Долгая дорога в дюнах

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Долгая дорога в дюнах

…Задолго до прихода «псов-рыцарей» в недрах земли, которую станут называть Пруссией, жили-были маленькие бородатые человечки – барздуки. Иногда они вылезали на поверхность и раскидывали под кудрявой бузиной скатерть-самобранку. Сами собой появлялись на ней мягкий хлеб да веселое хмельное пиво. Край этот носил тогда имя Самбия – что означает на давно уже мертвом языке не то «община», не то «братство», не то – «простой народ»…

Первые представители «простого народа» появились здесь еще в III тысячелетии до нашей эры. И то понятно, благодатный был край: леса, в которых зверья без счета, песчаные косы, уходящие в море… Опусти в него корзину – и она тут же заполнится сельдью, угрями, осетрами да семгой. Последней ловилось столько, что ее разрешено было продавать лишь дважды в неделю, чтобы не сбивать цену. Говорят, однажды (когда на этих берегах уже «прописались» тевтонцы) вместе с семгой в рыбацкую сеть попался водяной в одежде епископа. Взглянуть на диво дивное собрались рыцари со всей округи. Морской епископ ничего не ел – и тлел на глазах. Через пару дней его решили отпустить в море. Водяной перекрестился, низко поклонился и ушел на дно…

…Давным-давно жители этих мест были совсем не похожи на современных прибалтов. Темноволосые смуглые арии, благородные воины добрались сюда из северной Индии и Ирана. Мастерски лепили они сосуды из глины, украшая их оттисками витых шнуров. Причудливые орнаменты стерегли содержимое горшков от злых сил… А еще, как и пруссы, арии поклонялись богу молний. Звался он у них Индрой, и символом бога был огромный дуб, растущий на вершине холма…

Потом сюда пришли кельты. С той поры представители местных племен стали носить гривны – тяжелые шейные украшения, которые кельты называли «торквес». Их надевали лишь по особым случаям, каковых выпадало два-три раза за всю жизнь…

Однажды облаченные в торквес самбы отправились к вещим воинам Брутену и Видевуту с просьбой возглавить их народ. Видевут стал королем, Брутен – наместником богов, властелином живых душ. Время от времени Брутен или Криве-Кривайтис (так его стали называть соплеменники) созывал подданных на священную гору к бессмертному дубу. Прямо к звездам взметались искры жертвенного костра. Через него бросали куски мяса только что заколотого козла. Пока мясо жарилось – каялись в грехах да лупцевали друг друга что есть мочи. А потом пировали, потягивая священные напитки – молоко и мед…

После боевой вылазки место козла занимал плененный враг. Вайделоты, хранители огня, сжигали его дотла – вместе с конем и воинским снаряжением. На том же костре обращалась в пепел и треть захваченной добычи. Ополчение самих пруссов было вооружено, в основном, дубинами. Они свято верили, что оружие им ни к чему, ибо боги не допустят их поражения. И до поры до времени боги им помогали – юный вояка Потримптс, покровитель молний Пэркунис, седобородый хозяин смерти Патолс. И невдомек им было, что после распятия и воскресения Христа прошло уже более тысячи лет… Жители Самбии по-прежнему обожествляли таинственную силу природы – землю и солнце, гром и огонь, цветущую липу и даже безобразных жаб. Еще бы – ведь они твердо знали, что после смерти непременно воплотятся в одно из этих существ…

Последний языческий ритуал, который зафиксировали хроники, состоялся аж в 1520 году. Тогда к берегам давно уже христианской Пруссии направлялись корабли из Польши, которая вела перманентные боевые действия с крестоносцами. Не желая новой схватки, народ всем миром отправился к колдуну Вальтину Суплиту. Тот потребовал привести к нему быка да прикатить бочку пива. Целую ночь в присутствии мужчин он жег внутренности и кости жертвенного животного, отчаянно жестикулируя и читая молитвы. А утром суда поляков неожиданно развернулись и отправились домой – по какой-то необъяснимой причине эти берега показались им сущим адом на земле.

Разумеется, на самом деле это было далеко не так. Особое северное очарование Прибалтики и сейчас пленяет наше воображение. Как и застывшая древняя смола – янтарь, который добывали здесь с незапамятных времен. Желтые кругляши самбам выносило море. Долгое время «глэзум», как они их называли, россыпями валялся на берегу – пока красоту камня не оценили римляне. Они-то и проложили великий Янтарный путь в древнюю Самбию – и нарекли ее поэтическим именем Глэзария… При Нероне в столицу империи было доставлено столько морского самоцвета, что вся арена Колизея была выложена им. Боевое снаряжение гладиаторов и даже носилки, на которых уносили убитых, – все было янтарным. Сами самбы поначалу из янтаря ничего не мастерили. Просто собирали, относили на рынок и с удивлением обнаруживали, что за него дают неплохую цену. Торговля шла настолько успешно, что сведения о поселениях древних пруссов даже попали в сочинения арабского географа Идриси. Он называл это место Гинтийар, от «гинтарс» – янтарь: «Большой, цветущий город, находящийся на вершине неприступной горы, где жители укрепились от нападения викингов…»

Но явился враг пострашнее викингов. Спустя годы право на торговлю янтарем присвоят себе тевтонцы. Чудодейственные свойства, которые приписывали камню, станут приносить им баснословные барыши. Всякий стремился купить украшение, способное избавить от душевного расстройства или мигрени, сердечной болезни или подагры. Измельчая лучезарную смолу в порошок, лекари готовили целебные снадобья, а за кражу янтаря карали с особой строгостью.

