Политико-административная деятельность

Политико-административная деятельность

Кавказ хранит на своей земле следы глубокой древности. Почти все народы Старого Света, передвигаясь по Азии в Европу, оставляли на Кавказе поселения, которые, смешиваясь между собой и местными племенами, образовывали множество типов языков; «многоязычный Кавказ», «муравейник народов» — так называли эту землю. Могущественные нации древности — финикийцы, египтяне, греки, римляне, арабы — стремились обосновать здесь колонии и, поселившись, распространяли среди жителей свои языки, нравы, верования. Поэты, писатели древних времен воспевали красоты этой земли, храбрость, свободолюбие ее обитателей.

В 30-х г. XIX столетия в российском правительстве сталкивались два взгляда на проблему управления Кавказом. Первый заключался в отношении к региону как к колонии, такой подход отстаивал министр финансов Е.Ф. Канкрин.

В то же время главноуправляющий Г.В. Розен считал: «Конечно, улучшений и усовершенствований для здешнего полудикого края предстоит множество, но повторяю: взгляд на него как на Индию или Амершсу есть преувеличение»[675].

В 1838 г. был образован Совет главного управления Закавказским краем, и 16 декабря 1839 г. Комитет об устройстве Закавказского края определяет свое отношение к региону как к части России.

В «Наказе Главному управлению Закавказским краем» подчеркивается, что сближение его с Россией основывается, в первую очередь, на внедрении в местную гражданскую жизнь монархических начал империи.

Главное управление должно направлять «‹…› все свои действия к доставлению жителям всех сословий, в общественном и частном их быту, всех тех выгод и преимуществ, коими пользуются жители империи ‹…›»[676].

Главное управление покровительствует всем вероисповеданиям, согласно законам империи.

Развитие просвещения в крае должно учитывать потребности и обычаи местных жителей. В целом действия правительства утверждают среди народов Кавказа «‹…› не словами, а делом непоколебимую преданность к Престолу, доверие и уважение к правительству и властям, им поставленным»[677].

Сложность и многоступенчатость аппарата управления, медлительность делопроизводства, увеличение расходов заставили правительство Николая I вспомнить и апробированную административную форму — кавказское наместничество, впервые организованное в 1785 г. Оно состояло из Екатеринодарского, Кизлярского, Моздокского, Александровского и Ставропольского уездов. К началу 40-х гг. территория наместничества значительно расширяется, и, согласно Положению о разделении Закавказского края 1846 г., к вышеуказанным областям влияния наместника добавляются губернии Тифлисская, Кутаисская, Шемахинская, Дербентская и с 1849 г. — Эриванская.

27 ноября 1844 г., находясь в Алупке, генерал-губернатор Новороссийского края и Бессарабской области М.С. Воронцов получил личное послание Императора, в котором тот сообщил ему об обострении ситуации на Кавказе, где к прежним проблемам края прибавилась еще одна, быть может, самая опасная — среди разобщенных племен, не знавших одной власти, появился лидер, сплотивший всех под своим началом.

Как известно, бороться с объединившимся противником несравненно труднее, чем с разобщенным.

«‹…› считаю нужным избрать исполнителем моей непременной воли лицо, облеченное всем моим неограниченным доверием и соединяющее с известными военными доблестями опытность гражданских дел, в сем поручении равномерно важных»[678], — писал Император Николай Павлович Воронцову, подчеркивая при этом, что ввиду особого уважения к графу М.С. Воронцову желает узнать его мнение по этому поводу и только затем обнародовать приказ о его назначении.

Как вспоминал впоследствии М.П. Щербинин, прочитав письмо, Михаил Семенович сказал: «Государю угодно меня назначить на Кавказ; но могу ли я, при настоящем положении этого края, принесть ему какую-либо пользу? Я стар и дряхл; тут нужны силы свежия, неизнуренныя летами и трудами. Я должен отклонить от себя высокое назначение, которое не в состоянии буду выполнить»[679].

