Революция и революционеры

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Революция и революционеры

Социализм по определению – это общество, качественно отличное от капитализма. Следовательно, переход от одного состояния к другому при всей его возможной плавности не может обойтись без качественных переходов, революций. Радикальные мыслители (Маркс, Бакунин и др.) отождествляют переход к социализму с революционным потрясением. Комплексный подход к этой проблеме, представленный в народничестве и прудонизме, рассматривает переход от капитализма к социализму как эволюцию, на которой должны происходить революционные прорывы. Попытка свести весь переход к эволюции (Бернштейн) вылилась в концепцию бесконечного приближения к социализму, а на деле – замедляющегося (вплоть до полной остановки) движения от капитализма к социальному государству. Если капитализм допускает успешную эволюцию человечества, социализм просто не нужен.

Но если мы сомневаемся в способности капитализма и индустриализма к вечному эволюционированию, то революции оказываются весьма вероятными спутниками будущего.

Революция – это социально-политическая конфронтация по поводу смены системообразующих принципов организации общества, преодолевающая существующую легитимность и открывающая возможности для социального творчества. Это творчество, самоорганизация, перемены в самой ткани социума оценивается Бакуниным как сущность революции, которую он называет «социальной». Маркс, а затем и Ленин, напоминают о важности «вопроса о власти» для проведения революционных преобразований и закрепления результатов народного движения.

Революция – не синоним насилия. Это – социально-политический переворот, ломающий старую политико-правовую оболочку, меняющий принципы социальной организации. Он может осуществляться разными методами. Революция теоретически может быть совершена без кровопролития, «мирными средствами» (чисто прудоновская позиция).

Но в XIX столетии политические течения еще не имели прививки от насилия, которую дал опыт ХХ века. Проблема насилия была скорее вопросом тактики, чем принципа. Стремление рационально преобразовать страну или мир требовало военной победы, а готовность экспериментировать на себе давала возможность не прибегать к насилию (если не вставал вопрос о самозащите эксперимента). Физическое воздействие на противника гармонировало с принятыми тогда методами действия элиты (от иезуитов до либеральных революционеров), и с настроениями отчаявшихся и необразованных масс. Будущее виделось как романтическая борьба на баррикадах, движение революционных колон, дым сражений, а затем результат — свободное общество свободных людей. И лишь часть социалистических мыслителей, прежде всего французских, переживших или воспринявших от родителей ужас Великой французской революции, стали понимать, что в дыму сражений выковывается не свобода, а диктатура.

* * *

Человеческая натура является и фундаментальной предпосылкой, и фундаментальным препятствием движения к социализму. Человек как таковой несет в себе и биологическое, и идеальное (креативное, духовное) начала. В социалистической мысли выделились два фундаментальных подхода к выработке стратегии движения к социализму в зависимости от взгляда на человека. Либо общество продвигается к идеальному, альтруистическому началу, подавляя стихию биологического (эгоистического, мещанского, непросвещенного) начала. После первого импульса идеалистического энтузиазма наступает неизбежный откат. Творческая энергия человека самомобилизуется на сопротивление принуждению, на адаптацию коммунистического проекта к потребностям реальных людей. Соотношение идеальных и «приземленных» качеств консервируется, так как творческие способности подчинены нуждам сопротивления человека идеальному проекту.

Другой путь – попытка выделить в самой стихии идеальные начала, и пестовать их, стимулируя самоорганизацию стихии, устраняя внешние препятствия для их развития, одновременно создавая условия для удовлетворения биологических потребностей. Уязвимая сторона этого пути – угасание проекта в случае неудачи самоорганизации, опережающего развития биологических потребностей над творческими.

В силу этого качественное преобразование общества невозможно чисто эволюционным путем. Без революционных импульсов эволюция угасает, но сам по себе революционный импульс может и не способствовать продвижению общества к идеалу. Это зависит от соотношения «духа разрушающего» и «духа созидающего».

Бакунин и Маркс полагают, что работники уже готовы творить новую социальную реальность, а Прудон, Герцен и Лавров настаивают на необходимости подготовки социально-культурных предпосылок для революции. Это разногласие ставит перед социалистической мыслью важную проблему связи революции и просвещения.

