Глава XX ПЕРВАЯ ПОПЫТКА РЕФОРМИРОВАНИЯ СИСТЕМЫ

Глава XX

ПЕРВАЯ ПОПЫТКА

РЕФОРМИРОВАНИЯ СИСТЕМЫ

В феврале 1956 г. на XX съезде Коммунистической партии Советского Союза, первом съезде после смерти Сталина, Н. С. Хрущев выступил с секретным докладом о так называемом культе личности, как он называл преступления Сталина. Руководитель СССР говорил почти исключительно о преступлениях, совершенных против коммунистов, и почти не уделил внимания миллионам других жертв. Вне зависимости от того, что побудило Хрущева прочесть доклад, бросивший тень на советскую политику предшествующих десятилетий, выступление привело к обострению внутрипартийных конфликтов во всех странах советского блока.

Ситуация в Польше еще более осложнилась. По окончании XX съезда первый секретарь ПОРП Болеслав Берут, который был болен, остался в Москве, где и умер 12 марта. По весьма правдоподобным сообщениям, он перенес шок, результатом которого стали несколько сердечных приступов. Возможно, это было также связано со страхом перед возвращением в страну, где руководство ПОРП еще ранее подверглось острой критике. Смерть Берута открыла период борьбы за руководящие посты в партии и ослабила группу, прежде игравшую в ней ведущую роль. Наряду с Берутом и Радкевичем в нее входили Якуб Берман и Хиларий Минц.

Не совсем ясно, как (возможно, могло иметь место конфиденциальное предложение самого Хрущева) его секретный доклад попал в Польшу и был растиражирован. Публикация предназначалась для членов ПОРП, но вскоре текст доклада продавали даже на книжных лотках. Партийный аппарат и органы безопасности были буквально раздавлены обнародованной информацией о сталинских преступлениях. После нескольких лет террора и, казалось бы, полной безнадежности общество начало распрямляться.

Свидетельством этому стали события в Познани, потрясшие Польшу в 1956 г. Рабочие завода имени Цегельского организовали забастовку, протестуя против незаконного налогообложения и начисления им более низкой, чем следовало, заработной платы. Двадцать восьмого июня бастовала уже вся Познань. В ответ на забастовки и демонстрации власти дали милиции приказ открыть огонь, а когда она не смогла справиться, ввели в город войска. Последовали кровавые расправы, аресты и судебные процессы. Сначала руководство ПОРП объясняло познанский бунт влиянием «классовых врагов» и «иностранной агентуры». Однако вскоре были предприняты попытки сделать более серьезные выводы. В партийном руководстве обозначились два течения, по-разному видевшие пути выхода из затянувшегося политического кризиса. Первый путь предполагал «демократизацию» существующей системы, прежде всего, внутрипартийной жизни. Более радикальное крыло этой группировки было готово к далеко идущим реформам и поддерживало создание рабочих советов на крупных производственных предприятиях. Представители другого направления стремились сосредоточить внимание общества на допущенных злоупотреблениях и делали акцент на пропаганде идеи всеобщего равенства. При случае они не гнушались и более или менее явной антисемитской аргументацией. Роль козла отпущения отводилась коммунистам еврейского происхождения. Существенного реформирования системы не предполагалось.

Евреи составляли довольно многочисленную группу членов коммунистической партии в межвоенной Польше. Впоследствии они стали играть заметную роль в руководящих кадрах ПОРП, а также в органах безопасности. Поэтому идея возложить на евреев ответственность за неудачи и злоупотребления не казалась тогда столь абсурдной, как это представляется по прошествии многих лет. Однако призывы обратить внимание на евреев исходили от видных партийных деятелей, чье личное участие в проведении преступной политики никак не подлежало сомнению.

Двум течениям соответствовали две соперничавшие политические группировки. Одну из них называли «пулавской» — от Пулавской улицы в Варшаве, где проживало несколько ее представителей. Другую именовали «натолинской» — по названию небольшого правительственного дворца в Натолине, где ее участники собирались под покровительством председателя Государственного совета Александра Завадского. Обе группы стремились найти соответствовавшего изменившейся обстановке нового руководителя, который бы не был замешан в преступлениях последних лет и в то же время имел коммунистическое прошлое. Этим требованиям отвечал Владислав Гомулка, бывший генеральный секретарь ППР. Он был освобожден из заключения еще в 1954 г., но лишь в 1956 г. обе группировки начали искать контакта с ним, выступая со своими предложениями по выходу из кризиса.

