ЧЕРЕЗ ЕЛИСЕЕВСКИЙ ГАСТРОНОМ К ГРИШИНУ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ЧЕРЕЗ ЕЛИСЕЕВСКИЙ ГАСТРОНОМ К ГРИШИНУ

Директора гастронома № 1 (Елисеевский) Юрия Константиновича Соколова Верховный суд РСФСР приговорил 11 ноября 1983 года к расстрелу. Невиданно суровый приговор был воспринят как политиче­ский: Андропов решил проучить хозяина Москвы,

Всегда ходили слухи, что на пост генерального секретаря претендовал член политбюро и первый секретарь Московского горкома Виктор Васильевич Гришин. У него были свои сторонники, которые ве­рили в звезду своего шефа и не понимали тех, кто взял сторону Горбачева, Правда, никто точно не знает, действительно ли Виктор Васильевич Гришин рвался к власти. Но во всяком случае, Михаил Сергеевич Горбачев точно считал своим соперником Гришина. Не любил Гришина и Андропов. Отношения у них, что называется, не сложились. Пока Брежнев был здоров, Юрий Владимирович держал свои чувства при себе. Когда настало время делить власть, Гришин оказался лишним.

Виктор Васильевич Гришин окончил геодезический техникум и техникум паровозного хозяйства. Работал в депо, руководил партий­ной организацией родного Серпухова. Хрущев сделал его вторым се­кретарем Московского обкома, а потом председателем ВЦСПС. Профсою­зами Гришин руководил больше десяти лет, пока в 1967 году Брежнев не заменил им Николая Егорычева, первого секретаря Московского горкома, оказавшегося слишком самостоятельным.

Шансов стать генеральным секретарем у Виктора Гришина было немного. Он нравился только узкому кругу своих приближенных. Внеш­ность, манера вести себя выдавали в нем скучного и неинтересного человека. И наконец, Гришин был скомпрометирован громкими уголов­ными процессами.

Горбатев рассказывал, как летом 1983 года Андропов внезапно поручил ему разобраться, почему в Москве нет фруктов и овощей. Горбачев стал напрямую давать указания столичным властям. Ему не­медленно позвонил Виктор Васильевич Гришин:

— Нельзя же до такой степени не доверять городскому коми­тету партии, чтобы вопрос об огурцах решался в политбюро, да еще через мою голову.

Михаил Сергеевич ответил московскому хозяину не очень ува­жительно:

— Виктор Васильевич, вы чисто практический вопрос ставите в плоскость политического доверия. Давайте говорить о том, как ре­шить этот вопрос. А мне поручено держать его под контролем.

Горбачев не сомневался, что в этой истории был политический аспект: «В сложной, закулисной борьбе между членами руководства Гришин котировался некоторыми как вероятный претендент на «пре­стол». Поэтому в просьбе Андропова вмешаться в овощные дела столи­цы свою роль играло и желание показать неспособность московского руководителя справиться даже с проблемами городского масштаба*.

Проще всего было испортить репутацию Гришина, разоблачив московскую торговую мафию. Выбрали Юрия Соколова, директора Елисе­евского магазина. Соколова в Москве хорошо знали. В эпоху тоталь­ного дефицита все сколько-нибудь известные в столице люди стара­лись с ним дружить — в надежде получить свою долю вожделенного де­фицита.

Незадолго до смерти Брежнева комитет госбезопасности плотно занялся московскими делами. Сыщики землю носом рыли, чтобы найти на Гришина компрометирующие материалы, но так ничего и не нашли. Виктор Васильевич был не взяточником и не махинатором, а просто типич ным советским чиновником.

Соколова арестовали 30 октября 1982 года, за десять дней до смерти Брежнева. Занимались директором Елисеевского следователи управления КГБ по Москве и Московской области. Юрий Константинович не подозревал, что его ждет расстрел. Возможно, не знали об этом и следователи. Обещая скостить срок, они предлагали ему назвать всех, с кем он делился, кому раздавал дефицитные продукты. Соколов помог следствию. Он все сказал. Он потянул за собой начальника Главного управления торговли Мосгорисполкома Николая Петровича Трегубова. Застрелился директор «Гастронома» № 2 на Смоленской площади Сергей Гарегинович Нониев. Посадили в общей сложности несколько сот торговых работников.

О «деле Соколова» стало известно всему городу. Андропов уже был у власти. Поползли слухи о том, что арест директора «Гастроно­ма» № 1 — это начало борьбы с коррупцией в высших эшелонах, что уже идут обыски у сильных мира сего, что конфискованы миллионы. Словом, Юрий Владимирович действует.