Бакунин видит в революции самой по себе предпосылку для стремительного культурного развития народа. Он считает, что разрушение государственности и ликвидация правящей имущественной элиты (кстати, отметим, тесно связанной с элитой культурной) даст преимущество “духовной стороне жизни”. Но эта мысль не доказана “Великим бунтарем”. Радикальный скачек к будущему обществу может привести к возвращению во времена варварства. На это Бакунину указывали коллеги по народническому движению Герцен и Лавров.

Революция откроет путь к просвещению трудящихся, росту их культурного уровня, или культурный уровень является необходимой предпосылкой для революции, без которого она не сможет обеспечить переход к новому обществу? Важно учитывать, что предпосылки революции отличаются от предпосылок нового общества и как правило возникают раньше. И речь должна идти не только о социально-экономических, но и о культурно-нравственных предпосылках.

Социальные структуры во многом зависят от нравственной традиции и этических представлений, но и нравственность исторически формируется социальными структурами. Кропоткин прав в том, что этот фактор нельзя игнорировать, но и с Бакуниным трудно не согласиться в том, что сама по себе нравственная проповедь даст ограниченные результаты – классовое общество легко изолирует чудаковатых альтруистов. Из этой взаимосвязи социального и нравственного факторов следует, что необходимо постепенное формирование новых отношений в тесной связи с распространением альтруистической морали – первоначально в рамках освободительного движения и локальных социалистических (коммунистических) экспериментов.

С учетом культурно-нравственной инерции, путь к «утопии» распадается на ряд этапов: вызревание элементов новых отношений в недрах эксплуататорского общества, социальная революция, которая приводит к возникновению «переходного» общества, например, федеративного социализма, постепенное укрепление анархических и коммунистических начал по мере развития альтруистической морали.

* * *

Важная проблема социалистического движения: различие интересов работников города и деревни. Перед революционерами встала альтернатива – встать на одну из сторон (например – пролетариата) или искать пути преодоления самого противоречия. Марксизм видел свою армию в пролетариате. Прудон и народники стали искать пути классового союза и синтеза. В крестьянской стране народники сделали ставку на крестьянство, но не отрицали и важную роль городских слоев в революции.

В ХХ веке идея рабоче-крестьянского союза была взята на вооружение марксизмом-ленинизмом. Крестьянство оставалось в этой связке страдательным членом. Маркс и Энгельс также пришли к выводу, что пролетарская революция в Западной Европе не увенчается успехом без «второго издания» крестьянской войны на Востоке Европы. Но и в этом случае не могло идти речи о равноправии крестьянского и рабочего движений. «Пролетарские» революционеры должны были воспользоваться крестьянским бунтом. Но и у народников революционный импульс исходит не от крестьян.

Социальный рычаг, который Маркс нашел в пролетариате, Лавров обнаружил в слое критически мыслящих людей. Но пролетариат более многочислен и сплочен. Поэтому радикальной интеллигенции необходимо опереться на массы народа, которые являются «заказчиком» социалистического проекта. В России второй половины XIX века народничество обречено было ориентироваться на крестьянство не только из-за того, что искало в общине модель будущего, но и в силу демократизма. Раз народ – крестьянство, то на крестьянство и следует опираться прежде всего, а уже во вторую очередь – на рабочих. В ХХ в. коммунисты в странах Азии были готовы отодвинуть в сторону «пролетарский характер» революции и формировать свои армии и партийные аппараты из крестьян. В конечном итоге технологически марксистский коммунизм и народничество пришли к общей схеме: лидерство интеллектуалов, разночинная организация, опора на активные массы трудящихся – рабочих (по возможности) и крестьян.

* * *

Главная предпосылка пролетарской революции по Марксу 40-х гг. – это не столько развитость капитализма, сколько наличие боеспособного пролетариата — армии революции и строительного материала нового общества.

