ДОЛГАЯ СМЕРТЬ

ДОЛГАЯ СМЕРТЬ

На даче в Крыму Андропов принимал своего последнего ино­странного визитера — это был вождь Южного Йемена Али Насер Мухам­мед. После беседы пошли обедать.

Когда обед закончился, вспоминает заместитель заведующего международным отделом Карен Брутенц, «Юрий Владимирович поднялся и пошел к двери, чтобы попрощаться с гостями. Но, едва протянув руку Мухаммеду, резко побледнел — лицо приобрело медовый оттенок — и пошатнулся. Наверное, Андропов бы упал, если бы сто не поддержал и не усадил на стул один из охранников. Другой принялся поглаживать его по голове. Все это продолжалось не более минуты, потом Юрий Владимирович встал и как ни в чем не бывало попрощался с гостями...»

В какой-то момент, отдыхая, Андропов почувствовал себя луч­ше и перебрался в горы, в правительственную резиденцию «Дубрава-1», где отдыхали и охотились Хрущев и Брежнев. Андропову там понравилось, он дышал свежим воздухом. Звонил в Москву и говорил веселым, бодрым голосом. Но именно там он простудился.

— В один из дней Юрий Владимирович захотел прогуляться в заповеднике, — вспоминал тогдашний начальник девятого отдела управления КГБ по Крымской области Лев Толстой (см.: Комсомольская правда. 2001. 14 сентября). — Он любил лес и горные речки. Но так как Андропов уже сильно болел, а на дворе стоял сентябрь и в горах похолодало, мне дали задание оборудовать места его остановок во время прогулок. Лесники и сотрудники КГБ за несколько дней сделали и установили на двух полянах деревянные лавки и покрыли их пледа­ми. Да и места подобрали такие, где не было сильных сквозняков, тени и влажности. Андропов в армейской накидке и с пледом провел на полянах и в резиденции несколько часов. При этом был очень за­думчив. Накрыли скромный обед. Юрий Владимирович произнес тост за хорошую прогулку, мы выпили по бокалу шампанского. Причем сам Ан­дропов не пил. А через неделю мы везли Андропова в реанимационной машине в аэропорт.

А уже после его смерти, жаловался произведенный в генералы Лев Толстой корреспонденту, тогдашний начальник 4-го главного управления Минздрава Чазов, впоследствии министр здравоохранения, заявил, что обострение болезни у покойного генсека случилось имен­но в Крыму, и обвинил во всем нас, сотрудников девятого управле­ния: мол, это мы разрешили Андропову сидеть на голых камнях...

Заместителю председателя КГБ генералу Виктору Федоровичу Грушко в 1990 году полковник Лев Толстой рассказывал эту историю иначе:

— Андропов прошелся немного пешком и присел на скамейку передохнуть. Неожиданно он сказал, что чувствует сильный озноб. Его состояние ухудшалось на глазах. Теплая одежда не помогала.

Юрия Владимировича срочно отправили вниз на госдачу, а от­туда — в аэропорт.

— Трап подали не со стороны здания аэропорта, — вспоминал Толстой, — а со стороны летного поля. Мы под руки завели Андропова в самолет...

В Москве Юрин Владимировича сразу повезли в Центральную клиническую больницу, откуда он уже не выйдет. Тяжкая болезнь ли­шила его организм иммунитета, и даже простуда превратилась в смер­тельную опасность. У него развился абсцесс, который оперировали, но остановить гнойный процесс не удалось. Чазова срочно вызвали из зарубежной командировки. Но он почти сразу понял, что жить Юрию Владимировичу осталось всего несколько месяцев.

17 ноября до начала заседания политбюро Черненко сказал, что состояние Андропова пока без изменений.

«Вспоминаю, что эта информация была воспринята достаточно спокойно, — писал Виталий Воротников. — Ну, заболел человек, с кем не бывает. Не чувствовалось тревоги. Хотя многие знали, каково его здоровье, чем и сколько времени он уже страдает. Мне же все это было неизвестно. Поэтому восприятие общее — поболеет и выздорове­ет... Непонятно, чем была вызвана такая уверенность. О том, что Андропов находится в Центральной клинической больнице, я узнал лишь сегодня».

Его жена, Татьяна Филипповна, тоже болела. Он просил каждый день его соединять по телефону с женой, даже писал ей стихи.

