Ветер с Востока: прогресс, традиция и освободительное движение

Ветер с Востока:

прогресс, традиция и освободительное движение

Маркс противопоставляет «утопизму» настоящий научный социализм, который изучает тенденции развития общества и не строит умозрительных проектов. Тенденции развития капитализма указывают на концентрацию производства и капитала. Модель социализма (коммунизма) является предельной точкой этих процессов.

Два критерия зрелого коммунизма по Марксу – преодоление разделения труда и распределение по потребностям. Это сближает Маркса с народничеством и анархизмом, но, в отличие от русских теоретиков, он выводит преодоление разделения труда не из конкретных социально-экономических тенденций и явлений, а из философской конструкции, в соответствии с которой необходимо развивать прямо противоположную тенденцию индустриальной специализации, которая, дойдя до предела, отрицает самое себя. В этом проявляется важное свойство марксизма, который, провозглашая безгосударственный и неиерарахический идеал, предлагает двигаться в противоположном направлении.

Это связано с противоречивостью марксистского понимания прогресса как наблюдаемой эмпирически эволюции капиталистических отношений, которая с фатальностью ведет именно к желательному результату – коммунизму.

Но как раз коммунистическая перспектива эмпирически не доказывается.

Расхождения желательного будущего и фатальной перспективы неизбежны (иначе не нужна была бы и сама деятельность марксистов), и два прогресса входят в противоречие.

Это противоречие понимания прогресса, особенно заметное у марксистов, устраняется у народников, прежде всего – Михайловским.

Народническое представление о прогрессе исходит не из текущего отрезка развития общества (переход к индустриальным отношениям), а из самой цели социализма и гуманизма. Такое понимание прогресса субъективно и телеологично: прогресс – это не то, что происходит (происходить могут и реакционные явления), а то, что оценивается как приближение к цели человечества.

Наблюдаемые экономические процессы не всегда прогрессивны, развитие общества сложнее, чем простое движение из пункта «А» в пункт «Б». Чтобы найти путь к желаемому будущему, иногда следует бросить вызов современной тенденции. Ее следует учитывать, ее бессмысленно атаковать в лоб, но ее можно развернуть систематическим воздействием.

Социализм отличается не тем, что он индустриален (это может быть и не так), а соединением работника и условий его деятельности, преодолением условий угнетения. Значит, социалист должен способствовать этой консолидации человека и условий его деятельности.

Субъективный критерий прогресса, предложенный Михайловским, вовсе не обязательно противоречит магистральному развитию человечества. Иначе выдвижение такого критерия имело бы мало смысла. За ним стоит гениальное предположение: видимое направление развития общества может измениться весьма существенно. Первые признаки этого грядущего изменения были обнаружены уже Кропоткиным.

Но народничество делает и более смелое предположение: если в существующем обществе, в традиции страны есть много общего с гуманистическим идеалом, то не стоит приносить это общее в жертву происходящему прогрессу. Следует опираться на гуманистическую, социально-ориентированную составляющую развития общества, чтобы развернуть эволюцию в направлении идеала. Такая постановка вопроса ничуть не утопичней марксизма. Марксизм рассчитывает, что капиталистический прогресс в итоге обернется своей противоположностью, и следует приложить усилие к такому его развороту в итоге «вызревания» предпосылок социалистической революции. Народники, опираясь на другую часть реальности, на общинную традицию, считают оптимальным прямой путь от существующего к желаемому, без упований на то, что капитализм сделает работу за социалистическое движение. Социалистические элементы не разовьются сами собой, к этому необходимо прикладывать усилия, причем в борьбе с капитализмом, а не в содружестве с ним.

Следующий уровень понимания, который станет доступен уже в ХХ веке: нужен новый, не индустриальный способ производства, чтобы возникли социалистические отношения.

* * *

Идея общинного социализма, предложенная Герценом и положившая начало народничеству, соединила социалистический проект с традицией не-западных стран. Но при этом народничество придало новый импульс развитию освободительного социализма (в том числе анархизма) и на Западе. Традиционализм, роднивший народничество с консерватизмом, требовал органического движения в будущее с опорой на отношения, сложившиеся веками в данной стране.

Община для народников – не идеал социального устройства, а лишь удобная стартовая точка, опора для развития общества к социализму. Герцен и Бакунин извлекают из крестьянской среды общий принцип, который приложим к любому работнику, не только сельскому. Работник имеет право на средства своей деятельности, и если он работает коллективно, то и право это коллективное. Таково решение проблемы, поставленной Прудоном – никто не имеет собственности, понимаемой как суверенитет над вещами, с помощью которых работают другие люди. При таком подходе никто не может разориться окончательно, если он продолжает трудиться. Потерпев неудачу в одном деле и занявшись другим, включившись в другое сообщество, работник все равно сохраняет владение, право на распоряжение как средствами производства, так и продуктом своего труда, возможность участвовать в управлении производственным процессом. Работник остается равноправным участником общего дела. В этом – суть антиавторитарного социализма – прудонизма, народничества и близких им течений.