Москва поддерживала «натолинцев», однако «пулавская» группа обладала более прочной социальной базой. Ее представители все чаще обращались к широким кругам общества, обещая проведение реформ. Более того, поддержка, оказывавшаяся Советским Союзом «Натолину» («Natolin»), склонила «Пулавы» («Pu?awy») к выступлению с лозунгом защиты независимости польского государства и партии. С июля по октябрь 1956 г. «пулавская» группировка добилась преобладания в средствах массовой информации и обеспечила себе влияние на большей части крупных предприятий и в вузах. На ее стороне были симпатии партийной интеллигенции. По всей видимости, эти преимущества повлияли на решение Гомулки, хотя он также разделял и программу защиты государственной и партийной независимости. Исходя из этого, он решил встать на сторону «пулавской» группы.

Девятнадцатого — двадцать первого октября 1956 г. состоялся VIII пленум Центрального комитета ПОРП. На начало его работы дислоцированные в Польше советские войска ответили передвижениями в направлении Варшавы. Вместе с ними по приказу своего командования двинулись многие польские части. Кто отдал их командирам эти распоряжения — неизвестно. Министр национальной обороны маршал Рокоссовский публично открещивался от этого. В свою очередь, заседания ЦК проводились под прикрытием подразделений корпуса внутренней безопасности и полка правительственной охраны.

Советские войска остановились в окрестностях Ловича.^{154} В это самое время в Польшу без приглашения прилетела группа советских политических и военных руководителей во главе с Хрущевым. Заседания ЦК были прерваны. Переговоры Гомулки и сопровождавших его деятелей ПОРП с советской делегацией были строго засекречены. Тем не менее, известно, что советские руководители угрожали вооруженным вмешательством, а польские — заявляли о готовности оказать сопротивление. В итоге руководители СССР уступили и отдали войскам приказ вернуться на свои базы. Возможно, Гомулке во время бесед удалось убедить их в своей коммунистической правоверности. На последующих заседаниях ЦК избрал новое высшее руководство ПОРП, состоявшее, главным образом, из представителей «Пулав».

Октябрьские перемены оказались куда более значительными, чем того хотели Гомулка и большинство «пулавской» группы. Возможность советской интервенции неожиданно для них создала атмосферу революционного и национального подъема, всеобщей активности и воодушевления. С радостью был воспринят отзыв Рокоссовского и других советских офицеров. Почти повсеместно сменился состав партийного руководства. В гминах и поветах местное население оказывало прямое давление на выборы. Наиболее ненавистных директоров вывозили с предприятий на тачках. На многих фабриках были избраны рабочие советы, призванные стать гарантией демократизации экономической сферы и ликвидации бюрократических методов управления. Несмотря на призывы Гомулки сохранить существовавшие на селе производственные кооперативы, почти все они самораспустились. Уступая всеобщим требованиям, власти освободили интернированного примаса Вышинского, арестованных епископов и священников. Им пришлось также на несколько лет смириться с восстановлением преподавания основ религии в школе. Средства массовой информации некоторое время работали практически без контроля со стороны цензуры, полностью дезориентированной и не имевшей надлежащих инструкций.

Некоторым утешением для Гомулки могли стать возросшее в обществе доверие к партии и активизация партийных организаций на предприятиях. В рабочие советы вошло много членов ПОРП. Несмотря на радикальные настроения, они послушно исполняли указания партийного руководства. Хотя и не без некоторого сопротивления с их стороны, им вскоре вменили в обязанность проведения через рабочие советы решений партийных властей. Однако насколько далеко продвинутся реформы, все еще оставалось неясным. Немалую роль в их торможении сыграло крушение коммунистической системы в Венгрии, за которым последовали советская интервенция и подавление восстания силой. Гомулка воспользовался этими событиями для восстановления в Польше «спокойствия и порядка». На заседаниях всепольского совещания партийного актива в Варшаве 4 ноября 1957 г. он впервые занял недвусмысленную консервативную позицию. Венгерские события стали шоком и для общества в целом. За предоставление кредита доверия Гомулке высказалась церковь.