На ноябрь 1983 года был назначен пленум ЦК, Андропов до по­следней минуты надеялся, что врачи поставят его на ноги и он суме­ет выступить. Пленум постоянно откладывали на более поздний срок. Он пытался работать, вызывал к себе в больницу помощников, руково­дителей аппарата ЦК и правительства. Но силы уходили, он становил­ся немногословным и замкнутым.

Он и прежде был склонен верить слухам и сплетням, теперь его мнительность усилилась. Он вдруг позвонил своему выдвиженцу секретарю ЦК Николаю Рыжкову:

— Так вы на политбюро приняли решение о замене генерально­го секретаря?

Рыжков, боготворивший Андропова, изумился:

— Да что вы, Юрий Владимирович, об этом и речи не было!

Но Андропов не успокоился и спросил, какое материальное обеспечение ему определят, если отправят на пенсию. Николай Ивано­вич просто не знал, что ответить.

Вероятно, пишет академик Чазов, тяжело больному Андропову закралась в голову мысль, что соратники уже списали его со счетов, и он решил проверить их преданность.

Но никто в партийном руководстве и помыслить себе не мог от­править генерального секретаря на пенсию — он оставался неприкос­новенной персоной, хотя, учитывая его состояние, это было бы самым естественным шагом.

В середине ноября Андропов, впавший в депрессию, ощутивший безнадежность своего состояния, предупредил Чазова:

— Я прошу вас о моем тяжелом состоянии, о прогнозе разви­тия болезни никого не информировать, в том числе и Горбачева. Если у вас возникнет необходимость посоветоваться, обращайтесь только к Дмитрию Федоровичу.

Во второй половине ноября Чазов пришел к министру обороны Устинову. Выяснилось, что Дмитрий Федорович даже не подозревал, насколько плох его друг Юрий Владимирович. Чазов почти два часа вводил министра в курс дела. На следующий день Устинов сам позво­нил Чазову и попросил его зайти еще раз.

— Знаешь, Евгений, — сказал министр обороны, — ситуация во всех отношениях очень сложная. Давай пригласим Чебрикова. Он очень близкий Юрию Владимировичу человек, и вместе посоветуемся, что де­лать. К тому же он располагает большой информацией о положении в ЦК и в стране.

Устинов не хотел в одиночку нести тяжкий груз ответственно­сти. Получалось, что он один обладал важнейшей информацией и скрыл ее от остальных членов политбюро. Через полчаса председатель КГБ уже был на улице Фрунзе. Выслушав Чазова осторожный Виктор Ми­хайлович предложил рассказать обо всем Черненко. За этим читалась простая мысль: если Андропов безнадежен, следующим руководителем станет Черненко, и от него ничего не надо скрывать.

— Ты только предупреди Константина Устиновича, — сказал Чазову министр обороны, — что информация конфиденциальная и что Юрий Владимирович просил ни с кем не обсуждать тяжесть его болез­ни...

Но чего стоили эти слова, если они уже не прислушались к просьбе умирающего Андропова? Разумеется, информация о состоянии генерального секретаря немедленно распространилась, и высокопо­ставленные чиновники под разными предлогами пытались выведать у Чазова реальное положение дел.

4 декабря Горбачев поделился с Воротниковым грустными впе­чатлениями от встречи с Андроповым:

— Состояние его здоровья плохое. Его посещают помощники. Иногда Черненко. Юрий Владимирович недостаточно точно информиро­ван, переживает за дела. Ты бы позвонил ему.

Воротников немедленно попросил соединить его с палатой ге­нерального секретаря, доложил о ходе дел в республике, сочувствен­но спросил, как Юрий Владимирович себя чувствует.

— Хорошо, что позвонил, — сказал Андропов. — Спасибо. Я здесь залежался, невольно оторван от дел, хотя это сейчас недопу­стимо. Но что поделаешь... Удовлетворен твоей информацией. Желаю, дорогой Виталий Иванович, успехов. Спасибо тебе сердечное. Привет товарищам.

Через день Горбачев вновь доверительно поделился с Воротни­ковым впечатлениями от беседы с Андроповым в ЦКБ:

— Состояние его не улучшается. Выглядит очень плохо. Исху­дал. Ослаб. Юрий Владимирович предложил провести изменения в со­ставе политбюро, в том числе перевести тебя в члены политбюро.

