Глава V ЦЕНТРАЛЬНАЯ ЕВРОПА В ПЕРИОД РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Глава V

ЦЕНТРАЛЬНАЯ ЕВРОПА В ПЕРИОД РАННЕГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ

Географическими границами региона, который здесь обозначается как центральноевропейский, можно считать часть балтийского побережья на севере, Лабу (Эльбу) на западе, Дунай (в среднем течении) и карпатские горы на юге и юго-востоке.

Этническая карта региона может быть воссоздана в основных чертах для периода не ранее рубежа VIII—IX вв., когда с началом первых контактов славян с Каролингской империей во франкских источниках появились первые описания граничащих с империей на востоке земель. Северо-западную часть региона — земли между Одрой на востоке и Лабой на западе (в ряде мест поселения славян выходили и за этот водный барьер) и выходившие на севере к Балтийскому морю — занимали славянские племена, которые частично заселили территорию, оставленную германцами в III—V вв. Они получили в науке условное наименование полабских славян. Наиболее крупными и устойчивыми этнополитическими объединениями полабских славян были ободриты, земли которых примыкали с востока к нижнему течению Лабы, и лютичи, земли которых соседствовали на востоке и юге с землями ободритов, выходя к среднему течению Лабы. На юге субрегиона между реками Лабой и Салой размещалось объединение сорбов, существование которого засвидетельствовано уже в источниках первой половины VII в.

По особенностям исторического развития в период раннего средневековья к этому региону иногда относят и племена поморян, занимавших побережье Балтийского моря от Одры на западе до нижнего течения Вислы на востоке. Впрочем, в отличие от собственно полабских славян поморяне жили в тесной связи с размещавшимися южнее славянскими племенами, которые впоследствии объединились в польскую народность. Среди них наиболее значительную роль играли поляне, давшие позднее название всей польской народности. Объединение полян располагалось в бассейне реки Варты, доходя на западе до среднего течения Одры. С ними на востоке — в среднем течении Вислы — соприкасалось племенное объединение мазовшан. Верховья Вислы занимали племенные объединения вистлян и лендзян (от названия последних происходит термин ляхи, lengyel — позднейшее наименование поляков у восточных славян и венгров). В верхнем течении Одры располагался ряд славянских племен, среди которых главную роль играли слензяне.

На юг от земель, занятых полабскими славянами, в верхнем течении Лабы и бассейне Влтавы, в котловине, окруженной невысокими лесистыми горами, жили родственные славянские племена, среди которых со второй половины IX в. главную роль стали играть чехи. На востоке с ними граничили мораване — крупное объединение славян в бассейне впадающей в Дунай Моравы. На землях мораван и их восточных соседей почвы были более богатыми, чем у полабских славян, а климатические условия сближали этот район с Балканами (здесь, в частности, оказалось возможным широкое распространение виноградарства).

На юг и юго-восток от земель мораван и чехов шли обширные территории в басейнах Дуная и Тиссы, где в VI—VIII вв. жило славянское население, находившееся в зависимости от аваров. С падением в начале IX в. Аварского каганата славяне стали широко расселяться на территории, ранее занятой аварами. В районе оз. Балатон в первой половине IX в. образовалось зависимое от Каролингов Блатенское княжество. Природные условия в долине Дуная были благоприятными для развития земледелия и скотоводства. Чешско-моравское плоскогорье и Дунайская низменность непосредственно граничили с отрогами Карпат, где население издавна вело пастушеское хозяйство. Последующие изменения этнической карты региона были вызваны появлением в конце IX в. на территории Дунайской низменности мадьярского союза племен, который частично ассимилировал проживавшее здесь славянское население.

Часть южных территорий региона более или менее длительно входила в Римскую империю или испытывала ее сильное культурное влияние, но в ходе варварских вторжений гунны и авары так опустошили эти области, что говорить о сколько-нибудь существенном сохранении здесь римских социальных и культурных традиций не приходится. Правда, на части территории Среднего Придунавья источники XII—XIII вв. фиксируют наличие значительных групп восточнороманского пастушеского населения, которое могло проживать там и ранее, но нет серьезных оснований считать, что оно передавало античные традиции славянскому и мадьярскому этносам.

В целом Центральную Европу следует отнести к числу тех частей Европейского континента (наряду с Древней Русью и Скандинавией), где имел место бессинтезный вариант генезиса феодализма на основе социальной трансформации общественных институтов эпохи военной демократии. Обо всей этой территории как едином регионе позволяет судить относительная общность политической организации и социальной структуры трех главных сложившихся там государств: Польского, Чешского и Венгерского. У полабских славян, в силу причин, о которых будет сказано ниже, процессы формирования классового общества и государства не получили полного развития. Если говорить о соотношении с другими районами бессинтезного варианта развития феодализма, то различия со Скандинавией вполне очевидны — ряд институтов, характерных для Центральной Европы (например, «служебная организация» — см. ниже), не были известны у скандинавов. Напротив, очевидна большая близость общественного строя стран Центральной Европы и Древней Руси.

СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ (VI-XI вв.)

Формирование классового общества и государства в странах Центральной Европы было обусловлено важными сдвигами в развитии производительных сил населения этого региона.

Не позднее VIII—IX вв. пашенное земледелие утвердилось здесь как ведущая отрасль хозяйства. Значительно развито было и скотоводство, по сравнению с ним роль охоты, рыболовства или пчеловодства стала явно второстепенной. При этом сыграло свою роль появление пахотных орудий — прежде всего рала с железными сошниками (более тяжелый плуг получил распространение лишь позднее) и успехи скотоводства, позволившие использовать волов (гораздо реже — коней) в качестве тягловой силы. Улучшение качества обработки земли привело к заметному расширению ассортимента сельскохозяйственных культур. Если ранее главной сельскохозяйственной культурой было просо, то теперь его удельный вес уменьшился, возросли посевы таких культур, как рожь, пшеница, ячмень, овес. Упоминание в источниках X в. яровых и озимых свидетельствует о переходе от подсеки и нерегулярного перелога к первым, еще примитивным формам севооборота (двухполье). В этот период населению уже был известен ассортимент садово-огородных растений, который практически не изменился до конца средневековья. Значительная часть территории оставалась еще незаселенной, в ряде районов сохранялись старые способы ведения хозяйства.

В скотоводстве следует отметить принявшее широкий размах разведение свиней, которые, в отличие от других животных, не нуждались в обширных пастбищах. Для населения они стали главным источником мясной пищи. Развивалось и овцеводство. На то же время приходится очевидный прогресс в развитии ряда ремесел, прежде всего разных видов обработки металлов.

Определенными особенностями отличалось историческое развитие подунавья. Здесь с поселением в конце IX в. мадьярского союза племен в течение некоторого времени земледельческое хозяйство местного славянского населения сосуществовало с кочевым скотоводством пришельцев. Постепенно в ходе повседневных контактов со славянами и под воздействием природных условий мадьяры перешли к оседлости. Часть славянского населения была ассимилирована мадьярами, другая сохранилась как особый этнос, сформировавшись со временем в отдельную словацкую народность. У венгерского населения Дунайской долины в X—XI вв. сложился особый тип смешанного земледельческо-скотоводческого хозяйства с постоянными зимними стоянками для скота, удобренная территория которых использовалась затем для посева. Большая роль скотоводства (разведение крупного рогатого скота) в хозяйстве венгров эпохи раннего средневековья отразилась и на характере судебных штрафов, исчислявшихся количеством быков, и в характере повинностей, среди которых различные конные службы занимали гораздо большее место, чем в соседних славянских странах. В отдельных степных районах роль скотоводства была еще значительнее. В горных районах Прикарпатья постоянным занятием населения (главным образом: восточнороманского) было пастушество. Однако в развитии региона в целом земледелие было главной, господствующей отраслью хозяйства и именно его прогресс обеспечивал поступательное развитие региона в целом.

С переходом к пашенному земледелию появилась стабильная сеть поселений. Вместе с тем прогресс земледельческой техники способствовал росту хозяйственной самостоятельности отдельных групп, входивших в состав рода, сначала большой, а затем и малой семьи. Наиболее очевидным свидетельством перемен может служить появление наряду с крупными большого числа однодворных поселений. Правда, между группами родственных семей сохранялись связи, выражавшиеся в некоторых обычаях взаимопомощи и кровной мести, но главной формой организации населения стала уже территориальная соседская община. Пахотная земля и скот находились во владении отдельных семей, а леса, пастбища и воды оставались в совместном пользовании всей общины.

Рост производительных сил, приведший не только к появлению прибавочного продукта, но и к его заметному увеличению, создал объективные предпосылки для разделения общества на классы и возникновения государства. С образованием государства в положении всей массы населения произошли глубокие изменения. К сожалению, проследить эти изменения позволяют лишь данные немногих венгерских и чешских документов XI в., относящиеся прежде всего к церковным владениям, а также пережитки прежних отношений, которые можно выявить в документах XII—XIII вв. Определенный материал дает и единственный в этом регионе комплекс памятников законодательства — декреты венгерских королей XI в.

Основная масса населения в период раннего средневековья формально сохранила свой прежний юридический статус свободных; средства производства, в том числе земля, оставались во владении членов соседских общин, но фактически эти свободные стали объектом эксплуатации со стороны органов раннефеодального государства.

