Долгая дорога ко Второй великой смуте

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Долгая дорога ко Второй великой смуте

Если присмотреться к биографиям ключевых участников Февральской революции и заметных фигурантов событий, непосредственно с ней связанных, то нетрудно заметить, что против монарха помимо иностранных государств выступили и весьма разношерстные силы внутри самой России. Это и представители промышленников, и общественные деятели, земские и думские круги, политические партии, крупный генералитет, члены масонских лож и даже ближайшие родственники царя. Столь широкий протест как будто дает основание говорить о том, что Николай II был никуда не годным правителем, да и монархия как система управления нашей страной отжила свой век. Именно такая точка зрения господствовала в советской историографии и была распространена даже в белоэмигрантской среде, хотя и отвергавшей большевизм, но тем не менее резко критиковавшей дореволюционные порядки.

Очевидно, что революция созревала многие годы. Действительно, события, которые привели к Великой смуте начала XX века, своими корнями уходят далеко в прошлое. Зарождение революционной идеологии в России нередко относят к началу XIX века. Столь широкие временные рамки не позволяют в одной книге подробно осветить вопрос. Здесь необходимо привлечение огромного числа документов, в том числе из иностранных архивов, малодоступных или вовсе до сих пор засекреченных. Некоторые аспекты проблемы носят особо специфический характер. Например, серьезных исследований по масонской тематике очень немного, а псевдоисторические «работы» про «вездесущих вольных каменщиков» нельзя рассматривать в качестве достоверного источника. Спекулятивные по своей сути, во многих случаях откровенно мистические, они лишь окарикатуривают проблему и мешают объективному исследованию. Поэтому я постараюсь осторожно наметить лишь некоторые контуры того, что реально произошло в Феврале 1917 года.

В XIX веке постепенное приобщение все более значительных масс населения к образованию породило в нашей стране феномен «лишних людей». Система отбора кадров функционировала таким образом, чтобы на высшие должности назначались люди максимально образованные. Существовал очень жесткий образовательный ценз. В результате управленческий аппарат империи был укомплектован высококвалифицированными специалистами. Однако если все крупные посты оказывались заняты, условно говоря, «первыми и вторыми учениками», то в какое положение это ставило «третьих учеников»?

Человек склонен в своих неудачах винить что угодно и кого угодно, но только не себя. Неудивительно, что люди, по своим качествам несколько недотягивавшие до того, чтобы занять место на верху социальной лестницы, были недовольны своим статусом. Образование, которое они получили, сформировало у части интеллигенции и тем более у полуинтеллигенции завышенные амбиции, а виновником своих бед они считали те порядки, которые и не позволили им стать во главе страны. Отчасти именно из этого вытекала идея ограничения власти царя, а то и полного устранения самой монархии. Коль скоро «третьих учеников» не пускали во власть, то они стремились убедить себя и всех окружающих в том, что, мол, самодержавие душит образованных людей, «ограниченные бюрократы» не способны оценить их талант и т. д. А раз так, то необходимо устранить «препятствие».

Этот психологический мотив облекался в форму возвышенных лозунгов о благе России, но здесь главную роль играл чисто эгоистический интерес. Неудивительно, что такие люди мечтали о парламенте. Им казалось, что на свободных выборах они легко докажут «свое право» войти в управленческую элиту страны. Но парламента в России не было, государственный аппарат даже уездного уровня не избирался, а назначался. Ситуация резко изменилась, когда в России началась земская реформа 1864 года, которая ввела институт выборности (хотя и ограниченный имущественным цензом) в органы местного самоуправления. Таким образом, в России сложилась ситуация, когда довольно значительная часть хозяйственной жизни стала управляться не назначенными государством чиновниками, а «гласными», как тогда называли депутатов земств. По сведениям центрального статистического комитета, уездные гласные в 1883-1886 годах распределялись по сословиям следующим образом: дворяне и чиновники — 42,4 %, крестьяне — 38,4 %, духовенство — 2,3 %, прочие сословия — 16,9 %.

Итак, в России со второй половины XIX века был уже не один, а два источника власти. Очень скоро между ними началось соперничество, в том числе и по вопросам разграничения полномочий. В земствах говорили, что на местах люди разбираются в специфике региона лучше, чем в центре, требовали от государственных органов «не вмешиваться в их дела» и т. д. Знакомая картина, не правда ли? Земские вопросы стали излюбленной темой для критики властей.