Воротников пометил в дневнике: «Горбачев якобы поддержал предложение», Виталий Иванович напрасно сомневался в искренности Горбачева. Более того, Михаил Сергеевич и был инициатором кадровых перемен. Воротников, разумеется, не мог тогда знать, что Горбачев попросил академика Чазова положить его на диспансеризацию в ЦКБ, чтобы оказаться рядом с генеральным секретарем — палаты для членов политбюро находились на четвертом этаже главного здания.

Чазон предупредил Горбачева, что жить Андропову осталось один-два месяца, не больше. Михаил Сергеевич так же откровенно по­делился с Чазовым намерением уговорить Андропова на пленуме ввести в политбюро Воротникова и Соломенцева, кандидатом сделать Чебрико­ва, а секретарем ЦК — Егора Кузьмича Лигачева.

— Это наши люди, — твердо сказал Горбачев, — они будут нас поддерживать в любой ситуации.

Михаил Сергеевич попросил Андропова о встрече, и тот не мог отказать товарищу по несчастью, который лежит, что называется, в соседней палате.

«Осунувшееся, отечное лицо серовато-воскового цвета, — та­ким Юрий Владимирович запомнился Горбачеву. — Глаза поблекли, он почти не поднимал их, да и сидел, видимо, с большим трудом».

Умирающему Андропову было не до кадровых перемен. Но Михаил Сергеевич убедил генсека, что такие дела не откладываются. Потом ему пришлось еще вести беседы с другими членами политбюро.

— Некоторые считают, — сказал Горбачев Виталию Воротнико­ву, — что незачем торопиться, надо подождать и принять решение уже в присутствии Юрия Владимировича.

Но Горбачев дожал коллег, ссылаясь на мнение Андропова. Горбачев больше всех был заинтересован в этих переменах. Он пред­принимал все усилия, чтобы укрепить свои позиции внутри политбюро, торопясь, потому что смерть Андропова приближалась. Михаил Сергее­вич боялся изоляции и подбирал себе союзников в послеандроповском политбюро.

Лигачеву он многозначительно сказал:

— Егор, я настаиваю, чтобы тебя избрали секретарем. Скоро пленум, и я над этим вопросом усиленно работаю.

Лигачев оценил заботу Михаила Сергеевича. Через несколько дней Лигачеву позвонил помощник генсека Павел Лаптев:

— Егор Кузьмич, вам надо побывать у Юрия Владимировича. Он приглашает вас сегодня, в шесть вечера.

Лигачев спросил, куда ехать.

— За вами приедет машина, — объяснил Лаптев, — и вас отве­зут.

Через много лет Егор Кузьмич Лигачев говорил мне:

— Юрий Владимирович — вообще мужественный был человек. За­ходишь к нему в кабинет, видишь его и чувствуешь это страдание. А он о деле говорит, ведет беседу, переговоры, заседания... А тут он пригласил меня к себе в больницу. Я страшно переживал после этой встречи, потому что я его не узнал.

Я зашел в палату, — продолжал Лигачев, — вижу: сидит какой-то человек. Пижама, нательная рубашка, что-то еще такое домашнее. Тут капельница, кровать. Я подумал, что это не Юрий Владимирович, а какой-то другой человек, а к Андропову меня сейчас проводят. А потом почувствовал, что это он. Ну, он это отнес, наверное, просто на счет моего волнения. Он говорит:

— Ну, расскажи, как ты живешь, чем занимаешься, какие проблемы.

А я понимал, что долго докладывать не могу, потому что че­ловек болен. Доложил кратко по работе. Потом еще минут десять—пят­надцать поговорили, чаю попили. Он сказал:

— Егор Кузьмич, решили вас дальше двигать. Я поблагодарил и поехал.

Это было в декабре, а в феврале он ушел из жизни...

16 декабря утром к Андропову в больницу доставили посла Олега Гриневского, руководителя советской делегации на переговорах в Стокгольме о разоружении в Европе.

«В палате, — вспоминал Гриневский, — сидел какой-то сгорб­ленный человек с лохмами седых волос. Сначала я даже не понял, кто это, и только потом дошло — передо мной сам генеральный секретарь ЦК КПСС. Он очень сильно изменился — еще больше похудел, осунулся и как-то сник».