Но через некоторое время М.П. Щербинин был вызван к генерал-губернатору и услышал от него слова, в которых содержится основной смысл жизненной позиции М.С. Воронцова: «Я был бы не Русский, если б посмел не пойти туда, куда Царь велит»[680]. Решение было принято.

Назначение М.С. Воронцова на Кавказ стало неожиданным даже для близкого окружения графа. Согласно воспоминаниям Н.Н. Мурзакевича, выше приведенные письма Императора М.С. Воронцову с предложением быть наместником и главнокомандующим на Кавказе, были никому не известны, и до приезда графа из Алупки в Одессу это назначение держалось в тайне. Как мы уже писали, М.С. Воронцов был буквально атакован просьбами военных и гражданских чинов служить при нем на Кавказе.

В январе 1845 г. Михаил Семенович выехал в Петербург, где вскоре произошла отставка «правой руки» военного министра генерала Позена. Современники связывали это событие с его намерением урезать права наместника, принятые Императором в «Высочайшем рескрипте графу Воронцову от 30-го января 1845 года № 18 679». Они заключались в следующем:

1. Кавказская область входит в состав территории, на которую распространяется гражданское управление, и областное начальстве при решении дел, превышающих его полномочия, обязано обращаться к наместнику, минуя министерство.

2. Наместник должен сам решать, прибыв на место, какие вопросы может рассматривать Совет Главного управления самостоятельно, а какие имеет право утвердить лишь наместник. Причем в совете обязан присутствовать начальник гражданского управления, вместо М.С. Воронцова.

3. Наместник приобретает право принимать лично на месте решения по делам, которые ранее представлялись на разрешение министерствам от Главного управления Закавказским краем. Дела законодательные подчинялись старому порядку.

4. Сверх указанных мер, М.С. Воронцову предоставлялось право, исходя из необходимости, на месте принимать любые меры, донося о них лично Императору.

М.С. Воронцов имел возможность самостоятельно принять практически любое решение, если этого требовали обстоятельства, и уже затем сообщить о действиях и причинах Императору.

Исходя из вышеуказанного, можно говорить о еще большей децентрализации управления Кавказского края, в сравнении с теми правилами, которые и были высказаны в «Наказе Главному управлению Закавказским краем», изданному в 1842 г.

Данная мера позволяла, минуя многочисленные инстанции, быстрее воплощать задуманное, что еще более превращало Кавказский край в самостоятельную административную единицу.

7 марта 1845 г. было назначено время отъезда М.С. Воронцова на Кавказ. «Чудесная, весенняя, ясная, тихая погода на море, почти весь город, высыпавший на Приморский бульвар и на пристань пароходную, представляли картину великолепную. Толпы простого народа, от искреннего сердца, провожая князя, высказывали ему пожелания всяких благ. Меховая кавказская шапка, надвинутая на глаза, отчасти прикрывала слезы доброго болярина, за всех болеющего. Такое всеобщее народное заявление начальнику края, удаляющемуся, может быть, навсегда, есть венок гражданский ‹…› в наше время, награда, выходящая из уровня всех существующих знаков отличий!»[681]

Передав управление Новороссийским краем генерал-лейтенанту Федорову, граф Михаил Семенович отправился к месту своего нового назначения и 25 марта (по ст. ст.) 1845 г. он был в Тифлисе.

М.С. Воронцов прибыл на землю, первая встреча с которой состоялась еще в юности, почти сорок лет назад. Но есть и более поздние свидетельства того, что Воронцов интересовался Кавказом, еще будучи генерал-губернатором Новороссийского края и Бессарабской области. Свидетельство этому мы находим в письме 1837 года графу А.Х. Бенкендорфу[682]. В этом послании М.С. Воронцов подробно комментирует предполагаемый маршрут Императора Николая Павловича на Кавказ.

В связи с обострением военной обстановки на Кавказе М.С. Воронцов не имел возможности полностью сосредоточить свою деятельность на вопросах гражданского управления регионом, «где неприятель отбивал наши пушки и составлял из них свою артиллерию, то и дело забирая в Дагестане наши крепости и укрепления»[683], — писал В. Толстой.