Надо сказать, что в те годы появился термин «земская интеллигенция»: служащие, которых нанимали земства для своих нужд. Их еще называли «третьим элементом». Николай Бердяев в работе «Духовный кризис интеллигенции» дал убийственную характеристику этому слою: «В интеллигентский “третий элемент” входят не только статистики — этот классический тип средней интеллигенции, — земские служащие, но и газетные литераторы, профессиональные революционеры, студенты, бегающие с урока на общественные собрания, девушки с зубоврачебных и акушерских курсов, начинающие адвокаты, мелкие служащие в управлениях железных дорог и т. п. В массе это люди полуобразованные, обиженные на мироздание, но всегда приписывающие себе прерогативы спасителей отечества».

Перед нами не что иное, как полуинтеллигенция, то есть люди, благодаря некоторому образованию уже интересовавшиеся политикой и экономикой, имевшие соответствующие амбиции, но по своему уровню ни в коей мере не соответствующие задачам государственного управления. Конечно, большинство из них не могли быть гласными, на их пути стоял имущественный ценз, но у них были возможности оказывать влияние на принятие решений в земствах. Разумеется, не эти люди свергли многовековую монархию. Как уже ранее говорилось, царь столкнулся и с оппозицией в лице высокопоставленных лиц, но эти представители управленческой элиты прекрасно поняли, каким взрывоопасным материалом является «третий элемент», и постарались использовать его в своих целях. Как отмечает известный историк революции Георгий Катков, именно из земств и близких им учреждений формировались кадетская и октябристская партии, то есть организации, требовавшие ограничения власти монарха.

Обратимся к мемуарам видного деятеля земского движения Дмитрия Шипова. Вот как он описывает разговор с министром внутренних дел Российской империи Вячеславом Плеве, который состоялся в 1902 году.

«Плеве: Я желал бы выслушать ваше мнение относительно значения, так называемого, “третьего элемента” в земских учреждениях. Контингент лиц, приглашаемых на земскую службу, быстро растет количественно, приобретает, по-видимому, все большее значение, а, между тем, в громадном большинстве представляется далеко неблагонадежным в политическом отношении.

Шипов: Высказываясь пред вами с полной откровенностью, я должен сказать, что по глубокому моему убеждению, будущность земского дела заключается в “третьем элементе”.

Плеве: Неужели?!»[94]

Характерно, что незадолго да этого разговора эсер Степан Балмашев убил министра внутренних дел Дмитрия Сипягина. Ему на смену пришел Плеве. Сторонник твердой государственный власти, Плеве прекрасно понимал угрозу, исходящую от «третьего элемента». А посмотрите на Шипова. Отлично зная, что в стране уже завелась зараза «революционного терроризма», он тем не менее связывает будущее земств с откровенными врагами нашей страны. В 1904 году Плеве погиб за Россию от рук эсера Сазонова, бросившего бомбу в карету министра. А Шипов, так много сделавший для раздувания революционного пожара, сам и сгорел в нем. Он окончил свои дни уже при большевиках в Бутырской тюремной больнице.

В 1914 году в Москве состоялся съезд уполномоченных губернских земств. На нем было принято решение создать Всероссийский земский союз. Как сказали бы сейчас, в стране появилась организация «общефедерального масштаба». Возглавил ее князь Георгий Львов, будущий глава Временного правительства.

Примерно в это же время появился Всероссийский союз городов, организованный городскими головами страны. Здесь лидером был кадет и тоже будущий «февралист» Михаил Челноков. Во время Первой мировой войны роль этих общественных организаций была очень высока. Они занимались вопросами тылового снабжения войск, обеспечением беженцев жильем и питанием, оказывали юридическую помощь людям, стремившимся получить материальную поддержку. Целый ряд товаров, поставляемых в армию, закупался земским и городским союзами.

В 1915 году обе и без того мощные структуры создали объединенный комитет — Земгор, который помимо прочего занялся и производством различных товаров, направляемых в армию. К 1916 году, как пишет историк Катков, Земгор контролировал свыше двух тысяч заводов и мастерских, осуществлявших поставки для военных нужд. В 1915 году появилась третья всероссийская общественная организация, представлявшая собой сеть военно-промышленных комитетов. В них входили промышленники, занимавшиеся выпуском оружия. Деятельность сети координировалась Центральным военно-промышленным комитетом (ЦВПК), а руководил им Александр Гучков, лидер Партии октябристов (Союз 17 октября), в будущем «февралист», военный и морской министр Временного правительства.

