СО СТАРОЙ ПЛОЩАДИ НА ЛУБЯНКУ

СО СТАРОЙ ПЛОЩАДИ НА ЛУБЯНКУ

Брежнев, едва став руководителем партии, искал повод сме­нить руководителя КГБ. Он опасался самостоятельного и решительного Семичастного с его широкими связями среди бывших комсомольцев. Когда в марте 1967 года находившаяся в Индии дочь Сталина, Светла­на Аллилуева, попросила в американском посольстве политического убежища, желанный повод появился.

18 мая на политбюро Брежнев вынул из нагрудного Кармана какую-то бумажку и распорядился: Позовите Семичастного. Обычно самоуве­ренный председатель КГБ, который не знал, но какому вопросу его пригласили, казался растерянным.

Брежнев объявил:

Теперь нам надо обсудить вопрос о Семичастном. А что обсу­ждать? — удивился Владимир Ефимович.

— Есть предложение освободить вас от должности председателя КГБ в связи с переходом на другую работу, — объяснил Брежнев.

— За что? — потребовал объяснений Семичастный. — Со мной на эту тему никто не разговаривал, мне даже причина такого перемеще­ния неизвестна...

— Много недостатков в работе КГБ, плохо поставлена ртиедка и агентурная работа, — последовал грубая отповедь Брежнева. — А случай с Аллилуевой? Как это она могла уехать в Индию, а оттуда улететь в США? Так что вопрос решен — поедете на Украину.

— Что мне там делать? — возмутился Семичастный. Первый се­кретарь ЦК компартии Украины Петр Ефимович Шелест повернулся к нему:

— Мы вам там найдем работу.

— Что вы мне должны искать, Петр Ефимович? — не сдавался Семичастный. — Я состою на учете в парторганизации Москвы, а не у вас. Почему же вам искать мне работу? Я член ЦК КПСС, а не ЦК компартии Украины, не надо путать эти вещи.

Но его уже никто не слушал. Вопрос был решен. Новым предсе­дателем КГБ сразу же был утвержден секретарь ЦК Юрий Владимирович Андропов.

(Андропов, кстати говоря, запомнил, как дорого обошлась его предшественнику история с поездкой за границу Светланы Аллилуевой.

Внучка Сталина, дочь его старшего сына Якова Джугашвили, погибшего в немецком плену, Галина, вышла замуж за гражданина Ал­жира Хосина Бенсаада. У них родился сын Селим. Раз в год Галина присылала мужу приглашение, и он приезжал в Советский Союз пови­дать жену и ребенка. Наконец ока не выдержала и обратилась к Бреж­неву с просьбой разрешить и ей тоже раз в год вместе с ребенком ездить к мужу в Алжир.

Андропов сказал «нет», и ЦК согласился с председателем КГБ. Зато мужу внучки Сталина в порядке исключения разрешили приезжать в Советский Союз не один, а два раза в год...)

На политбюро утвердили комиссию по передаче дел в КГБ. В комиссию вошли секретарь ЦК Андрей Павлович Кириленко, председа­тель Комитета партийного контроля Арвид Янович Пельше, первый за­меститель председателя Совета министров Кирилл Трофимович Мазуров, а также Андропов и Семичастный.

Семичастный вернулся на Лубянку. Этот день круто изменил его судьбу, можно сказать, это был самый длинный день в его жизни. Почти три десятилетия спустя пересказывал мне события в мельчайших деталях. Он помнил все.

Войдя в кабинет, он пригласил двух своих заместителей и стал им рассказывать, что произошло на политбюро. Всего у него было четыре заместителя. Но один лежал в больнице, другой уехал в Ленинград выступать на партийном активе. Должен был ехать Семи­частный. Но в ЦК его неожиданно попросили воздержаться от поезд­ки...

Через полтора часа после заседания политбюро в кабинет председателя заглянул порученец из приемной:

— Товарищ генерал, в здании члены политбюро!

— Сколько их там?

— Много!

— Где они сейчас?

- Вошли через ваш подъезд. С площади Дзержинского в старое здание КГБ заходили только председатель и его заместители.

— Приглашай их сюда, в кабинет, — распорядился Семичаст­ный.

Появились Кириленко, Пельше, Мазуров, Андропов.

— О, так вы тут чаек пьете! — вроде как с улыбкой произнес Кириленко. — Можно к вам присоединиться?