Определенные обязанности в пользу племени существовали и в родоплеменном обществе: общественные работы по строительству градов — укрепленных убежищ, обязанности по охране границ племенной территории, нерегулярные добровольные подношения вождям и племенной знати. Эти повинности были затем узурпированы нарождавшимся раннефеодальным государством, которое сумело придать им качественно иное значение. К концу X в. на сельские общины легла целая система разнообразных повинностей, выполнение которых объективно должно было обеспечить надлежащие условия существования формирующемуся господствующему классу. Хотя главные налоги, накладывавшиеся на лично свободное население («подымное-подворовое» в Польше, «дань мира» в Чехии, «денарий свободных» в Венгерском королевстве), формально измерялись в денежной форме, но на практике деньги часто заменялись натуральными эквивалентами. С учетом же всего комплекса налогов следует констатировать, что первое место занимали фактически поставки продуктов, взимавшиеся первоначально с общины в целом, а затем — с отдельного хозяйства с определенным учетом его возможностей; в их состав входили зерно, овес, рогатый скот, свиньи, птица, а также в целом ряде случаев — мед и меха. К этому добавлялись и обязанности по доставке продуктов на град или двор, а также целый ряд повинностей, связанных с обслуживанием поездок по стране монарха, представителей государственного аппарата. Кроме того, сохраняли полную силу и восходившие еще к древнему времени обязанности по строительству крепостей и охране территории. Установление системы централизованной эксплуатации населения, принципиально сходной во всех трех указанных странах, сопровождалось, судя по данным венгерского законодательства, уже в первых десятилетиях XI в. ухудшением общественного положения свободных — за ущерб, нанесенный выделившимся из числа простых свободных профессиональным воинам — milites, это законодательство устанавливало повышенные санкции.

Усиление эксплуатации вело к разорению свободных. Неудивительно, что в законодательных актах венгерских королей рубежа XI—XII вв. встречаются упоминания о свободных, которые не имеют своей земли и селятся во владениях вельмож. Однако в то время такие свободные составляли лишь небольшую часть деревенского населения.

Другой аспект политики раннефеодального государства заключался в том, что часть населения тем или иным образом была выведена за рамки общин и освобождена от лежавших на них налогов и повинностей, с тем чтобы они осуществляли специальные «службы» для государя. Поселения с таким населением группировались обычно либо вокруг «градов» как военно-административных центров государства, или «дворов» как центров дворцового хозяйства и резиденций монарха. Всю эту «служилую людность» можно разбить на ряд групп: лица, занимавшиеся обслуживанием и приготовлением пищи (повара, пекари, подстолии, прачки и др.), лица, ухаживавшие за скотом (овчары, конюхи и др.), ремесленники разных профессий, наконец, рыболовы и охотники (ловцы, псари, сокольники, бобровники). Деятельность некоторых из этих групп населения опиралась на систему регалий, обеспечивавших для них монополию на охоту за определенными видами животных, разработку полезных ископаемых, постройку мельниц и т.д. Назначением этой «служебной организации» было выделение квалифицированной рабочей силы для обслуживания потребностей формирующегося господствующего класса, основное ядро которого на этом этапе практически совпадало с аппаратом государственной власти. По своему социальному происхождению слой служилого населения не был однородным: в его состав вливались как часть свободного сельского населения, так и часть принадлежавших правителям невольников, посаженных на землю для исполнения указанных выше служб.

Невольники представляли собой социальную группу, появившуюся в составе общества времен военной демократии. В то время к ней в основном принадлежали захваченные во время военных столкновений пленные, но поскольку особой потребности в их труде в обществе не было, то их либо убивали, либо отпускали за выкуп, либо просто освобождали после ряда лет пребывания в плену и включали в состав общины. Число невольников сильно увеличивалось в условиях военной экспансии раннефеодальных государств. Эта социальная группа также пополнялась за счет людей, попадавших в долговое рабство или лишавшихся свободы за тяжелые преступления.

В период раннего средневековья невольники стали одним из главных предметов вывоза из стран Центральной Европы на рынки Средиземноморья. Вместе с тем уже в это время значительная часть их оседала на месте, оказываясь юридической собственностью правителей. Так, польским князьям второй половины XI в. принадлежало по меньшей мере несколько тысяч человек. С помощью этих людей проводилось освоение пустых, не занятых общинами земель, где создавалось собственное хозяйство монарха. Часть невольников находилась на построенных специально для них дворах и обеспечивалась необходимыми средствами для пропитания, другие наделялись участками земли, на которых они могли обустраиваться и жить. Аналогичные владения, заселенные несвободной челядью, но гораздо меньшего размера, имелись у представителей знати. Во владениях монарха занятия невольников были разнообразными, а наиболее значительная их часть занималась обработкой господской пашни. В хозяйствах знати в период раннего средневековья едва ли не главным занятием невольников, помимо непосредственного обслуживания господина, был надзор за его стадами, прежде всего за табунами боевых коней, необходимых для вельможи и его дружинников. Что касается юридического положения невольников, и там и здесь они считались полной собственностью господина, а их эксплуатация не была ограничена какими-либо нормами, В некоторых случаях невольник должен был работать на господина 6 дней в неделю.

Описанная здесь система отношений предстает перед нами в источниках XI в. уже в готовом виде, и у нас практически нет возможностей проследить этапы ее формирования. В этом смысле свидетельство чешского средневекового хрониста Козьмы Пражского, что установление принудительных работ для постройки княжеских «градов» относится к правлению князя Болеслава I (935—972), является совершенно уникальным.