На ночь выход из порта в реку, по которой шли торговые суда, перекрывали два огромных древесных ствола. Как и пруссы, немецкие рыцари торговали необработанным камнем. Лишь изредка мастера – исключительно для личных и дипломатических нужд орденской «верхушки» – создавали шедевры, равных которым не было во всей Европе. Вернемся в те времена, когда Александр Ярославич еще не похоронил ливонцев подо льдом Чудского озера, а в Пруссии в помине не было никакого короля. Но крестовый поход на север уже был объявлен – и вот ранней весной 1230 года на границе Польши и Пруссии появился тевтонский магистр Герман фон Бальк, призванный возглавить вторжение. Вместе с ним прибыл маршал ордена Дитрих фон Бернхайм, а также группа отборных рыцарей со своими оруженосцами.

Разумеется, пруссы об их приезде ничего не знали. Как-то раз один из их отрядов, переправившись через Вислу, привычно принялся грабить польские земли. Получив донесение разведки, братья-тевтонцы, давшие слово защищать поляков от варварского разбоя, кинулись в погоню. Увидев за спиной группу вооруженных до зубов рыцарей, пруссы очень удивились – и в растерянности отступили. Но… Хороший прусс – мертвый прусс, и маленький отряд стал первой жертвой этой войны. Война не на жизнь, а на смерть – невиданные доселе грабежи, кровавые оргии и казни станут обычной практикой для обеих сторон. В результате к концу XIII века едва ли не половина коренных обитателей Пруссии будет уничтожена…

В 1230 орден построил на Кульмской земле замок Нешаву, где разместились первые 100 рыцарей-миссионеров. Год спустя они перейдут на правый берег Вислы и, сломив сопротивление прусского племени памеденов, возведут в устье реки замок Торн. Его руины и сейчас красуются неподалеку от Старого города. А рядом с ратушей стоит памятник, на котором написано по-латыни: «Николай Коперник, торунянин, сдвинул Землю, остановил Солнце и Небо». Первые торуняне – тевтонские рыцари – были далеки от столь высоких целей. Единственное, во что они по-настоящему верили, – исключительность орденской миссии. Без покорения ненавистных язычников само их существование теряло смысл. Они воевали не в силу обязательств и не за деньги – за идею. На подвиги тевтонцев благословлял сам Господь, и за такого сюзерена они готовы были драться до конца. Вечная война, в которой все средства хороши, а злодеяние, совершенное во имя исполнения «миссии», вполне может быть оправдано. Впрочем, в этом тевтонцев вряд ли можно назвать оригинальными – ведь о том, что никакое дело, совершенное во имя ордена, не является грехом, сказал еще незабвенный идеолог тамплиеров Бернар Клервосский…

Воинами рыцари были отменными. Готовые по первому сигналу обнажить мечи, они служили пожизненно. Универсальные солдаты, чем-то напоминающие роботов-андроидов из современных голливудских блокбастеров, они могли равно драться конными и пешими, штурмовать и обороняться. В перерывах между походами они постоянно оттачивали мастерство. Прибавим к этому жесточайшую дисциплину – и вот вам секрет их головокружительных успехов на Балтике. Между прочим, именно из прусского воинства вышли родоначальники многих русских дворянских фамилий – Романовы, Шереметевы, Яковлевы… Были и среди них блестящие офицеры – но это уже совсем другая история.

Тактика ордена в Пруссии до боли напоминала тактику крестоносцев на Ближнем Востоке. Из вновь отстроенных замков братия нападала на соседние земли. За долгие годы все было отработано до мелочей. С границы уже освоенной территории рано поутру отправлялась вооруженная группа. Едва солнце начинало клониться к закату – всадники спешивались. Здесь закладывалась следующая крепость.