— Пожалуйста, располагайтесь, — предложил Семичастный — Можно и другое гостям предложить, если пожелаете. Это ведь комитет госбезопасности,..

От крепких напитков члены политбюро отказались. Семичастный поинтересовался у Кириленко:

— Что случилось?

— Вот, дела пришли принимать. Вы же были на политбюро, нее слышали.

Испугались, понял Семичастный.

Вы что, думаете, я ночью заговор учиню? До утра подождать не можете? У меня же здесь второй дом — и документы, и книги, и костюмы, и рубашки, и галстуки... Я утром прихожу в одном, днем в погонах, вечером — на прием — опять переодеваюсь. Мне же все это собрать надо и отвести домой. Вы ведь меня не предупредили за не­делю.

Эта речь их не смутила. У них уже весь сценарий был риспи­сан. Кириленко попросил собрать коллегию КГБ. На это ушло часа два. Был уже вечер, начальники управлений по дачам разъехались.

Семичастный сказал Кириленко:

— Что же у вас за подход к кадрам такой? Неужели не могли со мной посоветоваться о моей будущей работе? Неужели я не заслу­жил того, чтобы меня спросили, подходит мне работа или не подхо­дит? Я вот приду домой, там два комсомольца — сын и дочь. Мне же им что-то надо объяснить.

Андропов вдруг подал голос;

— А я что своим объясню? Семичастный его обрезал:

— Юрий Владимирович, зачем вы это говорите? Ваши поймут, что вас выдвинули на значительно более важный пост. Что, ваши дети не разберутся, куда вас выдвинули? А вот я своим объяснить не смо­гу...

Эта перепалка продолжалась, пока съезжались члены коллегии. Начальник секретариата председателя докладывал, кто уже здесь, а кого нет. Решили пригласить — помимо членов коллегии — начальников отдельных управлений и отделов, непосредственно подчиненных руко­водству комитета.

Андропов заметил:

— Надо, чтобы Цинев обязательно был.

Георгий Карпович Цинев, начальник третьего управления (во­енная контрразведка), не был членом коллегии КГБ, зато он принад­лежал к кругу личных друзей генерального секретаря — днепропет­ровские кадры. Они с Брежневым работали вместе еще до войны. Семи­частный решил, что Цинев был нужен на заседании, чтобы в случае чего слово нужное сказать, поддержать назначение Андропова.

— Цинев в госпитале, — объяснил Семичастный. — Ему операцию сделали.

— Нет-нет, не сделали, — поправил его Андропов.

— Юрий Владимирович, если вы приехали с готовым списком, кто должен прощаться со мной, тогда вы и командуйте!

Андропов замялся.

Начальник секретариата по громкой связи доложил, что Цинева нет. Арвид Пельше, которого срочно отозвали из Праги — он был там в составе делегации, устало предложил:

— Давайте без Цинева!

Упрямый Семичастный проявил характер:

— Нет, раз есть указание провести коллегию с участием то­варища Цинева, то надо обязательно так и сделать.

Минут через десять доставили и Цинева.

Председательствовал на коллегии Кириленко. Пельше как ста­рейшине было поручено доложить решение политбюро.

— Владимир Ефимович давно работает, — скучным голосом ска­зал Пельше, — политбюро решило перевести его на другую работу. А вместе него рекомендуется Юрий Владимирович Андропов. Вот он здесь присутствует, просим любить и жаловать.

Кириленко попросил членов коллегии оказать всяческую под­держку Юрию Владимировичу, чтобы он мог быстрее освоиться в новом для него деле. Затем он предложил Андропову занять председательское место. Юрий Владимирович был краток, он призвал всех к дружной работе и обещал в ближайшее время познакомиться с каждым из руководителей.

После этого члены коллегии разошлись.

Кириленко сказал Семичастному:

— Пиши шифровку всем резидентам нашей разведки. Семичаст­ный возразил:

— А чего я буду о своих похоронах оповещать? Пусть новый председатель пишет.

— Он еше не знает, как это делать.

— Все он знает! А потом, есть секретариат, помощники. Зачем самому сидеть, рисовать? Дайте команду. Шифровки надо отправить не только резидентам, но и начальникам управлений областей. Такой-то сдал, такой-то принял. — Туг Семичастный спохватился: — А чего вы шум подняли, когда еще нет указа президиума Верховного Совета? Меня указом назначали, указом и снять должны, и Андропову указ ну­жен.