Андропов слушал Гриневского не больше пяти минут. Потом за­говорил сам:

— Впервые после Карибского кризиса Соединенные Штаты и Со­ветский Союз уперлись лбами. Американцы хотят нарушить сложившийся стратегический паритет и создать возможность нанесения первого обезоруживающего удара. А наша экономика в плачевном состоянии, ей нужно придать мощное ускорение, но наши руки связаны афганской войной. Нам не удалось помешать размещению их средних ракет в Европе. Тут нужно честно сказать — мы проиграли.

Андропов замолчал, а потом сказал то, ради чего, вероятно, и вызвал Олега Гриневского в больницу:

— У меня к вам просьба. У вас в делегации работает мой сын Игорь. Он хороший человек, честный и добрый, но вокруг него вьется свора прихлебателей, которые спаивают его и мешают работать. Гони­те их прочь. Создайте дружную команду. Нацельте ее на работу, а не на гуляние по кабакам.

«Андропов, — вспоминал академик Арбатов, — выделялся среди тогдашних руководителей равнодушием к житейским благам, а также тем, что в этом плане держал в «черном теле» семью».

Игорь Юрьевич Андропов после окончания Института междуна­родных отношений работал несколько лет в академическом Институте США и Канады, получал сто двадцать рублей. Когда в разговоре захо­дила речь о нем, Андропов просил Арбатова об одном:

— Загружай его побольше работой.

Однажды недовольно сказал, что сын совсем зарвался — просит поменять ему двухкомнатную квартиру на трехкомнатную, хотя вся-то семья — он, жена и ребенок... Когда Арбатов рассказал, что детям руководителей партии и государства продали по дешевке партию «мер­седесов» и «вольво», Андропов вспыхнул:

— Если в твоих словах содержится намек, знай — у меня для всей семьи есть только «Волга», купленная за наличные восемь лет назад.

Игорь Андропов перешел в Дипломатическую академию, откуда его вытащил Анатолий Гаврилович Ковалев, будущий заместитель мини­стра иностранных дел. Он взял Андропова-младшего с собой в Мадрид, где шли долгие и муторные переговоры по сотрудничеству и безопас­ности в Европе.

«По МИДу легенды ходили о их необыкновенной и неразрывной дружбе, — вспоминал Гриневский, — и жили бок о бок, и работали в одной упряжке, и отдыхали вместе. И насколько легче потом стало Ковалеву пробивать нужные ему решения через головы упершихся ве­домств».

Отец заботился о сыне. В состав делегации, работавшей в Стокгольме, входил представитель КГБ. Им был генерал Борис Семено­вич Иванов из разведки. Гриневский очень скоро понял, что главная задача генерала — безопасность сына генерального секретаря. Ко­мандировка в комфортный Стокгольм была платой за службу Бориса Иванова в Афганистане. Вокруг Игоря Андропова, по словам Гринев­ского, действительно вилась свора псевдодрузей, которые зазывали его то в сауну, то в ресторан, то еще куда-нибудь, где можно было хорошо выпить.

— Знаешь, Олег, — сказал Игорь Андропов Гриневскому, — во­круг людей полно, а я не знаю, почему они со мной дружат. Потому ли, что я хороший парень, или потому, что у меня отец — генераль­ный секретарь ЦК КПСС.

«После смерти отца, — писал Гриневский, — вокруг него не осталось никого. Все — я не преувеличиваю, — кто хотел дружить с ним, отвернулись от него. Даже любимая жена ушла».

Игорь Андропов был тогда женат на известной актрисе Людмиле Чурсиной. Брак оказался недолгим.

Сам Игорь Андропов рассказывал в интервью «Комсомольской правде», как в те декабрьские дни 1983 года встретил Горбачева. Михаил Сергеевич сказал ему:

— Вышли мы с Раисой Максимовной, и нас люди покритиковали, что мы плохо заботимся о здоровье Андропова.

Игорь Андропов подумал: «Высокий класс, учись, Игорь! О, это была сплошная Византия». После смерти отца Игорь Юрьевич Ан­дропов получил хорошее назначение — уехал послом в Грецию. Через пару лет его вернули и сделали послом по особым поручениям в цен­тральном аппарате министерства. Он, как и отец, много и тяжело бо­лел. В 1998 году он ушел на пенсию, писал книгу об отце, но не успел — умер в середине июня 2006 года. Его дети — дочь Татьяна и сын Константин — переселились в Соединенные Штаты.

