2. А.А.Жданов

2. А.А.Жданов

До начала войны с Германией Жданов почти все время находился в Москве⁸ и по кругу возложенных на него обязанностей был москвичом в не меньшей степени, чем ленинградцем. Естественно, что в городе в его отсутствие большую часть вопросов приходилось решать другим секретарям ГК — А.А.Кузнецову и Я.Ф. Капустину, а также председателю Ленгорисполкома П.С.Попкову. Не проявлял себя Жданов и в годы войны, полагаясь по-прежнему на тех же лиц, а также на военных и начальника УНКВД ЛО П.Кубаткина, прибывшего в Ленинград во второй половине августа 1941 г. Примечательно, что нападение Германии на СССР застало А.Жданова на отдыхе на юге, и Ленинград в течение первой недели войны был без своего партийного руководителя. Лишь 1 июля 1941 г. состоялось заседание комиссии по вопросам обороны Ленинграда под председательством Жданова⁹.

Всплески активности происходили, как правило, после нелицеприятного общения со Сталиным, особенно в августе и осенью 1941 г. Со временем Жданов стал еще более пассивным. Кубаткин доносил заместителю наркома НКВД СССР В. Меркулову в 1943 г., что «основной охраняемый в связи с плохим состоянием здоровья часто выезжает на дачу за черту города»¹⁰, в то время как члены Военного Совета Ленфронта А.А. Кузнецов, секретарь Обкома ВКП(б) Т.Ф. Штыков и П.С. Попков нуждались в охране в связи с их частыми поездками в прифронтовую зону и на фронт¹¹. Это, тем не менее, не меняло номинального места Жданова в руководстве обороной города. Являясь секретарем ЦК, а также первым секретарем Ленинградского городского и Областного комитетов партии, он играл ключевую роль в отношениях с Москвой и оставался первым лицом в иерархии военно-политического руководства города-фронта. Первенство Жданова никогда не оспаривалось, и более того, именно к нему как к верховному судье обращались за поддержкой в случае возникновения споров и разногласий другие члены Военного Совета, включая командующего фронтом. Пожалуй, единственный прецедент, когда прерогативы Жданова как члена Военного Совета фронта, имеющего право сноситься с Наркоматом обороны и правительственными учреждениями, были поставлены под сомнение, имел место в мае 1942 г. в связи с обсуждением вопроса о статусе Военного Совета Ленинградской группы войск.

Проблема состояла в том, что командование Ленфронта находилось в Малой Вишере, т. е. вне Ленинграда, в то время как члены Военного Совета Жданов и А.А. Кузнецов по-прежнему находились в Смольном. Критический момент наступил в конце мая 1942 г., когда командующий фронтом М.С. Хозин¹² стал отдавать приказы принципиального характера и общаться с Москвой, минуя Смольный. Кроме того, ленинградское руководство настаивало на предоставлении всех материалов из Москвы, адресованных Военному Совету фронта. Наконец, Жданова и А.А. Кузнецова не устраивало и то, что командование фронтом без предварительной договоренности с ленинградским руководством осуществляло «заимствования» из скудных городских ресурсов.

М.С. Хозин, А.И.Запорожец и П.А. Тюркин получили беспощадную отповедь Жданова, в своем письме, в частности, отметившего с сарказмом и безусловным чувством собственного превосходства:

«...Не предлагают ли нам, ленинградцам, порвать с центральными учреждениями? Выходит, что это так. Но это же политически и принципиально грубейшая ошибка. Да разве фронтовое управление может, сидя вне Ленинграда, взять на себя ответственность за повседневное руководство Ленинградом?! Как могли возникнуть такие предположения?... Мы не могли даже предполагать, что у т. Хозина, прекрасно знающего обстановку и специфику нашей работы, возникнут такие предложения»¹³.

Жданову достаточно легко удалось отбить инициированную А.И. Запорожцем атаку и отстоять свое положение полноправного члена Военного Совета Ленфронта. Безусловно, даже если бы эти попытки были продолжены, он с легкостью мог бы апеллировать к Сталину с целью восстановления статус-кво. Эта история имела продолжение, правда, теперь уже в связи с конфликтом между командующим Ленфронтом М.С. Хозиным и членом Военного Совета А.И. Запорожцем. 3 июня 1942 г. М.С. Хозин направил А.А. Жданову письмо, в котором излагал свое видение причин разлада в Военном Совете фронта. Этот документ интересен и тем, что в нем командующий Ленфронтом М.С. Хозин достаточно откровенно пишет о некоторых аспектах своей личной жизни, о привычках и слабостях, а также об отношениях с членами Военного Совета, которые в условиях тяжелейшего положения под Ленинградом не позволяли командованию сконцентрироваться на решении военных задач. Иными словами, голова командующего, да и, вероятно, остальных членов Военного Совета была занята не тем, на что вправе были надеяться жители блокадного города.