Вскоре после прибытия в Тифлис М.С. Воронцов был обязан начать подготовку к Даргинскому походу, основной план которого «не им был предначертан, да и войска были собраны еще до его прибытия»[684].

После смотра войск 22 апреля М.С. Воронцов 24 апреля покинул Тифлис, 1 мая он был в Грозном, а 6-го числа в станице Червленой, где находилась главная квартира главнокомандующего и куда направлялись все прибывшие из Петербурга гвардейские офицеры.

Среди флигель-адъютантов, приехавших из Петербурга, были: граф К.К. Бенкендорф (племянник Александра Христофоровича); граф А.С. Строганов; князь Ф.И. Паскевич (сын фельдмаршала); князь А.И. Барятинский (впоследствии фельдмаршал); флигель-адъютант И.Г. Сколков (впоследствии адмирал и генерал-адъютант); полковник Н.И. Вольф.

На главную квартиру в Червленой прибыли с М.С. Воронцовым адъютанты, состоявшие при нем в Одессе: князь А. И. Гагарин (впоследствии Кутаисский генерал-губернатор); граф Ганатерси (впоследствии генерал); полковник Алекс. Голицын. Спустя некоторое время из Петербурга в штаб прибыли вновь избранные Воронцовым в адъютанты: князь С. И. Васильчиков; князь Р.А. Андроников; Р. Давыдов; А. Маслов; Лисаневич; А.Н. Лонгинов и прикомандирован поручик австрийской службы А.А. Едминский.

В штаб были зачислены также лица, состоявшие при командире корпуса генерале Нейдгарте: Глебов; князь Козловский; князь Дондуков-Корсаков; князь Трубецкой; полковник Дружинин; А.Н. Веревкин; барон Миквиц и другие.

Сначала отношения «старых кавказцев» с вновь прибывшими были натянутыми, но вскоре все наладилось. Военная обстановка заставила многих усмирить свои амбиции и забыть мелкие обиды. В то же время, несмотря на отправку на Кавказ новых войсковых частей с целью укрепления русского военного присутствия, «старые кавказцы» справедливо отмечали, что для успешного ведения боевых операций в крае требуются специально подготовленные войска, имеющие опыт сражений в местных условиях, закаленные морально и физически. Главнокомандующему и его подчиненным требовалось время для приобретения военного опыта.

Но, получив приказ, М.С. Воронцов был обязан его исполнять.

Несмотря на взятие аула Дарго, согласно воспоминаниям участников экспедиции, отряд «неминуемо весь бы погиб в Ичкерийских дебрях, если бы не главнокомандующий, Краонский исторический герой, князь М.С. Воронцов, сам неоднократно подвергавшийся опасности»[685].

Так, во время одного из сражений, получив известие от начальника главного штаба генерала Бурко, что «позиция неприступна, войска не идут; приходится самим погибать», М.С. Воронцов лично повел в бой егерей Кабардинского полка, и в результате этой атаки укрепление было захвачено. К счастью, МС. Воронцову удалось вывести отряд из «Ичкерийских трущоб», после чего первой его заботой было беспокойство о раненых (помимо медицинской помощи, Воронцов раздал каждому по 15 рублей собственных денег).

За взятие аула Дарго М.С. Воронцов был удостоен княжеского титула. По этому поводу он шутил, что ранее был самым старым графом, а теперь он самый молодой князь. Участвуя в походах, Воронцов поражал своих современников необычайной выносливостью, храбростью, удивительным хладнокровием.

Во время одного из сражений, когда неприятель забрасывал русский лагерь ядрами, М.П. Щербинин, будучи директором походной канцелярии князя, вошел в палатку М.С. Воронцова для доклада. М.П. Щербинин, видя вкатившееся ядро, прервал донесение. «Эх, любезный друг, — заметил граф, — видно, что ты не был под Бородином! Ни минуты не проходило там без подобных явлений»[686].