Дочь Юрия Андропова Ирина была замужем за Михаилом Филиппо­вым, актером Театра имени Маяковского, который женился потом на Наталье Гундаревой. В юности Ирина Андропова мечтала стать ак­трисой, собиралась поступать в ГИТИС. Юрий Владимирович расстроил­ся и сделал все, чтобы она изменила свои планы. Крючков спросил его, почему он так противится желанию дочери. Андропов ответил, что так диктует его чутье.

Главный режиссер Театра на Таганке Юрий Любимов рассказы­вал, что дети Андропова приходили к нему проситься в театр сразу после десятилетки (см.: Аргументы и факты. 2004. № 26):

— Мы, мол, тоже хотим в актеры. Девочка и мальчик. Я им говорю: институт закончите сначала. А они рыдают. Но папа, как по­том оказалось, тоже не хотел, чтобы дети становились актерами.

Андропов, узнав об этом, захотел увидеть Любимова, спросил Юрия Петровича:

— А вы знали, что это были мои дети? Нет? Зачем же тогда час на них потратили?

— Да жалко их было. Пришли, плакали.

— Я вас благодарю. Вы были правы. Сумели сурово, но доступ­но объяснить им, что первым делом надо учиться.

26 декабря 1983 года открылся пленум ЦК, который из-за Ан­дропова откладывали до последнего. Черненко сказал, что Юрий Вла­димирович, к сожалению, не может присутствовать на пленуме, но просил рассмотреть организационные вопросы:

— Предлагается избрать членами политбюро товарищей Солом­снцева и Воротникова, кандидатом в члены политбюро — Чебрикова, секретарем ЦК — Лигачева. Товарищу Капитонову — сосредоточиться на вопросах, связанных с развитием производства товаров народного по­требления, бытовых и других социальных проблемах.

Все кадровые идеи Горбачева были воплощены в жизнь. Много­летняя работа Ивана Васильевича Капитонова по подбору и расстанов­ке высших кадров окончилась. Лигачев перешел в высшую лигу.

Без генерального секретаря пленум был пустой.

Пленуму зачитали письмо Андропова. Ничего нового и интерес­ного в нем не было. Все те же призывы наладить систему управления, укрепить дисциплину и лично отвечать за порученное дело. Зачитан­ные от его имени слова не вдохновляли:

— В общем наметился положительный сдвиг в народном хозяй­стве. Все это подтверждает правильность выработанной линии, реаль­ность и обоснованность поставленной партией задачи по развитию экономики, преодолению имеющихся трудностей.

Те, кто в тс дни ходил в обычные магазины, не могли разде­лить оптимизма авторов андроповской речи. По мнению Чазова, Юрий Владимирович просто подписал текст, подготовленный помощниками, потому что работать уже не мог.

На следующий день новоизбранные руководители звонили Андро­пову в больницу, благодарили.

— Ну что ж, поздравляю, — сказал Андропов усталым, глухим голосом Воротникову. — Спасибо, что позвонил, еще раз поздравляю тебя, всего доброго.

Михаил Сергеевич Соломенцев побывал у Андропова. Он просил разрешения увеличить аппарат комитета партконтроля. Андропов со­гласился, предложил написать записку в ЦК. Из больницы Соломенцев вернулся на Старую площадь, зашел к Черненко и отдал ему записку, предупредив, что генеральный секретарь согласен.

Черненко поинтересовался, как выглядит Андропов.

— Неплохо, — осторожно ответил Соломенцев, — мне кажется, здоровье Андропова идет на поправку.

3 января 1984 года советского посла в Вашингтоне Добрынина пригласил Государственный секретарь Соединенных Штатов Джордж Шульц. Он поинтересовался самочувствием Андропова, объяснив, что ходят различные слухи. Анатолий Федорович уверенно ответил, что, насколько ему известно, генеральный секретарь продолжает занимать­ся государственными и партийными делами.

В начале января у Андропова побывал академик Георгий Арба­тов. Его включили в группу, которая писала генеральному секретарю предвыборную речь — намечались выборы в Верховный Совет.

«В палате, — писал Арбатов, — Юрий Владимирович почему-то сидел в зубоврачебном кресле с подголовником. Выглядел ужасно — я понял: умирающий человек. Говорил он мало, а я из-за ощущения не­ловкости, незнания, куда себя деть, просто чтобы избежать тя­гостного молчания, без конца что-то ему рассказывал.

Когда я уходил, он потянулся ко мне, мы обнялись. Выйдя из палаты, я понял, что он позвал меня, чтобы попрощаться».