Обыкновенно кампания по освоению новых территорий разворачивалась летом – на зиму рыцари возвращались по домам. Прусские племена бились отчаянно, но поделать ничего не могли. Вслед за памеденами пали пагудены, затем эрмландцы. А в 1238-м воины Христовы во главе с Дитрихом Бернхаймом напали на опорный пункт пруссов – Хонеду. Два года держалась крепость – высокий каменный вал, обмазанный глиной, да частокол в два ряда. Между бревнами – слой мелких камней и земли. Во время штурма на вал лили воду, чтобы глина, которая связывала камни, становилась скользкой. Из-за частокола защитники городища могли видеть все, что происходит снаружи. Похоже, сама родная земля помогала защитникам – топкие болота, дремучие леса да воды Фришес Хафф, ныне именуемого Калининградским заливом… Но настал день, когда из-за голода они больше не могли сопротивляться. Тогда в Хонеде вспыхнул мятеж, и пруссы зверски убили своего вождя – Кодруна…

Хонеда пала – крестоносцы тут же взялись за топоры. На глазах выросли укрепления из дерева, затем на их месте зодчие возвели неприступный каменный замок. Первыми строителями у тевтонцев были монахи. А позже за дело взялись артели вольнонаемных каменщиков. Они хранили тонкости своего мастерства в строжайшей тайне.

Только современным исследователям удалось разгадать некоторые их секреты. В нижнюю часть стен укладывались известняковые глыбы и неотесанные камни. Когда кладка достигала человеческого роста, начинали строить из кирпичей ручной формовки – значительно крупнее и прочнее нынешних. Туда, где сушились кирпичи, часто забегали дикие звери, залетали птицы, оставляя отпечатки лап. До сих пор эти следы, словно магические обереги, красуются на крепостных стенах…

В честь Германа фон Балька новый замок назвали Бальгой. Суров и величествен он был. Дом Конвента нависал над заливом на высоте 25 м. Высокие, узкие бойницы, длинные галереи с амбразурами… Под полом первого этажа находилось помещение, подобное которому есть только в замке ордена Монфорт в Сирии – квадрат с центральной колонной, на которую опираются ребра четырех сводов. Два глубоких рва окружали Бальгу, непоколебимой твердыней стояла крепостная стена. Выход закрывался подъемными воротами из дуба. Ни разу этот замок так и не был взят. На его стенах сохранились имена магистров Тевтонского ордена. Все они написаны красной краской, и только имя Ульриха фон Юнгингена – черной: именно он был ответствен за позор под Грюнвальдом…

В XVIII–XIX веках, когда земли Пруссии станут активно заселять иммигранты из чужих земель, дом Конвента превратят в каменоломню. Не пощадят и старинное кладбище с надгробиями из гранита, мрамора и даже обсидиана. Что же – строительный материал был необходим переселенцам. Туристам будущего останутся лишь рвы с подъемными мостами, крутые береговые откосы да деревья, чуть позже привезенные сюда из Южной Америки, Японии и Скандинавии… В 1945-м их нашпигует свинцом – немцев, прижатых к заливу, расстреливали из тяжелых орудий четыре дня кряду… Огонь корректировался с помощью аэростата, поднятого над Бальгой. 49 тысяч немецких солдат навсегда полегли в эту землю… А когда после войны здесь решат создать лесопильный завод, стволы деревьев будут ломать даже самые мощные пилы. И по сей день древние поля и холмы буквально пропитаны тоннами взрывоопасных материалов – по непонятной причине разминирования в крепости проводить не стали. Несмотря на это, Бальга, словно магнит, до сих пор притягивает к себе искателей сокровищ. Поговаривают, что во время войны немцы завозили сюда ящики с неизвестным содержимым. За крепостной стеной ящики навсегда исчезали в разветвленной системе подземных ходов и колодцев…

Последний раз организованные поиски проходили здесь в 80-х годах прошлого века. Когда один из участников экспедиции погиб, подорвавшись на мине времен Второй мировой, поиски были приостановлены. Но аура тайны и сейчас витает над развалинами Бальги, вписавшей одну из первых глав в историю Прусского государства.

…Уже через неделю после того, как пала Хонеда, тевтонцы заложили новый замок и назвали его Бранденбург: выходцев из этого славного немецкого города в ордене было немало. Постепенно Пруссия покрывалась паутиной крепостей – всего их будет ровно сотня. Вокруг замков возникают поселения, которые обживают колонисты, спешащие сюда из всех уголков Римской империи. Разоренные территории заново обживаются. За расселением вновь прибывших зорко следит орденский лектор. Он же ответствен и за то, как будут осваиваться распределенные участки земли.

Казалось, Пруссия покорена – приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Но не такого мнения были сами пруссы. Они словно ждали нужного момента, чтобы подняться против своих поработителей. И он настал. В начале 40-х годов XIII столетия на крепком теле Тевтонского ордена появилась брешь. Все началось с того, что русские разбили шведских крестоносцев в Неве. Одновременно Чингисхан опустошил Польшу, Чехию и Венгрию – в битве при Легнице полегло немало тевтонцев. И в довершение – сокрушительное поражение ливонских рыцарей на льду Чудского озера…

Тут-то пруссы и нанесли удар. Формально поводом к восстанию явилось нарушение орденом договора, по которому представители коренных народов имели право участвовать в управлении делами своих земель. Но из этой искры разгорелось пламя настоящей войны. Восставшие заключили союз с князем Свентопелком (Святополком) Поморским, который когда-то энергично содействовал укреплению ордена в Пруссии. К счастью для вчерашних язычников, он быстро понял, что скрывалось за миссионерскими помыслами тевтонцев. Был у него в этом деле и личный интерес – помешать захватить дельту Вислы, что серьезно угрожало бы целостности Гданьского Поморья. С 1242 года начинается борьба Святополка с орденом. Ей будет суждено затянуться на 10 лет.