Семичастного успокоили:

— Указ сейчас будет.

А откуда он может взяться, если все члены президиума Вер­ховного Совета разъехались по республикам? Тем не менее буквально через двадцать минут появился порученец КЗ секретариата: приехал фельдъегерь.

— Пусть заходит, — разрешил Семичастный. Принесли пакет с указом.

Андропов у Семичастного ничего не спрашивал, попросил ключи — и все. Кириленко хотел сразу после коллегии Семичастного выпро­водить: можешь уезжать.

Владимир Ефимович возмутился:

— Позвольте, мне еще надо с бумагами и с вещами разобрать­ся.

Семичастный уехал с Лубянки часа в четыре утра, когда от­правил домой коробки с книгами, ненужные бумаги сжег, нужные отдал в секретариат. Потом Кириленко влетело за то, что он так снисходи­тельно отнесся к бывшему председателю КГБ; оставил Семичастного в здании КГБ одного и не изъял бумаги из его сейфа.

— Они, верно, ожидали, что там план переворота лежит, — говорил мне Семичастный.

Па следующий день Андропов уже во власти новых забот заехал в ЦК попрощаться с коллективом отдела. Он смеясь, вспоминал Геор­гий Арбатов, рассказал, как после политбюро его повезли в дом на Лубянке, который он раньше старался «обходить за три квартала», как он потом остался и кабинете один и, думая о том, что в прошлом происходило в этих стенах, поеживался, чувствуя себя с непривыч довольно неуютно».

Но он быстро освоился в этих стенах.

Андропов провел на Лубянке пятнадцать лет — до 1982 года, поставив абсолютный рекорд среди хозяев Лубянки. И ушел из комите­та на повышение. До него это удалось только Берии и Шелепину.

Через месяц после назначения, 20 июня 1967 года, Андропова на пленуме ЦК избрали кандидатом в члены политбюро. После Лаврен­тия Павловича Берии и Семена Денисовича Игнатьева он стал первым главой госбезопасности удостоенным высокого партийного звания. Это был подарок Брежнева, компенсация за назначение, которого Андропов не хотел, и одновременно аванс на будущее.

— Мы делаем это, — объяснил Леонид Ильич на пленуме, — для повышения роли такого политического органа, каким является комитет государственной безопасности.

Избрание в состав высшего партийного руководст обеспечило Андропову возможность постоянно присутствовать на заседаниях по­литбюро, чего был лишен Семичастный.

«Опубликовано сообщение о назначении т. Андропова Ю.В. председателем Комитета госбезопасности, — записал в дневнике заме­ститель министра иностранных дел Семенов. — Это очень важное реше­ние оживленно комментируется в политических кругах. Можно сказать, что после, пожалуй, Менжинского партия не назначала на этот пост более достойного человека.

Ю.В. — партийный до кончиков ногтей, живой, думающий, энер­гичный, хотя и, к сожалению, больной, — явная противоположность его предшественнику, по существу не вышедшему далеко за пределы комсомольского работника.

Конечно, жаль, что отдел ЦК лишился такого руководителя; у нас с ним были очень хорошие отношения, и все вопросы решались легко и быстро. Влияла и личная склонность его к теории, что тоже важно для такого дела ...»

22 января 1969 года в Москве встречали космонавтов, совер­шивших полеты на кораблях «Союз-4» и «Союз-5». Когда кавалькада машин с космонавтами и Брежневым направлялась в Кремль, из толпы раздались выстрелы.

Прямая трансляция по радио и телевидению церемонии встречи космонавтов прервалась. Зрители терялись в догадках: что же произошло?

Огонь открыл стоявший у Боровицких ворот армейский младший лейтенант Виктор Иванович Ильин. Он окончил Ленинградский топогра­фический техникум. Весной 1968 года его призвали на военную служ­бу. Он приехал в Москву накануне, украл у своего родственника ми­лицейскую форму, переоделся, и на него никто не обратил внимания. Ильин был вооружен двумя пистолетами Макарова, похищенными из сей­фа, где хранилось табельное оружие офицеров штаба войсковой части, в которой он служил.

