М.С. Воронцов в отечественной войне 1812 г. и заграничных походах 1813–1815 гг.
М.С. Воронцов в отечественной войне 1812 г. и заграничных походах 1813–1815 гг.
1812-й год. Несмотря на яркие события военных кампаний предшествующих лет, именно этот год стал своеобразным памятником русской военной истории. К его подножию принесены многочисленные научные труды, произведения изобразительного искусства, музыкальные и литературные сочинения. Возможно, лучшее в художественной области уже создано, но историческая наука еще долго не оставит эту тему, возвращая из небытия имена и поступки тех, кто в силу разных причин был практически забыт потомками.
Тем временем дивизия, к которой принадлежал М.С. Воронцов[111], отправилась в начале весны от берегов Днестра на Волынь, чтобы вступить в армию князя П.И. Багратиона. М.С. Воронцов выехал из Бухареста 19 (31) марта, прибыл в Луцк через десять дней, а 1 (13) апреля 1812 г. он был назначен начальником Сводно-гренадерской дивизии[112].
Еще в феврале 1812 г. 2-я армия, главнокомандующим которой был с 1811 г. князь Багратион, двинулась ближе к границе. «Поход этот, — писал Паскевич, — предпринятый в самую распутицу и страшную грязь от ранней весны, произвел в войсках цинготную болезнь. Из 1200 человек в полку было больных до 400[113]. В это время 2-я армия состояла из 7-го пехотного корпуса, то есть 26-й и 12-й дивизий, из сводно-гренадерской дивизии графа М.С. Воронцова, 2-й гренадерской, 15-й и 18-й дивизий генерала князя А.Г. Щербатова и двух кавалерийских дивизий — всего до 45 000 человек. (В конце мая 15-я и 18-я пехотные дивизии и некоторые резервные батальоны были отделены и вошли в состав 3-й Западной армии генерала А.П. Тормасова. Вместо дивизии Щербатова при 2-й армии был оставлен корпус генерала Д.С. Дохтурова.) В конце мая армия, перейдя Пинские болота, остановилась.
Французская армия в июне перешла Неман. Началась Отечественная война 1812 г. Князь Багратион получил приказ следовать маршем на север, к Брест-Литовску, а затем начать отступление к Смоленску, где соединились армии Барклая-де-Толли и Багратиона. Во время этого перехода М.С. Воронцову было приказано поддерживать кавалерию арьергарда, состоявшего из казаков атамана М.И. Платова и генерала И.В. Васильчикова. „Мы имели несколько стычек с неприятелем, в которых наш арьергард брал верх, а французская, польская и вестфальская кавалерия несла огромные потери в людях, утрачивая былую славу и уверенность“[114], — писал М.С. Воронцов о сражении при Мире и Романове. В рапорте П.И. Багратиону (полученному 3 июля 1812 г. в Уречье) о сражении при Романове М.И. Платов отметил М.С. Воронцова, который был безотлучно при нем „среди сражения и под выстрелами неприятельской артиллерии“[115]. М.С. Воронцов принимал также участие в деле под Салтановкой 15 июля 1812 г., где, как он пишет в автобиографии[116], произошла первая в этой калшании схватка с французами, во время которой особо отличился, по словам М.С. Воронцова, Паскевич. Дивизия Воронцова была остановлена, чтобы прикрывать отступление, но преследования неприятеля не последовало.
В 1812 г. Россия была едина против неприятеля, посягнувшего на ее Веру и землю. Приближался день, о котором в русской истории говорится особо, — День Бородина!
„Когда мы встали позицией у Бородино, мне было приказано прикрывать наш левый фланг, где 24 августа у нас произошло серьезное столкновение с неприятелем (имеется в виду сражение за Шевардинский редут. — 0.3.). Войска первой линии несли очень чувствительные потери, моя дивизия заменила, а на следующий день, предшествующий великой битве, я получил приказ занять и защищать три флеши, которые были сооружены для прикрытия нашего и левого фланга, наиболее слабого участка линии наших войск“[117], — писал М.С. Воронцов.
Известно, что основные события 26 августа развивались на левом фланге русской армии, в районе Семеновских флешей (чаще их называют Багратионовскими). Именно в этом месте Наполеон решил прорвать оборону русской армии. Французам противостояли 2-я сводно-гренадерская дивизия М.С. Воронцова и 27-я дивизия Д.П. Неверовского; всего около 8000 солдат при 50 орудиях. Против них были брошены 15 отборных дивизий, 7 пехотных и 8 кавалерийских (в общей сложности 43 000 человек и более 200 орудий) во главе с лучшими маршалами Франции — Мюратом, Даву и Неем[118]. В официальном сообщении из русской армии говорилось: „Атака флешей была наисильнейшей, и оборона их самой ожесточенной. Борьба за них продолжалась с 7 часов утра до 10 с беспримерным ожесточением и упорством. В этом кровавом бою во время штыковой атаки на врага был ранен генерал-майор граф Воронцов“[119].