Сам Виктор Гришин считал, что все эти уголовные дела — под­коп под него:

«Однажды, в начале 1984 года, ко мне в горком партии пришел министр внутренних дел Федорчук, Он просил направить на работу в министерство некоторых работников МГК КПСС и горисполкома. Потом, как бы между прочим, сказал:

— Знаете ли вы, что самый большой миллионер в Москве это начальник Главторга Трегубов? -

Я ответил, что этого не знаю, и если у министра есть такие данные, то надо с этим разобраться и принять соответствующие меры. После завершения следствия о преступлениях в магазине «Гастроном» № 1 вопрос о воровстве и взяточничестве в магазине и системе Глав­торга Мосгорисполкома был обсужден на бюро МГК КПСС...

Несколько работников были исключены из КПСС, другие (в том числе Трегубов) получили строгие партийные изыскания, сняты с за­нимаемых постов. Трегубов был освобожден от должности начальника Главторга, ушел на пенсию, но стал работать в Минторге СССР».

Летом, когда Гришина не было в городе, Трегубова вызвали в Комитет партийного контроля при ЦК КПСС.

Его исключили из партии и тут же арестовали, обвинив во взя­точничестве. Против Трегубова свидетельствовали его подчиненные. Но тщательный обыск на его квартире не увенчался успехом: никаких особых ценностей не нашли. На следствии и на суде он отказывался признать себя виновным.

«Я знал Трегубова, — вспоминал Гришин. — В мою бытность первым секретарем МГК КПСС он почти пятнадцать лет являлся началь­ником Главторга Мосгорисполкома. Работал энергично, не считаясь со временем. Он, безусловно, виноват в том, что в московской торговле были факты воровства, обмана, взяточничества. Но у меня до сих пор остается сомнение в том, что он сам брал взятки...»

Арест Трегубова изумил даже всезнающих столичных журнали­стов. Знали, что Трегубов не отказывался помочь нужным людям — то есть разрешал купить дефинитный товар, найти который в открытой продаже было невозможно. Но взамен ничего не просил. Тогда процве­тала не столько система взяток, когда деньги вручаются за конкрет­ную услугу, а своего рода бартер. Люди, сидящие у кормушек, обме­нивались, кто чем владеет, и делились с сильными мира сего и про­сто с важными и полезными людьми. Но так делали все, а посадили некоторых.

Вот и возникает вопрос: почему такие показательные процессы не устроили в областях, где ситуация была хуже, чем в Москве? Где людям совсем нечего было есть — они каждую субботу приезжали в столицу за колбасой? Но тамошние партийные секретари не были со­перниками Андропову.

И по сей день не прекращаются споры о том, что намеревался совершить Андропов, если бы прожил подольше и в каком направлении он бы повел страну. Предположений масса. Многие поклонники Андро­пова уверены, что он провел бы все необходимые экономические рефор­мы, не разрушив государства. Некоторые авторы уверяют, что Андро­пов намеревался отстранить партию от практического управления страной и передать все правительству, что он вообще намеревался создать двухпартийную систему.

Юрий Владимирович был и остается столь популярным полити­ком, возможно, именно потому, что о нем так мало знают.

«За пятнадцать лет руководства комитетом госбезопасности Андропов сумел создать о работниках КГБ легенду как о людях наи­менее коррумпированных, — писал Вадим Печенев. — Я знаю немало красивых сказок об Андропове. Но и лично я его знал и периодически встречался в течение шести-семи лет. Хорошо знаю, что он не демо­крат и даже не реформатор в современном понимании этих слов».

— Андропов, — считал академик Александр Яковлев, — пред­ставлял себе реформы в виде санитарной чистки останавливающегося, задыхающегося паровоза, укрепления дисциплины вплоть до каратель­ных мер.

Уровень представлений Андропова о жизни советского общества характеризует такая забавная история. Его сын Игорь рассказывал профессору Николаю Яковлеву, с которым вместе работал в академиче­ском Институте США и Канады, как он пожаловался отцу, что маляры, ремонтировавшие квартиру, работают из рук вон плохо.

— В чем проблема? — отозвался Юрий Владимирович. — Нужно вызвать их на партийное собрание в домоуправление и там хорошенько пропесочить!..

— Никакой цельной программы у Андропова не было, — расска­зывал Владимир Крючков в интервью газете «Красная звезда», — он считал, что сначала надо разобраться в обществе, в котором мы жи­вем. Он считал, что надо постепенно определиться, и спустя четыре-пять лет...