Он знал, что в этот день в Кремль привезут космонавтов только что закончивших полет, и обязательно приедет Брежнев. Когда кортеж стал въезжать в Кремль через Боровицкие ворота, Ильин про­пустил первую «чайку», считая, что в ней космонавты, и открыл огонь сразу из двух пистолетов по второй, уверенный, что в ней должен быть Брежнев.

Он выпустил шестнадцать пуль. Пуленепробиваемое стекло не выдержало. Но никто из пассажиров «чайки», которые бросились под сиденье, практически не пострадал. Более того, в машине, которую Ильин выбрал мишенью, Брежнева вообще не было, там сидели космо­навты. Ильин смертельно ранил водителя старшего сержанта Илью Ефи­мовича Жаркова, который скончался на следующий день. Жарков был водителем советского представительства при ООН. Он возил Хрущева, когда Никита Сергеевич приезжал в Нью-Йорк в 1960 году на сессию Генеральной Ассамблеи ООН. Водитель понравился, и начальник девя­того управления КГБ генерал Захаров забрал Жаркова в гараж особого назначения.

Сотрудники госбезопасности схватили Ильина, когда он уже отстрелялся.

В милиции знали, что по городу бродит сбежавший из воинской части офицер с двумя пистолетами. Но то, что этот офицер задумал террористический акт против генерального секретаря, никому просто не приходило в голову. Поэтому никто и не предупредил Брежнева, что ему следует держаться подальше от головы колонны. Когда млад­ший лейтенант Ильин стал стрелять, разгневанный Брежнев сказал на­чальнику своей охраны:

— Что это за безобразие! Устроили в Кремле стрельбу.

А его охранники еще просто не поняли, что произошло...

Когда Ильина арестовали, то первый допрос проводил сам Ан­дропов. Ильин объяснил, что Брежнев довел страну до бедственного положения; он надеялся, что вместо Брежнева государство возглавит Суслов...

Андропов отправил в Ленинград комиссию выяснять, как это могло получиться, что офицер округа свободно раздобыл оружие и от­правился в столицу убивать генерального секретаря ЦК КПСС. Комис­сию возглавлял начальник седьмого управления КГБ СССР генерал-лей­тенант Виктор Алидин. Каждый день он докладывал в Москву о ходе расследования.

Отвечать должен был в первую очередь начальник особого отдела Ленинградского военного округа генерал Даниил Павлович Но­сырев. Но его прикрыл всесильный генерал Цинев, Командиров части, где служил Ильин, сняли с должности. Оперативный работник особого отдела, отвечавший за эту часть, пострадал меньше всех. Ему дали выговор по партийной линии. По уголовному делу к ответственности привлекли двоих офицеров, сослуживцев Ильина. Обвинили их в том, что они были «свидетелями неоднократных террористических высказы­ваний Ильина, но не придали им никакого значения и не сообщили ни командованию, ни в органы госбезопасности». Словом, наказали их за недоносительство.

Ильина не стали сажать. Врачи диагностировали у него хрони­ческое душевное заболевание в форме шизофрении, хотя непонятно, как шизофреник мог стать в армии офицером. Восемнадцать лет его держали в психиатрической лечебнице закрытого типа в Казани, еще два года в Ленинграде, Через двадцать лет принудительного лечения, в 1990 году, его выписали.

Надо отдать должное Брежневу, его психика после покушения не изменилась. Он не стал ни пугливым, ни излишне подозрительным. Этим он отличался от Андропова, который, увидев в Будапеште в 1956 году, как вешают сотрудников госбезопасности, испугался на всю жизнь. Его бывший сотрудник по отделу ЦК Федор Бурлацкий как-то пстрстил Андропова. Тот неожиданно сказал:

— А ты знаешь, что я переживаю каждый раз, когда Леонид Ильич проезжает по улицам Москвы?

После этой истории личный штат охраны членов политбюро уве­личили. Личная безопасность Леонида Ильичи стала предметом особой заботы Андропова. Вот как его охраняли.

В апреле 1978 года Брежнев находился в Чите. Местные чеки­сты описали систему охраны генерального секретаря (см.: Соловьев А. Тревожные будни забайкальской контрразведки). Леонид Ильич ехал на поезде. Ночью спецпоезд пошел по территории области. Читинские чекисты соединились с начальником охраны Брежнева, который ехал вместе с ним.