Но вернемся к воспоминаниям М.С. Воронцова о битве при Бородине, которую он называл бойней. „Я был ранен мушкетной пулей в бедро в ходе нашей первой контратаки на флеши, моя бравая дивизия была полностью расстроена; от почти 5000 осталось не более 300 с одним полевым офицером по имени… (фамилия не указана. — 0.3.), который не был ранен или получил лишь легкое ранение; 4 или 5 наших дивизий, оборонявших флеши, постигла почти такая же участь“[120].
Кутузов в донесении Императору Александру Павловичу о Бородинской битве пишет, что французы „стремились к своей цели и не прежде обратились в бегство, как уже граф Воронцов с сводными гренадерскими батальонами ударил на них в штыки; сильный натиск сих батальонов смешал неприятеля, и он отступил в величайшем беспорядке, был повсюду истребляем храбрыми нашими войсками. При сем нападении граф М.С. Воронцов, получа жестокую рану, принужден был оставить свою дивизию“[121].
Как явствует из „Ведомости 8-го корпуса“, в 11 батальонах сводно-гренадерской дивизии состояло в строю накануне Бородинской битвы 4059 человек; после битвы убитых, раненых и без вести пропавших насчитывалось 2500 человек»[122]. Серьезность ранения М.С. Воронцова подчеркивает в своих записках Ф.В. Ростопчин, полагая, что, «если бы не сила и здоровье его организма, он умер бы вследствие своей раны»[123].
Михаилу Семеновичу перевязали рану прямо на поле, извлекли пулю и повезли в небольшой крестьянской телеге, одно колесо которой было сбито пушечным ядром. «Таким манером мне удалось добраться до моей собственной коляски, которая была в обозе армии, и здесь я очень скоро увидел множество генералов и офицеров, легко и тяжело раненных; некоторые из них были моими близкими друзьями. Там же я в последний раз видел генерал-лейтенанта Тучкова и моего храброго командира князя Багратиона, которые вскоре оба скончались от ран. Эти два человека в молодости были друзьями по оружию, затем соперниками, наконец, врагами; они сухо приветствовали друг друга накануне сражения, а затем вскоре увиделись вновь в этом месте, чтобы скоро встретиться в мире ином»[124].
Раненых постепенно перевезли в Можайск, где каждый дом превратился в госпиталь, но, узнав, что М. И. Кутузов решил отступать, двинулись в путь по направлению к Москве. По дороге к М.С. Воронцову присоединились его близкие друзья: генерал-майор Э.Ф. Сен-При (1776–1814) и генерал-майор Н.В. Кретов (1773–1839), раненные: первый — в грудь, другой — в кисть руки. Затем к ним прибавились другие офицеры из дивизии М.С. Воронцова и из Нарвского полка; некоторые были смертельно ранены. К счастью, здесь оказался главный хирург дивизии, слегка раненный мушкетным выстрелом в кисть руки. Через трое суток М.С. Воронцов и его товарищи прибыли в Москву. Рана, нестерпимо болевшая в течение 24 часов после ранения, перестала мучить Михаила Семеновича, и, хотя он еще не мог вставать, он почувствовал себя намного лучше и более был обеспокоен самочувствием своих товарищей. «Это может показаться невероятным, что даже при тех серьезных обстоятельствах, а возможно, отчасти вследствие их волнующего значения, мы были почти всем довольны, веселы и даже ели с большим аппетитом. На самом деле критическая ситуация нарастала, и все мы предчувствовали, что этот кризис может сыграть благоприятную роль в судьбе нашего Отечества; мы осознавали, что так сражались, что французы не могли похвастаться выигранной победой, если бы не обстоятельства, вынудившие нас отступить и покинуть древнюю столицу»[125], — рассказывал М.С. Воронцов в своих «Записках».
1 сентября, за день до того, как русская армия покинула Москву, граф М.С. Воронцов с ранеными друзьями отправляется в старое родовое имение Воронцовых — Андреевское. Воронцов не сообщает подробностей этого отъезда, вскользь лишь замечая: «Значительное количество моих друзей и товарищей по несчастью согласились поехать со мной, и мы добрались туда на своих собственных лошадях и на 3-й день»[126]. А.Я. Булгаков в своих воспоминаниях отмечал: «Привезен будучи раненый в Москву, граф Воронцов нашел в доме своем, в немецкой слободе, множество подвод, высланных из подмосковной его для отвоза в дальние деревни всех бывших в доме пожитков, как-то картин, библиотек, бронз и других драгоценностей»[127]. Но, узнав, что в соседних домах и больницах находится большое число раненых, многие из которых не получают необходимую помощь, М.С. Воронцов приказал оставить в доме все вещи, а подводы использовать для перевозки раненых воинов в Андреевское. Это поручение было возложейо на адъютантов Воронцова — Николая Васильевича Арсеньева и Дмитрия Васильевича Нарышкина. Им поручалось также предлагать всем раненым, которых встретят на Владимирской дороге, отправляться в Андреевское, ставшее в то время госпиталем, где впоследствии находилось до 50 раненых генералов, штабс- и обер-офицеров и более 300 человек рядовых[128].
