Долгая дорога кончается

Долгая дорога кончается

Когда новость об отъезде короля Ричарда подтвердилась, Саладин смог распустить свои армии. Он собирался совершить паломничество в Мекку, но в империи оказалось слишком много неотложных дел. Объехав свои палестинские территории, Саладин вернулся в Сирию, чтобы во время дождливой зимы отдохнуть в Дамаске. Говорят, что при прощании с аль-Захиром он наказал сыну не злоупотреблять насилием, предупредил, что «кровь никогда не спит».

В начале 1193 года здоровье Саладина начало стремительно ухудшаться. Налицо были все признаки изнеможения. Баха ад-Дин записал, что тело султана оставалось тучным, но им владела безмерная усталость. 20 февраля Саладин заболел — у него началась лихорадка, мучила тошнота. Шли дни, и его состояние ухудшалось. Баха ад-Дин и аль-Фадиль каждое утро и каждый вечер приходили в комнату хозяина, да и аль-Афдаль всегда находился рядом. В начале марта состояние султана ухудшилось, он потел так, что пот сквозь матрас протекал на пол; Саладин то терял сознание, то снова приходил в себя. Баха ад-Дин записал, что 3 марта 1193 года «султану стало хуже, силы покинули его… позвали [имама], чтобы он провел ночь в цитадели, так чтобы, если начнется агония, султан смог бы покаяться. Это было сделано, и мы покинули цитадель. Каждый из нас был готов отдать свою жизнь, чтобы спасти султана».

После рассвета, когда имам прочитал над ним Коран, Саладин испустил дух. Ему было пятьдесят пять лет. Его тело было положено в мавзолей на территории мечети Омейядов в Дамаске, где оно покоится до сегодняшнего дня.[331]

В начале своей карьеры Саладин руководствовался собственными амбициями и жаждой славы, захватив власть у Зангидов и создав обширную империю Айюбидов. На протяжении всей своей карьеры он демонстрировал готовность клеветать на своих врагов — и мусульман, и христиан, — используя для этой цели разные пропагандистские средства. Приверженность султана джихаду — заметная черта его карьеры, проявившаяся особенно явно после его болезни в 1186 году, — сопровождалась решимостью возглавить ислам в священной войне, а не служить одним из командиров.

Тем не менее, вероятнее всего, Саладин действительно был вдохновлен религиозным рвением и истинной верой в святость Иерусалима. Недавно было выдвинуто предположение, что после 1187 года, когда главная цель — взятие Святого города — была достигнута, приверженность Саладина джихаду стала меньше. В действительности же представляется очевидным, что преданность султана своему делу во время Третьего крестового похода усилилась, даже перед лицом неудачи и поражения. Также верно то, что возбужденное им чувство мусульманского единства стало если не абсолютным, то уж точно не имевшим себе равных в XII веке. В мире Крестовых походов и соперники, и союзники признавали, что султан был великолепным лидером. Даже иногда критиковавший его великий иракский историк, симпатизировавший Зангидам, Ибн аль-Насир писал, что «Саладин (да помилует его Бог) был благородным, терпеливым и сдержанным человеком, имел хороший характер, был скромным, готовым мириться с тем, что ему не нравится, и не заметить ошибки своих сторонников. <…> Короче говоря, он был редким человеком, имеющим много хороших качеств, прославившимся добрыми делами, активным борцом джихада против неверных, чему свидетельство — его завоевания».[332]

При любой попытке вынести суждение относительно жизни и карьеры Саладина всегда возникает один вопрос: он был поборником джихада, покорил и защитил Иерусалим в интересах ислама или ради собственной славы и выгоды? В конце своей жизни даже сам султан вряд ли мог ответить на этот вопрос с полной уверенностью.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.