О том же думали потом и другие, кто побывал у Юрия Влади­мировича в эти последние недели. 18 января 1984 года у Андропова в последний раз побывал Рыжков. Николай Иванович ездил в Австрию на съезд коммунистов. Вернувшись, поинтересовался у Черненко, кому сдать отчет о поездке. Черненко посоветовал:

— Андропов тобой интересовался. Позвони, ему и расскажешь.

Рыжков соединился с ЦКБ.

— Чем вы сейчас заняты? — спросил Юрий Владимирович. — Приезжайте к пяти, поговорим.

Минут сорок Рыжков докладывал о делах, потом сказал:

— Меня предупредили, чтобы я вас не утомлял. Мне хотелось бы побольше побыть с вами, но не то место.

Андропов поманил его пальцем:

— Наклонитесь.

Юрий Владимирович, не вставая, притянул Рыжкова за шею, по­целовал в щеку и сказал:

— Идите. Все.

Рыжков уверен, что так Андропов с ним попрощался.

20 января 1984 года Андропов позвонил из больницы Виталию Воротникову, поздравил с днем рождения, пожелал плодотворной рабо­ты. Голос генсека показался Воротникову на удивление бодрым. Вита­лий Иванович осторожно поинтересовался у Андропова о самочувствии.

— Настроение хорошее, — ответил Юрий Владимирович, — но пока в больнице. Надеюсь на благополучный исход.

О здоровье он ни с кем не хотел говорить, И все избегали этой темы.

Трудящиеся Москвы выдвинули генерального секретаря ЦК КПСС, председателя президиума Верховного Совета СССР Юрия Владимировича Андропова кандидатом в депутаты Верховного Совета. Работа над предвыборной речью шла полным ходом. Но произнести ее будет неко­му. Андропов угасал.

Юрий Владимирович не мог обходиться без аппарата, заменяв­шего почку. Каждый сеанс диализа, очищения крови, продолжался несколько часов; тяжелая, выматывающая процедура. Постепенно у него отказали обе почки. Это вело к тому, что переставали работать печень, легкие. Пришлось прибегнуть к внутривенному питанию.

Охранникам пришлось возиться с ним, как с ребенком. Его но­сили на руках. Видел он только одним глазом. Когда читал книгу или служебную записку, дежурный охранник переворачивал ему страницы.

«Мне было больно смотреть на Андропова, лежащего на специ­альном безпролежневом матрасе, малоподвижного, с потухшим взглядом и бледно-желтым цветом лица больного, у которого не работают поч­ки, — пишет академик Чазов. — Он все меньше и меньше реагировал на окружающее, часто бывал в забытьи».

8 последние дни к нему приехал Черненко.

«Это была страшная картина, — вспоминал Чазов. — Около большой специальной кровати, на которой лежал изможденный, со спу­танным сознанием Андропов, стоял бледный, задыхающийся, растерян­ный Константин Устинович, пораженный видом и состоянием своего друга и противника в борьбе за власть».

«Андропов умирал долго, — рассказывал Александр Коржаков, служивший тогда в девятом управлении КГБ, — К постели умирающего пришли Черненко, Чебриков, Плеханов.

Глядя на еще живого, но потерявшего сознание Андропова, Черненко приказал Чебрикову, а тот Иванову, начальнику охраны Юрия Владимировича, выдать ключи от передающегося «по наследству» за­ветного сейфа с «партийными тайнами».

После смерти Андропова нас, охрану, по традиции со ста­линских времен «заморозили» на две недели: не выдавали оружия — как бы чего не вышло...»

Михаил Сергеевич Горбачев, по словам его помощника Валерия Болдина, ходил пасмурный, «чувствовал, что конец Андропова близок, понимал, что приход всякого нового лидера может стать крахом всех его надежд и планов».

Из Стокгольма привезли в Москву Игоря Андропова. Он застал отца уже без сознания. Врачи ни на что не надеялись.

9 февраля 1984 года, в четверг, в одиннадцать утра нача­лось заседание политбюро. До начала в ореховой комнате Константин Устинович Черненко сказал членам политбюро, что состояние Андропо­ва резко ухудшилось:

— Врачи делают все возможное. Но положение критическое.

Без десяти пять вечера Андропов умер.

Через час с небольшим, ровно в шесть вечера, всех членов политбюро вновь собрали в Кремле, Константин Устинович сообщил, что все кончено. Как положено, образовали комиссию по организации похорон.