Среди раненых были генералы — начальник штаба 2-й армии, уже не раз упоминавшийся в книге граф Э.Ф. Сен-При и шеф Екатеринославского кирасирского полка Николай Васильевич Кретов; а также командир Орденского кирасирского полка полковник граф Андрей Иванович Гудович, лейб-гвардии Егерского полка полковник Делагард, полковой командир Нарвского пехотного полка подполковник Андрей Васильевич Богдановский и многие другие, обагрившие своей кровью Бородинское поле. «Все сии храбрые воины были размещены в обширных Андреевских палатах, самым выгодным образом. Графские люди имели особенное попечение за теми, у коих не было собственной прислуги. Нижние чины были размещены по квартирам в деревнях и получили продовольствие хлебом, мясом и овощами, разумеется, не от крестьян, а на счет графа Михаила Семеновича; кроме сего было с офицерами до ста человек денщиков, пользовавшихся тем же содержанием, и до ста лошадей, принадлежавших офицерам; а как деревни графа были оброчныя, то все сии припасы и фуражи покупались из собственных его денет»[129], — писал А.Я. Булгаков.
При этом стол был для всех общий, но согласно желанию каждый мог обедать с графом или в своей комнате. Два доктора и несколько фельдшеров непрерывно наблюдали за ранеными. Как и все прочее, покупки медикаментов и всего необходимого для перевязок производились за счет М.С. Воронцова. А.Я. Булгакову стало известно от одного из домашних графа, что затраты составляли 800 рублей ежедневно и продолжались с 10 сентября примерно четыре месяца, то есть до полного выздоровления всех. М.С. Воронцов заботился не только о высших офицерских чинах, в Андреевском находилось более 300 рядовых, каждый из которых после выздоровления получил денежные средства и амуницию. Воронцов снабжал каждого выздоравливающего рядового бельем, тулупом и 10 рублями, затем, сформировав небольшую команду, отправлял их с унтер-офицером в армию. В дальнейшем мы увидим, насколько внимательно относился М.С. Воронцов к положению в армии нижних чинов, стараясь защитить их от бессмысленной жестокости, принимал меры для обучения солдат основам элементарной грамотности.
Представляет интерес замечание А.Я. Булгакова, что он намеренно не пишет, как М.С. Воронцов поступил с поправившимися офицерами, полагая, что Михаил Семенович будет недоволен и предыдущим рассказом. Душевная доброта его сочеталась со скромностью. «Несмотря на то что Воронцов не мог передвигаться без костылей, он каждое утро навещал всех своих гостей, интересуясь их здоровьем и всем ли они довольны. Как было сказано, каждый мог обедать за общим столом или один в своей комнате, но все, кому позволяли раны, предпочитали обедать с графом. После обеда вечером занимались все разговорами, курением, чтением, бильярдом или музыкой. Общество людей совершенно здоровых не могло бы быть веселее всех сих собравшихся раненых»[130]. Умение сохранять спокойствие, поддерживать окружающих в трудных ситуациях, внушая своим поведением и поступками уверенность в хорошем исходе, были присущи М.С. Воронцову на протяжении всей его жизни. Его поведение во время чумы и голода в Новороссийске в 30-х гг. XIX в, а также в период проведения операций на Кавказе подтверждают это.
А.Я. Булгаков, находясь с графом Ф.В. Ростопчиным, старым другом графа С.Р. Воронцова, во Владимире, часто приезжал в Андреевское, по его словам, чтобы развеяться и узнать для Ф.В. Ростопчина о здоровье М.С. Воронцова. Но для этих визитов была и другая причина. М.С. Воронцов часто посылал в Москву переодетых адъютантов или смелых и сообразительных из числа своих дворовых и крестьян, которые, проникая в Москву, разведывали, что там происходит, узнавали о действиях неприятеля и доносили все графу. «Я (Булгаков. — 0.3.) составлял обыкновенно из сведений их записочки, кои граф Федор Васильевич часто отсылал к Государю. Таким образом узнали мы, например, о приготовлениях, кои делались французами в Кремле для подорвания оного перед выходом из Москвы. Первое известие о Тарутинском сражении дошло до нас также из Андреевского»[131].
