Последние дни Америки: от республики к агрессивной империи

Последние дни Америки: от республики к агрессивной империи

В последней четверти 1916 года союзники стали нуждаться не только в американских поставках, но и в американских финансах.

И наконец, в 1917 году произошло решающее событие — Британия, которая стояла на грани банкротства после первого натиска на центральный регион, начала постепенно передавать права верховного военного командования великой осадой более выносливому и более свежему — в военном и экономическом отношении — исполину, Соединенным Штатам Америки. Это было сделано с полным пониманием того, что Британия, как более опытный игрок, навсегда сохранит за собой исключительное право на участие в стратегическом руководстве осадой.

Приняв на себя эту ответственность и отправив войска на европейский театр военных действий, Америка вполне сознательно взяла на себя обязанности имперской державы. То была знаменательная и зловещая передача эстафеты от одной англоязычной островной державы к другой. Это решение кардинальным образом изменило лицо Америки, а со временем и лицо всего мира в целом.

Соединенные Штаты не были готовы взять на себя единоличную власть над морями, а следовательно, не могли допустить поражения Британии — притом что Америка ни в малейшей степени не доверяла Германии. Американская элита сплошь состояла из англофилов, а американское общество, ссудившее Британию миллионами долларов, смотрело на мир сквозь очки британской пропаганды: если бум инфляции и процветания, обусловленный огромными закупками Антантой военных материалов, обрушится из-за поражения союзников, то деньги. одолженные на Уолл-стрит, можно будет считать навсегда потерянными. Все эти факторы требовали, чтобы США — под влиянием Британии — бросили вес своей имперской мощи на поля сражений в центральном регионе[89].

Дни великой конфедерации свободных городов в свободном государстве, почтения к образованным виргинским джентльменам, примирения с природой и пионерского духа общин, то есть всех американских ценностей, в большой мере предоставленных старой Европой и целым светом этой обители мира и покоя, безвозвратно остались в прошлом. Старые принципы были беспощадно и без всяких сожалений отброшены. Преднамеренная и показная жадность к обладанию избытком времени и пространства, безответственная тяга к агрессивному тщеславию — поздним признакам Британской империи — были усвоены Америкой, куплены ею ценой ее юности. Настроение в Соединенных Штатах разительно и быстро переменилось.

В 1914 году 90 процентов американского народа было против вступления в войну[90]; теперь же эта сдержанность уступила место неуемной агрессивности: появились солдаты и восторженно встречавшая их толпа — вот что теперь нужно было Америке. Клубы позаботились о том, чтобы этот сдвиг в массовом сознании был скорым, и вызвать его можно было только одним орудием — страхом. Производство вооружений нарастало, а карательная экспедиция за океан готовилась на волне «народного страха перед внешней агрессией»[91]. Пропитанная «духом партикуляризма:., и враждебностью противоборствующих политических группировок», Америка стала патриотичной[92]. Теперь царил дух безусловной, горячей и простодушной любви «к своей стране», хотя это была не любовь, а заготовленный заранее призыв поражать «врага», где бы он ни находился и как бы ни прятался, любыми средствами и в любое время. Оказавшись на гребне искусственно созданного коллективного помешательства, гражданин теперь видел себя и своих соотечественников жертвами заговоров, слухи о которых питали его доверчивость и воспитывали поклонение красно-бело-синему флагу «американской гордости» и «сияющему звездами знамени»[93].

Начиная с 1917 года публику кормили фантастическими измышлениями, подаваемыми в форме газетных новостей.

Например, писали о том, что у немцев есть секретные орудийные батареи в США, готовые обстреливать Нью-Йорк и Вашингтон. Эти тревожные «новости» были инспирированы союзниками, начавшими фабриковать их в октябре 1914 года, и сообщения подобного рода начали фигурировать в разведывательных сводках, попадавших на стол президента... [94]

Помимо заклинаний о совпадении геополитических интересов, культурном родстве и угрозе немецкой подводной войны, помимо гигантских займов странам Антанты, было еще одно средство заманить США в войну и заставить их нести часть ее бремени в осуществлении великой осады. Этим средством стала Палестина.