10 февраля 1984 года утвердили текст телеграммы первым се­кретарям ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов пар­тии:

«Политбюро ЦК КПСС с глубоким прискорбием сообщает Вам, что 9 февраля 1984 г. после тяжелой болезни скончался Юрий Владимиро­вич Андропов.

Сообщая Вам об этом, мы просим товарищей на местах принять все необходимые меры для четкой организации работы всех учрежде­ний, заводов, фабрик, совхозов, колхозов, к повышению трудовой дисциплины всех трудящихся.

В дни траура на предприятиях, учреждениях провести митинги. Разъяснить, что Центральный Комитет партии проводил и будет прово­дить ленинскую внутреннюю и внешнюю политику, которую до последне­го часа жизни проводил Юрий Владимирович Андропов».

На политбюро утвердили и текст обращения к партии и народу, который передали по телевидению и радио и на следующий день опуб­ликовали в газетах.

Заседание политбюро началось в полдень. Аксакалы заседали в Кремле.

— Нам надо решить два вопроса, — с трудом выговорил Чер­ненко, — о генеральном секретаре ЦК и о созыве пленума.

Глава правительства Николай Александрович Тихонов сразу же предложил кандидатуру Черненко. Остальные поддержали.

— На заседание политбюро помощников не позвали, — расска­зывал мне Виктор Прибытков. — Мы переживали, курили с ребятами в коридоре. Никто ничего не знал. Часа в три звонок Константина Устиновича: зайди. Захожу, он сидит один, пиджак снял, галстук ослабил, взгляд какой-то отрешенный. Потом: давай там, скажи ребя­там, Вадиму Печеневу, напишите для меня текст, болванку для плену­ма. Сделал паузу и добавил — как для генерального секретаря. Я по­нял, что вопрос решен.

Была ли у Михаила Сергеевича Горбачева возможность стать преемником Андропова?

Помощник Андропова Аркадий Иванович Вольский много позже рассказал историю (см.: Московский комсомолец 2002 19 ноября), по­казавшуюся сенсационной: Во время пребывания Андропова в больнице каждый помощник навешал его там в строго определенный день. Моим днем была суббота. Незадолго до пленума ЦК, я приехал к нему с проектом доклада. Андропов прочитал его и сказал: “Приезжайте ко мне через два дня”. Когда я вновь приехал, то увидел в тексте доклада приписку: “ Я считаю, что заседание ЦК должен вести Горба­чев”, и роспись на полях Андропов. Прихожу, как член ЦК на пленум Черненко зачитывает доклад. Этой поправки нет! Едва я возвращаюсь на работу, как сразу звонит Андропов. Я столько выслушал незаслу­женного в свой адрес: «Кто это сделал? Немедленно найти! » Сразу после этого ко мне заходит секретарь ЦК по экономике Николай Рыж­ков: «Он тебе тоже звонил? На меня так наорал!» До сих пор не знаю, кто выкинул эту поправку. Скорее всего, Черненко...

Рассказ Аркадия Вольского вызвал большой интерес у журнали­стов и историков. Обратились к самому Горбачеву.

— Сам я не могу ни подтвердить, ни опровергнуть эту вер­сию, — деликатно ответил Михаил Сергеевич - Никакого разговора со мной со стороны Андропова, Черненко или того же Вольского не было.

Даже если бы Андропов и написал что-то подогни не могло сы­грать сколько-нибудь значимой роли при избрании его преемника. Юрий Владимирович не успел как следует перетряхнуть кадры. Союзни­ки Горбачева не имели того влияния, каким обладал Черненко. Парт­парат живет по своим законам. Даже Ленинское завещание в свое вре­мя оставили без внимания, не то что предсмертную волю Андропова.

С момента последней болезни Андропова именно в руках Константина Устиновича оказались рычаги управления страной. Он за­менил Андропова, он работал с аппаратом. Партийный аппарат ориен­тировался только на второго секретаря. Приход к власти Черненко после смерти Юрия Владимировича был так же предрешен, как и утвер­ждение самого Андропова генсеком после смерти Брежнева.