В один из приездов Булгакова в Андреевское, когда все сидели собравшись у камина, в гостиную вошел М.С. Воронцов и сообщил, что, объезжая свои передовые посты, внезапно встретились Мюрат и Милорадович: «Узнавши друг друга, они перекланялись очень учтиво и обменялись несколькими фразами, я воображаю, прибавил граф смеючись, как они пускали друг другу пыль в глаза. Мюрат успел на что-то пожаловаться, как пишет мне, а Милорадович: O, ma foi, vous en verrer bien d’autres, sire![132]» Этот рассказ М.С. Воронцова немало развеселил собравшееся общество. Погостив в Андреевском до вечера, А.Я. Булгаков вернулся во Владимир, Ф.В. Ростопчин уже почивал, Булгаков спать не хотел, он взял перо и начал вымышлять разговор между любимцем Наполеона и любимцем Суворова, желая несколько позабавить приболевшего графа. Утром Булгаков явился к Ростопчину и сообщил, что на аванпостах встретились случайно Мюрат и Милорадович, состоявшийся между ними разговор был записан, и Михаил Семенович дал Булгакову его читать: тот, в свою очередь, специально переписал его для графа. Но Ф.В. Ростопчин понял розыгрыш. «Выдумка эта хороша, — прибавил граф. — Знаете ли, что мы сделаем? Пошлите это в Петербург: пусть басенка эта ходит по рукам; пусть читают ее; у нас и у французов она произведет действие хорошее. Переписывайте и отправляйте»[133].
На следующий день Булгаков отправил к старому приятелю своему А. И. Тургеневу собственное сочинение, как только что полученную новость из армии. Не прошло и двух недель, как «Сын Отечества» напечатал разговор Мюрата с Милорадовичем. Но на этом история не закончилась, английский посол в Петербурге лорд Карткард поместил выдумку А.Я. Булгакова в одну из своих депеш, откуда она через несколько лет попала в сочинение французского историка Капфига «Europe pendant le consulat et l’empire de Napoleon» (T. 2. Гл. 11. C. 350). А.Я. Булгаков в 1843 г. в «Москвитянине» (кн. 2) напечатал свой литературный труд под заглавием «Разговор неаполитанского короля Мюрата с генералом графом М.А. Милорадовичем на аванпостах армии 14 октября 1812 года» и рассказал подлинную историю появления этого сочинения. Так завершилась эта любопытная история, начатая в 1812 г. в усадьбе Андреевское М.С. Воронцова. Несмотря на трудности этого времени, Ф.В. Ростопчин, М.С. Воронцов, А.Я. Булгаков и их друзья умели сохранять чувство юмора, желание шутить и разыгрывать в любой ситуации, это был своеобразный «театр одного актера», любовь к которому питали и пронесли через всю жизнь рожденные в XVIII столетии. «Мимолетные страдания легкомыслием целя», — писал Баратынский.
Необходимую информацию М.С. Воронцов получал во многом благодаря своим связям и знакомствам со многими генералами русской армии, с некоторыми из них он состоял в переписке. Одним из постоянных корреспондентов М.С. Воронцова в это время был его старый друг А.А. Закревский, который не опасался быть предельно искренним в своих посланиях, содержание и сам тон которых пронизан искренней болью за состояние русской армии. Одним из непосредственных виновников сложившейся ситуации А.А. Закревский считал М.И. Кутузова. Так, в письме от 14 сентября он с раздражением писал М.С. Воронцову, что, видимо, фельдмаршальского звания Кутузов удостоен за то, что оставил Москву, при этом Кутузов, находясь в селе Красном на Пахре, не знает, по мнению Закревского, что делать дальше: «Беспорядки преужасные, и никто не знает, что делать»[134]. В другом письме (от 26 сентября) Закревский сообщает, что распоряжения Кутузова и Беннигсена приведут в конечном итоге к «совершенному истреблению» нашей армии, так как войска, пишет Закревский, таскают ежеминутно без пути и без пользы[135] неизвестно для чего, в дождливую погоду, не имея при этом общего плана действий. В одном из октябрьских писем Закревский еще более категоричен, он пишет М.С. Воронцову, что если Румянцев, Аракчеев, Кутузов действительно хотят мира, то они «первейшие» враги России. В завершение данного письма А.А. Закревский прибавляет, что «Михаил Богданович (Барклай-де-Толли) свидетельствует вам свое почтение»[136]. Впоследствии М.С. Воронцов скажет, что Барклай-де-Толли был единственным его покровителем в армии. Мы не имеем источников, в которых бы М.С. Воронцов так откровенно, как А.А. Закревский, выражал свое неприятие действий Кутузова, что во многом связано с характером М.С. Воронцова. Так, еще в 1804–1805 гг. князь П.Д. Цицианов писал об «особой скромности и сокровенности» М.С. Воронцова, эти же качества отмечал в нем и Ф.В. Ростопчин, который заметил по этому поводу: «В его лета скрытность в нраве не может быть приобретенной воспитанием, а просто врожденная. Заметь, что в их роде ни одного нет нараспашку»[137]. Судя по корреспонденции А.А. Закревского, в армии все более становится заметным разделение офицерского состава по различным группировкам. А.А. Закревский настоятельно советовал М.С. Воронцову не спешить ехать в армию, наполненную «интриганами, пагубными нашему отечеству», он рекомендовал М.С. Воронцову отправиться в Молдавскую армию или постараться получить в командование отряд Винценгероде (попавшего в плен)[138].