На выборах в сейм 20 января 1957 г. Гомулка добился успеха. По-видимому, результаты выборов не были фальсифицированы, во всяком случае, не в больших размерах. Явка избирателей колебалась от 80 до 90 %; пришедшие прислушались к призывам Гомулки не пользоваться предоставленной им возможностью вычеркивать кандидатов, возглавлявших списки. В случае голосования без вычеркиваний они считались избранными. Во всей Польше не прошел лишь один такой кандидат. На исход выборов оказала влияние и позиция церкви. Она поддержала списки Фронта национального единства, хотя и не присоединилась к призыву партии голосовать, не вычеркивая. Тогда, единственный раз в истории ПНР, примас Вышинский позволил сфотографировать себя во время голосования. После выборов партия предприняла действия с целью восстановления монополии коммунистов на власть, руководство обществом и информацию. Оживился партийный аппарат, вернулись уволенные в октябре кадры, менялся состав редакций, была восстановлена строгая цензура. Эти процессы шли медленно, но планомерно и в одном направлении.

Окончание «польского Октября» могли символизировать три события 1957–1958 гг. Летом 1957 г. была жестоко подавлена забастовка трамвайщиков в Лодзи. Там впервые использовали созданные уже при Гомулке и специально обученные подразделения милиции, вооруженные слезоточивым газом, водометами, резиновыми дубинками и другими средствами. В ту пору эти подразделения называли в народе отрядами «Голендзинова» — по названию места их расположения. Значительно позже они получили название «Моторизованные резервы гражданской милиции» (Zmotoryzowane Odwody Milicji Obywatelskiej). Отряды «Голендзинова» подавили и выступления варшавских студентов, протестовавших против закрытия властями в октябре 1957 г. еженедельника «Попросту». Этот журнал служил своеобразным рупором наиболее радикального крыла сторонников внутрипартийных реформ.

Наибольшее значение имело принятое в 1958 г. решение о роспуске рабочих советов и преобразовании их в направляемые партийным аппаратом «конференции рабочего самоуправления». Эти органы имели мало общего с подлинным самоуправлением, значительная часть их членов делегировалась ПОРП и различными заводскими организациями во главе с профсоюзами. Таким образом, были уничтожены плоды единственной серьезной реформы, проведенной после октября 1956 г. Происшедшее ранее частичное лишение этих советов самостоятельности оказалось недостаточным, однако облегчило их последующую ликвидацию. Многие рабочие потеряли веру в смысл деятельности советов и проявляли равнодушие к ним. В качестве элементов «конференций рабочего самоуправления» рабочие советы сохранялись на некоторых предприятиях и в 60-х годах, однако, не обладая никакими правами и не пользуясь доверием трудовых коллективов, не проявляли активности и со временем окончательно прекратили существование.

Более долговременные перемены произошли в деревне. Гомулка не отказался от идеи «обобществления сельского хозяйства», однако на первых порах проводившаяся аграрная политика в целом была выгодна для крестьян. При этом все же сохранялись обязательные поставки, являвшиеся формой натурального налога. Это давало государству возможность контролировать рынок сельскохозяйственной продукции. Чтобы не допустить чрезмерного укрепления крестьянских хозяйств, оказывалось противодействие индивидуальной механизации. Машины передавались государственным или кооперативным хозяйствам, в том числе недавно появившимся и подвергшимся вскоре бюрократизации «сельскохозяйственным кружкам». Октябрьские события 1956 г. на несколько лет дали импульс расширению сельскохозяйственного производства. Но затем вновь появились сомнения относительно подлинных намерений властей, искусственно сдерживавших рост рентабельности хозяйств крестьян-единоличников и не жалевших привилегий для «социалистических хозяйств». Аграрный сектор оказался в состоянии застоя. Начались перебои в снабжении населения продовольственными товарами, особенно мясом.