Община – это живая организация помощи слабым, ограничивающая своеволие сильных. Община позволяет людям самостоятельно перераспределять ресурсы в зависимости от изменения ситуации, учитывать интересы новых поколений независимо от материального положения родителей. В середине ХХ в. мальтузианская проблема (нехватка земли из-за роста населения) потеряла остроту. Население переместилось в города. Но в начале XXI века Мальтус снова актуален. Исчерпание ресурсов снова в повестке дня. А значит, актуален и социалистический принцип, по которому каждый человек имеет право на место за столом.

Народники признают, что община еще далека от социалистического идеала, ее нужно освободить от невежества, пресса налогов, от деспотизма самодержавия и помещиков. Общину необходимо было во что бы то ни стало соединить с сознательной свободой культурно развитой личности.

От существующей общины до социализма – большой путь.

Общинная традиция и после перехода крестьянских масс в города воспроизвелась в советской культуре. Как только люди пытаются решить свои проблемы сами, своим коллективом, не доверяя это дело чиновнику и работодателю, по сути они восстанавливают общину. А восстанавливая общину, они должны понимать, с чем столкнутся.

Община требует от человека гражданской активности – в противном случае он становится инструментом коллектива также, как раньше был инструментом управленца. Община – это шаг вперед в развитии свойств человека по сравнению с фабричной или офисной казармой, община дает дополнительную защиту от вторжения большого мира (в том числе государственных и капиталистических структур. Но она тоже накладывает на личность давление общественной микросреды, иногда весьма тяжкое. Община – это не только права, но и обязательства. Правда те обязательства, в установлении которых имеет возможность принять участие сам человек.

* * *

Народничество противостоит марксизму, но эти течения оказали значительное влияние друг на друга. Маркс в итоге противостояния стал оценивать народнический проект как возможный путь к социализму для страны, в которой капитализм еще не развит (но допустимый лишь в союзе с пролетариатом Запада). Бакунин принимал основные социально-экономические идеи Маркса. Народники относились к достижениям Маркса с позиций синтеза социалистических идей. Марксизм принимался ими не во всей совокупности доктрины (часть которой вполне могла оказаться ошибочной). Каждая идея анализировалась самостоятельно применительно к российским условиям, и либо принималась, либо отвергалась.

Под влиянием народнической критики марксизм стал более внимательно относиться к психологическим, этно-национальным и иным факторам социального развития.

Маркс оказался мудрее своих учеников, и согласился с Михайловском в том, что нельзя превращать предложенный в «Капитале» «исторический очерк возникновения капитализма в Западной Европе в историко-философскую теорию о всеобщем пути, по которому роковым образом обречены идти все народы».

Признавая возможность собственного пути России в будущее, народники поставили проблему многовариантности прогресса. С самого начала эта гипотеза рассматривалась ими не в волюнтаристском ключе (как хотим, так и едем), а в связи социального и этно-культурного факторов. Даже проходя одинаковые стадии развития, народы делают это по-разному, тяготея к одним состояниям и отторгая или болезненно переживая другие.

Размышления на тему разных путей прогресса привели Маркса и Энгельса к более широкой концепции взаимодействия революций в развитых капиталистических странах и обществах, только вступивших на путь капиталистической модернизации. Этому способствовал и подъем революционного движения в России. Революция может начаться не на Западе, а, как и предсказывал Бакунин, именно «на Востоке, бывшем до сих пор нетронутой цитаделью и резервной армией революции». Здесь Маркс соглашается не только с народническим ожиданием революции в России, но и прогнозирует более широкое явление, которое позднее получит от Ленина наименование «Пробуждение Азии». Русская революция послужит сигналом пролетарской революции на Западе, и тогда «русская общинная собственность на землю может явиться исходным пунктом коммунистического развития». Эта формула стала полем компромисса, который устроил бы и Бакунина. Она соответствовала взглядам эсеров и после некоторых колебаний, была принята Лениным. Однако колебания российских последователей Маркса были не случайны. Общинный социализм расходился с марксизмом не столько в отношении к капиталистическому прогрессу (в конце концов оба течения относятся к нему в той или иной степени критически), сколько в конструктивной программе. Если она вытекает из аграрной реальности, она тяготеет к федерализму, если из индустриальной – к централизму, составлявшему ядро марксизма. Пока индустриальные тенденции доминировали в мире, аграрный сектор казался большинству социальных мыслителей отмирающей натурой.