Анализ приведенных источников не дает основания причислять М.С. Воронцова к какой-либо группе офицеров, хотя надо заметить, что многие бы желали видеть его в кругу своих единомышленников[139].
М.С. Воронцов пользовался уважением людей, имена которых составили гордость русской армии, но в то же время друг к другу они питали зачастую не самые лучшие чувства. Так, один из самых рьяных недоброжелателей М.Б. Барклая-де-Толли в период летнего отступления 1812 г. А.П. Ермолов (начальник штаба 1-й Западной армии) был для М.С. Воронцова преданным и искренним другом долгие годы. Можно предполагать, что подобная ситуация не могла не сказаться и на характере самого М.С. Воронцова, внутренний мир которого, его мысли и чувства становились все более закрытыми для окружающих. В то же время постепенно начинал складываться особый стиль взаимоотношений М.С. Воронцова с подчиненными — он предпочитал управлять теми, кто разделял его взгляды, действия, возражения принимались лишь от близких по духу людей. Впоследствии в Мобеже, а затем в Одессе М.С. Воронцова будет окружать, по мнению некоторых современников, своеобразная «свита», члены которой, будучи сами незаурядными личностями, с особым уважением относились к своему начальнику.
Возвращаясь к событиям 1812 г., следует заметить, что создание госпиталя в Андреевском, отношение М.С. Воронцова к раненым солдатам и офицерам способствовало еще большей известности М.С. Воронцова в армии.
Кроме того, М.С. Воронцов сумел создать в Андреевском помимо госпиталя своеобразный центр, куда стекалась важная информация о происходивших в это время событиях, которая затем передавалась графом Ростопчиным Императору Александру Павловичу.
После того как 14-тысячный отряд французской армии под командованием маршала Нея захватил г. Богородск (ныне Ногинск), пребывание раненых солдат и офицеров в Андреевском могло быть опасным, если бы, как писал М.С. Воронцов, в распоряжении Нея было хоть немного легкой кавалерии, так как среди раненых в Андреевском вряд бы нашлось двенадцать человек, способных защищаться. Но почти вся французская кавалерия была выведена из строя, а оставшаяся часть находилась под командованием Мюрата, наблюдавшего за позициями Кутузова. Таким образом, в Андреевском раненые продолжили лечение, а сам М.С. Воронцов, отказавшись от костылей, но все же опираясь на трость, расстается со своими друзьями в Андреевском, чтобы присоединиться к армии.
М.С. Воронцов считал, что не стоит писать подробно о последовавших затем событиях кампании 1812 г., которые описаны в «полусотне книг, во множестве различных вариантов»[140]. М.С. Воронцов, покинув Андреевское 29 октября (ст. ст.) 1812 г., возвращается в строй. В Вильно он был назначен в армию П.В. Чичагова[141], где получил в командование авангард 3-й Западной армии. Н.Н. Раевский в одном из своих писем из Вильно (от 10 декабря 1812 г.), адресованных С.А. Раевской, перечисляя военачальников, получивших награды и повышения, среди которых были Сен-При, Ермолов, Строганов, Неверовский и др., замечал, что «граф Воронцов по-прежнему генерал-майор. Раздают много наград, но лишь некоторые даются не случайно»[142]. Надо заметить, что в свое время князь П.Д. Цицианов тоже считал, что М.С. Воронцов незаслуженно задерживается в получении воинских званий[143].
На основании исследованных источников становится очевидно, что сам М.С. Воронцов в это время практически не высказывал недовольства по поводу своего неповышения на военной службе; судя по корреспонденции, его более беспокоила проволочка в награждении подчиненных[144], чем собственное положение. Во многом этому способствовали убеждения М.С. Воронцова, его взгляды на службу, о чем мы уже говорили.
После поражения Великой армии на Березине Наполеон, бросив остатки своей армии на попечение Мюрата, устремился в Париж. Через некоторое время Европа получила 29-й Бюллетень, в котором отмечалось, что неудачи русского похода — следствие внезапных морозов, но… не военного поражения.
Император Александр Павлович предвидел, что Наполеон никогда не примирится с поражением в России. Несмотря на возражения М.И. Кутузова, он был непримирим: Россия не может постоянно ощущать угрозу со стороны Наполеона, передышки не должно быть. На Рождество 1812 г. был объявлен поход. 1 (13) января 1813 г. русская армия перешла Неман и вступила в Герцогство Варшавское. А во второй половине января продвижение уже шло по трем направлениям. На правом фланге войска Витгенштейна и Платова продвигались к Данцигу, в центре Чичагов шел к Торну, на левом фланге главная армия и войска Милорадовича направлялись к Плоцку и Варшаве. Русские войска закреплялись на важном оборонительном рубеже — Висле, которая являлась первым этапом наступательной операции.