Несмотря на первоначальное недоверие советского руководства, Гомулка довольно быстро сумел найти с ним общий язык. Другое дело, что советская сторона получила в свое распоряжение новые средства давления, более тонкие, чем прежнее использование прямых директив. Совет экономической взаимопомощи существовал с 1949 г., но лишь с конца 50-х годов активизировалась его деятельность по развитию более тесных отношений отдельных стран с Советским Союзом и между собой. Еще большее политическое значение имело подписание в 1955 г. при участии всех европейских коммунистических государств Варшавского договора. Армии этих государств были подчинены единому командованию, во главе которого всегда стоял представитель СССР.

Чем больше уходил в прошлое «Октябрь», тем более теряли смысл две возникшие тогда политические концепции. Первую из них руководство ПОРП во главе с Гомулкой называло «ревизионизмом». Главным интеллектуальным представителем этого направления, которое, оставаясь внутри партии, добивалось ее реформирования и трансформации всей системы, выступал философ Лешек Колаковский. Важнейшим местом дискуссий стал «Клуб Кшивего Кола»,^{155} распущенный в начале 1962 г. Другая концепция пользовалась популярностью, прежде всего, в кругах католической интеллигенции. Вскоре после «Октября» сложились группы вокруг восстановленного издания «Всеобщий еженедельник» и ежемесячников «Знак» («Znak») и «Связь» («Wi??»). Католическая группа «Знак» пользовалась большим доверием со стороны примаса Вышинского. Католики из этих кругов, не питая излишних надежд, все же рассчитывали на нормализацию отношений между властями и церковью, на определенную степень свободы развития культуры и науки, на элементарное правосудие и проведение разумной экономической политики.

Консервативные элементы партийного аппарата не питали особых симпатий к Гомулке, однако сам он все же старался заручиться их поддержкой. При этом он решительно противостоял «ревизионистам». Уже в 1959 г. он отстранил от участия в руководстве партией ряд сравнительно либеральных деятелей. Постепенно складывалась новая сильная фракция, которую возглавлял вице-министр внутренних дел Мечислав Мочар. Ее члены, которых иронически называли «партизанами», любили ссылаться на свои заслуги, связанные с участием в вооруженной борьбе Армии Людовой в годы немецкой оккупации. Они пропагандировали своеобразный культ боевого товарищества, несвободный от национализма. Последний был направлен против немцев и украинцев — в связи с военным прошлым, а также против евреев, которым «партизаны», вслед за «натолинской» группой, приписывали решающую роль в сталинских репрессиях в Польше. В более завуалированной форме члены группы Мочара позволяли себе выражать и неприязнь к русским. «Партизаны» противопоставляли коммунистов, находившихся во время оккупации в стране (и в особенности сражавшихся в партизанских отрядах), тем, кто прибыл вместе с советскими войсками — «в шинелях» — и потому не имел элементарных представлений о том, что пережило население оккупированной Польши.

Наступление «партизан» было направлено против остатков «пулавской» группы. Мочар пользовался поддержкой некоторых ближайших к Гомулке функционеров, в особенности Зенона Клишки и Рышарда Стшелецкого, которым хотелось при случае свести старые личные счеты. В Катовицах им вторил тамошний секретарь воеводского комитета Эдвард Герек, который, стремясь укрепить свою власть на местном уровне, создавал себе репутацию хорошего хозяйственника. Гереку и в самом деле удалось добиться для Верхней Силезии ряда привилегий. Частично ими пользовался партийный и государственный аппарат, в определенной степени — население, особенно коллективы шахт, металлургических заводов и других крупных промышленных предприятий. В июле 1963 г. противники «Пулав» общими усилиями добились устранения главы этой группы Романа Замбровского, смещенного с постов в партийном руководстве. Помимо прочего, это означало победу сторонников бюрократического управления экономикой, так как Замбровский на заключительном этапе своего пребывания в руководстве ПОРП стал покровителем сторонников реформы.

Гомулка испытывал все большую неприязнь к интеллектуальной среде. В январе 1964 г. выдающиеся польские интеллектуалы и писатели направили премьеру Цыранкевичу «письмо тридцати четырех», в котором довольно робко потребовали смены политики в области культуры, увеличения количества публикаций и их тиражей и ограничения вмешательства цензуры. Письмо вызвало острую критику со стороны властей, объявивших тех, кто его подписал, в целенаправленных антигосударственных действиях. Это стало ударом не только по «ревизионистам», но и по многим интеллектуалам, стоявшим вне политики или близким к католическим кругам.