Маркс и Энгельс полагают, что коммунизм приведет к «упразднению города и деревни». Впоследствии марксисты стали интерпретировать эту идею как поглощение деревни городом, что не одно и то же. Процесс сближения города и деревни по условиям жизни действительно можно наблюдать в некоторых развитых индустриальных странах. Он не зависит от формы собственности и владения, он может происходить при капитализме не хуже, чем под руководством “пролетарского” государства. Здесь ключевым является не противоречие капитализма и социализма, а индустриализма и других фаз развития цивилизации. Пока господствует индустриальная организация, город поглощает деревню, превращает ее в пригород. Между тем с середины 60-х гг. ХХ века в развитых странах Запада начался процесс деурбанизации. Люди среднего достатка предпочитают жить не в мегаполисах, а в оснащенных современными “удобствами” коттеджах. И здесь приближение к выдвинутым Марксом целям идет безо всякой диктатуры пролетариата.

Модель общества, разрабатывавшаяся народниками на основе аграрной, не-индустриальной реальности, вновь становится актуальной.

* * *

Россия не смогла уклониться от пути капитализма и от экспроприации крестьянства. Значит ли это, что народники целиком ошибались в споре с марксистами? Экспроприация крестьянства была проведена не буржуазным режимом. Получается, что дело – не в капитализме, а в индустриализме. Спор велся о том, насколько можно сгладить издержки индустриальной модернизации.

Народники выступали за то, чтобы индустриальный сектор не разрушил то в традиционном обществе, что продолжает служить людям, чтобы преимущества от технологического прогресса получала не узкая каста собственников, а все население.

Они вели борьбу за сохранение многоукладного общества, которое развивается в сторону демократического социализма, где капитализм будет развиваться в рамках, ограниченных государственными и гражданскими структурами, которые не являются капиталистическими по своему характеру, даже если вовлечены в рыночные отношения. В сложной социальной структуре России народники стремились к сохранению всего, что может содействовать социализации личности, ее защите перед лицом капиталистического молоха.

И германские социал-демократы, и народники способствовали продвижению общества к социальному государству. Но ортодоксальные социал-демократы были поборниками индустриальной унификации, а народники стремились сохранить многообразие социальной системы, максимально демократизировать общественные структуры, чтобы облегчить дальнейшее движение, превышающее горизонт социального государства.

Путь России, а затем и большинства азиатских стран в индустриальное будущее оказался совсем не таким, как на Западе. Марксисты были правы в том, что нельзя миновать фазу индустриального общества, которую они связывали с капитализмом. Народники оказались правы в том, что можно миновать общество, в котором преобладают капиталистические отношения. Развитое индустриальное общество в нашей стране сложилось в рамках совсем другой модели, синтезировавшей традиции авторитарной культуры и общинного коллективизма, марксистскую идеологию, вобравшую многие народнические идеи, и мессианский вызов, присущий России задолго до споров социалистов. В Восточной Европе и «Третьем мире» задачи индустриальной модернизации решал не столько капитализм, сколько этатизм и коллективизм.

Каждое общество проходит универсальные фазы развития (впрочем, отличающиеся от указанных Марксом и Энгельсом), но оно движется своим путем, в соответствии со своим этно-национальным «кодом», своей традицией, которую народники учитывали гораздо внимательнее, чем марксисты. Дальнейшее развитие капитализма, возникновение империализма в начале ХХ века поставит эту проблематику в фокус внимания марксистской мысли. Лучше поздно, чем никогда.

* * *

Направление эволюции капитализма в конце XIX века вызывало у большинства социал-демократов оптимизм. Концентрация производства и капитала росла, и это, казалось, облегчало грядущий переход к социализму. В то же время капитализм как экономическая система становился все стабильнее, в развитых на тот момент капиталистических странах рос уровень жизни – в том числе и рабочих. Выводы, которые были сделаны Бернштейном, хотя и критиковались публично центристами, вытекали из этой тенденции – эволюция капитализма ведет к улучшению положения работников и развитию элементов, которые считались эксклюзивными признаками социализма. Следовательно – достичь целей социал-демократии можно без всякой революции. Укрепление капитализма – это и есть путь к социализму. Социалистический переворот представлялся детищем экономического полнокровия. Здесь утопия социал-демократии (социализм, коммунизм) смыкается с ее же антиутопией (сверхимпериализм). Социально-экономически это две почти идентичные конструкции различаются только тем, кто стоит на вершине – руководство трестов или представители рабочего класса (социал-демократы). Но если бы у социал-демократов что-то не сработало, получалось, что империализм мог вести не только к социализму, но и к капиталистической глобализации, и к государственно-индустриальной системе тотального господства, позднее известной как тоталитаризм. Фатальная неизбежность победы оказалась под сомнением, и выяснилось, что история предполагает субъективный выбор между совсем непохожими дорогами в будущее.