«Сын дьявола… исполненный вероломства и обмана», Святополк начал перехватывать немецкие суда в нижнем течении Вислы. А летом, вторгшись в Пруссию, устроил такую бойню, что «вся почти Пруссия окрашена была христианской кровью». Устояло лишь несколько крепостей, за стенами которых и укрылись рыцари. Оттуда они нанесли несколько контрударов. Молниеносным кровопролитным штурмом была захвачена резиденция Святополка – замок Сартовице. Пять дней поморцы пытались отбить замок – тевтонцы стояли насмерть… Вслед за Сартовице был взят Вышеград. Но противник продолжал теснить – и теперь уже тевтонцам пришлось просить помощи у мазовецких князей. Рать поляков двинулась на Поморье, и Святополк запросил мира. В залог мирного договора он даже передал немцам своего старшего сына Мстивоя. Но тут же и нарушил княжеское слово, вторгшись в самое сердце орденских владений – Кульмскую землю. Как скошенная трава, полегли рыцари у Рейзонского озера – потери были столь огромны, что, по словам хрониста, женщинам после этого разрешено было выходить замуж за рабов, «дабы совсем не погибло дело веры»…

Справедливости ради отметим, что восставшие пытались решить дело не только огнем и мечом.

На лионском соборе 1245 года их представители потребовали у папского престола, чтобы католическая церковь перестала поддерживать небогоугодное дело немецких крестоносцев. Однако церковь не вняла их просьбам.

Два года спустя огромное рыцарское войско прибыло в Пруссию. Одновременно орден сумел поднять против Святополка его младших братьев Самбора и Ратибора. Пришлось поморскому князю в очередной раз заключать с немцами перемирие. Разменной монетой в нем опять стал отданный в заложники Мстивой.

Святополк потребовал возвратить ему сына, но немцы наотрез отказались. Тогда воинственный князь в третий раз поднялся против них. Снова стоном наполнилась Кульмская земля. По словам летописца, немецкие рыцари стали даже подумывать об уходе из Пруссии – но тут вмешался папа, потребовавший от славянского князя, чтобы он сложил оружие.

Святополк был непреклонен: ни папа, ни император не заставит его прекратить войну: «Верните мне сына моего, если желаете иметь мир со мной!» В планы немцев, однако, это не входило. Вместо этого они вторглись в Поморье и «на протяжении девяти дней и ночей так его опустошили, что не осталось ни одного угла, в каком бы они не побывали с грабежом и поджогами». Несколько дней полыхал знаменитый Оливский монастырь, а рыцари «ушли с большой добычею». И все-таки в 1248 году Мстивой наконец был освобожден. Святополк заключил с орденом мирный договор.

Соглашения удалось достичь и с вождями большинства восставших племен.

7 февраля 1249 года помощник гроссмейстера Генрих фон Виде и прусские повстанцы в замке Христбург подписали бумагу. Пруссы обещали впредь не воевать против ордена и участвовать во всех его походах. В обмен на это всем обращенным в христианство папа римский даровал свободу и право называется священниками – а феодалам даже и рыцарями. Отныне пруссы могли подавать в суд, а также наследовать, приобретать и менять собственное имущество.

Правда, заключая сделку, следовало оставить ордену залог, чтобы продавец не сбежал к язычникам. Если у кого-то не было наследников, его земля переходила в собственность ордена (кстати, законным наследником считался только ребенок, рожденный от церковного брака). Почетной обязанностью пруссов стало строительство кирх, для каждой местности было определено необходимое их число. Они также обязались каждую церковь обеспечить восемью убами земли, платить десятину и в течение месяца поголовно креститься. Кара за отказ от обряда была более чем строгой – у родителей некрещеного ребенка конфисковывалось все движимое и недвижимое имущество.

А взрослых, не окунувшихся в купель, навсегда выгоняли из мест, где живут христиане.

…С недавнего времени на лобном месте Калининграда, рядом с областной думой высится трехтонный валун диаметром 1,5 м. Нашли его в Чкаловском лесу местные историки-краеведы. Говорят, что был он заложен при строительстве Кенигсберга в основание орденского замка. В прошлом веке замок был разрушен – восстановить его планируют только сейчас. После того как в самом сердце города вырастут крепостные стены, реликвию возвратят на прежнее место. А пока стоит он памятником тому, кому приписывают честь основания города, – чешскому королю Оттокару Пшемыслу II. Это его герб – корона и крест – глубоко впечатан в шероховатую поверхность древнего камня…