Только продвижение, которое могло быть закреплено, только удар, который бы принес чувствительный урон, ослабил бы противника, вынудив его в конечном счете сконцентрировать на наиболее важных участках свои силы, — все это входило в замыслы М.И. Кутузова. При этом действия партизанскими, так называемыми «легкими отрядами» составляли один из главных элементов плана Кутузова. Летучий отряд М.С. Воронцова включал в себя три казачьих и два егерских полка, несколько гусарских и уланских эскадронов, гренадерских батальонов и артиллерийских рот. Он был чрезвычайно мобилен, тревожил тылы противника и участвовал во многих сражениях, действуя то самостоятельно, то вместе с другими воинскими соединениями в различных частях Германии.
Благодаря регулярным записям М.С. Воронцова с 1 (13) января по 18 (30) марта и с 1 (13) июля по 9 (21) ноября 1813 г. можно проследить действия его отряда в период кампании 1813 г. Летучий отряд М.С. Воронцова отличился уже в самом начале кампании. Так, о деле 7 января (ст. ст.) под Бромбергом (ныне польские города Свеце, Осельско, Быдгош) он писал: «Я отошел от города, не потеряв ни одного человека и поставив пехоту по деревням почти во фланг неприятелю, егерей — в Фордоне, гренадер — в Обер-Стрелице и Обер-Гонце, а Барабанщикову велел с полком идти в Фордон и послать остальные партии в Шулиц (ныне г. Солец-Куявски в Польше. — 0.3.) им взамен. Ему же и Луковкину, который остался на большой дороге в ночь, послать неприятеля в город, отчего в 2 часа пополуночи он из оного вышел, не взяв ничего с собою, даже больных своих до 30 человек. Наши тотчас же вошли в город»[145].
В «Журнале военных действий с 8/20 по 15/27 1813 года», отмечалось, что адмирал Чичагов доносил о занятии генерал-майором графом Воронцовым Бромберга, где найдены значительные запасы муки (200 тысяч пудов), овса, гороха, соли и две тысячи пудов свинца[146]. В своих «Записках» Воронцов писал также, что многие батальоны, помимо всего сказанного выше, нашли в Бромберге «много французских панталонов»[147]. «Через несколько дней сукно и многое другое было разграблено, — как пишет М.С. Воронцов, — мужиками, которые говорят, что Наполеон их грабил, а теперь они имеют право его грабить»[148].
Записывая очень кратко, ровным и четким почерком события каждого дня, М.С. Воронцов позволил себе отступление от принятого правила и дал волю присущему ему чувству юмора. 2 января он сообщает о предложении А.И. Чернышева идти на Познань и записывает стихи своего друга И.В. Сабанеева (впоследствии генерала от инфантерии), начальника Главного штаба при Барклае-де-Толли, отрывок из которого приведен ниже:
Простите, мсье, простите только стихи.
Они плохи, скажите Вы мне,
Все равно, я Вам признаюсь:
В этом прекрасном веке Все так делается
Поэт из такого человека, как я (Сабанеев),
Из поваренка — король (Мюрат),
Из парикмахера — дипломат (Ле Ду),
Император из Бонапарта (Дьявол),
Из адмирала — генерал (Чичагов),
Из кавалериста — адмирал (Рибас),
Из Креза — св. Лазарь (их целая дюжина),
Из столицы — простой базар (Москва),
Из маленького герцогства — большое королевство (многие),
Из Великой армии — сотня человек (Великая армия),
Из сибарита — завоеватель (КО),
Из жалкого труса — партизан (КУ).
Прощайте, будьте здоровы.
Ответ в стихах или никак[149].
Познань была взята 1 февраля 1813 г., при этом захвачено около 50 пушек, члены префектуры выехали навстречу и хорошо встретили победителей. 4 февраля М.С. Воронцов записал о назначении командующим 3-й армией Барклая-де-Толли; 8 февраля в дневнике короткая запись: «В Познани. Сего числа я произведен в генерал-лейтенанты»[150].
В г. Калише 15/27 февраля был подписан договор о мире и наступательном союзе между Россией и Пруссией, стороны обязывались оказывать взаимную помощь в борьбе против Наполеона, обе державы считали необходимым привлечь к союзу Австрию, дабы усилить мощь антинаполеоновской коалиции. Русская армия под началом М.И. Кутузова двигалась вперед, освобождая все новые польские и русские города. 18 февраля (2 марта) выходит «Рапорт главнокомандующего 3-й Западной армии генерала от инфантерии М.Б. Барклая-де-Толли М.И. Кутузову о поручении генерал-майору М.С. Воронцову блокировать Кюстрин»[151]. 28 февраля (ст. ст.) М.С. Воронцов прибывает со своим отрядом во Франкфурт. Оставив там некоторое количество войск, он блокирует с остальными Кюстрин (сейчас Костшин), обеспечив тыл корпуса генерала П.Х. Витгенштейна. При вступлении Воронцова во Франкфурт он был доброжелательно встречен магистратом и жителями города, которые были «чрезвычайно нам рады и звали нас на большой обед и бал»[152].