В середине 60-х годов общество охватила апатия. Гомулка пытался предпринимать шаги по развитию промышленности, но уровень жизни по-прежнему оставался низким, а сравнение с западными странами становилось все более невыгодным для Польши. В состоянии безнадежного кризиса пребывала и официальная идеология. Его пытались преодолеть с двух сторон. Представители молодого поколения «ревизионистов» Яцек Куронь и Кароль Модзелевский в 1964 г. начали распространять идеи демократизации партии и опоры коммунистической власти на рабочее самоуправление. Исключенные из партии, они в марте 1965 г. выступили с «Открытым письмом», после чего сразу же были арестованы и приговорены к трем годам тюрьмы. Это вызвало возмущение в близкой им среде молодых интеллектуалов и студентов, которых полиция называла «коммандос». Другой способ реанимировать коммунизм предлагали публицисты, близкие к «партизанам», среди которых особенно выделялся полковник Збигнев Залуский. Он стремился соединить верность Москве и коммунизму с почитанием национальной традиции, обращался к романтике эпохи восстаний и вооруженной борьбы, боролся против космополитов и «злопыхателей». Пользуясь поддержкой Мочара, Залуский не опасался обвинений в том, что отходит от марксизма и, по сути, проповедует национализм.

Гомулка, «ревизионисты», «партизаны» и остававшаяся в резерве силезская группа Герека, несмотря на разногласия, совместно противостояли попыткам церкви сказать свое слово. Острое столкновение произошло в середине 60-х годов и было связано со сферой внешней политики. Одним из священных принципов польских коммунистов были постоянные предостережения о немецкой угрозе, что позволяло подкреплять «марксистские» обоснования необходимости союза с СССР геополитическими аргументами. В Бонне все еще судорожно цеплялись за постулат о законной принадлежности Германии земель к востоку от Одера и Нейсе (Одры и Нысы). Первые признаки готовности согласиться с послевоенными реалиями обозначились в 1965 г. среди немецких протестантов. Католическая церковь Польши, которая в принципе стремилась воспрепятствовать использованию неприязни к немцам в политических целях, еще в большей степени хотела избежать неблагоприятного для немецких католиков сравнения с протестантами. Поэтому 18 ноября 1965 г. польские епископы обратились с письмом к немецким, в котором еще раз напомнили о преступлениях нацистской Германии, признав при этом, что ответом на них стали, среди прочего, несправедливости, совершенные по отношению к немецкому населению. В соответствии с духом христианской религии они «прощали и просили о прощении». Коммунисты отреагировали на это письмо яростной пропагандистской кампанией. Епископов обвиняли в предательстве национальных интересов, недостойном поляков забвении немецких злодеяний, смешивании религии с политикой. Некоторое время эти откровенно националистические нападки, казалось бы, оказывали влияние на настроения в обществе. Но вскоре выяснилось, что у католицизма осталось множество приверженцев. Когда в 1966 г. церковь торжественно отмечала тысячелетие христианства в Польше, власти попытались преуменьшить значение этих торжеств, устроив собственное празднование «Millenium» («Тысячелетия») польской государственности. В условиях конкуренции двух празднеств окончательно выяснилось, насколько сильно католическая вера и традиция продолжают воздействовать на умы миллионов поляков.

Постепенно острота конфликта ослабевала, хотя возвращения к «октябрьскому» взаимопониманию между Гомулкой и Вышинским уже не было. Зато усиливался антагонизм между рвущимися к власти «партизанами» Мочара и остатками «пулавской» группы, а также радикальным «ревизионистским» течением в среде интеллигенции и молодежи. Аппарат государственной безопасности во главе с Мочаром, назначенным в декабре 1964 г. министром внутренних дел, все чаще, хотя пока еще осторожно, обращался к антисемитским лозунгам. Партийные власти яростно критиковали непослушных интеллектуалов. Колаковского исключили из партии — после доклада, прочитанного им в 1966 г., в годовщину польского «Октября».

