Чада Швеции на востоке

Чада Швеции на востоке

Ежегодный праздник «Шведского общества» всегда отмечался в день гибели короля Густава II Адольфа— 6 ноября. То был великий для Общества день, когда патриотическое красноречие лилось столь же обильно, как и пунш. Первый праздник, отмечавшийся в отеле «Регина» в 1910 г., был самым грандиозным и многолюдным — присутствовало 300–400 гостей. Торжество началось со вступительного слова усерднейшего стихотворца инженера Харальда Халля, который продекламировал свой «Пролог к открытию бюста Густава II Адольфа»:

Нам никогда не забыть дней Густава Адольфа!

Нет страны, способной сравняться с его страной!

Его жизненный путь столь удивителен,

Он был благочестивым слугой Господа,

Величайшим шведским королем.

Его светлый облик дорог шведскому сердцу,

Его чистый щит сияет в храме чести!

Его королевские деяния остались в мировой истории!

Его благородная давняя гибель дарует нам.

Мысли о вечном во все времена.

Мы, чада родной Швеции на востоке,

Собравшиеся из многих разбросанных по стране жилищ,

Мы хотим сейчас по старому северному обычаю

Забыть о суете буден и в покое

Пировать в этот ноябрьский вечер.

Мы привели сюда наших детей, сии малыши

Впервые празднуют этот день памяти.

Взгляните на образ героя!

В маленьких чистых сердцах

Навсегда отпечатаются благородные черты.

Благословенна его память.

После этого впечатляющего вступления облаченная валькирией госпожа Брендстрём возложила лавровый венок к бюсту короля под звуки «Слушай нас, Свеа». Председатель Общества произнес торжественную речь, а почетный президент Брендстрём провозгласил тост за Общество. Кульминацией празднества стала поставленная членами Общества драма «При Брейтенфельде», автором которой был поэт и член Шведской академии К. А. Мелин; спектакль сопровождался большой живой картиной, изображающей нахождение тела короля Густава II Адольфа наутро после битвы при Лютцене. После исполнения национального гимна, который спели «с большим воодушевлением», танцевали народные танцы — одним из лучших стала, согласно сообщению шведской газеты, полька, исполненная госпожой Бремер и руководителем «Северного бюро путешествий» господином Торнквистом. После того как детей отослали домой, состоялся ужин, затем были поданы кофе и пунш, и танцевали до самого рассвета.

Приблизительно так из года в год проходили празднества. «Шведскость» и чувство сопричастности к Отечеству были главнейшими идеями «чад Швеции на востоке» и основами их самосознания. Символика была сильно окрашена мифами из эпохи викингов и шведского велико-державия XVII в. Так, например, обложку отчета за 1910 г. украшало изображение корабля викингов. На обложке отчета за следующий год был помещен «рунический лев» — пирейский мраморный лев, охраняющий Арсенал в Венеции и покрытый руническими письменами, вероятно, высеченными каким-то варягом в начале XI в.

Ту же идеологическую цель — «сохранение „шведскости“, сплочение колонии» — имели рождественские праздники (см. главу «Вот и опять пришло Рождество…»), трапезы с поглощением традиционных блюд, например раков и гусей. Особенной вечеринкой был устраиваемый для пополнения кассы Общества файв-о-клок с чаепитием, спрятанными маленькими подарками, лотереей и танцами. Подарки собирались и продавались или разыгрывались. Строились также планы создать квартет Общества, но от них пришлось отказаться за неимением «профессионально подготовленных певцов».

Как говорилось выше, благотворительность в «Шведском обществе» не играла первостепенной роли, как в «Скандинавском благотворительном обществе». Однако кое-какая деятельность в этом направлении велась. В 1913 г. состоявшие в «Шведском обществе» женщины организовали общество «Муравейник» с намерением оказывать помощь живущим в Петербурге неимущим соотечественникам. Детям бедняков раздавали зимнюю и летнюю одежду, а самые нуждающиеся получали поддержку деньгами, чтобы они могли посещать школу при шведской церкви.

Одной из наиболее активных благотворительниц была дочь посланника Брендстрёма Эльза, она сама объезжала нуждающиеся семьи с едой, деньгами и одеждой. Многие петербургские бедняки жили невообразимо скудно. Ее подруга Эльза Бьёркман-Гольдшмидт сообщает, что Эльза Брендстрём в одну из таких поездок оказалась у старушки-шведки, жившей в совершенной нищете: «Петербуржцы жили в тесноте, и было вполне обычным делом, что несколько семей ютились в одной комнате. В таких случаях комната просто-напросто делилась, насколько это удавалось, на клетки. Больше всего предпочитали, конечно, те части комнаты, в которых имелся угол или хотя бы стена. Хуже других приходилось тем, кто жил в средних клетках». В такой клетке и провела старушка-шведка свою жизнь — «она жила в девятой клетке, где не было даже стены, к которой она могла бы приставить кровать».

Начиная с 1912 г. бедных шведских детей стали отправлять в Швецию для совершенствования в родном языке и чтобы они, «рано познакомясь с землей Отечества, крепко к ней привязались».

Этим проектом руководила Эльза Брендстрём, которая сама сопровождала колонистов в поездках на родину. Дети жили у крестьян, заводских рабочих, пасторов, учителей и врачей. «Шведское общество» оплачивало эти поездки, а хозяева в Швеции селили у себя детей бесплатно.

На Английской набережной неподалеку от Зимнего дворца нас встречает, пишет в 1879 г. корреспондент одного шведского журнала, подписавшийся инициалами H.W., «зеркало Невы, и дабы сильнее насладиться его зрелищем, мы поднимаемся на стоящий на якоре за гранитной стеной понтон, на котором построена крытая ресторация, а к ней пришвартованы маленькие паровые суда…». Ресторация, которая, впрочем, превосходно удовлетворила «телесные потребности» путешественника, принадлежала финляндцу по фамилии Вильман и посему в народе именовалась «Вильманстранд» — это шведское название финского города Лаппенранта.

Петербургской достопримечательностью, исчезнувшей с развитием рельсовых транспортных средств и строительством новых мостов через Неву, были перевозы на малых судах, связывавшие острова Невской дельты точно так же, как венецианские пароходики обеспечивают сообщение между островами лагуны. Этот дешевый и эффективный способ сообщения контролировался «Финским акционерным обществом паровых катеров», основанным в 1873 г. майором Рафаэлем фон Хартманом. Первый катер — «Первый»— ходил по маршруту «Финляндский вокзал — Васильевский остров». На рубеже веков акционерное общество имело целых 80 судов, курсировавших по большинству водных артерий города, включая каналы.

Большинство персонала было приглашено из Финляндии, и шведоман фон Хартман требовал, чтобы работавшие на его судах люди говорили по-шведски; финский язык был под запретом. Посетивший Петербург журналист с удивлением констатировал, что экипажи паровых катеров в российской столице состоят из шведско-говорящих финляндцев, «которые знают также несколько финских слов». И язык команд был шведским до 1889 г., когда власти распорядились, чтобы экипажи говорили по-русски.

«Финское акционерное общество паровых катеров» было лишь одним примером того огромного значения, какое имело для финской экономики включение Финляндии в состав Российской империи. В частности, железную дорогу между Гельсингфорсом и имперской столицей контролировало финское государственное железнодорожное ведомство, которое владело и Финляндским вокзалом, возможно, наиболее известным тем, что сюда в апреле 1917 г. прибыл Владимир Ленин, чтобы переставить историю России на новые рельсы.