Поступательное развитие капитализма в Западной Европе означало одновременное расширение ареала капитализма и индустриализма, при котором периферия обслуживала нужды ядра. При этом ядро получает больше преференций, а периферия – больше издержек капиталистического развития. По наблюдению Чернова образуется глобальная иерархия народов, в которой одни как целое могут эксплуатировать другие.

Люксембург, предвосхищая идею «пределов роста», полагала, что развитие капитализма не может продолжаться само по себе, без периферии. Чем меньше остается периферии, не вовлеченной в капиталистические отношения, тем острее борьба за ресурсы, тем ближе подходит капитализм к своей гибели.

Если права Люксембург, то снятие остроты классового конфликта в развитых капиталистических странах – вполне естественный процесс, и антикапиталистическая революция является результатом не организации рабочего класса в развитых странах, а, напротив – военного конфликта и сопротивления «окраин» империалистической экспансии.

Ленин пытается совместить достижения Люксембург и ее ортодоксальных критиков. Империализм – это предельное состояние капитализма, дальше он развиваться не может по внутренним причинам. Но в силу этого системного кризиса он ищет резервы в экстенсивном развитии. Соответственно, падение империализма должно стать результатом внутреннего кризиса, поддержанного толчком, который периферия произведет в отношении развитых капиталистических стран.

* * *

Национальная консолидация середины XIX века, вызванная формированием индустриальных отношений с их нуждой в стандартизации культуры хотя бы на национальной уровне, к концу XIX века трансформировалась в глобальную борьбу за то, какая группа наций будет определять мировые стандарты. Индустриализм перерос национальные рамки географически, но он становился все более этатизированным (что соответствовало и тенденции социального государства), причем не только в регулировании социальных отношений, но и в расчистке пространства для хозяйствования.

Пределом роста империализма стал раздел мира, после чего глобальное межимпериалистическое столкновение стало вопросом времени. Этот грядущий конфликт империалистических интересов, на которое возлагал надежды Бакунин, стал теперь упованием левых социал-демократов. Империализм ведет к одновременному росту прочности конструкций Системы и к накоплению ее противоречий. Итог такому процессу может быть один – взрыв.

Для левых принципиально важно, чтобы энергия этого взрыва не была поглощена длительным межнациональным кровопусканием и связанной с ним шовинистической консолидацией наций. Отсюда тесная связь борьбы за революцию с борьбой против шовинизма.

Интернациональные лозунги повторяли и правые социал-демократы, для которых война означала срыв поступательного движения к победе. Но по мере их интеграции в национальные социально-политические системы они были настроены все более националистически. Социал-демократические партии были лишь частью социальной системы, основанной на национал-этатизме. И система влекла их к войне, несмотря на вялые потуги противостоять этой тенденции.

Поражение интернационализма предопределило «крах» Второго Интернационала. Потеряв авторитет, Интернационал уже не мог удерживать вместе социал-демократов не только разных национальностей, но, что существеннее – разных идейных направлений.

Если в Западной Европе национальное возрождение уже выродилось в империалистический шовинизм и национальное господство, то на периферии национальные движения по Ленину сохраняют освободительный потенциал, особенно – сталкиваясь с империалистическим господством.

Стратегическое размежевание в социал-демократии, таким образом, получает свое логическое продолжение. Правая социал-демократия находит союзника в социал-либерализме и буржуазном модернизме (поддержка буржуазного прогресса, пока он не выработает своих возможностей), а левая – в крестьянстве, бунтующем против капиталистической экспансии, и национально-освободительном движении народов «периферии». Первый путь ведет к угасанию социалистического движения в социал-либерализме, к снятию цели, а второй – к подмене цели социализма задачей, которая стоит перед обществами «периферии» – индустриальной модернизацей. Это оттесняло на обочину те социалистические идеи, которые скептически относились к индустриальному прогрессу, и в то же время делало пролетариат не столь важным элементом революции, как в классическом марксизме. Функции пролетариата может выполнять и носители пролетарского учения, опирающиеся на более широкий и размытый антиимпериалистический социальный фронт, заинтересованный в модернизации. Модернизация – задача национальная, что позволило большевикам после завершения «натиска» 1917-1922 гг. сменить приоритеты, заняться строительством «социализма» (на деле – индустриальной этократии, социального государства) в одной стране.