Последний барьер «партизанам» позволили преодолеть внешние обстоятельства — арабо-израильская война в июне 1967 г. По примеру советского руководства польские коммунисты начали ожесточенную «антисионистскую» кампанию, являвшуюся, по сути, антисемитской. В Польше «сионизм» связывали с представителями прежней «пулавской» группы. Их начали вытеснять с постов и обвинять в несоответствии польским интересам и в преступлениях сталинизма. Гомулка поддался этим настроениям, возможно получив тенденциозную информацию о «сионистских» заговорах. Девятнадцатого июня в публичном выступлении он осудил польских «сионистов», посоветовал им сделать выбор между Польшей и Израилем и порекомендовал тем, кто хотел бы иметь «две родины», покинуть Польшу. Наряду с антисемитизмом усилилась антинемецкая пропаганда. Сотрудник Мочара — шеф еврейского отдела в Министерстве внутренних дел Тадеуш Валиховский даже опубликовал книгу (признанную диссертацией) об «оси Бонн — Тель-Авив».

Антисемитская кампания породила в польской общественной жизни нервозность и даже истерию. Интеллектуалы восприняли эту кампанию с чувством стыда и возмущением, но при этом сами все больше подвергались травле за космополитизм и отсутствие национальных чувств. Нервозность еще более усиливалась, по мере того, как становилось известно о переменах, происходивших в Чехословакии, где в январе 1968 г. к власти пришла команда коммунистов-реформаторов во главе с Александром Дубчеком. В студенческой среде в то время действовали две группы, солидаризировавшиеся по целому ряду принципиальных вопросов. Одну из них составляли вышедшие из круга «ревизионистов» «коммандос», среди них — только что освобожденные из тюрьмы Куронь и Модзелевский, а также наиболее выдающийся представитель тогдашней молодежи Адам Михник. К другой группе принадлежала молодежь, продолжавшая антикоммунистическую традицию, например Якуб Карпинский. В январе 1968 г. студенты с энтузиазмом отреагировали на спектакль по «Дзядам» Мицкевича, который поставил в варшавском Национальном театре (Teatr Narodowy) Казимеж Деймек. Высказывания героев о необходимости борьбы с Россией за национальную независимость и свободу мысли встречались демонстративными овациями. Получив информацию об этом, Гомулка принял казавшееся невероятным решение о запрете дальнейших представлений «Дзядов». На манифестацию студентов у памятника Мицкевичу полиция ответила задержанием инициаторов, а ректор Варшавского университета — наказаниями за нарушение дисциплины. Это переполнило чашу терпения гораздо более умеренных и старших по возрасту писателей. На состоявшемся 29 февраля 1968 г. собрании варшавского отделения Союза польских литераторов они осудили действия властей, названных Стефаном Киселевским «диктатурой невежд».

Все эти действия были, однако, лишь подготовкой к выступлению «партизан», которое по своему характеру напоминало путч. После истории с «Дзядами» двое студентов, в том числе Адам Михник, были исключены из университета. Восьмого марта в Варшавском университете состоялся митинг протеста, на участников которого набросились с дубинками вспомогательные отряды милиции. На несколько последующих дней в Варшаве, а также во всех других университетских городах полиция ввела своеобразное чрезвычайное положение. Молодежь на улицах подвергали избиениям и арестам. В прессе появились заявления о разоблачении «сионистского заговора». На крупных предприятиях в обязательном порядке собирались «антисионистские» митинги, раздавались призывы к устранению «сионистов» со всех постов и даже к изгнанию их из Польши.

«Партизанам» казалось, что они поставили под свой контроль не только силы государственной безопасности, но также партию и средства массовой информации. К кампании против «сионистов» с энтузиазмом подключилось объединение «Пакс» во главе с Пясецким. Возможно, он увидел в ней запоздавший на 30 лет триумф национально-радикальных идей. Сопротивление оказали одни лишь студенты, ответившие на репрессии забастовками, охватившими значительную часть вузов. Против действий властей протестовали католические депутаты из группы «Знак»; их позиция была изложена в прочитанном Ежи Завейским парламентском запросе. Письмо по этому вопросу также подготовил епископат, однако оно не было обнародовано. Тем не менее, во многих костелах священники в своих проповедях осудили издевательства над студентами и антисемитскую пропаганду.

