VI. СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК (1055—1258 гг.)
VI. СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕК (1055—1258 гг.)
Арабская литература, как было показано выше, была тесно связана с превратностями мусульманской истории вследствие своей зависимости от покровительства правителей, и 1055 год н. э. отнюдь не произвольно считается поворотным пунктом в ее развитии. В этом году тюркская династия Сельджукидов утвердилась в Багдаде и тем окончательно закрепила тюркскую гегемонию в Западной Азии. Последствия этого переворота не замедлили проявиться в арабской литературе. При тюрках — нецивилизованных кочевниках, управляемых военной аристократией, ни в чем не было стабильности. За редкими исключениями, история их господства в Азии состоит из непрерывных переворотов и всеобщей анархии, неизменно сопровождавшихся бедственными опустошениями, истреблением людей и вымогательствами. Легко понять, как неблагоприятны были эти условия для развития не только литературы, но и всей культуры. Появление время от времени могущественного и просвещенного правителя или нескольких правителей не могло существенно улучшить положения, поскольку анархия и жадность тюрков в течение двух веков разрушили государственную машину, созданную арабами и персами.
Выдвижение тюркских династий неблагоприятно сказалось на арабской литературе еще и в другом отношении. Все персидские государи в той или иной мере владели арабским языком и могли оценить произведения, авторам которых они оказывали покровительство. Тюрки же, правившие в западной Азии, редко понимали арабский язык, и в эпоху их господства персидский язык снова стал преобладающим в литературе. Арабские сочинения достигали слуха султана только из вторых уст, и его благоволение зависело главным образом от при-{81}дворных, говоривших по-арабски, каковыми в большинстве случаев были богословы или секретари. Поскольку первые принципиально не признавали никакой самостоятельной мысли, а вторые — редко интересовались чем-либо, кроме филологии, препятствия на пути писателя, чьи произведения не отвечали их требованиям, были почти непреодолимы. Результат этого сказывается прежде всего в раболепном тоне, который, хотя и встречается в арабской литературе с очень раннего времени, теперь выступает на передний план. Весьма любопытно читать апологии, которые авторы небогословских сочинений считали необходимым поместить в своих предисловиях.
«Я хорошо знаю,— пишет Йакут в своем „Словаре литераторов“, — что злобные критики будут поносить и высмеивать меня, — это люди, чьи умы пропитаны невежеством и чьи души восстают против щедрого дара природы; они будут утверждать, что важнее посвятить себя религии, получая выгоду в этом мире и на том свете. Знают ли они, что люди созданы неодинаковыми и с разными способностями? Аллах предназначил людей для каждой науки, чтобы они сохраняли ее целостность и приводили в порядок ее сущность, и каждый человек приходит к тому, для чего он создан. Я не отрицаю, что если бы я был неразлучен с мечетью и молитвенным ковриком, то скорее очутился бы на пути спасения в будущей жизни. Но в следовании наилучшему мне отказано, и для добродетели человека вполне довольно того, что он не делает ничего предосудительного и не идет по пути обмана».
В странах, где говорили по-арабски, положение было, конечно, иным, благодаря чему выросла роль Египта и Сирии в арабской литературе.
Однако наряду с заметным ростом количества произведений в дальнейшем наблюдается не менее заметное ухудшение качества. Литературный круг сужался до высокообразованного меньшинства, и вместе с тем беднел его дух и снижались требования к литературе; отсутствие широты и жизненности писатели, как это всегда бывает, пытались возместить педантизмом и искусственностью. Независимость мысли уступила место слепой вере в авторитеты, оригинальные сочинения были вытеснены популярными компендиями. Изящество и худо-{82}жественность, облекавшие произведения прошлого привлекательностью и остроумием, культивировались теперь сами по себе, словно для того, чтобы прикрыть этим флером безнадежное притупление разума; по выражению Монтеня, люди садились в седло, потому что в ногах не доставало силы идти пешком. Кроме того, не следует забывать, что наибольшего расцвета арабская литература достигла вследствие соприкосновения отечественных наук с греческой мыслью. Теперь же стимул, данный греческой культурой, почти совсем истощился-, а те области науки, где он оставался главной движущей силой, пришли в упадок и замкнулись в тесном, быстро сужавшемся кругу. Косная схоластика, возобладавшая в богословии, была симптомом (но никак не прямой причиной или следствием) медленного паралича, сковывавшего дух ислама.
В рассматриваемый нами период эти влияния, распространяясь с Востока, вскоре пронизали всю мусульманскую культуру. Едва ли приходится сомневаться, что одним из факторов, сильно способствовавших этому, явилось основание крупных ортодоксальных университетов, из которых самым знаменитым был ан-Низамиййа в Багдаде. Обучение детей сводилось главным образом к упражнению памяти. Мальчики шести-семи лет заучивали наизусть Коран, макамы и стихи ал-Мутанабби. В течение многих лет они днем и ночью читали и заучивали огромные комментарии и комментарии к комментариям к сочинениям по грамматике, логике и богословию. Нередко учащийся к двадцати годам хранил в памяти от одной до двух сотен прозаических сочинений. Контролируя высшее образование, богословы сумели выхолостить все, за исключением гения, и избавиться от опасностей, которые таят в себе независимый дух и глубокие познания. Однако такое насилие не проходит безнаказанно, и, быть может, не так уж парадоксально то, что оригинальная мысль той эпохи получила главное развитие именно в сфере богословия.