Нелишне также напомнить, что генерал-лейтенант М.С. Хозин был протеже Г.К. Жукова, который взял его и генерал-майора И.И. Федюнинского с собой в Ленинград в самый тяжелый момент обороны города в сентябре 1941 г. М.С. Хозин сначала стал начальником штаба фронта, а с конца октября 1941 г. командующим фронтом, сменив на этом посту И.И. Федюнинского. Именно на нем, М.С. Хозине, лежала тяжелейшая задача прорыва блокады Ленинграда, с которой, как известно, он не справился. Итак, вот это письмо, текст которого дан без изменений:

Дорогой Андрей Александрович!

Шлю привет и наилучшие пожелания. Получил Ваше письмо личное и письмо с надиром за неправильно занятую позицию в отношении Ленинградской группы, в адрес нас четверых. Все это правильно и получилось это потому что я как говорят не дотопал до существа предложенного проекта постановления, который разрабатывался Запорожцем и Стельмах.

Теперь я хочу Вам написать следующее:

Мне известно что Запорожец звонил Вам и писал Вам а также и в Москву с предложением разобрать поведение Командующего обвинил меня в бытовом разложении. Что дома мол у меня на квартире бывают телеграфистки Травина и другая даже фамилию сам не знаю. Да раза два-три были смотрели кино в присутствии остальных людей. И в этом ничего не вижу чтобы хоть краем походило на разложение.

Как Вы знаете эти девушки в Ленинграде всегда обслуживали наши переговоры и еще другая Надя. Они хорошие работницы и конечно я к ним благосклонно относился и отношусь.

Это оказывается если по человечески относиться к маленьким работникам по Запорожцу является неэтичным. По меньшей мере это низко и подло кто так позволяет.

С чего собственно говоря началось дело? А вот с чего. Как то на одном из переговоров Травина не соблюла последовательность по чинопочитанию и передала, что у аппарата т. Хозин, Тюркин, Запорожец, Кочетков, тогда как надо было сказать т. Хозин, Запорожец, Тюркин, Кочетков. Эту «ошибку» Запорожец возвел в политику и без моего ведома отдал приказ: «чтоб я больше не видел этих девок, что они здесь по телефону политику строят». Я полагаю, что Вы поймете всю беспринципность такой постановки вопроса.

После этого начали этих девушек таскать от большого до малого комиссара. Я считаю, что это неправильно и неверно. Догадываюсь, что в этом вопросе неправильную линию занимает начальник особого отдела Мельников, который большую часть времени бывает у Запорожца и все о чем-то совещаются. Это дело тоже не случайно причиной к этому послужило то, что я как то на одном Военном Совете когда мы обсуждали оперативные вопросы, пришел Мельников и открыл двери. Я ему сказал вежливо: «т. Мельников, подождите несколько минут. Кончу заседание и тогда я Вас вызову». Очевидно ему это не понравилось и он после этого закусил удила и долгое время ко мне совсем не заходил. А по работе этот человек нисколько не лучше Куприна — если не сказать больше. Изменников родины в частях много, а кого поймают, хлопочет. В тылу много шпионов, диверсантов, а надлежащей борьбы не организовано. Второй вопрос бытового разложения, что Командующий много расходует водки. Лично я никогда и нигде не говорил, что я непьющий. Выпиваю перед обедом и ужином иногда две иногда три рюмки, ну кто-нибудь бывает тоже угостишь. Я считал и считаю это нормальным явлением и никогда в жизни не был пьян и им не буду. Все это вместе взятое ставит передо мной вопрос: В чем дело? Если я не хорош, как Командующий тогда надо судить по деловым качествам и если так, то в интересах Родины готов всегда уйти на менее ответственную работу и уступить место более способному, а в таком положении я далее оставаться не намерен. С Запорожцем работать после всех этих кляуз я не могу. Поверьте что в моих глазах он потерял всякий авторитет. Если хотите я на него после этих подлостей и интриг вокруг меня не хочу и не могу спокойно смотреть. Тем более он является организатором и вдохновителем противопоставления Ленинграду. Вот все о чем я хотел Вам написать, и получить совета и помощи. С этим письмом по Вашему усмотрению можете ознакомить А.А. Кузнецова, Штыкова.