В правительственном поезде один из вагонов выделялся под центр радиосвязи. Антенну вмонтировали в крышу вагона, так что внешне он ничем не выделялся. Если поезд уходил далеко в глубь страны, в воздух поднимали самолет-ретранслятор (см. воспоминания генерал-лейтенанта Н.А. Брусницына), обеспечивавший закрытую ВЧ-связь. Самолет переадресовывал сигнал с пункта правительственной связи на узел связи спецпоезда.

Впереди спецпоезда, который тянули два локомотива, мюл теп­ловоз. Помимо обычной железнодорожной бригады в рейс отправляли машинистов-инструкторов. Вместе с ними в кабине были офицеры госбезопасности, которые когда-то раньше сами работали на теплово­зах.

Когда поезд подошел к станции, на соседний путь поставили состав с пустыми вагонами, чтобы прикрыть спецпоезд. Железнодорож­ные пути и шттформы очистили, пассажирам не разрешили выходить из зала ожидания, за ними присматривали милиционеры и сотрудники госбезопасности. Пассажирские поезда, которые должны были просле­довать через Читу, без объяснения причины остановили.

К спецпоезду подогнали автоколонну: впереди две машины гос­автоинспекции, машина сопровождения (с сотрудниками управления госбезопасности), «чайка» Брежнева, за ней — машина прикрытия, ав­томобиль с врачами. Замыкали колонну еще одна машина с охраной и автомобиль ГАИ...

Андропов стал верным соратником Брежнева, никогда не позво­лял себе усомниться в том, что именно Леонид Ильич должен руково­дить партией и государством. Бывший член политбюро ЦК КПСС Вадим Андреевич Медведев пишет, что Андропов верой и правдой служил Брежневу, отбивая малейшие попытки, в частности со стороны Косыги­на, высказывать самостоятельные суждения.

После Хрущева власть вроде бы поделили на троих: Брежнев возглавил партию, Косыгин — правительство, Подгорный — Верховный Совет. Но все трое друг друга не выносили. Брежнев оказался силь­нее соперников. Он расстался с Подгорным. Правда, убрать Косыгина, у которого был большой авторитет в стране, он долго не решался, но и его в конце концов заменил своим днепропетровским товарищем Ни­колаем Александровичем Тихоновым.

Брежнев постепенно устранил всех, кто казался ему недоста­точно лояльным и, возможно, претендующим на первую роль. Он изба­вился от первого секретаря ЦК компартии Украины Петра Ефимовича Шелеста, от главы правительства РСФСР Геннадия Ивановича Воронова и от первого заместителя председателя Совета министров Дмитрия Степановича Полянского. Во всех дискуссиях Андропов выступал все­гда на стороне генерального секретаря и следил за тем, чтобы дру­гие тоже были лояльны Брежневу.

Виктор Васильевич Гришин, в те годы член политбюро и первый секретарь Московского обкома, вспоминал: «Ко всем и ко всему Ан­дропов относился недоверчиво, подозрительно. Сугубо отрицательное отношение у него было к тем, к кому не питал симпатий Брежнев...»

При этом Юрий Владимирович с удовольствием топтал тех, перед кем еще недавно трепетал. 25 декабря 1970 года он обратился в ЦК с запиской:

«В последнее время в адрес Хрущева Н.С, направляется большое количество различной корреспонденции от частных лиц из капиталистических стран.

Большая часть корреспонденции представляет собой открытки с поздравлениями с Новым годом и Рождеством. В отдельных из них при­водятся изречения религиозного характера, сравнения Хрущева Н.С. с библейскими «героями». Авторы писем обращаются к Хрущеву Н.С. как «к борцу за мир и противнику антисемитизма», выражают сочувствие в связи с его болезнью...

Учитывая, что подобная корреспонденция носит тенденциозный характер и может инспирироваться зарубежными подрывными центрами, полагали бы целесообразным шраничить ее поступление на адрес Хру­щева Н.С.». В этой записке есть что-то мелочное и гнусное. Андро­пов прекрасно понимал, что «враждебной акцией» здесь и не пахнет. Люди со всего света писали Хрущеву, подчиняясь чисто человеческим эмоциям, искренне желая сказать доброе слово пожилому человеку, отправленному на пенсию. Но Андропов не упустил случая сделать что-то неприятное бывшему вождю. А ведь когда-то Андропов в разго­воре один на один, когда никто не тянул его за язык, восхищенно сказал одному из своих коллег о Хрущеве:

— Вот это — настоящий коммунист с большой буквы!