Вероятно, Мочар надеялся, что в результате заранее подготовленной провокации ему удастся принудить Гомулку передать ему всю полноту власти. Глава партии молчал долгие дни. Первым 14 марта высказался катовицкий секретарь Герек. В переданном по телевидению выступлении он присоединился к тезису о «сионистском заговоре», но при этом твердо заявил о своей поддержке Гомулки. Пятью днями позже, 19 марта, Гомулка собрал в Варшаве актив ПОРП. В своем выступлении он подверг нападкам «сионистов» и интеллектуалов, но одновременно попытался как-то обуздать не в меру разбушевавшихся антисемитов. Хотя он и не встретил всеобщего одобрения, однако дал понять, что не намерен уступать власть Мочару. Герек же стал после этого вторым лицом в партийном руководстве.

Итоги мартовских событий 1968 г. не были однозначными. Авторитет Гомулки был серьезно подорван. Герек упрочил свои позиции, но вскоре стали чинить препятствия и ему. На первый взгляд многого добился Мочар, который провел своих приверженцев на ключевые посты. Тем не менее, ему не удалось занять официальное место в узком кругу руководителей ПОРП. Некоторые из «партизан» в поисках более сильного покровителя начали обращать свои взоры в сторону Катовиц. В долгосрочной перспективе более важное значение имели иные итоги мартовских событий. Целое поколение молодой интеллигенции испытало ощущение собственной слабости, но вместе с тем прониклось чувством ненависти к режиму, прибегавшему к полицейским дубинкам, публичной лжи, исключениям из вузов и увольнениям с работы. Эти чувства еще больше окрепли, когда в августе 1968 г. польская армия вместе со своим советским союзником вторглась в Чехословакию и помогла удушить Пражскую весну — едва успевшую начаться реформу коммунистической системы.

Застой в Польше становился все более очевидным. В условиях кризиса аграрного производства и перебоев в снабжении населения продовольствием команда Гомулки не могла предложить лучшего лекарства, чем возобновление попыток «обобществления сельского хозяйства». Под давлением властей значительная часть крестьянской земли перешла в собственность государственных земледельческих хозяйств. В партийном и государственном аппарате налицо были признаки разложения. Воеводства превращались в удельные княжества партийных секретарей. Усиливалось ощущение безнадежности и отсутствия перспектив. Не имели своей программы даже противники Гомулки. Самые выдающиеся идеологи «ревизионизма», в том числе Колаковский, оставили надежды реформировать систему изнутри и отправились в эмиграцию. Католики из группы «Знак» утратили надежды в возможность длительного компромисса с коммунистами. Не было перспективной концепции и у первой подпольной организации «Рух» («Ruch»), занимавшейся пропагандистской деятельностью и готовившей акцию протеста — сожжение музея Ленина в Поронине. Прежде чем это произошло, члены «Руха» были арестованы (1970).

В конце 1970 г. Гомулка добился большого успеха во внешней политике. В Федеративной Республике Германии уже с 1967 г. искали возможности улучшить отношения с восточноевропейскими странами. В 1969 г. было сформировано коалиционное правительство социал-демократов и либералов во главе с канцлером Вилли Брандтом. Седьмого декабря 1970 г. между Польшей и ФРГ был подписан договор об установлении дипломатических отношений и о взаимном признании границ. Самым поразительным было то, что этот несомненный успех вызвал в польском обществе довольно мало интереса. Немецкая карта уже столько раз использовалась в польской внешней политике, настолько была заиграна в пропагандистских кампаниях, что значительная часть населения просто перестала интересоваться польско-немецкими отношениями. Гомулка пожинал плоды своего провинциализма в международных делах, которые он годами подчинял потребностям внутренней политики. Когда спустя несколько дней руководитель ПОРП, убежденный во всеобщем признании своих достижений, предпринял непопулярные шаги, ему пришлось с горечью убедиться в том, сколь мало польско-немецкий договор повлиял на состояние умов.