Маркс надеется, что пролетарии используют свою энергию отрицания капитализма для разрушения этого строя, что автоматически приведет к возникновения нового строя – коммунизма. Но значит ли это, что рабочие сами по себе испытывают стремление именно к коммунизму. Позднее Ленин отметит, что стихийное рабочее движение не вырабатывает социалистической стратегии, идеология социализма привносится в рабочий класс извне, со стороны интеллигенции. Из этого следует, что соответствие социалистической стратегии интересам пролетариата – это теоретическая модель, а не результат эмпирических исследований.

В XIX веке собственно пролетарское сознание было значительно ближе к тред-юнионизму и анархизму, чем к марксизму. Но тред-юнионизм еще не выработал своей идеологии (позднее ее роль станет играть социал-либерализм, выработанный политическими движениями), и радикальное рабочие движение тяготело к анархизму. Рабочий еще не оторвался от крестьянских и ремесленных корней, и его идеологи стремились вернуть пролетариев к распоряжению средствами производства на новом техническом уровне. После того, как рабочие окончательно свыклись со своим положением инструмента высоко специализированного производственного организма, изменилось и их сознание. Тред-юнионизм соединился с этатистской социал-демократической стратегией, когда задачи социальной защиты стали возлагаться на «свое» государство. В фордистскую эпоху эта тенденция стала преобладающей.

Предлагая себя в качестве выразителя интересов пролетариата, марксизм на деле собирается идти дальше, чем нужно самому пролетариату как классу. Пролетариат, таким образом, оказывается попутчиком марксизма, его союзником до возникновения социального государства. Марксистская идеология может соответствовать интересам не только (и даже не столько) пролетариата, сколько управленческой элиты индустриального общества (технократии, бюрократии).

Ленин предлагает устранить противоречие марксистской идеологии и изначального пролетарского сознания, коммунистического проекта и социальной стихии с помощью модели «пролетарской революции»: организация рабочего класса (марксистская интеллигенция + сознательные рабочие) руководит всем пролетариатом, а от его имени – также революционной частью крестьянства. От партии исходит организованность, которая все глубже проникает в тело стихии. Эта модель, явившаяся марксистским развитием идей бланкизма, обеспечила большевизму возможность эффективного взаимодействия с социальной стихией (что было ахиллесовой пятой большинства оппонентов большевизма).

* * *

Раскол социал-демократического движения и выделение коммунистического марксистско-ленинского движения в результате потрясений, связанных с Первой мировой войной, вылились в реализацию двух стратегий: либо воспользоваться мировым кризисом и вызванными им революциями для начала строительства альтернативного капитализму общества, не имея всей полноты предпосылок социализма; либо превращение социал-демократии в элемент капиталистического общества, который борется за улучшение положения рабочего класса и в то же время стоит на страже существующей социально-политической системы перед лицом кризиса. Стратегия ожидания расчистила препятствия к интеграции социал-демократии в существующую индустриально-капиталистическую систему с соответствующей коррекцией этой системы в интересах рабочего класса.

Радикальный марксизм в России в 1917 г. получил преимущества за счет своего союза с низовым социальным движением, с низовой самоорганизацией, на которую возлагал надежды еще Бакунин. Но модель общества, которой руководствовался большевизм, была отторгнута крестьянским большинством населения, а в значительной степени и рабочими. В ходе Революции и Гражданской войны 1917-1922 гг. модель государства-фабрики навязывалась массам силой, крайне авторитарными средствами. И хотя коммунизм в теории – самый свободный и демократический общественный строй, его реализация авторитарными средствами выявила доминирование централистичного властного идеала над демократическими задачами марксизма. Это подтвердило, что результат преобразований определяется не только провозглашенной целью, но и средствами ее достижения. Цель не оправдывает средства, а поглощается ими.

Реализуя марксистский идеал в стране, не прошедшей этапа индустриальной модернизации, коммунисты вынужденно брали на вооружение некоторые народнические идеи, в частности – о своеобразии путей к социализму в разных странах, о союзе с крестьянством, о «прямой дороге» к социализму в условиях неразвитого капитализма. Но при этом коммунисты отрицали ядро «общинного социализма» – его конструктивную программу. Однако марксизм много взял у своих оппонентов, и в этом отношении элементы антиавторитарного социализма могли найти немало точек опоры в официальной марксистско-ленинской идеологии СССР, а также в культурных традициях страны. С этим связано «проступание» народничества в советской культуре вопреки ленинизму.