Отряд под предводительством Оттокара ворвался в Самбию огненным вихрем. Да и могло ли быть по-другому, если за меч взялся внучатый племянник самого Фридриха Барбароссы? Кстати, у 25-летнего короля Богемии борода была не хуже, чем у деда, и так же горела на солнце жарким пламенем. И в битве он был не менее горяч. Подобно стопудовому тарану, теснил он пруссов, загоняя их все дальше и дальше, в глубь лесов и болот. Там, где останавливался со своим войском грозный монарх, – вырастали замки. Первым стал Меденау – земляной вал, окруженный частоколом. И по сей день кажется, будто 15-метровую насыпь возвели вчера…

Следом появился Варген – единственное сохранившееся деревянное тевтонское укрепление. Варгенау – так пруссы называли ручей неподалеку – был перекрыт плотиной. Искусственное озеро надежно предохраняло замок от вражеских поползновений. Несколько лет назад искатели водолазы-любители спускались на дно обмелевшего теперь водоема. Говорят, под водой вдоль плотины стоят четыре военных немецких грузовика, сброшенных в воду во время отступления. А вот рыцарских сокровищ нет и в помине.

Если судить по размерам крепости, в ней зимовали не меньше пяти тысяч рыцарей кряду. Набирались сил после лихих боев – а чтобы согреться, жгли окрестные прусские поселения да потешались, глядя на то, как мечутся на снегу насмерть перепуганные самбы… Перезимовали – и ушли навсегда, никогда больше так и не посетив основанную ими крепость… Но, как это случается в истории, трагедия нередко оборачивается фарсом. Много веков спустя в Варгене организуют «Ярмарку дураков» – «Наренмаркт». В середине XIX века толпы кенигсбергцев станут приходить сюда, чтобы, накупив разноцветных свистулек и трещоток, отправиться пешком в город, оглашая окрестности развеселыми звуками…

История возникновения самого Кенигсберга необычна. В 1255 году король Оттокар с братьями-рыцарями захватил прусское городище Твангсте над Прегелем. Через него по реке проходил Великий Янтарный путь. Чистые и светлые воды Прегеля издревле несли в себе какую-то тайну. Древние греки полагали, что именно он есть не что иное, как Кронус – река времени и забвения… По прусскому преданию, здесь утонула жена племянника верховного жреца, которому тот отдал священные земли у Хроно и Халибо – то бишь у Балтийского моря. Несчастную звали Преголла – отсюда и пошло название Прегель. А до этого река называлась Скара – «изогнутая». Потом пруссы нарекли ее Претора – «бездна». То ли потому, что она была глубока, как море – кое-где глубина достигает 22 м, – то ли оттого, что не понимали, куда она все-таки течет: то ли в небеса, то ли в пропасть…

Рядом с Твангсте крестоносцы возвели деревянный замок. Когда-то давно, в пустынях Сирии, Тевтонский орден владел крепостью Монт Рояль – Королевская гора. Увы, в ходе войны с «неверными» форпост был навсегда утерян. Новую крепость тоже нарекли Королевской горой. Только звучало это на немецкий манер – Кенигсберг. Утверждают, что сам Оттокар указал место, где надо заложить первый камень. Указал – и отбыл на родину. Через пять лет после основания Кенигсберга за разгром венгров и половцев он получит прозвище Железный. Государство Железного Короля станет сильнейшим в Европе, а сам он едва не сядет на престол Священной Римской империи – да будет предательски убит… Но нам нет сейчас дела до бесславной кончины Оттокара. Нам интересно другое – будущую столицу Пруссии и самый западный город России заложил славянский король.

Кенигсберг

Годы спустя деревянная крепость превратилась в грозный замок с башней, что, по свидетельству очевидцев, застила солнце. Здесь выбирали гроссмейстеров, короновали королей, встречали русских царей и французских солдат – кого «за здравие», а кого и «за упокой». Под защитой крепких стен росли города. Сначала появился Альштадт. Клеточки на плане города заполнялись быстро. Каждая из них – новый двор. Заштрихована последняя клетка на плане – город построен. Тут на улицах появлялся всадник с длинным копьем наперевес. От основания до острия – расстояние между домами; заденет копье стену – придется хозяину ее ломать или платить штраф…

В 1300-м в деревянном соборе отслужили первую мессу. Ландмайстер Конрад фон Тирберг вручил альтштадцам грамоту об основании города, долгие годы служившую им конституцией. И – едва смолкли праздничные трубы, рядом был заложен Лебенихт. Он расположился далеко от реки, поэтому его жителям волей-неволей пришлось заниматься ремеслами и возделывать землю. В «городе мастеров» появились первые гильдии солодильщиков, сапожников, кузнецов, землепашцев… Возник даже союз нищих – заплатив налог, они могли спокойно просить милостыню.

Укрепления Лебенихта были невысоки – младший брат могущественного Альштадта. Но – Бог любит Троиц у, и в 1327 году возник третий город. Его называли то Прегельмюнде, то Нойштадт – однако в историю он вошел под именем Кнайпхоф, по названию острова, на котором появился.