Пройдя через Бородино и Краон, Воронцов научился не сгибаться под пулями.

Во время Даргинского похода главнокомандующий во всех приказах «постоянно восхваляет войска за исполнение ими священной Высочайшей воли»[687]. Таким образом, М.С. Воронцов не только поддерживал боевой дух своих подчиненных, но и подчеркивал, что поход был исполнением плана, составленного в Петербурге без его участия.

1 сентября 1845 г. Воронцов выехал в Севастополь, где состоялась его встреча с Императором Во время беседы с Николаем Павловичем М.С. Воронцов, вероятно, постарался еще раз подтвердить свои полномочия и реальную независимость от министерских властей.

Планы военных операций должны составляться в главном штабе действующих войск на Кавказе, с учетом реальной политической обстановки в регионе. При этом многое зависело от личности начальника штаба. После отъезда генерала В.И. Гурко М.С. Воронцову доставили из Петербурга список кандидатов на должность начальника его главного штаба.

Ознакомившись с этим документом, Воронцов заявил, что лично ему никто из предлагаемых; кандидатов не известен, и попросил назначить на эту должность генерал-квартирмейстера действующей армии П.Е. Коцебу, отличившегося на посту начальника штаба Кавказского корпуса. Как свидетельствует В. Толстой, с прибытием П.Е. Коцебу в Тифлис «всеобщая распущенность заменилась строгим порядком»[688].

На Кавказской линии М.С. Воронцов предоставил управление всецело местному начальнику, генерал-лейтенанту Черноморского Казачьего войска Завадовскому.

Воронцов отдавал распоряжения Завадовскому только в экстренных случаях (преимущественно Это касалось дел в районе Терека).

Военное управление самым тесным образом связано с гражданским.

В описываемый нами период действия полиции и представителей местных органов управления вызывали недовольство в различных слоях населения. По отзывам современников, «злоупотребления, лихоимства и грабежи по внутреннему управлению страны превосходили всякое вероятие»[689].

У одного дивизионного начальника в Закавказском крае в услужении находилось более 60 человек нижних военных чинов. В то же время многие солдаты, вместо службы в полках, под предлогом изучения ремесел шли в услужение к иностранным содержателям магазинов.

Подобная ситуация не только не привлекала на русскую сторону новых сторонников, но и отталкивала прежних соратников. Так, полковник Гродненского гусарского полка бек Мехтулинский, будучи одним из «преданнейших Русскому правительству туземцев, покинул свое хорошее имение, получаемое им содержание и по местности высокое положение и бежал к Шамилю»[690].

Некоторые отряды, прибывавшие из России, стали истинным бедствием для Кавказа — побеги к горцам были постоянными, и Шамиль составил из этих дезертиров целую команду личных телохранителей. Но самыми отвратительными деяниями предателей была тайная передача неприятелю наших боевых припасов. В Дарго князь лично убедился, что найденные там гранаты и патроны взяты из русских запасов.

Для возвращения дезертиров М.С. Воронцов добился разрешения освобождать их от суда и наказания в случае их добровольного возврата и определять их на службу в отдаленные от границ части. Эта мера возымела положительный результат: на пограничные посты стали являться множество дезертиров.

Против незаконной торговли порохом были возбуждены многочисленные следственные дела. Это не на шутку напугало начальников, обязанных хранить боевые припасы. Позорный торг был вскоре прекращен.

Дороги внутри края подвергались непрерывным нападениям: брали в плен и убивали людей; грабили путников и т. д.

Подготовкой к окончательному покорению Кавказа было распоряжение наместника М.С. Воронцова о вырубке лесов в зимние месяцы и прокладке просек по всем направлениям, занимаемым враждебными племенами. «При Людовике XIV во Франции, — говорил князь Воронцов, — маршал Виллар, после семи лет серьезной и не всегда удачной войны, из религиозных споров в горах Севенских, приказал пролагать дороги по всем направлениям, внутри гор. Последствием того было, что жители этих гор, отказавшиеся, при начале революции, повиноваться кровавому и безрассудному правлению в Париже, отражавшие некогда лучшие войска, предводительствуемые искуснейшими вождями, принуждены были смириться пред ничтожною горстью национальной гвардии, проникнувшей во все бывшие трущобы»[691].