Марксизм (в том числе ленинизм) является социалистическим течением, наиболее адекватной индустриальному обществу, а значит – задачам модернизации, которые стояли перед страной. Народничество было течением социализма, наиболее адекватным традициям страны. Насколько в советском обществе осуществлялась модернизация – реализовывался марксистский проект; насколько народ при этом заставлял режим учитывать традиции страны – воспроизводились элементы народничества. В результате синтеза социалистических традиций, модернизационного напряжения и автономного социального и индивидуального творчества возникла советская культура, основанная на социалистических ценностях. Достижения этой культуры следует отличать от тоталитарного стержня коммунистического режима. По мере эрозии этого стержня в 60-80-е гг. советская культура только процветала.

* * *

Маркс и Ленин полагают, что революция будет состоять из нескольких периодов натиска». Ленин считает, что в ходе одного из таких «натисков» возможна победа социалистического движения первоначально в немногих или даже в одной капиталистической стране. Но построение социализма как общества станет итогом этих натисков и делом наиболее развитых стран.

Мировая война ослабила империалистическую систему в ее ядре и создала окончательные предпосылки для нового строя. Ленин, с его моделью социализма-фабрики, считал, что для преодоления капитализма осталось сменить надстройку, свалить империалистическое государство, и заменить его пролетариатом, организованным в коммуну с помощью советов.

Однако в 1917-1919 гг. революционная волна первоначально выдвигала на первый план умеренных социалистов, планы которых в большей степени соответствовали стремлению масс к социальному государству и решению аграрного вопроса. Шанс на приход к власти коммунистов давали только дальнейшее углубление социально-экономического кризиса, неспособность умеренных социалистов хотя бы начать назревшие социальные преобразования.

Именно такая ситуация сложилась в России, где реформистские планы социалистов были блокированы либералами и правыми крыльями социалистических партий. Во второй половине года левыми социалистами и большевиками обсуждались две модели революции. Либо – проведение социальных преобразований с опорой на большинство трудящихся (как организованное в советы, так и нет). Это было возможно в случае компромисса между всеми социалистическими партиями и большевиками на платформе немедленного начала аграрной реформы (с последующим утверждением ее принципов авторитетом Учредительного собрания), государственного регулирования с одновременным расширением прав производственного самоуправления и участия работников в управлении производством. Либо – проведение аналогичных преобразований силами радикального меньшинства «демократии», опирающегося на недостроенную советскую систему и кадры активистов, лучше приспособленные к социально-политической конфронтации, чем к организации производства и обмена. Коалиционная конфигурация «однородного социалистического правительства» советов могла предотвратить широкомасштабную гражданскую войну и обеспечить основу для целостного синтеза социалистической традиции и «разделения обязанностей» между направлениями. Но такому развитию опыта Парижской коммуны не суждено было сбыться.

Прорыв к пост-капиталистическому обществу начали представители узкого спектра марксизма, что ограничило как теоретический багаж преобразований, так и организационные возможности преобразователей. Экспериментаторство коммунистов во многом вытекало из нерешительности социалистов и сопутствующего углубления кризиса.

Опыт Российских революций позволил практически разрешить проблемы, по поводу которых ломали теоретические копья российские социалисты – и марксисты, и народники. Уровень развития страны оказался достаточен для того, чтобы преодолеть капитализм уже в первой трети ХХ века (если понимать под ним систему, основанную на частной собственности). Этот уровень оказался недостаточным, чтобы создать социализм (если понимать под ним общество без элитарного класса и эксплуатации). Страна продолжила движение по пути индустриализма, индустриальный уклад (потеряв капиталистическую оболочку) стал господствующим. Но социализм так и остался гипотетической перспективой, и если ему суждено стать реальностью, то она будет уже пост-индустриальной. Это делает вновь актуальными размышления народников о таком социализме, который будет вытекать не из усиления индустриальной технологии, а из ее ослабления, введения в рамки, ограниченные интересами личности, а в дальнейшем – из преодоления индустриализма.