11 февраля 1984 года Черненко собрал комиссию по организа­ции похорон Андропова. Докладывал первый секретарь Московского горкома Виктор Васильевич Гришин:

— Дом Союзов, где будет проходить прощание с Юрием Влади­мировичем Андроповым, полностью подготовлен. Я утром был там. Всю ночь там работали люди, все подготовили. Гроб с телом покойного будет доставлен туда в 11.35. Примерно к 13.30 все будет законче­но. Определены места сбора членов ЦК. Для составления почетного караула будет использован Круглый зал. Организовано два медпункта и два пункта скорой помощи. Определены места для родных и близких покойного...

Дом Союзов взят под охрану. Прохождение трудящихся будет осуществляться, как обычно, через подъезд с Пушкинской улицы. По­сле прохода мимо гроба они выходят в Георгиевский переулок и потом по переулку выходят на улицу Войкова, то есть на проспект Карла Маркса. Составлен график прохождения через Дом Союзов и прощания с покойным. Всего в прощании примет участие около ста тридцати тысяч трудящихся Москвы...

Определены двести человек, которые понесут венки. Выделены военнослужащие, которые будут нести награды умершего. Траурный ми­тинг состоится на Красной площади 14 февраля в двенадцать часов дня. В нем будут участвовать трудящиеся всех районов Москвы, всего двадцать четыре тысячи человек. В центре города, вокруг Дома Сою­зов в эти дни магазины будут закрыты. ГУМ 14 февраля не будет ра­ботать до трех дня. Делегации районов, участвующих в траурном ми­тинге, будут иметь по два красных знамени с траурными лентами и по четыре портрета Юрия Владимировича Андропова на каждые пятьсот че­ловек.

После Гришина Константин Устинович предоставил слово пред­седателю КГБ.

Для координации осуществления всех мер, — сообщил Виктор Чебриков, у нас создан оперативный штаб,

возглавляемый первым заместителем председателя комитета, на которого возложено непосредственное руководство всеми деталями и проведение всех мероприятий, которые будут осуществляться в Моск­ве. По линии разведки за рубежом осуществляются меры по усилению слежения за действиями противника, своевременного вскрытия и предупреждения подрывных враждебных акций.

? Детали здесь, видимо, не надо обсуждать, - остановил его Черненко.

Кремль для прохода посетителей во время похорон будет закрыт, — сменил тему Чебриков. - На подходах к Дому Союзов и на Красной площади устанавливается пропускной режим. Расставлены люди в райо­нах площадей, на улицах, по трассам. Усилена охрана определенных зданий. Сейчас проводится работа по обеспечению безопастности проезда в Москву участников пленума ЦК. Просматриваются все самолеты, поезда, все виды транспорта которыми они приедут. Везде организовано круглосуточное дежурство. Прошу только разрешить один вопрос. Надо дать комитету государственной безопасности, Министер­ству внутренних дел, Министерству гражданской авиации и Министер­ству путей сообщения согласие на проведение мер по ограничению до­пуска приезжающие и Москву. Вся система у нас отработана... Чер­ненко согласно кивнул:

— Давайте условимся дать такое согласие...

Михаил Сергеевич Горбачев тоже принял участие в обсуждении:

— Пока мы все здесь, можно посоветоваться. Значит, мы по­сле пленума ЦК идем всем составом ЦК для прощании в Колонный зал. В прошлый раз после этого секретарей обкомов партии (и, видимо, так и сейчас следует сделать) отправили сразу на места.

— Да, всем надо быть на местах, — подтвердил Черненко — Совершенно верно.

— Тогда мы их отправим, — констатировал Горбачев - Надо контролировать обстановку на местах.

После этого руководство страны отправилось в Дом Союзов прощаться с Андроповым.

13 февраля в Свердловском зале Кремля провели пленум ЦК. Николаи Тихонов повторил свое предложение избрать генеральным се­кретарем Черненко. Потом Константин Устинович произнес очень не­плохо написанную речь. В помощниках у него собрались лучшие перья того времени. Пленум продолжался меньше часа. 14 феврали в полдень началась похоронная церемония на Красной площади. Речь на траурном митинге произнес новый генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Устинович Черненко. Микрофоны были включены, и вся страна услышала слова Черненко, не предназначавшиеся для других. Он неуверенно спросил своего соседа Тихонова:

— Шапки снимать будем? И сам выразил сомнение:

— Морозно.

Члены политбюро пожалели себя и решили не снимать.

— Страшно вспоминать, — говорила потом Раиса Максимовна Горбачева, — но на похоронах Андропова я видела и откровенно счастливые лица.