Кнайпхов был настоящим купеческим поселением. Папа Александр IV еще в XIII веке предоставил ордену торговые привилегии, и новый город тут же вошел в торговый Ганзейский союз. В одночасье был построен порт со складами – ластади, оборудованными по последнему слову средневековой механики. Склады стоят и по сей день. Древесина, смола, хмель, сало, соль, оленьи и медвежьи шкуры – Пруссии было чем удивить соседей. Одна только Россия потребляла пятую часть всей селедки, добываемой в здешних водах. А из России сюда везли лен, пеньку, древесину – любому товару расторопные прусские купцы находили применение.

Собственной церкви в городе не было, и набожные жители вскоре затеяли строительство кафедрального собора. Его посвятили Деве Марии и Святому Адальберту, первому крестителю Пруссии, которого язычники принесли в жертву своим божествам. Через 50 лет храм распахнет двери для первых прихожан. Не такой уж долгий срок, если учесть, сколько времени возводились в те годы церкви и в более богатых городах. Собор простоит невредимым до 1944 года…

Несколько веков три города развивались самостоятельно: у каждого свой совет, свой приход, свои школы и торговля. И все-таки наступил момент, когда отношения между ними стали настолько тесными, что оставалось только законодательно оформить союз. В 1724 году три города были официально объединены в один. Он получил название, придуманное еще королем Оттокаром, – Кенигсберг. По столь торжественному случаю была выпущена бронзовая медаль. На ней четыре изображения: молодой человек с мечом в руках – могучий Альштадт, женщина в бусах – роскошный Кнайпхоф, бородатый старик с морковкой – плодородный Лебенихт. Четвертый персонаж – маленький мальчик с камнем в руке – символизировал окраину Кенигсберга – Закхайм, где жили только пьяницы и хулиганы.

В том же году, когда возник объединенный Кенигсберг, в семье Кантов на свет появится мальчик. Будущего отца немецкой классической философии крестят Иммануилом в кафедральном соборе Девы Марии. В 16 лет Кант поступит в Кенигсбергский университет – на какой факультет, до сих пор тайна для его биографов…

Но то будет уже в XVIII, просвещенном веке. А в веке XIII жители этих мест и не помышляли о том, что когда-нибудь их потомки будут гордиться своим городом как центром наук и изящных искусств. Ими владели совсем иные чувства. Главным из них оставалась ненависть. Кровавой поступью продолжали марш по прусской земле тевтонцы. Не желали склонять голову свободолюбивые самбы. 20 сентября 1260 года вспыхнуло великое восстание. Как огонь по сухому вереску, распространилось оно на все прусские земли. Плечом к плечу встали против завоевателей Самбия, Земландия, Эрмландия, Погезания, Бартия… Одна Померания оставалась верна ордену. Полыхали немецкие усадьбы, церкви, замки. Держались лишь стратегические форпосты немцев – Торн, Кенигсберг, Кульм, Бальга. Судя по всему, пруссы оказались неплохими учениками. Не раз они торжествовали победу над братьями-рыцарями: 22 января 1261 года – под Кенигсбергом, 13 июля 1263-го – при Лебау… Помимо 40 рыцарей и несчетного количества пехотинцев-кнехтов в этом бою сложил голову сам вице-магистр Гельмерих…

Дивонис Локис, Ауктума, Гландас, Глапас – о бесстрашных вождях повстанцев ходили легенды. Но настоящим «Спартаком» стал Геркус Мантас из Натангии.

Генрих Монте Натангенский, как его обычно называют, получил воспитание в Магдебурге. Там он и крестился – но зов предков оказался слишком силен. Генрих вернулся к языческой вере. Отринув религиозные взгляды крестоносцев, он, тем не менее, перенял от них много практических знаний. Как выстраивать боевой порядок, как мастерить осадные орудия – вся тактика и стратегия рыцарей была ему знакома. Его лесные братья часто возводили неподалеку от неприятельских укреплений временные деревянные крепости, блокируя пути, по которым шли обозы с продовольствием. Цель была одна – взять неприятеля измором. Иногда, правда, немецким гарнизонам удавалось выйти из окружения. Пруссы преследовали беглецов с поистине звериной жестокостью. Так, при попытке прорваться пали почти все защитники Крейцбурга.

«…Братья с дружиной своей после многих славных битв, совершенных здесь, когда у них кончились припасы, незаметно ночью ушли из замка, – читаем в „Хрониках земли Прусской“. – Когда это узнали пруссы, они погнались за ними и всех, кроме двух братьев, предали мечу…»

А вот гарнизону крепости Визенбург улыбнулась удача. «Этот замок осаждался пруссами почти три года, и поставили они три камнемета, которыми ежедневно штурмовали замок. Наконец братья, быстро похитив один из них, доставили в замок и долго им оборонялись. Вскоре, когда у них иссякли припасы, братья со своими оруженосцами, покинув замок, незаметно ушли, в год от Рождества Христова 1263, держа путь в княжество Мазовии. Когда об этом стало известно, Диван, бывший тогда вождем бартов, погнавшись за ними со многими оруженосцами, не мог настигнуть их, ибо их уже усталые кони отказались идти; он, взяв с собой 13 человек на более быстрых конях, повел их за собой, и когда они приблизились, то нашли братьев, уже обессилевших от голода и не в силах сражаться от усталости, и он мощным ударом обрушился на них и в первой схватке убил троих. Прочие, обороняясь, тяжело ранили упомянутого Дивана, и тогда он прекратил битву, а братья со своими людьми ушли в мире».

