Эпилог

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Эпилог

Гибель Черноморского прибрежного форта Святого Николая была началом Восточной войны (1853–1856) на Кавказе. С этого времени Михаил Семенович становился с каждым днем все задумчивее, он изменился внешне и, наконец, слег.

Однажды утром Воронцов потребовал к себе В. Толстого, который застал князя лежащим на диване с раскрытыми глазами и не в егерском сюртуке, как обычно, а в военной шинели. «‹…› меня поразило его лицо, — вспоминал Толстой, — на котором отражалось не болезненное состояние, а выражение какой-то грусти ‹…› Князь открыл глаза ‹…› передал мне всю неурядицу, все беспорядки усилия неимоверно возвысить цены на продовольствие действующих войск, которыя через это могли остаться или совсем без продовольствия, или с большими затруднениями в получении онаго»[728].

Бывая почти ежедневно с докладом у главнокомандующего, В. Толстой постоянно видел его в военной шинели и весьма ослабевшим физически. Но, несмотря на это, самые трудные вопросы М.С. Воронцов решал быстро и мудро.

Русское войско начало войну под командованием лиц, избранных Михаилом Семеновичем, и с первых боев привело турецкую армию в состояние морального упадка. «Вся слава русской кампании в Азиатской Турции, по строгой справедливости, всецело принадлежит князю Воронцову. Он одушевил Кавказские войска своим примером и заботою; он возвратил им прежнее запримерное геройство»[729], — вспоминал В. Толстой.

Успехи русских войск под Ахалцихом, Башкадыкларом и под Баязетом имели большое влияние на ход войны в Азиатской Турции, они укрепили дух Кавказской армии и в то же время внушили панический страх, заставили содрогнуться нашего противника.

В декабре 1853 г., ввиду ухудшения состояния здоровья, М.С. Воронцов просит Государя дать ему отпуск. Получив разрешение Императора, князь, по желанию Государя, обязался снабдить перед отъездом своего заместителя генерала Реада «подробными наставлениями о порядке его действия, дабы, таким образом, по отзыву Его Величества, существующая система управления, не будучи изменена в отсутствие князя Воронцова, он, по возвращении в край, имел бы полную возможность продолжать действовать по устройству края с прежним успехом»[730].

4 марта 1854 г. князь М.С. Воронцов с семьей выехал из Тифлиса. Патриарх Нерсес благословил своих отъезжающих друзей.

Разбушевавшееся ненастье и сильная простуда Воронцова вынудили путников задержаться на некоторое время в Ставрополе. Наконец 1 мая они прибыли в Мошны, откуда 14-го Михаил Семенович сообщал Патриарху Нерсесу: «Ваше св-ство! Я виноват перед Вами, что не писал вам прежде и что не поздравил вас в свое время с праздником Светлаго Христова Воскресения. ‹…› Мы думаем выехать отсюда 16-го мая через Краков в Дрезден и там по совещании с медиками поехать на воды, какия мне будут назначены. ‹…›. Здесь у нас погода прекрасная; в дороге я немного поправился и надеюсь с помощию Божией, что хорошия воды и совершенный покой от всяких дел дадут мне через несколько воротиться к вам в Тифлис и продолжать службу по-прежнему. Дай Бог, чтобы это случилось. Уверяю Ваше св-ство, что мысль опять скоро с Вами видеться — есть для меня самая приятная и одна из самых убедительных для возвращения в Тифлис ‹…›»[731].

Прошло почти полтора года, а здоровье М.С. Воронцова продолжало ухудшаться, и он вынужден был просить Императора об увольнении его с должности наместника и главнокомандующего на Кавказе. По этому поводу он писал из Дрездена Патриарху Нерсесу от 12 ноября 1854 г.: «‹…› Богу не угодно было подкрепить мое здоровие так, чтобы я мог служить по-прежнему, а служить номинально и слабо — для меня невозможно, тем более что служба моя, в таком случае, не только не могла быть полезна для края, но даже была бы вредна. ‹…› хотя я не дорожу жизнью и всегда готов пожертвовать оною для пользы отечества, но, как это выше сказано, чувствую я совершенную уверенность, что вместо пользы оставление меня на прежнем поприще могло бы причинить вред и для меня один стыд и чувство, что я дурно кончаю долговременную мою карьеру ‹…›»[732].

