моментов Йодлю пришлось постучать костяшками пальцев по столу и с укором сказать: «Мой фюрер, в каждой войне бывают моменты, когда Верховный главнокомандующий должен держать себя в руках!»
Только в конце апреля Гитлер сумел справиться с волнением и согласился, не признавая этого, что Йодль был прав: Нарвик можно отстоять, а положение англичан намного хуже, чем немцев. Наконец 30 апреля Йодль смог доложить ему, что между Осло и Трондхаймом установлена связь: «Фюрер вне себя от радости. Пришлось за обедом сидеть рядом с ним».
А дело было так. Всего 2 тысячи австрийских егерей под командованием Дитля, одного из самых любимых Гитлером генералов, сумели удержать Нарвик от 20 тысяч британцев. Тогда же еще меньшим по численности немецким войскам удалось захватить Осло. Что же касается Дании, то эта страна была захвачена всего одним батальоном вермахта. Так, за считанные дни 10-тысячное немецкое войско захватило Норвегию, хотя англичане и французы намного превосходили их численностью. Поставки шведской руды были гарантированы, а германский флот получил прекрасные норвежские базы, с которых он мог теперь держать под контролем важнейший со стратегической точки зрения Северо-Атлантический морской путь и сражаться с английскими конвоями, которые направлялись в Мурманск. Хотя поначалу фюрер волновался и не очень охотно предпринимал какие-либо активные действия, успех скандинавской кампании являлся именно его заслугой. В самый решительный момент он, в отличие от своих генералов, не дрогнул и не отдал приказа отводить войска из норвежских портов.
Получив желаемое, фюрер быстро забыл все свои страхи и снова заговорил о войне на Западе. Теперь его целью была Франция, с которой у него были свои счеты. Одновременно он внимательно следил за тем, что происходило в Москве, где Сталин подводил неутешительные итоги советско-финской войны. И эти самые итоги сыграли известную роль в отношении Гитлера к красному диктатору.
Еще в октябре Сталин сказал прибывшей в Москву финляндской делегации: «Мы не можем ничего поделать с географией, так же как и вы. Поскольку Ленинград передвинуть нельзя, придется отодвинуть от него границу». Еще через месяц он предложил Хельсинки заключить договор о взаимной безопасности и «мирно» уступить СССР часть Карельского перешейка, получив взамен часть северных советских территорий. Таким образом Сталин хотел обезопасить Ленинград, который финская артиллерия могла расстреливать, что называется, в упор.
Финское правительство отказалось и еще больше насторожило Советский Союз. Особенно если учесть тот факт, что Сталину уже тогда очень хотелось видеть в маленькой северной стране агрессора. Вполне возможно, что роковую роль в этом отказе сыграл и Гитлер, который обещал Финляндии не только поддержку в войне с СССР, но и компенсацию «возможных территориальных потерь». (И это после договора со Сталиным о том, что он не станет вмешиваться ни в какие конфликтные ситуации, которые могут возникнуть между Советским Союзом и прибалтийскими государствами и Финляндией!) Понимая, что дальнейшие переговоры ни к чему не приведут, Сталин решил забрать нужные ему земли, не прибегая к ним.
В 15 часов 45 минут 26 ноября 1939 года расположенные на Карельском перешейке у границ Финляндии советские войска были «неожиданно обстреляны с финской территории артиллерийским огнем». Советское командование не нашло ничего умнее, как… пойти на линию Маннергейма, оборонные сооружения которой являлись по тем временам самыми мощными в мире, что называется, в лоб. Двенадцать дней продолжались эти лишенные какого бы то ни было смысла атаки, и за все это время советские войска сумели преодолеть лишь полосу обеспечения, да и то с огромными потерями. Вклиниться же в линию Маннергейма они так и не смогли.
Сталин был взбешен. Мало того, что обещавший покончить с финнами в считанные дни Ворошилов обманул его — он наконец-то убедился сам, как обманывался в отношении той самой непобедимой армии, которая считалась самой сильной от «тайги до Британских морей».
На деле все оказалось наоборот. Солдаты совершенно не умели воевать, а продолжавшие жить представлениями времен Гражданской войны командиры командовать. Что и подтверждало командование Северо-Западного фронта, которое с упрямством (если не сказать тупостью), достойным лучшего применения, продолжало штурмовать линию Маннергейма в лоб. Как того и следовало ожидать, наступление захлебнулось, и теперь Сталину пришлось вести в высшей степени изнурительную и кровопролитную зимнюю кампанию, сосредоточив на фронте около 40 дивизий. Положение было тяжелым, и количество убитых, замерзших и раненых исчислялось десятками тысяч человек.
Только теперь Сталин наконец-то убедился в том, что «первый советский маршал» совершенно не «тянул» на занимаемую им должность наркома обороны. Операция по прорыву оборонительных сооружений была доверена С.К. Тимошенко, и после недолгой подготовки 11 февраля советские войска снова пошли в наступление. Правда, на этот раз у командования хватило ума идти в обход правого фланга противника по льду Выборгского залива.
Наступление развивалось успешно, советские войска зашли в тыл Выборгского укрепрайона и, перерезав шоссе Выборг — Хельсинки, завершили прорыв линии Маннергейма. Финны запросили мира, и Сталин подписал мирное соглашение с прежним правительством. Он не рискнул создать «советскую Финляндию» и распустил созданное им самим правительство Куусинена. При заключении мирного договора Сталин посчитал возможным ограничиться первоначальными требованиями. При этом он не оговорил никаких гарантий против использования территории Финляндии для нападения на СССР.
С 14 по 17 апреля в Москве прошло заседание Главного Военного Совета, на котором Сталин дал волю гневу и потребовал от командного состава изучать особенности современной войны и оставить в прошлом опыт Царицына. И если он и раньше сомневался в способностях Красной Армии вести современную войну, то теперь уже был твердо уверен в том, что ни ее солдаты, ни командование не готовы к схватке с мощным рейхсвером. «Война с финнами, — сказал он, — показала слабость в подготовке высших командных кадров и резкое снижение дисциплины в войсках. Все это произошло при товарище Ворошилове. И теперь ему трудно будет в короткое время выправить эти крупные вопросы. А время нас поджимает: в Европе Гитлер развязал войну. Предлагается заменить товарища Ворошилова другим лицом и назначить наркомом обороны товарища Тимошенко».
Надо полагать, война в Финляндии сыграла известную роль в решении Гитлера напасть на Советский Союз. Гитлер и не собирался «брататься» с красным императором и заключил с ним брак отнюдь не по любви, а по расчету. Другое дело, куда этот самый расчет мог его завести, пока он видел в Красной Армии мощную и способную на многое силу. Но теперь, когда он читал донесения своих военных наблюдателей, в которых черным по белому было написано, что Красная Армия совершенно не умеет воевать, что у нее нет ни знающих командиров, ни опытных полководцев, Гитлер окончательно понял, что такой армии ему опасаться нечего.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.