Число преследователей – чертова дюжина – не столько символично, сколько показательно. В те годы количество защитников крепостей, как, впрочем, и нападающих, нередко исчислялось десятками. Маленькие сражения большой войны, в которой, впрочем, и слезы, и кровь были вполне настоящими…

Четыре года удерживали замок защитники Бартенштейна.

«Во время осады в замке Бартенштейн было 400 братьев и прочих оруженосцев, а пруссы соорудили три укрепления вокруг замка, в которых постоянно находились 1300 отменных воинов. Но в упомянутом замке Бартенштейн был один человек по имени Милигедо, который был таким смелым, что, убив его, пруссы сочли бы, что убили половину осажденных. Посему они совещались, как бы хитростью заманить и убить его, и, измышляя разные хитрые способы, они начали следующим образом. Устроив сперва засады, они послали одного человека, доблестного воина, на посрамление военной силы осажденных, как Голиафа – на посрамление полков сыновей Израиля. Он воскликнул громким голосом, сказав: „Если есть кто-нибудь в замке, кто дерзнет вступить в поединок со мной, пусть выходит!“ Услышав это, Милигедо, испросив разрешения братьев и получив его, вышел и погнался за ним. Но когда он увидел, что, выйдя из засады, появилось огромное полчище врагов, он, убив того, бежал в лес и тайными путями вернулся в замок Бартенштейн. Не раз и так и этак подступались они к нему, так что в конце концов, обманув, убили его… От смерти этой была великая радость в народе прусском и, напротив, великая скорбь охватила братьев. Но чтобы обратить их радость в скорбь и печаль, братья повесили на виселице, поставленной у ворот замка, 30 прусских заложников, которых они держали в плену. Отчего случилось, что, когда пруссы увидели сыновей и сородичей своих повешенными, заплакали и они тоже горьким плачем…»

На исходе четвертого года в крепости закончились припасы. Перед тем как покинуть ее, осажденные несколько дней не показывались на стенах. Пруссы, решив, что рыцарей уже нет в Бартенштейне, приблизились к замку. И тут на них обрушился такой град стрел и камней, что все поле в мгновение ока было покрыто убитыми…

«Наконец после бесконечных стычек и битв один благочестивый брат воззвал к Богу, чтобы он явил ему, что надлежит делать при таких обстоятельствах. Глас небесный ответил ему: „Иуда и Иерусалим! Не бойтесь и не ужасайтесь. Завтра выступите, и Господь будет с вами; будьте стойкими; вы увидите, что помощь Господа с вами“. Услышав это, на другой день братья, разделившись и разделив дружину свою на две части (одна из них пошла в замок Кенигсберг, другая – в Эльбинг) и захватив святые мощи и оставив в замке одного брата, старого, дряхлого и слепого, который не мог идти с ними, ушли. А этот брат, что остался в замке, как обычно, каждый канонический час подавал колоколом сигнал. Наконец, когда он не мог долее скрываться, враги подобрались к замку и, когда увидели, что никто не сопротивляется им, вошли и, убив брата и сохранив для себя замок, вели из него многие сражения с братьями».

В эти же годы отряд наместника Тевтонского ордена Дитриха Лиделау предпринял поход к восточным рубежам Пруссии. Год за годом крестоносцы оттесняли ненавистных язычников туда, где темнели непроходимые леса, сохранившиеся с ледникового периода. Рыцари захватили прусскую крепость Саминис Вике – «Каменное жилище», но под натиском ополчения, грудью вставшего на защиту своих земель, вынуждены были отступить…

В следующий раз крестоносцы появятся здесь только через полвека. И 10 лет будут безуспешно пытаться закрепиться в этих местах. Даже строительство крепости не прекратит постоянных набегов литовцев на земли, которые орден считал своими. Деревянный Инстербург перестроят в камне – но литовцев и это нисколько не смутит. В 1369-м их князь Кейстутис напал на Инстербург столь внезапно, что стражники едва успели поднять мост… Еще через шесть лет сын Кейстутиса воинственный Свидригайло все же спалил Инстербург. Восстановив крепость, тевтонцы сделают ее совершенно непреступной…

Именно здесь, в Инстербурге, была уничтожена последняя в Пруссии ведьма – так гласит древняя сага. В ней рассказывается о девочке-сироте по имени Верона, которую взяла на воспитание семья местного кузнеца. Со временем малышка превратилась в красивую девушку, мимо которой не мог спокойно пройти ни один мужчина. Немало разрушилось крепких семей, и неизвестно, что бы ожидало город, – да старейшины решили расправиться с Вероной. Они прорубили лед на реке и утопили коварную деву в проруби. С тех пор она стала появляться в крепости каждую ночь – и уводить по одному молодому мужчине. Утром несчастного находили повешенным на окраине города… На этом сага обрывается – но, судя по всему, какой-то способ избавиться от напасти был все-таки найден.