С принятием странами Центральной Европы христианства здесь появились земельные владения епископств, соборов, монастырей. В период раннего средневековья эти владения были почти исключительно образованы за счет пожалований со стороны государственной власти. Поэтому на первых порах владения церкви являлись как бы сколком в миниатюре земель, находившихся под контролем государственной власти. Среди их населения можно выделить три основные группы, по отношению к которым церковные власти располагали разными правами. Во-первых, невольники, от которых можно было требовать любых служб и повинностей. Во-вторых, ремесленники и другие «специалисты» из числа «служилого населения», передававшиеся специально для обеспечения потребностей духовенства. В случае необходимости княжеская власть при пожаловании неоднократно заменяла лежавшие на этих людях службы иными, более нужными для монастыря, однако сам акт пожалования (новый или старый) особого статуса затруднял попытки его изменения со стороны церковных властей. В-третьих, члены сельских общин, которые «приписывались» к определенным церковным учреждениям с обязанностью нести в пользу них те повинности и платить те налоги, которые ранее требовала с них государственная власть. При этом часть указанных налогов и повинностей государство оставляло за собой, сохранялась и подсудность этой части населения органам государственной администрации. Таким образом, если пожалования правителей и привели к зарождению крупного церковного землевладения, то население во владениях церкви жило во многом по порядкам, характерным для раннего феодализма с его системой централизованной эксплуатации.

В жизни феодального общества стран Центральной Европы к концу периода раннего средневековья наметилось скопление торгово-ремесленного населения на «подградьях», что превращало в известной мере уже на этом этапе административные центры раннефеодального государства в центры ремесла и торговли. Среди селившихся там людей немалый удельный вес принадлежал «служилому» населению, совмещавшему, по-видимому, производство нужных для потребностей господствующего класса изделий с производством их на продажу представителям иных слоев населения. Наряду с ними там жили и свободные ремесленники — выходцы из сельских общин, мелкие странствующие торговцы того же происхождения, наконец, служащие магнатов или правителей, продававшие на торге собранные для них продукты или изделия. Все эти люди разного правового статуса и материального положения находились под прямой юрисдикцией княжеской администрации. Особое положение занимали по размеру весьма небольшие и характерные лишь для самых крупных «градов» поселения иноземных купцов, участвовавших в далекой транзитной торговле на путях, ведущих с запада Европы на Восток. В Венгерском королевстве такими центрами были Эстергом, Пожонь (Братислава), Секешфехервар, в Польше — Познань, Краков, Вроцлав, Плоцк, в Чехии — Прага и Оломоуц.

Можно предполагать, что такой тип социальной организации раннефеодального общества наиболее полно был развит в Венгерском королевстве, но это может объясняться просто тем, что большая часть известных нам материалов относится к территории этого государства.

В условиях господства такого рода отношений классовая борьба принимала главным образом форму восстаний масс свободных общинников, вовлеченных в систему централизованной эксплуатации, против гнета государства и процесса феодализации, иногда — христианизации. Ярким выражением этой борьбы стали народные восстания в Польше в 1037—1038 гг., в Венгерском королевстве в 1046 г. под предводительством Ваты и в 1061 г., вождем которого был его сын Янош. Характерной чертой восстаний, приобретших общегосударственный размах, было то, что объектом особой ненависти восставших наряду с представителями государственной власти были члены христианского клира. Имели место не только убийства епископов и священников, но и (например, в Венгрии) демонстративное возвращение к языческим обрядам и обычаям. По-видимому, в сознании народных масс принятие новой религии ставилось в связь с теми изменениями, которые произошли в их положении с формированием раннефеодального государства. Не случайно, например, в Венгрии требовали истребления одновременно и священников, и сборщиков налогов. Здесь конфликт отличался остротой, так как становление новых отношений господства и подчинения шло в условиях перехода массы рядовых свободных венгров к земледелию и распада традиционной для кочевого общества военно-родовой организации. В моменты таких кризисов имели место и выступления невольников, которые убивали своих господ и вообще пытались воспользоваться положением, чтобы вернуть себе свободу.

Гораздо медленнее протекали социальные изменения в политических образованиях полабских славян (у сорбов, ободритов, лютичей, гаволян). Хотя по уровню развития производительных сил нолабские славяне, по крайней мере в VIII в., не отставали заметно от своих восточных и южных соседей и здесь определенно наметилось отделение слоя воинов (носивших у сорбов название «витязей») от основной массы свободных, нет никаких сведений о существовании сложившейся системы централизованной экплуатации основной массы населения или «служебной организации». Судя по более поздним данным, замедленно протекал процесс классообразования и у пастушеского населения прикарпатских владений Венгерского королевства.

ГОСУДАРСТВО И СОЦИАЛЬНЫЙ СТРОЙ (VI-XI вв.)

Ранние этапы формирования государства на территории Центральной Европы могут быть представлены лишь схематично, так как письменные источники очень неполны и отрывочны, а данные археологии не всегда могут быть однозначно интерпретированы.