Высочайшим приказом 22 июня 1855 г. Нарвскому егерскому полку было велено именоваться Нарвским егерским генерал-адъютанта графа Воронцова полком. В приказе по полку от 20 сентября 1855 г. М.С. Воронцов обратился к его военнослужащим со следующими словами: «Вполне уверен, что Нарвский полк, как и в Отечественную войну, сохранит свою прежнюю славу всякий раз, что в предстоящей Отечественной войне злые и надменные наши неприятели встретят груди и штыки, которые столь славно действовали несколько лет в Молдавии, на незабвенном поле Бородинском и потом во Франции, под Краоном и Лаоном»[733].

Таким образом, продолжалась связь времен, связь духовных и воинских традиций русской армии, одним из выдающихся представителей которой являлся М.С. Воронцов.

18 ноября (ст. ст.) 1855 г. в Зимнем дворце состоялась встреча Императора Александра Николаевича с М.С. Воронцовым.

Во время беседы Воронцов высказал мнение о необходимости переговоров между воюющими сторонами: «‹…› Нам необходимо принять какую-то позицию, чем оставаться в настоящей ситуации; иначе мы совсем лишимся флота в Черном море ‹…›. Нам следует опасаться в будущем году серьезного нападения на Кронштадт, может быть, на Петербург, не говоря уже о Финляндии ‹…› принимая во внимание все эти вопросы ‹…› я лично убедился, что в жизненных интересах России и для славы и совести Императора нам следует не отказываться от представляемого нам случая быстрого заключения мира ‹…›». Воронцов полагал, что не может считаться постыдным мир, при котором мы не уступаем ни дюйма своей земли. Что касается ограничения наших прав на Черном море, то, по мнению Воронцова, эти права утеряны Россией после разрушения Севастополя. Воронцов считал, что мы не утратили влияния на Грецию, так как христиане понимают, что все, что они приобретут от будущего договора, есть заслуга России, ее усилий и жертв.

В конце беседы М.С. Воронцов попросил извинения у Императора за откровенность, с которой он излагал свое мнение. «Император, отпуская, обнял меня и сказал, что это он благодарит меня за откровенность с моей стороны, и убедил меня, что сделает все возможное для достижения мира»[734]. В августе 1856 г. истинный рыцарь империи получил последнюю крупную награду своего монарха — чин генерал-фельдмаршала.

* * *

6 ноября 1856 г. Кабинет светлейшего князя Михаила Семеновича Воронцова в Одессе. После беспокойной ночи князь решил не изменять свой распорядок и занялся обычными распоряжениями по дому. Никто не обратил внимания на вопрос Михаила Семеновича: не приезжал ли Преосвященный Иннокентий? До четырех часов пополудни время тянулось, не оставляя ни надежд, ни опасений.

Но вскоре возобновился нервный припадок, бывший еще 3-го числа; княгиня на коленях стояла у кровати супруга. В 4 часа 25 минут ей передали обручальное кольцо, снятое с руки умершего князя.

«Вопль и рыдания раздались по всему дому. В его хоромах мы вдруг увидели не только духовенство, и начальствующих лиц, и близких, и известных людей: кое-где уже просмыкали и душегрейки, и выпачканные полушубки, крупные слезы катились по щекам убогих, которые на каждой ступени лестницы освящались знамением креста за упокой души новопреставившегося болярина»[735].

Русский народ лишился не только великого государственного деятеля, но человека истинно христианского духа, человека недюжинной творческой силы, красоты не только внутренней, но и внешней. Благодаря доверию Императоров М.С. Воронцов располагал почти неограниченной властью на подчиненных ему территориях. Он держал в руках судьбы целых народов, и при этом в любом краю, где служил М.С. Воронцов, происходили улучшения жизни народа в самых различных областях.

8 ноября (ст. ст.) 1863 г. Одесса праздновала торжество открытия памятника светлейшему князю М.С. Воронцову, сооруженного на народные средства, добровольные пожертвования граждан России.

С утра вся Соборная площадь, все окружающие улицы, все окна, балконы, крыши домов были заполнены народом.

После торжественной литургии, совершенной в кафедральном соборе Высокопреосвященным Дмитрием, архиепископом Херсонским и Одесским, процессия двинулась из собора и заняла отведенные ей места вокруг памятника, где устроены были четыре платформы: для духовенства, генералитета, местных и иногородних граждан.

После прочтения акта о сооружении памятника занавес, скрывавший его от взоров публики, был опущен. Войска отдали честь, совершился церковный обряд освящения, затем войска прошли мимо памятника церемониальным маршем.

Торжество этого дня закончилось словами генерал-адъютанта Коцебу: «Нам остается поклониться памятнику именитого мужа и молить Бога, чтобы он дозволил нам идти по той же стезе, по которой он шел при жизни»[736].