Отметим, что земский деятель Львов был членом ЦВПК, в свою очередь, Челноков состоял в руководстве Всероссийского земского союза и занимал пост зампредседателя Московского военно-промышленного комитета, а Гучков был комиссаром Красного Креста при Всероссийском земском союзе. Таким образом, все три общественные структуры находились в тесном сотрудничестве друг с другом, а размах их деятельности был таков, что от них стала зависеть жизнь десятков миллионов жителей империи. Между прочим, Челноков известен как человек, создавший хлебную панику в Москве. В 1917 году он обратился к правительству с открытой телеграммой, в которой говорил, что Москву ожидает голод. Мол, в город поступает недостаточно хлеба, а муки осталось на пять дней. Как отмечает современный историк Олег Айрапетов, на самом деле запасы хлеба во «второй столице» были огромны. Даже если бы полностью прекратился подвоз муки, население можно было бы обеспечить мукой на три недели. Московский градоначальник Шебеко обратился к москвичам с разъяснением, поставил работу булочных под свой личный контроль, а в феврале были введены карточки, чтобы упорядочить распределение хлеба по твердым ценам. Ажиотаж удалось ликвидировать, и обстановка в Москве улучшилась.

Но мы забежали вперед. Сейчас важно зафиксировать тот факт, что руководство этих организаций наладило тесные контакты с высшим офицерством, и вот тут мы выходим на генеральский фактор Февральской революции. Как я уже говорил в первой части книги, советская историография давала своеобразную трактовку роли генералов в тех событиях. То, что именно они давили на царя, требуя его отречения от престола, в СССР не отрицали. Однако говорилось, что это было спонтанной реакцией офицеров на «восстание народа» в Петрограде. Мол, генералы надеялись, что отстранение Николая II от власти успокоит разбушевавшиеся страсти. Вместе с тем опубликованные впоследствии свидетельства не оставляют камня на камне от этой версии. Генералы с самого начала были участниками заговора против царя, а «народное выступление» было лишь прикрытием для их операции. Кстати, не кто иной, как Гучков, говорил, что планы переворота разрабатывались задолго до февральских беспорядков в столице. Сценарий свержения власти состоял из двух параллельных акций. Предполагалось перехватить царский поезд на пути его движения между Царским Селом и Ставкой в Могилеве. А в это время части Петроградского гарнизона должны были провести некую военную демонстрацию, подобную восстанию декабристов. При этом членов правительства планировали арестовать и тут же огласить список лиц, которые составят новую власть.[95] Что ж, примерно так все и произошло.

Позиция командующих фронтами сыграла решающую роль в Феврале. Без их поддержки нечего было и думать о перевороте. Но что же ими двигало, почему они после долгих колебаний решили устроить бунт посреди войны? Каков мотив? Ответ обескураживает своей простотой. Жажда власти. В отличие от болтливых пропагандистов, расписывающих «ужасное положение на фронте» и твердящих о «неспособности» царизма добиться победы, высшее офицерство знало, что война уже выиграна. И почему бы им, «генералам победы», усыпанным орденами и пользующимся великим почетом и уважением народа, не взять бразды правления в свои руки, создав нечто подобное военной хунте? Николай II, как Верховный главнокомандующий, им явно мешал. Но если заменить его малолетним наследником или тем более братом Михаилом, то лавры победы полностью достанутся им. Новый монарх с самого начала окажется слабым, его власть превратится в номинальную или сильно ограниченную, а роль генералитета резко повысится.

Между прочим, перед глазами российских военных был наглядный пример успешной реализации такого сценария. В Османской империи в конце XIX века появилось младотурецкое движение. Его основные участники — офицеры, ставившие целью проведение в стране либеральных реформ. В 1908 году их организация «Единение и прогресс» подняла восстание, опираясь на военные части Македонии. Тогдашний султан Ахмед Ниязи-бей согласился с требованием мятежников восстановить конституцию и созвать парламент. В следующем году парламент низложил султана и возвел на престол Мехмеда V. На этом дело не кончилось: спустя несколько лет младотурки во главе с Энвер-пашой совершили еще один переворот и установили свою военную диктатуру.