Опубликованная от имени Андропова статья «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства», по­явившаяся в третьем номере журнала «Коммунист» за 1983 год, была воспринята многими партийными работниками как «струя свежего воз­духа, хлынувшего в застоявшиеся помещения», казалась откровением, свидетельством особой прогрессивности Андропова.

В отличие от прежних утверждений, что в стране уже построен развитой социализм, в статье говорилось, что страна находится только в начале этого длительного исторического этапа. Эти идеи приписывали самому Андропову. В реальности статья была написана большим коллективом во главе с Вадимом Александровичем Печененым, который руководил группой консультантов отдела пропаганды, а потом стал помощником генерального секретаря Черненко.

Причем статью начинали писать еще для Брежнева в августе 1982 года и предполагали поместить ее в журнале «Проблемы мира и социализма». На бывшей даче Горького (Горки-10), как обычно, засе­ла бригада. Но Леонид Ильич умер, и статью, посвященную столетию со дня смерти Карла Маркса, стали переделывать под нового хозяина с большим упором на внутренние дела. К прежней авторской бригаде присоединилась андроповская команда.

Борис Григорьевич Владимиров, бывший помощник Суслова, «по наследству» перешедший к Андропову, вписал ему в статью такую фра­зу: «Нам надо понять, в каком обществе мы живем». Фразу поправили. Она появилась в такой редакции: «Нам надо трезво представлять, где мы находимся... Видеть наше общество в реальной динамике, со всеми его возможностями и нуждами — вот что сейчас требуется».

Еще один из авторов статьи, Иван Дмитриевич Лаптев, тогда заместитель главного редактора «Правды», рассказывал, что в текст вставили предложение ликвидировать аппаратные привилегии. В по­следний момент абзац о привилегиях для чиновников вычеркнул сам Андропов.

— Мы не сможем сейчас этого сделать, — объяснил Юрий Влади­мирович. — Как иначе мы заставим их дорожить местом, быть исполни­тельными, меньше воровать? Этот вопрос без серьезной подготовки не решишь. Пока снимем...

У Крючкова осталось в памяти, что «в широкой периодической печати статья эта не публиковалась. Ю.В. Андропов был против это­го. Он считал, что она должна появиться сначала в специальных жур­налах теоретико-практического плана».

В реальности «Коммунист» был журналом с огромным тиражом. Подписка на него считалась обязательной для членов партии. Кроме того, статью сразу издали отдельной брошюрой очень большим тира­жом. Брошюра эта лежала во всех киосках «Союзпечати».

Вообще говоря, не очень ясно, почему многие люди возлагали столь большие надежды на Андропова.

Возможно, у них перед глазами был молодой, деятельный Ан­дропов, способный полноценно работать. Однако поздней осенью 1982 года страну возглавил человек, которого, не будь он членом полит­бюро, давно бы перевели на инвалидность. Но его недуги тщательно скрывались, и даже н высшем эшелоне не подозревали, насколько он плох.

В главном партийном архиве страны я держал в руках рабочий календарь генерального секретаря ЦК КПСС: пустые странички, ника­ких записей! Редко — одна-две фамилии приглашенных на беседу в Кремль. Он мало кого принимал и уж совсем был лишен возможности ездить по стране.

Юрий Владимирович страдал целым букетом тяжелых заболева­ний, которые заставляли его почти постоянно находиться в больнице, где ему делали мучительные процедуры.

В архивах нашли «Информацию 4-го Главного управления при Минздраве СССР о состоянии здоровья Ю.В. Андропова». Там сказано, что в 1965—1966 годах он перенес «мелкоочаговые» инфаркты миокар­да, страдает хроническим заболеванием надпочечников. Периодически переносит приступы гипертонической болезни, пневмонии, страдает хроническим колитом, артритом плюс мерцательная аритмия, опоясываю­щий лишай...

Полковник госбезопасности Аркадий Федорович Яровой вспоми­нал, как Андропов приезжал в Карелию вручать республике орден Ле­нина. Вечером на даче Шуйская Чупа собрали ветеранов Карельского фронта. Андропов спиртного не употреблял. Ему в фужер подливали из термоса «коньяка своего, на травке, покрепче». И он произносил то­сты: «За боевых друзей!», «За Карелию орденоносную!», «За здоровье и благополучие присутствующих».