С Коммунистическим приветом Уважающий Вас М.С. Хозин

3.6.42

М. Вишера¹⁴

Конфликт М.С. Хозина с А.И. Запорожцем завершился тем, что находившийся в должности командующего М.С. Хозин в июне 1942 г. был назначен командующим 33-й армией, в то время как Запорожец остался на прежней должности.

На протяжении всей войны Жданов демонстрировал качества представителя высшей партийной элиты, расходуя оставшиеся у него силы на то, что он умел делать лучше всего — занимался «общеполитическими вопросами», не вникая в суть конкретных неотложных задач. Если пассивность Жданова в первые дни войны можно было объяснить молчанием Сталина, то впоследствии (как уже отмечалось ранее), она вызывала законное недовольство Кремля.

Будучи искушенным аппаратчиком, Жданов обладал повышенным чувством опасности и в наиболее тяжелые военные месяцы 1941—1942 гг. достаточно умело маневрировал, создавал себе алиби, объясняя военные неудачи ошибками других лиц. Отвечать на прямые вопросы Сталина о причинах столь бездарного использования имевшихся в Ленинграде сил и средств на подступах к городу ему было крайне тяжело. Однако, зная характер Сталина, никогда не забывавшего ошибок других, Жданов считал необходимым подстраховывать себя на случай выяснения причин военных неудач на ленинградском направлении и обстоятельств блокады города, а также поведения руководителей его обороны впоследствии, чему, кстати говоря, практически не уделяли внимания другие члены Военного Совета. Весьма показательным в этом отношении является интерпретация Ждановым в 1943 г. ситуации, сложившейся на Ленинградском направлении в июне—июле 1941 г., изложенная им в ответ на обращение Прокурора СССР В.М. Бочкова в связи с делом генерал-лейтенанта К.П. Пядышева, который в начале войны командовал Лужской оперативной группой.

Жданов попытался возложить вину за неудачи на Ленинградском направлении на Пядышева и, таким образом, переквалифицировать само дело, перенеся акцент с вменявшихся в 1941 г. тому в вину контрреволюционных высказываний на ошибки в организации обороны города. В письме Прокурору СССР В.М. Бочкову. Жданов писал:

«Я не мог припомнить всех обстоятельств дела Пядышева и, в частности, всех событий, предшествующих его отстранению от должности Командующего Лужской опергруппой и аресту в июле 1941 года, поскольку в Ленинграде не сохранилось по эвакуации военных и чекистских архивов, относящихся к тому периоду. Однако, я твердо помню, что в мотивах отстранения от должности и ареста Пядышева его контрреволюционные высказывания играли не основную и даже не существенную роль, хотя, как видно из документов, Пядышеву инкриминированы судом именно эти высказывания.

Основными мотивами репрессии по отношению к Пядышеву была его крайне неблаговидная роль в организации защиты Ленинграда (курсив наш — Н.Л.) Пядышев, как один из крупнейших работников ЛВО и фронта, имел от Командования за месяц войны от 22 июня до 22 июля 1941 года два задания:

1) разработка плана обороны собственно Ленинграда и

2) руководство обороной на основном угрожающем Ленинграду направлении — Лужском.

Должен сказать, что Пядышев командовал без всякой души, исключительно нехотя, безразлично, оставляя в самые ответственные моменты боя на долгий период войска без всякого руководства. В итоге, несмотря на то, что Пядышев получил из Ленинграда отборные войска — ВУЗы и танковые части¹⁵ — противнику удалось создать на северном берегу р. Луга плацдарм для последующего наступления.

Думаю, что Пядышевым руководило тогда неверие в наши силы и чрезмерная вера в непобедимость немецкой армии.

Что же касается плана обороны г. Ленинграда, то таковой план был Пядышевым после его разработки утерян и судьба его неизвестна и поныне, однако по тому и по нынешнему времени одна утеря такого плана есть тягчайшее преступление. Это обстоятельство также не могло не повлиять на отстранение и арест Пядышева, тем более, что Пядышев ухитрился на пост начальника своего штаба в Лужской опергруппе подобрать командира из немцев, что также нам казалось не совсем случайным!

Таковы обстоятельства дела, как они мне в то время представлялись. Время было очень горячее и мы считали Пядышева опасным человеком. Не исключаю, а считаю вполне возможным, что теперь Пядышев стал не тот, что он исправился и в теперешней обстановке будет хорошо драться. Но это виднее тем, кто наблюдал его за последние два года»¹⁶.