Виктор Гришин писал об Андропове:

«Держал он себя скромно, был внимателен к товарищам, хотя несколько замкнут... Иногда проявлял излишнюю осторожность. Так, на работу и с работы он ездил каждый раз по разным маршрутам, ме­нял машины...

Он не был лишен высокомерия, некоторого зазнайства, Излиш­ней самоуверенности и даже надменности...

Был очень близок к Л.И. Брежневу. Вхож к нему в любое время и на работе, и на даче. Все вопросы, предложения докладывал ему лично. Лишь некоторые из них потом шли на политбюро ЦК КПСС...»

Почти каждый день Андропов появлялся в кабинете Брежнева с толстой папкой. Официальные бумаги поступали в ЦК через общий отдел. Но самые важные материалы Андропов докладывал генеральному секретарю без свидетелей.

Все высшие чиновники исходили из того, что их кабинеты и телефонные разговоры прослушивают, и были очень осторожны, в каби­нетах опасных разговоров не вели. Самым опасным было дурно отзы­ваться о генеральном. Это практически всегда приводило к увольне­нию.

В санатории «Барвиха» был построен корпус для членов полит­бюро. Его обслуга обязана была докладывать сотруднику КГБ, который работал в санатории, абсолютно все, что им удавалось услышать и увидеть: как вел себя член политбюро на отдыхе, с кем встречался, что и кому говорил.,.

Генерал-лейтенант Юрий Васильевич Сторожев девять лет, с 1973 по 1982 год, возглавлял девятое управление КГБ. Он рассказы­вал в интервью «Комсомольской правде»:

— Мне лично страшно не нравилось, что Шеварднадзе с Горба­чевым устанавливали, скажем так, неформальные дружеские отношения. Но я не вмешивался, зная, что при всех их встречах присутствовал председатель КГБ Грузии Инаури. Он должен был обо всем докладывать Андропову. Я посчитал, что не мое это дело. Оказалось, зря...

Слова генерала Сторожева подтверждают, что, по существу, личная охрана членов политбюро присматривала за ними. А начальник девятого управления информировал председателя КГБ о поведении ру­ководителей партии и страны.

Виктор Гришин:

«Думаю, что в КГБ вели досье на каждого из нас, членов и кандидатов в члены политбюро ЦК, других руководящих работников в центре и на местах. Можно предположить, что с этим было связано одно высказывание в кругу членов политбюро Брежнева:

— На каждого из вас у меня есть материалы.

Прослушивались не только телефоны. С помощью техники КГБ знал все, что говорилось на квартирах и дачах членов руководства партии и правительства. Как-то в личном разговоре Андропов сказал:

— У меня на прослушивании телефонных и просто разговоров сидят молодые девчата. Им очень трудно иногда слушать то, о чем говорят и что делается в домах людей. Ведь прослушивание ведется круглосуточно...»

Когда Андропов разобрался в сложном хозяйстве КГБ, то из оперативно-технического управления вывел 2-й отдел, занимавшийся прослушиванием телефонов и помещений. Его преобразовали в самостоя­тельный 12-Й отдел КГБ. Он подчинялся непосредственно председателю. Это лишний раз подчеркивало важность 12-го отдела, поскольку напрямую на Андропова выходила только разведка, девятое управление (охрана высшего руководства страны), инспекция и секре­тариат.

Начальником оперативно-технического управления был ставлен­ник Семичастного Отар Гоциридзе, бывший «комсомолец». А во главе 12-го отдела Андропов поставил своего секретаря Юрия Сергеевича Плеханова, Контролеры 12-го отдела, в основном женщины, владели стенографией и машинописью, их учили распознавать голоса прослуши­ваемых лиц.

Сотрудники КГБ утверждали, что им запрещено прослушивать телефоны и записывать разговоры сотрудников партийного аппарата. Но эти ограничения можно было легко обойти, когда, например, под­слушивались телефоны тех, с кем беседовал сотрудник парторганов. Валентин Фалин вспоминает, как одного посла Андропов сделал невы­ездным, потому что тот в какой-то компании сказал, что «умный че­ловек на Западе не пропадет». Андропову показали запись разговора, и он тут же принял решение не выпускать дипломата за границу.