Так что в самой возможности такого сценария, но уже в России нет ничего невероятного. Отметим, что на престол метил еще и великий князь Николай Николаевич, командующий Кавказским фронтом. Этим объясняется и его участие в перевороте.

В связи с амбициями великого князя я уже упоминал некоего Хатисова, а сейчас пришло время остановиться на его личности подробнее. Хатисов был тифлисским городским головой и председателем кавказского отдела Всероссийского союза городов. Это был очень влиятельный человек, со связями в высшем руководстве империи. Так, например, Хатисов пользовался доверием у Воронцова-Дашкова, предшественника Николая Николаевича на посту наместника Кавказа, лично знал великого князя Николая Михайловича, отец которого тоже был кавказским наместником.

Как уже говорилось выше, Хатисов отправился к Николаю Николаевичу, чтобы изложить ему план дворцового переворота. Любопытна история появления самого плана. После закрытия пятого съезда Всероссийского союза городов на квартире князя Львова, возглавлявшего эту организацию, собралось несколько человек, включая Хатисова. Львов довел до сведения присутствовавших, что он располагает письменным заключением 29 представителей губернских земских управ и городских голов, выдвигавших Львова в качестве премьера. Я думаю, от внимательного читателя не ускользнуло, что и в этом деле фигурируют все те же лица, все те же организации. Львов изложил своим гостям идею переворота, результатом которого станет провозглашение царем великого князя Николая Николаевича и создание «ответственного министерства».[96]

Итак, Хатисову было поручено узнать мнение самого Николая Николаевича. Встреча состоялась, великий князь выслушал его, но после некоторых колебаний дал отрицательный ответ. Однако он не сообщил ни полиции, ни самому царю об этих переговорах, хотя уже на этом этапе знал не только о заговоре, но и имена целого ряда ключевых фигур, готовивших переворот.

О том, как относился Николай Николаевич к царю, можно судить и по свидетельству князя Шаховского, занимавшего в то время пост министра торговли и промышленности. Во время войны Шаховской (Шаховский) отправился на Кавказ, где встретился с Николаем Николаевичем. Вот как он описывает свой завтрак с великим князем:

«За завтраком были Великие княгини Анастасия и Мелица Николаевны, черногорки, которых императрица называла “черные женщины” (black women), генерал Янушкевич, князь Орлов и адъютант Великого князя. Меня посадили направо от Вел. кн. Анастасии Николаевны. Сперва разговор был общего характера. Но скоро я приметил от некоторых сидящих какие-то непонятные сперва для меня фразы; скоро я начал их понимать...

Чувствовалось мало скрываемое неудовольство государем. Видимо, что если бы не мое присутствие, то разговоры были бы еще более открытые. После завтрака я уехал с весьма тяжелым чувством. ...В сентябре 1916 г. я имел первый после моей поездки на Кавказ доклад в Ставке.

...Посмотрев государю в глаза, после короткой паузы, я спросил: “Позволите ли Ваше Величество говорить мне совершенно откровенно? Я боюсь, что мой рассказ будет неприятен Вашему Величеству, так как он касается чрезвычайно близкого Вам лица”.

Ответ государя был, что он просит меня быть совершенно откровенным и не стесняться. Тогда я передал то, что слышал за завтраком у Великого князя и выразил изумление, что присутствующие позволили себе вести такие разговоры при министре Его Величества. Закончил я словами: “Я считаю своим долгом доложить Вашему Величеству, что у Вас на Кавказе — осиное гнездо”. Государь нисколько не удивился и сказал мне, что ему некуда было деть всех этих лиц, которых он не мог оставить в Ставке, но что он уверен, что скоро между ними произойдут нелады, и тогда их можно будет разъединить».[97]

Кстати, такие крупные деятели Февраля, как генералы Данилов и Рузский, были выдвиженцами именно Николая Николаевича. Кольцо вокруг царя постепенно затягивалось.

Заговор не был спонтанным Противники Николая II заранее расставляли своих людей на ключевые посты, не брезгуя самыми подлыми методами. Ярким примером их деятельности является знаменитое «дело Мясоедова», о котором речь пойдет в следующем разделе. В нем я буду опираться на тщательное исследование отечественного историка Олега Айрапетова («Дело Мясоедова. XX век начинается»).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.