Через одиннадцать дней после подписания Калишского договора русские войска вступили в Берлин. В письме М.И. Кутузова П.Х. Витгенштейну от 17 (29) марта 1813 г. говорилось о нецелесообразности раздробления сил и продвижения их на запад от Эльбы. Отряд Воронцова поступил под команду Витгенштейна, должен был соединиться с отрядом генерал-майора И.К. Орурка и двинуться через Берлин к Магдебургу, где после соединения с Борштелем своим положением прикрыть Берлин[153].
5 апреля (ст. ст.) корпус Воронцова сменяет в крепости Кюстрин отряд генерал-лейтенанта Капцевича. За несколько дней до этого Воронцов рапортовал о храбрости поручика Абрамовича-Барановского 1-го, который, согласно его приказу, помешал неприятелю вывезти хлеб «из магазейнов, близ Кюстрина лежащих»: пять человек были взяты в плен, а рожь и овес отданы крестьянам[154].
Население Польши, Пруссии доброжелательно относилось к русским солдатам и офицерам, и те старались платить им тем же. В ходе войны М.И. Кутузов неоднократно обращался с воззваниями к населению Германии, объясняя необходимость вступить в войну против Наполеона. М.И. Кутузову не удалось до конца завершить начатое им дело по укреплению армии резервами и объединению прусских и русских войск. 16 (28) апреля 1813 г. в силезском городе Бунцлау скончался великий человек, главнокомандующий всеми вооруженными силами России, проделавший путь от прапорщика до генерал-фельдмаршала. Русскую армию возглавили М.Б. Барклай-де-Толли и П.Х. Витгенштейн.
Успехи Наполеона заставили союзников пойти на перемирие, которое было заключено 4 июня 1813 г. в Плейсвице. Противники постоянно вели наблюдения за действиями другой стороны, союзники создавали партизанские отряды, которые не ограничивались лишь одним наблюдением. Генерал-лейтенант граф М.С. Воронцов сообщал Барклаю-де-Толли в рапорте от 13 (25) июня о подготовке французами переправы через р. Эльбу и об укреплении г. Виттенберга. Лазутчики, посланные Воронцовым, известили его об активных действиях неприятеля: «Виттенберг крепко укрепляют, сгоняя туда для сего со всех окружных мест множество рабочих и мастеров и запасая его, как говорят, провиантом на два года, а равно слышно, что во многих местах неприятель укрепляет левый берег р. Эльбы»[155]. В следующем рапорте от 29 июня (11 июля) М.С. Воронцов сообщал о движении французских войск к Дессау, он просит Барклая-де-Толли разрешить нападение на французов, если перемирие с их стороны будет нарушено[156]. Жажда боя, желание действовать все более охватывали обе стороны.
Непримиримость Наполеона, воплощавшего лозунг — все или ничего, привела к разрыву с Австрией. 11 августа Меттерних заявил, что Австрия объявляет Наполеону войну. Перемирие кончилось. 28 августа (9 сентября) Австрия вошла в антинаполеоновскую коалицию, подписав с Россией Теплицкий договор о дружбе и оборонительном союзе. На сторону коалиции перешли государства Рейнского союза и Швеция. Приближалась к развязке кампания 1813 г. После окончания перемирия в журнале военных действий с 5/17 по 19/31 августа 1813 г. говорилось, что отдельные российские корпуса: генерал-лейтенанта барона Винценгероде, генерал-лейтенанта графа Воронцова, а также корпус генерал-лейтенанта графа Вальмодена, состоящий из российско-немецкого легиона, и прусский корпус генерала Бюлова — всего до 75 000 человек, соединясь со шведскими войсками, составили армию наследного принца Шведского, начав действовать со стороны Бранденбурга[157].
Записки М.С. Воронцова, как обычно, очень лаконичны, в августе 1813 г. он пишет: «15. В Зедине. Привезли Понсета, раненного накануне в ногу. 16. Принял команду над авангардом под Ютербоком. Сражение. Атаковал их арьергард. Раевский легко ранен, егерей и казаков ранено до 40. 17. Занял Ютербок. Поход до Немека. Фланговым движением Винценгероде пошел с кавалерией на Марцане, там подрался и пришел ночевать в Немек же. Фр‹анцузы› остановились в позиции при Кропештедте и Марцане. 18. В Немеке. Бенкендорф (А.Х. Бенкендорф. — О.З.) ходил с кавалерией к деревне Люблин и отогнал от оной неприятеля»[158]. Сдержанность и четкость записей скрывает наполненную, не замирающую ни на день жизнь военных походок Так, запись от 16 августа включает несколько фраз. «Сражение. Атаковал их арьергард», — пишет Воронцов. Но речь идет об атаке трех корпусов неприятеля авангардом графа И.К. Орурка, после чего французы отошли за Ютербок.