Период VII—VIII вв. следует определить как период постепенного формирования племенных княжеств на базе ранее возникших племен или союзов племен. Вероятно, эти княжества уже можно рассматривать как первые, еще очень примитивные государственные организации. По данным каролингских анналов, в жизни этих сравнительно небольших социальных организмов большая роль принадлежала родоплеменной знати. Институт княжеской власти во многом зависел от племенных обычаев и традиций, на которые опиралось и могущество знати. Степень подчинения населения власти была сравнительно невелика.

Более крупные раннефеодальные государства складывались в ходе конфликтов между племенными княжествами, завершавшихся иногда насильственным объединением в обширное политическое целое. Одним из следствий этих конфликтов было дальнейшее разрушение традиционных племенных структур, уход со сцены родоплеменной знати как особого социального слоя, усиление княжеской власти, опиравшейся на дружину, ставшую ядром формирующегося господствующего класса.

Эти процессы сопровождались углублением социальной дифференциации (что видно отчетливо, в частности, по различиям погребального инвентаря) и созданием системы укрепленных «градов» (пришедших на смену центрам племенных княжеств) — ярко выраженных центров военно-административной власти. Уже это позволяет заключить, что в рамках крупного раннефеодального государства степень подчинения населения государственной власти должна была резко возрасти.

Хотя подобный тип развития был в данном регионе преобладающим, эти процессы не везде непрерывно эволюционировали в указанном направлении. Так, на землях полабских славян они довольно интенсивно развивались в VIII—IX вв., когда здесь сложился целый ряд племенных княжеств, но с X в. оказались заметно заторможенными. На землях ободритов, например, так и не произошло (вплоть до XI в.) объединения «племенных» княжеств в один более обширный политический организм. Это замедляло ослабление позиций родо-племенной знати и формирование новых политических и социальных структур. На землях же лютичей в X в. был вообще ликвидирован институт княжеской власти и наметилось возвращение к традициям эпохи военной демократии. Эти явления исследователи связывают с постоянным воздействием на полабских славян военно-политической экспансии сначала Восточно-Франкского королевства, а затем Германской империи в правление Оттонов. Необходимое в данных условиях всеобщее вооружение населения оказалось мощным препятствием на пути к завершению классообразования и формирования государственности. В дальнейшем самостоятельное развитие полабских славян было прервано завоеванием их земель немецкими феодалами.

Первым крупным политическим образованием в центральноевропейском регионе, обладавшим несомненными признаками раннефеодального государства, стала Великоморавская держава, охватившая уже в первой половине IX в. в правление князя Моймира I (ум. ок. 846 г.) значительную часть территории современной Чехословакии. В правление Моймира в 30-е годы IX в. мораване приняли христианство по католическому обряду из Баварии. При преемнике Моймира Ростиславе (846—870) Великоморавская держава сумела оказать серьезное сопротивление попыткам восточнофранкских королей подчинить ее своей власти. В связи с этим франкские анналы упоминают о построенных Ростиславом мощных крепостях, успешно выдержавших осаду франкских войск. Эти сведения подтверждены исследованиями археологов, которые раскрыли остатки каменных укреплений не только в столице государства, но и в ряде других его центров. Тогда же великоморавский правитель сумел распространить свое влияние на земли славянских племен в бассейне Влтавы и на сорбов, которые выступали вместе с Великой Моравией против восточнофранкских феодалов. Одновременно, стремясь сделать страну независимой от связанной с Каролингами баварской церкви, Ростислав обратился в Константинополь с просьбой прислать епископа. В Великую Моравию приехали создатели славянской письменности Кирилл и Мефодий; а в дальнейшем Великая Моравия превратилась в тот очаг, откуда славянская письменность распространилась в другие славянские страны. Используя противоречия между интересами франкской церкви и папства, Ростислав добился в конце своей жизни (869 г.) создания для Великой Моравии и соседних с ней славянских земель архиепископства, непосредственно подчиненного Риму, во главе которого стоял Мефодий.

Быстрый рост политического влияния и расширение границ Великоморавской державы имел место в правление племянника Ростислава — Святополка (870—894). В той или иной форме его власть распространилась не только на бассейн Влтавы и земли сорбов, но также на верховья Вислы и бассейн Тиссы. В войнах с Восточно-Франкским королевством он занял значительную часть территории Блатенского княжества. Военные походы сопровождались попытками создавать на землях славян-язычников христианские учреждения, подчиненные архиепископству Моравскому. Правда, это огромное политическое образование было весьма непрочным; перечисленные земли были связаны с Великой Моравией скорее всего лишь отношениями даннической зависимости, и большая их часть после смерти Святополка отпала от Великой Моравии. В конце IX в. Великоморавское государство распалось под напором переместившегося в бассейн Дуная из Восточной Европы союза мадьярских племен, однако за сравнительно короткий период его существования развитая материальная культура, идеология, формы социальной организации населения оказали сильное воздействие на обитателей соседних славянских территорий, способствуя их эволюции в сторону формирования государственности. Процессы эти завершились к концу X в. созданием Польского и Чешского раннефеодальных государств. Источники позволяют представить в полной мере лишь заключительный этап этого процесса (середина — вторая половина X в.), когда ликвидация последних «племенных» княжеств происходила в обстановке острого соперничества между чешскими и польскими правителями.