Ведущие члены британского военного кабинета — премьер-министр Герберт Эсквит и военный министр граф Китченер не желали распылять наступательные силы на европейском театре ради военной авантюры на Среднем Востоке. Однако стойкие поборники имперского величия, воплощенные харизматической фигурой лорда Альфреда Милнера, бывшего колониального чиновника, сумели заставить коллективный олигархический разум изменить это решение, правда, иным способом[95].

В ноябре 1915 года члены так называемого «Детского сада» (клуба Милнера, известного также под названием «Круглый стол») поделились своими соображениями со страниц газеты «Манчестер гардиан». Речь шла о том, что «будущее Британии как «морской империи» целиком зависит от Палестины, каковая должна стать буферным государством, населенным патриотично настроенным народом»[96]. Действительно, Палестина была «ключевым недостающим звеном», соединявшим разъединенные части Британской империи в единый континуум, протянувшийся от Атлантического до Тихого океана[97].

Если и поскольку Первая мировая война действительно представляла собой начало осады центрального региона, то группа Милнера решила, что будет вполне уместно воспользоваться представленной возможностью и вбить сразу два клина — по одному на каждом конце разделительной линии. Для этого Америка должна быть вовлечена в конфликт двояко — направить войска на евразийский север (против Германии) и развязать политическую кампанию своего сионистского лобби на средне-восточном юге (против арабов; см. карту на рис. 1). Несмотря на то, что Эсквит и Китченер так далеко не смотрели, «Детский сад» отнюдь не был намерен упускать такую возможность.

Рука Провидения не заставила себя ждать. 6 июня 1916 года судно, на котором Китченер направлялся в Россию, подорвалось на мине[98]. Уличенный в закулисных махинациях глава либеральной партии Эсквит был вынужден уйти в отставку, и 7 декабря 1916 года премьер-министром стал Дэвид Ллойд-Джордж. Участники «Круглого стола» немедленно получили в правительстве несколько высоких постов, а «мастер ложи» Милнер стал главным стратегом военного кабинета. Вскоре после этого британские войска высадились на Среднем Востоке, выступив против турок.

11 декабря 1917 года генерал сэр Эдмунд Алленби и его офицеры пешком вошли в Святой город Иерусалим через Яффские ворота[99].

В августе 1918 года первый акт великой северо-западной осады приблизился к развязке. После того как было отражено последнее большое наступление генерала Людендорфа, начатое весной 1918 года, союзникам, при поддержке прибывших американских дивизий, удалось оттеснить потрепанных испанкой немцев назад, к «линии Гинденбурга». Германия поняла, что не может больше держаться. Она капитулировала, и в ноябре было подписано перемирие.

К августу 1918 года стало ясно, что Германия сделала все возможное, но для победы этого оказалось мало. Блокада и высадка на континенте американских войск поставили германское руководство перед альтернативой: сдаться или ввергнуть страну в полный экономический и социальный хаос. Все без исключения, во главе с аристократами из военного командования, выбрали капитуляцию... Оглядываясь назад и оценивая историю военных операций Первой мировой войны, трудно отделаться от впечатления, что весь этот конфликт был большой осадной операцией, направленной против Германии[100].

Десяти миллионов убитых оказалось недостаточно для того, чтобы сломить страну и сделать ее сателлитом морских держав. Германия не была разбита на своей территории. Для того чтобы Германия пережила окончательный крах и потерпела поражение внутри своих границ — то есть для осуществления второго, заключительного акта северо-западной осады (то есть Второй мировой войны) — британские правящие круги посвятили следующие двадцать лет проведению двойственной политики по отношению к поверженному рейху политики, представлявшей собой смесь санкций и прямых зарубежных инвестиций. В действительности за лицевой стороной этой коварной политики пряталось намерение клубов восстановить военный и экономический потенциал Германии, а за это время выявить и идентифицировать «нужный» тип политического руководства, способного «использовать» возрожденный и восстановленный германский рейх к выгоде Британии. Коротко говоря, схема предусматривала вооружение вчерашнего врага и его вовлечение в следующий конфликт, который должен был создать (1) повод к окончательному уничтожению Германии и (2) возможность захвата геополитических позиций Германии. Этому сложному клубку провокаций, состряпанных для инкубации нацистского фюрера Адольфа Гитлера, этого уникального «барабанщика» неузнаваемой, превращенной в восточную деспотию Германии, посвящена остальная часть настоящего повествования.