Осенью 1941 г. Жданов также возложил всю вину за неудачу попытки прорвать блокаду на командира и комиссара дивизии, которые, получив устный приказ, высказали сомнение в возможности его выполнения и были расстреляны с санкции Сталина, полученной в ходе разговора с ним руководителей Ленфронта по каналам правительственной связи. Итак, в умении найти «козлов отпущения» Жданову отказать было никак нельзя.

О чем думал Жданов в один из наиболее критических периодов битвы за Ленинград в конце августа—начале сентября 1941 г., когда угроза взятия города была реальной? Исключал ли он возможность сдачи Ленинграда противнику? Дать однозначные и исчерпывающие ответы на эти вопросы вряд ли возможно. Жданов был слишком осторожным человеком, чтобы доверять кому-то свои мысли, особенно если речь шла о решении такого масштаба, как сдача Ленинграда. Однако пометки в его записной книжке, относящиеся к этому периоду, говорят о том, что еще до приезда в Ленинград В.Н. Меркулова с мандатом ГКО на проведение в городе спецмероприятий, Жданов более всего был озабочен вопросами организации «нелегальной работы» и перегруппировки сил, смысл которой состоял в «приближении к себе» начальника УНКВД ЛО Кубаткина и сохранении в городе частей НКВД¹⁷. К этому же времени относится создание 4 нелегальных резидентур УНКВД, которые должны были приступить к активным действиям в случае оставления Ленинграда. В то же время документы Военного Совета обороны Ленинграда за 25—27 августа 1941 г. свидетельствуют об энергичной деятельности по подготовке города к защите, мобилизации для этого всех имевшихся ресурсов, создании и вооружении батальонов народного ополчения, форсировании фортификационных работ и укреплении порядка в Ленинграде¹⁸. Во всех заседаниях Военного Совета обороны Ленинграда принимали участие Жданов и Ворошилов. Вместе с тем, очевидно, что Жданов просчитывал самые худшие варианты развития событий и предпринимал соответствующие меры. Однако формальная инициатива в постановке вопроса о возможности сдачи Ленинграда исходила из Москвы, которая санкционировала проведение в городе спецмероприятий на случай его захвата немцами. Примечательно, что уже после стабилизации фронта 25 октября 1941 г. по решению горкома ВКП(б) была создана нелегальная партийная организация, основная задача которой состояла в осуществлении и руководстве «народным мщением немецким оккупантам на основе широко развернутой и действенной политической работы в тылу врага» в случае сдачи Ленинграда¹⁹. Непосредственной опасности городу в этот период времени не было. Несмотря на рост антисоветских настроений, УНКВД полностью контролировало ситуацию в Ленинграде, но сохранялась потенциальная угроза переброски дополнительных немецких соединений под Ленинград в случае взятия Москвы. Ленинградское руководство прекрасно знало о решении ГКО эвакуировать из столицы важнейшие правительственные учреждения, а также о панических настроениях и бегстве населения из Москвы, начавшегося 16 октября.

Еще одним свидетелем поведения Жданова в наиболее сложное для Ленинграда время был бывший помощник Г.М.Маленкова Д.Н. Суханов, который в августе-сентябре 1941 г. сопровождал своего шефа, прибывшего в составе Комиссии ГКО СССР вместе с Молотовым В.М., адмиралом флота Кузнецовым Н.Г., Командующим ВВС Жигаревым П.Ф., Командующим артиллерией Вороновым Н.Н. в Ленинград «по поводу выяснения дошедшего до Сталина сообщения о намерении Ворошилова К.Е. готовить к сдаче Ленинград противнику и переходу к партизанской борьбе». Как вспоминал Д.Н.Суханов:

«в результате выяснения обстановки в Ленинграде, Ворошилов К.Е. был отстранен от командования фронтом и ему было поручено заняться штабом партизанского движения в Москве, а в Ленинград прибыл Жуков Г.К. и приступил к наведению порядка в обороне города, при этом наибольшую помощь и активное взаимодействие Жуков Г.К. встретил не со стороны Жданова А.А. (находившегося частенько в специально сооруженном во дворе Смольного бункере, принимая горячительные напитки), а со стороны генерала Кузнецова А.А., который в 1944 г. после снятия блокады был утвержден первым секретарем Ленинградского горкома и обкома ВКП(б), а в 1945 году Секретарем ЦК ВКП(б)»²⁰.

По свидетельству Г.К. Жукова, 10 сентября 1941 г. Военный Совет Ленфронта в его присутствии рассматривал вопрос о мерах, которые следовало провести в случае невозможности удержать город. Однако в результате обсуждения было решено защищать Ленинград до последней возможности²¹.