Первые шаги к образованию единого раннефеодального государства на территории позднейшей Чехии были предприняты в 80-е годы IX в., когда князь племени чехов Борживой из рода Пржемысловичей, принявший крещение на дворе Святополка, сумел при поддержке его стать главным среди племенных князей Чешской долины. Окончательное объединение племенных княжеств Чешской долины под властью чешских князей со столицей в Праге относится к правлению князя Болеслава I (935—972). К этому времени власть пражских правителей распространилась и на земли в районе Моравы — старое ядро Великоморавского государства, и на земли слензян и их соседей на Верхней Одре, земли лендзян и вислян на верхней Висле и даже на часть граничивших с последними объединений восточнославянских племен. Обширная держава была, однако, столь же непрочной по составу, как и Великоморавское государство.

Это обнаружилось, когда экспансия чешских князей столкнулась с экспансией политического центра, возникшего на землях племенного княжества полян и сумевшего к середине X в. подчинить себе ряд соседних территорий. В последних десятилетиях X в. развернулась острая борьба между князем полян Мешко I (ум. 992) и чешским князем Болеславом II (973—999), в результате которой чешские князья утратили власть над землями в бассейне верхней Одры, а в 90-е годы сын Мешко I Болеслав Храбрый (992—1025) овладел и землями вислян и лендзян.

В дальнейшем все эти земли прочно закрепились в составе нового государственного образования полян, охватывавшего всю территорию течений Вислы и Одры вплоть до земель поморян на севере и чешских земель на юге. От племени полян, к которому принадлежала княжеская династия, это государство уже на рубеже X—XI вв. получило общее название Polonia — Польша. Болеслав Храбрый пытался пойти дальше и подчинить своей власти и центр Чешского государства. Но здесь его политика столкнулась с сопротивлением уже сложившегося в Чехии господствующего класса и раннефеодального государства и не имела прочного успеха. Его владычество в Чехии продолжалось очень недолго. Моравия к началу 20-х годов XI в. тоже вернулась под власть чешских Пшемысловцев. Древнечешское государство окончательно сформировалось на территории Чешско-Моравского плоскогорья. Сложившиеся к этому времени территории Древнечешского и Древнепольского государств существенно не менялись вплоть до наступления феодальной раздробленности. В первой четверти XII в. с подчинением поморян власти польского князя Болеслава III Кривоустого территория Польского государства на севере расширилась, достигнув балтийского побережья. Однако лишь Восточное Поморье (земли на нижнем течении Вислы с центром в Гданьске) непосредственно вошло в состав польского государства, а верховенство над Западным Поморьем польским правителям с наступлением феодальной раздробленности сохранить не удалось, и оно превратилось в одно из княжеств германской Римской империи.

В Подунавье параллельно шло завершившееся в начале XI в. формирование раннефеодального Венгерского государства, примерно с теми же этапами, что и у западных славян, — от княжеств отдельных входивших в венгерский союз племен, к их интеграции в более обширное политическое целое. Спецификой этого процесса в Венгрии было, однако, взаимодействие в нем двух не только этнически, но и социально разных компонентов: массы кочевников — венгров, лишь постепенно переходившей к оседлости и к земледельческому, социально-дифференцированному обществу, и местного земледельческого, издавна оседлого славянского населения Великой Моравии или Блатенского княжества, уже хорошо знакомого с социальными отношениями раннефеодального общества. Социальные верхи славянского населения были, по-видимому, частично уничтожены, частично ассимилированы формирующимся венгерским господствующим классом, но сложившиеся здесь ранее социальные и государственные институты были в определенной мере освоены, использованы для своих нужд новой венгерской государственностью. Ряд исследователей объясняют этим то, что по основным параметрам социальной структуры и организации Венгерское раннефеодальное государство принципиально не отличалось от Чешского и Польского.

В первой половине X в. на землях, занятых мадьярами, в среднем течении Дуная, в бассейне Тиссы и на восток от нее сложились племенные княжества. Их правители формально признавали верховенство вождя «семи племен» Арпада и его потомков, но практически были вполне самостоятельными. Первая половина X в. была временем почти непрерывных набегов венгерской конницы на земли более богатых южных и главным образом западных соседей. Набеги охватывали огромную территорию, доходя до Испании. Они были ярким выражением неизжитых традиций жизни кочевого общества, их прекращение стало результатом не только эффективной обороны, организованной противниками, сумевшими нанести венгерскому войску серьезные поражения (например, в битве на р. Дех в 955 г., где соединенные войска венгерских князей были разбиты Оттоном I), но было связано с переходом вчерашних кочевников к ведению хозяйства нового типа, что создавало объективную основу для ломки характерных для кочевого общества структур и обычаев и создания государственной организации.