Согласно приказам Воронцова, вырубались леса и открывались дороги в Большой и Малой Чечне, Дагестане и Черноморье, и Воронцов был уверен, что непроходимость путей сообщения — одна из главных преград в покорении края, поэтому он делал все возможное для ее устранения.

Уже спустя три года после назначения Воронцова ситуация на дорогах и внутри региона значительно улучшилась: разбои прекратились, хлебопашество стало развиваться столь стремительно, что поставки провианта для войск производились только местными средствами по умеренным ценам Прекратился переход местных христиан в магометанство, целые селения раскольников и племя ингильгойцев обратились в православие.

Воронцов настоял, чтобы в Закавказье было открыто депо изделий московских фабрик. Фабриканты составили ассоциацию, сняли в Тифлисе дом, в каждой комнате которого были выставлены различные товары. В течение двух лет два раза в неделю отправлялись по экстра-почте десятки тысяч рублей. Но современные московские фабриканты стали продавать свои изделия дороже армянских, и в результате торговлей со склада не была достигнута цель Воронцова, желавшего иметь в Тифлисе центр покупки местного сырья и затем отправлять его в Москву.

Вскоре после возвращения из Даргинского похода Воронцов отдал распоряжение В. Толстому произвести строгое следствие в Таманском, Анапском и Новороссийском госпиталях, обращая особое внимание на то, «‹…› достаточно ли пользуют, продовольствуют и успокаивают больных нижних чинов»[692]. Кроме того, Воронцов приказал использовать в Таманском госпитале вместо дров каменный уголь, при этом наместник очень доходчиво объяснил Толстому, как это нужно сделать. В ответ на удивление Толстого, откуда князь обладает этими познаниями, Михаил Семенович сказал, что «‹….› когда в Одессе дрова непомерно вздорожали, он задумал в казенных зданиях заменить их каменным углем и для этого у себя в доме делал опыты, за которыми сам следил»[693].

Следует отметить, что еще в конце XVIII столетия отец наместника, граф С.Р. Воронцов, писал из Лондона в Россию, что у нас беспощадно истребляют леса, тогда как имеются большие запасы каменного угля.

Заветной мыслью Воронцова было создание в наместничестве условий, способствующих накоплению капиталов частными лицами. Этим он надеялся поощрить частную предприимчивость к разработке местных природных богатств. Воронцова поддержали Тамашев, братья Мирзоевы, Атакуни и другие. В результате улучшилось содержание в военных госпиталях, несмотря на то что расходы на них сократились на миллионы рублей. Воронцов часто навещал больных, благодаря его заботам число смертных случаев значительно уменьшилось.

Воронцов постоянно совершал личный надзор за всеми отраслями управления. Он не только сам объезжал край, но и рассылал по нему доверенных лиц.

После прибытия на Кавказ М.С. Воронцов в течение нескольких месяцев до начала декабря 1845 г. посещает Мингрелию, Имеретию, Карталинию, Кавказскую область, Северный и Нагорный Дагестан и Черноморье, Ахалинский уезд, Кахетию, Джаро-Белоканский округ.

В отчете за период с 25 марта 1845 г. по 1 января 1846 г. наместник составил обзор географического пространства Закавказского края и его политического устройства. Отдельные разделы посвящены развитию промышленности, путей сообщения, проблемам образования и внутреннего управления.

В своих последующих отчетах за 1846–1848 гг. и за 1849–1851 гг. М.С. Воронцов продолжает предлагать меры для совершенствования административной и судебной системы на Кавказе.