«Андропов, — пишет Яровой, — конечно же пил из термоса чай, но в фужере чай выглядел как настоящий коньяк, и всем было радост­но, что кремлевский гость не гнушается их кампании, ведет себя открыто и просто... Рассказывал о семье, детях и жене, от которой передал привет и которую все здесь хорошо знали со времен войны как инструктора ЦК ВЛКСМ на Карельском фронте и называли уважи­тельно «наша Филипповна»...

По состоянию здоровья Юрий Владимирович давным-давно должен был бы уйти на пенсию, но в аппарате этого никто не делал, потому что пока ты у власти — ты человек, а вышел на пенсию — ты никто.

Физические недуги подорвали его дух. В 1982 году мы увидели на экранах телевизоров глубоко усталого человека, который с трудом исполняет свои функции. Из пятнадцати месяцев, отпущенных ему по­сле избрания генсеком, он всерьез проработал только восемь. Он слабел на глазах. Перестал вставать, когда к нему в кабинет входил очередной посетитель. Все чаще он ездил в больницу на гемодиализ. Это было заметно, потому что посетители видели забинтованные запя­стья.

Дежурный секретарь в приемной генерального Николай Алексее­вич Дебилов рассказывал (Коммерсант-власть. 2006. 18 декабря):

— Про больные почки Андропова было известно давно. Но мне казалось, что он страдает не от этой болезни, а от истощения. Вы бы видели его обед! Свежие фрукты и полстакана кипяченой воды с лимоном. И все. У него ни на что не было сил. Выйдет из кабинета, с трудом дойдет до меня, медленно повернется всем телом и тихо го­ворит: «Я поехал в больницу».

В 1983 году политбюро трижды рассматривало вопрос «О режиме работы членов политбюро, кандидатов в члены политбюро и секретарей ЦК».

Черненко доложил:

— Наше прежнее решение — ограничить время работы с девяти утра до пяти вечера, а товарищам, имеющим возраст свыше шестидеся­ти пяти лет, предоставлять более продолжительный отпуск и один день в неделю для работы в домашних условиях — не выполняется.

Примерно о том же говорил и Андропов:

— Можно по-всякому смотреть на возрастной состав политбю­ро. Здесь концентрация политического опыта нашей партии, и поэтому поспешная, непродуманная замена людей не всегда может быть на пользу дела... При перенапряженном ритме мы можем потерять гораздо больше, чем приобрести... Надо установить день каждому члену по­литбюро, чтобы он мог работать в домашних условиях. В выходные дни надо отдыхать.

Председатель Комитета партийного контроля Арвид Янович Пельше проявил заботу о генеральном секретаре:

— Главное, чтобы ты сам, Юрий Владимирович, точно этот ре­жим соблюдал, берег себя и следил за собой.

Андропов с трудом мог встать из-за стола, а когда он шел, его поддерживали два охранника. Он проработал всего несколько ме­сяцев, а потом оказался в больнице, откуда уже не вышел.

— Я шел по пятому этажу ЦК, — рассказывал журналистам Вале­рий Болдин, бывший помощник Горбачева. — Навстречу Андропов. Я по­здоровался. Он повернулся, и я увидел его абсолютно отрешенное лицо. Он себя так плохо чувствовал, что, по-моему, даже не понял, что я ему сказал. Было очевидно, что надолго его не хватит.

Физическая немощь и постоянные страдания — неудачный фон для реформаторской деятельности. Тем более что готовой программы преобразования жизни, давних, выношенных планов у Андропова не было. А разработать новую программу — на это ему в любом случае не хватило бы ни сил, ни времени.

Да и какие же идеи мог предложить стране Андропов? Все это были наивные представления о порядке и дисциплине, воплотившиеся тогда в массовых облавах, которые устраивались в рабочее время в магазинах, банях и кинотеатрах, чтобы выявить прогульщиков и без­дельников. Было это унизительно и оскорбительно.

«Нарастают — по телевидению, в газетах — разговоры о трудо­вой дисциплине и порядке, — записывал в дневнике литературный кри­тик Игорь Дедков. — Возможно, они приведут к чему-то положительно­му; меньше станет прогулов, хождений по магазинам и т. п. Но, в сущности, это предусмотрено законами Паркинсона: новый начальник начал борьбу за совершенствование распорядка рабочего дня во вве­ренном ему учреждении».

Дедков отметил характерную деталь андроповской эпохи: «На­чальники хмурят брови и устрожают голос».

Поклонники Андропова говорят, что облавы в Москве — это не его идея. Дескать, милиция перестаралась. Нет, похоже, милиция строго исполняла волю генсека.