Образование Венгерского раннефеодального государства связано с деятельностью правителей из дома Арпадов Гейзы (972—997) и его сына Вайка (в крещении Стефана-Иштвана) (997—1038). Гейза, опираясь на союз с Баварией (откуда он пригласил христианских миссионеров и призвал отряды наемных рыцарей), сломил могущество родовой знати и заложил начало новой государственной организации в своих владениях к югу от среднего течения Дуная, в районе озера Балатон. Иштвану удалось не только еще более укрепить эту государственную организацию, но и распространить ее на новые районы — бассейн Тиссы и к востоку от нее, уничтожив на рубеже X—XI вв. существовавшие здесь племенные княжества. Тогда же, по-видимому, она распространилась на восточную часть бывших великоморавских владений к северу от Дуная, где к 20-м годам XI в. сложилась очень стабильная граница между Польским, Чешским и Венгерским государствами. Окончательному правовому оформлению Венгерской раннефеодальной монархии и определению ее места в семье европейских государств способствовало принятие Иштваном в 1001 г. королевского титула.

Процесс классообразования в среде восточнороманского этноса на территории этого государства протекал в условиях уже сложившегося феодального общества. По мере социального возвышения отдельных восточнороманских знатных родов происходила их мадьяризация. То же в значительной мере относится к входившим тем или иным образом в ряды господствующего класса лицам славянского происхождения.

Если племенные княжества могут быть охарактеризованы лишь самым общим образом, то о раннефеодальных государствах можно составить гораздо более конкретное представление. Государственная организация в странах Центральной Европы эпохи раннего феодализма опиралась на систему укрепленных «градов», являвшихся военно-административными центрами «тянувшей» к ним территории. Сюда стекались дани с окрестного населения, здесь вершился суд по делам, выходившим за пределы юрисдикции общинных судов, вблизи от «градов» под защитой «торгового мира» совершался торг, у «градов» располагалась и несла в них свои повинности значительная часть «служебного населения». Власть над «градами» и связанными с ними административными округами находилась в руках наместников (comes). Наместники руководили сбором и действиями военных сил при необходимости защиты территории или нарушениях порядка, организовывали обложение населения данями и службами, вершили суд (прежде всего по уголовным делам и делам о наследовании или отчуждении земли), наконец, их важной обязанностью была охрана «торгового мира». Они назначались и сменялись правителем, но, как правило, принадлежали к знатным родам, составлявшим элиту господствующего класса. Их могущество основывалось не столько на доходах с небольших земельных владений, сколько на том, что в пользу наместников шла часть (обычно 1/3) поступавших в «грады» даней с населения, судебных и торговых пошлин. Эти средства позволяли им не только вести соответствующий своему званию образ жизни, но и содержать собственные дружины, о существовании которых имеются определенные указания в источниках. Но прежде всего сила и могущество наместников определялось тем, что они могли опираться на размещенные в «градах» сильные отряды профессиональных воинов, входивших в княжескую дружину. Тесная связь дружины и князя сохранялась и после возникновения раннефеодальных государств и превращения дружины в ядро формирующегося господствующего класса.

Более конкретно представить положение дружины позволяет рассказ арабского путешественника Ибрагима ибн Йакуба (60-е годы X в.) о дружине польского князя Мешко I. По его словам, в дружине было 3 тыс. человек, составлявших отборную военную силу, превосходившую любые другие виды войска. «Дает он этим людям, — писал Ибрагим о Мешко I, — одежду, коней, оружие и все, в чем они только нуждаются». Князь также давал приданое дочерям дружинников, когда они выходили замуж. Арабский путешественник прямо указывает, что собиравшиеся Мешко дани шли главным образом на содержание этого войска. Потребности воинов обслуживало также «служилое» население. Таким образом, вся сумма даней и повинностей, лежавшая на зависимых людях, служила прежде всего всестороннему обеспечению дружины как военно-административной организации господствующего класса. Не вся дружина размещалась по «градам». Часть ее составляло непосредственное окружение правителя, которое сопровождало его во время регулярных объездов страны, участвуя также в потреблении собранных в «градах» продуктов.

Верхний слой дружины составляли молодые представители знатных родов, начинавшие свою карьеру при дворе правителя. К его ближайшему окружению принадлежали такие придворные чины, как конюший, стольник, ловчий, чашник. Осуществляя контроль и руководство соответствующими группами «служилого» населения (в ведении чашника находились, например, бортники, а ловчего — псари и охотники), они должны были заботиться о том, чтобы правителю и его окружению были постоянно обеспечены соответствующие «службы» и продукты. В условиях господства централизованных форм эксплуатации власть монарха была очень значительной и формально ничем не ограниченной. Однако князя и его дружину связывали своеобразные «договорные» отношения: дружинники должны были верно служить своему господину, а он вознаграждал их за службу пирами, дарами, должностями. Не случайно в наставлениях юным монархам (венгерского короля Иштвана, чешского хрониста Козьмы Пражского) подчеркивалось, что правитель должен относиться к своим советникам и воинам, как к членам собственной семьи.