Реформы, проводимые наместником, учитывали национальные особенности края. Воронцов действует осторожно, полагая, что каждая проблема требует глубокого и разностороннего изучения: «‹…› все делать разом невозможно, и ежели хотят, чтобы я еще по возможности на несколько времени здесь остался, то не надобно меня принуждать делать то, что я полагаю ненужным, по крайней мере, на это время»[694].

М.С. Воронцов считал, что без поддержки представителей местной аристократии, пользующихся авторитетом среди населения, никакие реформы в крае не осуществимы.

Существовала версия, что М.С. Воронцов считал, что во избежание огромных жертв России необходимо заключить специальный договор с Шамилем, «провозгласив его князем Дагестанским, с жалованьем от нашего правительства»[695].

К моменту приезда М.С. Воронцова на Кавказ главные административные и военные должности занимали лица, назначенные в Петербурге, и, следовательно, имевшие поддержку в правительстве.

В 1845 г. П.А. Ладинский был произведен в генерал-лейтенанты и назначен начальником гражданского управления Закавказского края. «Как агент военного министра Чернышова и П-на (Позена — О.З.), он составил себе значительный кружок, посреди которого постоянно отзывался о самом наместнике безупречно, но зато беспощадно порицал как его окружение, так и их деятельность; в сущности же, беспощадно осуждал управление князя Воронцова»[696].

Подобная обстановка отрицательно сказывалась на состоянии внутреннего управления регионом. Несмотря на свои полномочия, Воронцов понимал, что если Даргинский поход выявил недостатки в военном управлении на Кавказе и позволил ему сделать в штабе необходимые кадровые замены, то для подобных мер в области гражданского управления требуется время, так как слишком поспешные действия вызовут обострение отношений с представителями министерских властей.

Как и в Новороссии, М.С. Воронцов настойчиво и постепенно двигался к поставленной цели и в итоге достигал необходимых результатов. В 1847 г. Ладинский был уволен со службы по состоянию здоровья (его преемником стал князь В.О. Бебутов).

После приезда в 1845 г. М.С. Воронцова на Кавказ в качестве наместника в его гражданской канцелярии в Тифлисе сосредоточились все нити по управлению Кавказом, Закавказьем, Новороссийским краем. Как и при всех главнокомандующих, при М.С. Воронцове на Кавказе состояли адъютанты, имелась не только центральная в Тифлисе, но и походная канцелярия. М.П. Щербинин, управляющий гражданской канцелярией наместника, считал себя исполнителем творческих планов Воронцова, удивляясь его замыслам и той быстроте, с которой он разрешал «самые трудные вопросы»[697].

Одним из первых донесений М.С. Воронцова было «Отношение князя Воронцова к графу Киселеву, от 8-го июня 1845 года, № 557». Оно касалось переселения раскольников в Закавказский край. Воронцов просил дать ему время для активного сбора сведений о землях, пригодных для жизни переселенцев, и для личного посещения некоторых поселений раскольников. К тому же М.С. Воронцов предполагал создать комиссию, которая должна была объехать селения раскольников для выяснения их нужд и потребностей. М.С. Воронцов считал, что распространение русских поселений — дело чрезвычайно важное для социально-экономического развития края. Впоследствии во время приема депутации в Прочном Окопе, объезжая край, М.С. Воронцов, услышав от раскольников об их притеснениях, приказал открыть молельню и разрешить богослужение. Этот эпизод характеризует веротерпимость князя, не совсем даже согласовывавшуюся с тогдашними законами. «Если бы нужно было здесь исполнение законов, — говорил Воронцов, — то Государь не меня бы прислал, а свод законов!» Эта смелая фраза, сказанная с некоторой долей вызова, еще раз напоминала о тех широких полномочиях, данных М.С. Воронцову Императором.

М.С. Воронцов, назначенный на пост главнокомандующего Кавказской армией, не отказался от проведения военных операций в регионе. Но М.С. Воронцов стремился к нравственному покорению Кавказа, к естественному слиянию всех его частей с землями Российской Империи, а это возможно прежде всего через социально-экономическое и культурное развитие края.