5 июля 1983 года Андропов собрал секретарей ЦК и перечислил важнейшие задачи. Аппарату ЦК укреплять связи с обкомами, чтобы лучше знать положение дел. Наладить контроль и изучать кадры, чаше выезжать на периферию.

Отдельно он говорил о дисциплине.

— По Москве, — возмущался генеральный секретарь, — в рабо­чее время бродят тысячи бездельников. Как правило, управленцев, сотрудников научно-исследовательских институтов. Подтягивание дис­циплины — это не кампания, а долговременная задача.

28 июля на заседании политбюро председатель Госплана Нико­лай Байбаков и министр финансов Гарбузов нарисовали тревожную кар­тину положения в экономике.

Что по этому поводу сказал Андропов?

— Будем говорить не только о проблемах, а о людях, которые стоят за ними. Дела идут неважно, а руководители министерств, об­ластей — в отпусках, потому что летом — лучшая пора! Отозвать не­медленно — там, где плохо обстоят дела. Повышение дисциплины, от­ветственности — это, прошу учесть, не кампания, это постоянные факторы. Предупреждаю всех!

Разговаривая с председателем Совета министров России Ворот­никовым, Андропов недоумевал:

— Зачем продавать товары, которые не продаются? Почему нет носков, полотенец? Почему в ЦК идут простейшие просьбы — до гута­лина и зубных щеток? Все просят, ноют, уповают на центр. Так лег­че.

Но не понимал, что существующая экономическая система не в состоянии обеспечить людей тем, что им нужно, и не пытался понять.

Один из руководителей отдела ЦК по соцстранам Георгий Шах­назаров осторожно заговорил с Андроповым о том, что военные расхо­ды очень велики, стране трудно. Зачем тратить такие деньги на со­здание океанского флота, строить авианосцы, заводить военно-мор­ские базы в странах третьего мира?

— Все дело как раз в том, что основные события могут разго­реться на океанах и в третьем мире, — возразил Андропов. — Туда, в развивающиеся страны, перемещается поле битвы. Там поднимаются силы, которых империализму не одолеть. И наш долг им помочь. А как мы сумеем сделать это без сильного флота, в том числе способного высаживать десанты?

— Юрий Владимирович, — взмолился Шахназаров, — ведь мы себе живот надорвем. Мыслимо ли соревноваться в гонке вооружений, по существу, со всеми развитыми странами, вместе взятыми? Андропов ему ответил:

— Ты прав, нам трудно. Но мы еще по-настоящему не раскрыли и сотой доли тех резервов, какие есть в социалистическом строе. Много у нас безобразий, беспорядка, пьянства, воровства. Вот за все это и взяться бы по-настоящему, и я тебя уверяю, силенок у нас хватит.

Георгий Шахназаров понял, что продолжение разговора бес­смысленно.

— Он поддержал тезис, — вспоминал начальник информационно-аналитического управления разведки генерал-лейтенант Николай Лео­нов, — что Советский Союз должен иметь военный потенциал, равный суммарному потенциалу Соединенных Штатов, остальных стран НАТО и Китая. Когда мы услышали от него эту формулу, то, скажу честно, потеряли дар речи.

А ведь положение было катастрофическим. К моменту избрания Андропова генсеком в ряде областей ввели талоны на продукты. Даже по признанию тогдашнего главы Совета министров РСФСР Виталия Во­ротникова, уже невозможно стало вести огромное народное хозяйство страны старыми методами. Госплан, Госснаб, Министерство финансов были не в состоянии проворачивать маховик экономического механиз­ма. Настоятельно требовались реформы...

Увы! «Единственное, — пишет Крючков об Андропове, — в чем он, и, пожалуй, не без некоторых оснований, считал себя профаном, так это область экономики, чего он, кстати, и не скрывал».

1 июля 1983 года на заседании политбюро Андропов предложил перераспределить обязанности между секретарями ЦК в связи с тем, что переведен в Москву Григорий Васильевич Романов. Ему поручили не только отдел оборонной промышленности, но и отдел машинострое­ния. Дальше Андропов заговорил на общие темы:

— Секретариату следует сосредоточиться на основных вопро­сах. Госплан устранился от решения многих назревших вопросов раз­вития экономики, мало проявляет инициативы. Главная задача — акти­визировать работу Госплана, и именно по важнейшим направлениям развития нашей экономики... Второй вопрос — это уборка урожая.