…Одна за другой крепости оказывались в руках повстанцев. К счастью для тевтонцев, портовые города Мемель, Бальга, Эльбинг, Торн и Кульм по-прежнему держались. Особенно тяжелой была осада Кенигсберга. Чтобы отрезать его от моря, пруссы навели мост на реке Прегеле, «…а на каждом конце моста – прочное укрепление наподобие башни, и так можно было бы отбирать все, что ни отправлялось по реке в замок Кенигсберг. Когда братья в упомянутом замке, уже полумертвые от голода, узнали об этом, они, предпочтя погибнуть в сражении, чем так жалко умереть от голода, отправились во всеоружии на судах, и, когда приблизились к месту и уже встали на якоря, подул сильный ветер и быстро понес их к мосту, что было сделано провидением Божиим, и, подойдя к мосту, они обнаружили на нем в укреплениях по концам его много вооруженных людей; находившиеся на мосту и в укреплениях оказывали им мужественный отпор; и завязалась между ними такая жестокая битва, какой никогда не было видано в этом веке между немногими бойцами. Наконец послал им Бог помощь и защиту свыше, чему, несомненно, следует верить, ибо человеческой силе было почти невозможно противостоять такому множеству, так что, когда враги бежали, братья до основания разрушили и уничтожили мост и укрепления. В этом сражении некий брат Гевехард, выходец из Саксонии, преследуя некоторых бежавших пруссов, одному из них одним ударом меча отсек голову; а тот, раненный этим ударом, не упал тут же на землю, но без головы пробежал с остальными еще небольшое расстояние и лишь потом упал. Братья и прочие видевшие чрезмерно удивились этому, уверяя, что никогда еще такого не видывали…»

Главы «Хроники земли Прусской» похожи на кадры старого кинофильма. И пленка выцвела, и звук не тот – а мы все равно следим, завороженные, как из глубины веков встают непримиримые враги, тевтонцы и пруссы…

Об авторе хроники известно немного. Из его послания великому магистру Вернеру фон Орзельну, предваряющего книгу, известно, что был Петр из Дусбурга орденским священником. Все остальное – лишь домыслы да предположения. Никто не знает, как он вступил в орден; как оказался в Пруссии; в каком монастыре жил. Не исключено, что местом его пребывания был Кенигсберг. Во всяком случае, в грамоте от 26 декабря 1327 года комтур города Готфрид фон Хеймберг, подтверждая получение 600 марок от епископа Самбии Иоганна, среди свидетелей называет священников Петра и Гюнтера. Исследователи полагают, что первый вполне мог быть автором знаменитой летописи.

Другие историки полагают, что Петр создавал свой труд в Мариенбурге, в резиденции великого магистра, на суд которого он и отдал свое сочинение. Судя по всему, ему была предоставлена возможность рыться в нескончаемых архивах ордена, откуда и перекочевали на страницы героической летописи описания битв и осад, щедро сдобренные средневековой мистикой и чудесами. «Труд, завещанный от Бога» был завершен в 1326 году.

…Меж тем осажденный Кенигсберг взывал о помощи. Прибывшие из Германии на судах отряды графов Юлиха и Берга были наголову разбиты пруссами. Только три года спустя, когда на подмогу осажденным прибыла целая армада рыцарей во главе с герцогом Брауншвейгским и ландграфом Тюрингским, осада была снята. Тевтонский орден молниеносно перешел в наступление. Предводители повстанцев, в их числе и непобедимый Генрих Монте Натангенский, были схвачены и казнены. Другой военачальник, вождь племени зудавов, Скуманд увел своих людей в Литву… Совсем скоро он вернется, примет христианство и признает власть Тевтонского ордена. Его примеру последуют и другие прусские вожди. Самые стойкие из них присягнут на верность ордену в 1283 году, навсегда занеся его в скрижали истории как год окончательного покорения Пруссии Тевтонским орденом.

Так и появилось на карте средневековой Европы новое государство, которое позднейшие исследователи назовут «гораздо лучше управляемым и значительно более развитым, чем современные ему Германия и Польша». А что до пруссов – их племенная верхушка плавно перетечет в состав германского дворянства. Потомки голубоглазых язычников, перемешавшись с тевтонцами, образуют новую прусскую народность, говорившую уже на немецком языке. Ну а в нашем сознании слово «прусский» навсегда будет связано не с янтарем и хлебосольными бородатыми гномами, а с военной агрессией и муштрой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.