Самому Фалину, когда он стал первым заместителем заведующе­го отделом внешнеполитической пропаганды ЦК, позвонил Андропов и потребовал убрать из аппарата консультанта отдела Португалова, по­тому что КГБ записал его «сомнительный» разговор с немецким собе­седником.

— Я познакомился с записью, — уверенно сказал Андропов, — не наш он человек.

Николай Сергеевич Португалов — один из лучших знатоков не­мецкого языка — воспринимался как утонченный интеллектуал. Мало кто знал, что он на самом деле был кадровым сотрудником первого главного управления (внешняя разведка) КГБ. Это выяснилось, когда сам Португалов, уже много позже, выпустил в Германии мемуарную книгу. Николай Сергеевич работал в Бонне под прикрытием корреспондента Агентства печати «Новости» и «Литературной газеты», когда Фалин был послом.

Валентин Михайлович ценил Португалова и, перейдя на работу в аппарат ЦК, взял его к себе. Поэтому Португалов перестал быть подчиненным Андропова. Если бы Португалов уходил в любое иное учреждение, его бы просто перевели в состав действующего резерва. Но по существовавшему тогда порядку в партийном аппарате сотрудни­ки КГБ работать не могли. Так что пришлось Португалову ради службы в ЦК покинуть комитет госбезопасности. Фалин отстоял Португалова, сказал Андропову, что ручается за своего сотрудника. Фалин чув­ствовал себя уверенно — ему симпатизировал Брежнев.

Смертельно опасно было высказываться о генеральном секрета­ре. Такие записи приносили Андропову, он сам их прослушивал и при­нимал решение. Знаю человека, который без объяснения причин при Брежневе был снят с высокой должности. Его вызвал заведующий отде­лом ЦК и сказал:

— Вам нужно перейти на менее видную работу.

— Почему? — задал тот резонный вопрос. — В чем я виноват? Какие ко мне претензии?

Ответа не последовало. Заведующего отделом ЦК ни во что не посвятили, и он отвечал довольно глупо:

— Вы должны сами вспомнить, в чем вы провинились перед партией.

Человек не просто снят с должности — ему вообще запретили заниматься любимым делом. Для него это был страшный удар. Он за­подозрил, что это дело рук КГБ. Написал Андропову, которого знал, с просьбой объяснить: в чем причина?

Его пригласил начальник главного управления контрразведки, заместитель председателя КГБ, пожал руку, был необыкновенно любе­зен и торжественно произнес:

— Юрий Владимирович просил меня передать вам, что у Коми­тета государственной безопасности не было, нет и, надеемся, не бу­дет к вам никаких претензий.

А после смерти Андропова помощник Черненко, занимавшийся этим делом, обнаружил, что виновником был КГБ, что приказ снять с должности отдал лично Юрий Владимирович. Чекисты записали его раз­говор, в котором этот человек с болью говорил, что ввод войск в Афганистан — преступление, что Брежнев в маразме и за страну стыд­но. Андропов лично прослушал запись разговора, после чего позвонил отраслевому секретарю ЦК и дал указание убрать смельчака с работы. А потом разыграл целый спектакль, демонстрируя свою непри­частность...

Андропов хотел знать все обо всех.

Первый заместитель министра иностранных дел Георгий Марко­вич Корниенко однажды приехал к председателю КГБ. Среди прочего он рассказал Андропову о том, что в Иране опубликованы документы из захваченного студентами американского посольства в Тегеране. Там были и присланные из центрального аппарата ЦРУ биографические справки о наиболее видных советских чиновниках.

Георгий Корниенко обнаружил справку и о себе. Со смехом за­метил, что ЦРУ неважно работает — не знает, что он в юности служил в органах госбезопасности и имеет звание капитана.

«И вдруг я кожей почувствовал, что сказанное мною очень расстроило Андропова, — писал Корниенко, — оказалось, что он тоже не знал этой «детали» моей биографии. Сущий пустяк, но я понял, что ему был неприятен сам факт, что он, самый информированный че­ловек в государстве, не знал чего-то о человеке, с которым имел дело в течение многих лет».

Председатель КГБ сердито выругался в адрес своих подчинен­ных:

— А мои говнюки не удосужились сказать мне об этом.