Мы должны обратить серьезное внимание на высокое качество уборки, то есть на своевременную жатву, обмолот и ликвидацию по­терь. Нечего греха таить, мы еще очень много теряем зерна и другой продукции при уборке урожая... Следующий вопрос — это вопрос о контроле и проверке исполнения. Это наш грех, что мы мало вызываем министров для отчета в отделы и к секретарям ЦК. Очень много дел приходится нам иметь с бумагами, потому что поток их по-прежнему очень большой. Нельзя ли поставить задачу сокращения переписки на пятнадцать—двадцать процентов? У нас принято хорошее решение о том, чтобы бумаги по своим размерам были ограничены пятью—восемью страницами. Я не хочу сводить это дело к тому, чтобы оно имело фа­тальный характер. Но, как правило, по большинству вопросов нельзя допускать разбухания бумаг... Главная работа — это работа с кадра­ми и проверка исполнения, организаторская работа. По-моему, необ­ходимо усилить партийно-политическую работу...

Члены политбюро заседали в своем кругу. Логично было бы предположить, что обсуждение будет деловым. Однако и при Андропове все шло по давно установленному ритуалу. Члены политбюро восхища­лись тем, как правильно говорил Юрий Владимирович, как он все точ­но подметил и теперь они будут действовать по-новому, хотя ничего, кроме банальностей, которые тысячу раз звучали в зале заседаний, он не произнес.

Начал Черненко:

— Я считаю, товарищи, что Юрий Владимирович очень правильно поставил все вопросы. Это самые злободневные вопросы... Постановка вопроса вами, Юрий Владимирович, совершенно правильная.

— Все, о чем говорил Юрий Владимирович, — это принципиаль­ная установка, — вторил ему Горбачев, — и мы ее должны принять к непосредственному исполнению. В вашем выступлении, Юрий Владимиро­вич, прозвучало то, что должно послужить основой стиля работы каж­дого секретаря, заведующего отделом и секретариата в целом. Очень много времени уходит у нас на подготовку документов, на чтение бу­маг...

— Я хочу высказать слова большой благодарности за то дове­рие, которое мне оказано, — сказал Романов. — Я полностью поддер­живаю высказанное Юрием Владимировичем предложение...

— Я полностью согласен с предложением Юрия Владимировича, — заметил Долгих, когда до него дошла очередь, — о том, чтобы всем нашим работникам, в том числе и секретарям ЦК, чаще выезжать на места, разговаривать с руководителями, рабочими коллективами, зна­комиться с производством не по справкам, а на месте, выступать перед ними...

А реальные проблемы государства едва затрагивались. Как-то между делом Андропов заметил:

— Вопрос о валюте, я хочу сказать, необходимо ставить очень серьезно. Нефть дешевеет, газ тоже дешевеет...

За экономические дела он брался с осторожностью, в хозяй­ственных вопросах чувствовал себя неуверенно.

«Андропов, по-моему, был реформатором жесткого типа, — рассказывал один из его дежурных секретарей. — Закрутить потуже гайки, а потом еще туже. Он завел новый порядок приема первых се­кретарей обкомов. Хочешь поговорить — сначала побеседуй с помощни­ком Андропова Владимировым. Тот должен подготовить справку о во­просе и состоянии дел в области. А у кого все было гладко? Вместо разговора намечалось намыливание холки. И секретари обкомов, узнав про новый порядок, разворачивались и уходили».

22 ноября 1982 года к нему напросился на прием Александр Павлович Филатов, первый секретарь Новосибирского обкома. Он про­сил выделить области, пострадавшей от засухи, двести тысяч тонн концентратов.

— Насчет зерна сходи к Тихонову, — посоветовал Филатову новый генсек. — А то мне неудобно: только пришел и сразу хозяй­ственные вопросы взялся решать...

Отдельному человеку генеральный секретарь мог помочь. Всей стране — нет.

6 марта 1983 года мать очень популярной в те времена поль­ской эстрадной певицы Анны Герман отправила Андропову письмо. Анна Герман умерла от рака. Семилетний сын остался на руках у бабушки. Ее мать напомнила Андропову о своей драматической судьбе. Ее муж и брат были в 1937 году арестованы, попали в лагерь, где и погибли. Второй муж вступил во время войны в польскую армию,сформированную на территории Советского Союза, и погиб в бою.

Оказавшись после смерти дочери в трудном положении, мать певицы просила Андропова о денежной компенсации за мужа и брата. Через несколько месяцев письмо попало к Андропову. 19 августа 1983 года он написал записку председателю Совета министров Тихонову:

«Думаю, что нужно найти пути для того, чтобы оказать помощь семье Анны Герман.