К концу эпохи раннего средневековья сложилось в основных чертах разделение основной массы населения на два слоя — «воинов» (milites) и тяглого населения. Правда, к этому времени несение военной службы было еще обязанностью всего населения, но на тяглом населении лежала обязанность пешей службы (и то нерегулярной), а «воины» были постоянно готовы к войне и являлись настолько состоятельными, чтобы держать боевых коней и необходимое для конницы того времени тяжелое вооружение. Помимо правовых привилегий, отделявших «воинов» от рядовых «свободных» (о чем уже говорилось выше), отличительной чертой статуса первых было освобождение принадлежавших им наделов земли (в том числе с невольниками, если они имелись) от большей части даней и повинностей тяглого населения. Состав этого слоя, в тот период еще социально открытого, был, по-видимому, достаточно широким: наряду со знатью и княжеской дружиной в него вошли и определенное число свободных общинников, не приобщенных к системе государственной эксплуатации, а также группы населения, близкие по своему статусу к «служилым».

Однако для периода X—XI вв. еще нельзя определить всю совокупность «воинов» как сословие феодалов-землевладельцев. Еще в начале XII в. даже владения магнатов были весьма невелики по размерам, например, владения крупнейшего польского магната Петра Власта, полученные им от отца и деда, состояли из 7—9 деревень, 5 деревень упомянуты в завещании бездетного чешского магната Немоя. Социальные и имущественные различия между его отдельными слоями всецело определялись степенью их участия в системе государственной эксплуатации населения.

Духовное сословие как особая общественная группа со своими специфическими функциями появилось в раннефеодальных монархиях Центральной Европы сразу же с момента принятия ими христианства. Утверждение в этом регионе христианства было тесно связано с возникновением раннефеодальных монархий, нуждавшихся в монотеистической религии для освящения новых социальных отношений. Распространение христианства в Центральной Европе растянулось более чем на столетие; на его ход оказывало определенное воздействие церковно-политическое соперничество между Римом и Константинополем. В этом плане было весьма двойственным положение возглавляемого Мефодием моравского архиепископства: находясь под юрисдикцией Рима, Мефодий поддерживал добрые отношения с Константинополем. В его архиепископстве совершалось богослужение на славянском языке и развивалась славянская письменность, что резко выделяло моравскую церковь на фоне других церковных организаций католического мира. Мефодий крестил в начале 80-х годов IX в. князя чехов Борживоя, и одновременно на чешскую почву были перенесены великоморавские культурно-религиозные традиции.

В дальнейшем, однако, распространение христианства в Центральной Европе происходило при решающем воздействии двух факторов: вторжения венгров в Дунайскую низменность и падения Великоморавской державы. Земли, занятые западными славянами, оказались отрезанными от Балкан и от Византии, а усиление в X в. Германского королевства, превратившегося затем в империю, сделало вопрос об отношениях с ней важнейшим для западнославянских государств. Принятие христианства из Рима затрудняло для Германской империи экспансию против восточных соседей. Чешские земли с конца IX в. перешли под юрисдикцию регенсбургского епископства (Бавария), что означало утверждение их связи с католическим миром, хотя традиции славянской письменности, заимствованные из Великой Моравии, сохранялись здесь еще длительное время вплоть до конца XI в. Когда Мешко I польский в 965 г. принял христианство по католическому обряду из Чехии, женившись на дочери чешского князя Болеслава I, возникшая здесь церковь с самого начала оказалась в зависимости от Рима.

Иным было положение на землях, занятых мадьярами, где в равной мере ощущалось политическое влияние и Византии, и Германской империи. Некоторые из венгерских князей на землях, граничивших с Первым Болгарским царством, приняли крещение из Константинополя, и в 965 г. было создано венгерское епископство, подчиненное константинопольскому патриарху. С другой стороны, князь Гейза, владения которого граничили с Баварией, пригласил в 973 г. к себе миссионеров из этого немецкого княжества. Как указывалось выше, сын Гейзы Иштван одержал победу над другими венгерскими князьями, и это определило установление организационной связи венгерской церкви с Римом. Однако благодаря особенностям международного положения Венгрии, о которых говорилось выше, в XI — начале XII в. католическое вероисповедание венгерских правителей не мешало им терпимо относиться к православию на землях Венгерского королевства, где в это время существовал ряд православных монастырей (некоторые из них были основаны членами правящей династии).

Христианские епископства на землях полабских славян были образованы в 968 г. после их подчинения Германской империи. Поскольку в данном случае христианство было навязано извне, они почти перестали существовать после произошедшего в 80-х годах X в. грандиозного восстания полабских славян. Восстановление епископств в дальнейшем было так или иначе связано с подчинением полабских славян в XI—XII вв. власти немецких феодалов.

Сложившиеся раннефеодальные государства Центральной Европы, принимая христианство и определяя свое место в системе европейских государств, стремились к собственной, независимой церковной организации. Эту задачу в полном объеме удалось решить лишь Польше и Венгрии, где уже в самом начале XI в. были созданы свои церковные «провинции». Чешские же епископства вплоть до XIV в. подчинялись архиепископству майнцскому.