Прошу рассмотреть».

Просьба генерального секретаря воспринималась как поруче­ние. По старым законам реабилитированным лицам полная компенсация неполученной заработной платы не полагалась. Выплачивали только двухмесячную зарплату. Но семье Анны Герман решили выдать четыре тысячи рублей (разумеется, польскими злотыми) через Исполком Союза обществ Красного Креста и Красного Полумесяца...

По словам Михаила Горбачева, Андропов лучше других знал об­становку в стране и понимал, чем грозит обществу нарастание проблем. Но Юрий Владимирович полагал, как и многие: стоит взяться за кадры, наведение дисциплины, и все придет в норму. Он остро реа­гировал на явления идеологического характера, но был равнодушен к обсуждению причин того, что тормозит прогресс в экономике, поче­му глохнут реформы...

Анатолий Сергеевич Черняев, который видел не одного гене­рального секретаря, очень скептически оценивает Андропова: никогда не испытывал пиетета к нему, не верил ни в его таланты, ни в его культурность и интеллигентность. Хотя умен, конечно, и чуть более образован, чем его коллеги. Он исподволь дирижировал диссидентским движением, считает Черняев, чтобы в борьбе с ним демонстрировать свою верность партии и идеологии, и особенно тем, от кого могло зависеть его продвижение к заветной цели. Его ведомство постоянно подпитывало антисемитизм. Андропов руководил пропагандистской травлей Сахарова, как и Солженицына, как многих других. При нем была создана всепроникающая система слежки за населением и набрана бесчисленная армия платных доносчиков во всех сферах...

Ему мы в первую очередь обязаны Афганистаном. Он подбрасы­вал разведданные о замыслах империализма и тем самым помогал тому, чтобы страна все глубже увязала в ис­тощающей гонке вооружений. Не мог я в душе положиться на человека, который на протяжении полутора десятка лет делал подлости и нано­сил огромный вред стране, пишет Анатолий Черняев, даже если он действительно вынашивал идею потом, взойдя на вершину власти, осчастливить народ.

Писатель Юрий Маркович Нагибин отметил в дневнике:

«Вопреки обычной доверчивости советских людей к приходу но­вых руководителей, не возникло ни одного доброго слуха. Все ждут только зажима, роста цен, обнищания, репрессий. Никто не верит, что поезд, идущий под откос, можно вернуть на рельсы.

Угрюмо-робкая деятельность нового главы. Не того масштаба человек. Он исповедует древнее благочестие: опираться надо лишь на силу подавления. Это дело гиблое».

Еще резче пишет об Андропове академик Яковлев:

«Юрий Андропов — человек хитрый, коварный и многоопытный. Нигде толком не учился. Организатор моральных репрессий, постоян­ного давления на интеллигенцию через ссылки и высылки, тюрьмы и психушки. Представлял себе развитие общества как упорядочение над­стройки, очищение ее от грязи, ибо уровень антисанитарии становил­ся запредельным.

Такая позиция устраивала большинство в руководстве страной, ибо давала шанс на выживание. Она всколыхнула и надежды доверчивых тружеников, унижаемых и оскорбляемых чиновничеством. В общем, Ан­дропов становился популярен, что было немудрено на фоне Брежне­ва...»

С начала 1983 года стали готовить пленум ЦК по идеологиче­ским вопросам. На незнакомые ему промышленные или сельские темы Юрий Владимирович высказывался крайне осторожно. Наверное, Андро­пову казалось, что в привычной сфере идеологии ему есть что ска­зать. Документы к пленуму готовил отдел пропаганды ЦК. Секретарь ЦК по идеологии Михаил Васильевич Зимянин и заведующий отделом Бо­рис Иванович Стукалин пришли к генсеку за руководящими указаниями.

«Андропов высказал свои рекомендации, — вспоминал Стукалин. — По существу, он не сказал ничего нового, неожиданного. Набор узловых тем и проблем, названных им, был традиционным...»

Докладчиком определили Черненко. Текст ему писала большая бригада.

«Всем участникам той работы, — вспоминал Георгий Смирнов, — хотелось что-то изменить, сказать что-то новое, но что именно — в этом был большой разнобой и мало определенности».

Сам Черненко, человек по природе здравомыслящий, не выдер­жал:

— В общем, все сторонники поворота. Всем ясно, от чего надо уходить. Но вот куда и к чему идти — пока неясно...

Стукалин постоянно заходил к Черненко, докладывая ход рабо­ты. Видимо, кто-то обратил внимание Андропова на то, что заведую­щий одним из ключевых отделов ЦК зачастил к Черненко. Для мнитель­ного Юрия Владимировича этого было достаточно. Поздно вечером у Стукалина проснулся телефон прямой связи с генеральным секретарем. Борис Иванович схватил трубку и услышал холодный и жесткий голос Андропова:

— Ты от меня не отрывайся1. Тот растерянно ответил:

— Понимаю, Юрий Владимирович.

Но больше сказать ничего не успел. Андропов отключился. Стукалин сразу же попросился на прием к генеральному секретарю. Через два дня был принят. Разговор носил нормальный характер, буд­то ничего не было.

Однажды на отдыхе, в Домбае, председатель КГБ Андропов вдруг сказал:

— Какому марксизму мы учим в системе политпросвещения? Принуждаем ходить на занятия и сухим языком излагаем прописные ис­тины. Мухи дохнут от скуки. Мы же этим опошляем марксизм, отвраща­ем от него людей. А газеты? Прочитал первую страницу «Правды», и в другие можешь и не заглядывать. Те же отчеты о мероприятиях, встречах в верхах...

Он обращался к первому секретарю Ставропольского крайкома Горбачеву, но рядом стояли и другие люди. Дочь начальника краевого управления госбезопасности с восторгом сказала отцу:

— Меня его слова поразили — член политбюро, председатель КГБ, а как говорит. Мы, студенты, в курилках об этом судачим, что­бы чекисты не услышали...

Наконец-то Андропов оказался во главе партии и государства. Он мог отказаться от того, что вызывало у него презрение. Он мог все изменить. Но он этого не захотел.

14 июня на пленуме второй секретарь ЦК Черненко выступил с докладом «Актуальные вопросы идеологической, массово-политической работы партии». Его выступление запомнилось предложением создать Всесоюзный центр по изучению общественного мнения. Черненко обе­щал, что центр будет не только изучать, но и «целенаправленно фор­мировать общественное мнение».

Потом произнес свою речь Андропов, Его слова партийным идеологам показались шагом назад даже в сравнении с выступлениями Брежнева, Заведующий группой консультантов отдела пропаганды Вадим Печенев был потрясен высказанной Андроповым мыслью о том, что идеологическая работа приобретает сейчас приоритетную роль по от­ношению ко всему остальному. Хотя уже Брежнев говорил, что пропа­ганда лишь тогда может рассчитывать на успех, когда опирается на твердую почву социально-экономической политики.

Понравилась только вписанная в последний момент (судя по всему, одним из руководителей международного отдела ЦК Вадимом Ва­лентиновичем Загладиным) фраза: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся... Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эм­пирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок».

Этот пленум, по словам Печенева, был временем разочарования в Андропове, «коего я, как и многие другие «аппаратчики», до этого идеализировал». Он очень плохо выглядел — «говорил, часто запи­наясь, перебирая листки текста старчески дрожащими руками».

Единственное, что запомнилось участникам пленума, — внезап­ная реплика Андропова, который вдруг прервал докладчика. Черненко зачитывал очередной абзац из своего доклада насчет необходимости давать принципиальную партийную оценку «действиям тех лиц, которые поют с чужого голоса, распространяя всякого рода сплетни и слухи».

Вот тут Андропов вмешался и жестким голосом произнес при гробовом молчании зала:

— Мне известно, что в этом зале находятся люди, которые позволяют себе в беседах с иностранцами распространять ненужную и вредную для нас информацию. Я не буду сейчас называть фамилии. То­варищи сами знают, кого я имею в виду. И пусть они запомнят, что это — последнее им предупреждение.

Партийные старожилы, возможно, помнили, как двадцатью года­ми ранее нечто подобное произнес Никита Сергеевич Хрущев. В Екате­рининском зале Кремля руководители партии и государства в марте 1963 года встречались с деятелями литературы и искусства.

Вдруг Хрущев встал и свирепо заявил:

— Всем холуям западных хозяев — выйти вон! Никита Сергее­вич имел в виду, что кто-то из писателей

поделился впечатлениями о прошлой встрече с иностранными кор­респондентами. И сурово пригрозил:

— Применим закон об охране государственных тайн! Но тогда перед Хрущевым в зале сидели сомнительные,

с точки зрения партийных чиновников и чекистов, люди — поэты, художники, актеры. Андропов же обращался к высшей номенклатуре, тем немногим чиновникам, кого приглашали на пленумы ЦК. Поэтому его слова прозвучали особенно зловеще,