Обе стороны готовились к осенней кампании. С первых же чисел октября начались сложные маневрирования враждебных армий с отдельными мелкими стычками, атаками и отступлениями. Необходимость генерального сражения понимал и Наполеон, и союзники.
4 (16) октября 1813 г. у Лейпцига началась одна из величайших битв наполеоновской эпохи — Битва народов. На стороне союзников сражались русские, прусские, австрийские и шведские войска (к началу битвы — 220 000 человек), на стороне Наполеона выступали французы, поляки, бельгийцы, голландцы, итальянцы (155 000 человек). Битва длилась три дня.
При приближении к Лейпцигу по Вурценской дороге граф М.С. Воронцов с авангардом корпуса Винценгероде, командуя пехотой, составленной из 21-й и 24-й дивизий и отряда генерал-майора Гарпе, составлявших центр армии, продвинулся в направлении заставы города. Записки М.С. Воронцова об его участии в одной из великих битв истории подобны прежним и очень лаконичны: «6. Сражение под Лейпцигом, мы перешли через Парту и пошли прямо к городу, примыкая правым флангом с Ланжероном, а левым — с Беннигсеном. Канонада жестокая. Мантейфель убит ядром, Арнольди потерял ногу. Ночевал 2 версты от города».
Если накануне 6 октября Мюрат сказал Наполеону, что такого количества убитых не было со дня Бородина (потери Наполеона в первый день составляли почти 30 000, союзников — около 40 000 человек), то дальше положение было еще страшнее. В разгаре битвы вся саксонская армия перешла в лагерь союзников, повернувшись против тех, с кем только что сражалась вместе. Несмотря на отчаянное положение, Наполеон продолжал сражение с удвоенной энергией. Развязка наступила в ночь с 6-го на 7 октября. Измены и новые подкрепления союзников заставили Наполеона отступить. М.С. Воронцов записал: «7. Сражение. Взятие Лейпцига, я вошел с 14-м егерск‹им› полк‹ом›. Победа совершенная, 30 000 пленных, 200 орудий, 20 генер‹алов› (Лористон, Ренье, Делмас и пр.). Понятовский утонул. В городе видел Государя, Имп‹ератора› Цесарского, короля Прусского, короля Саксонского. Гос‹ударь› смотрел наши войска, ноч‹евал› в деревне Атнаунсдорф»[159]. За сражение под Лейпцигом М.С. Воронцов был удостоен ордена Святого Александра Невского.
Наполеон с боем отступил за Лейпциг. Бои были необычайно кровопролитны. Саперы слишком рано взорвали мосты, и около 28 000 человек не успели пройти, в том числе поляки. Командир польского корпуса маршал Понятовский, будучи ранен, утонул, пытаясь верхом переплыть реку Эльстер. Наполеон двинулся со своею армией по направлению к Рейну.
Общие потери французов за 16–19 октября (н. ст.) были равны по крайней мере 65 000, союзники тоже потеряли около 60 000 человек. «Долго еще, несколько дней подряд страшные вопли тяжелораненых оглашали лейпцигские поля, и разложение трупов наполняло окрестности невыносимым зловонием Не хватало рабочих рук, чтобы очистить поле, и медицинского персонала, чтобы подать помощь искалеченным и раненым»[160].
М.С. Воронцов 15 октября (ст. ст.) занял Кассель, по направлению к которому двигалась армия наследного принца. Он находился при блокировании Гамбурга и удерживал попытки маршала Даву до тех пор, пока кронпринц завершил войну с датчанами.
В ноябре 1813 г. Наполеон явился в Париж, чтобы готовить силы против наступления европейских народов. Но записи М.С. Воронцова обрываются 9 ноября 1813 г. После «Кильского мира», как сказано в формулярном списке М.С. Воронцова, он «с отрядом пошел на Рейн, переправился в Кельне и вошел во Францию форсированными маршами»[161].
* * *
По мнению военных историков, кампания 1814 г., с точки зрения стратегического творчества императора Наполеона, была одной из замечательных страниц наполеоновской эпохи. Проиграв в октябре под Лейпцигом кампанию, начатую весной 1813 г., император, вступив в Париж в ноябре, стал готовить новые силы против союзных войск, угрожающих вторжению во Францию.
Генерал-лейтенант граф М.С. Воронцов после ратификации трактата между кронпринцем Шведским и правительством Дании получил приказ идти с отрядом во Францию. Находясь еще в начале января за Эйдером, Воронцов двинулся через Мюнстер к Кельну, перешел 27 января (8 февраля) Рейн и, двигаясь форсированным маршем на Ахен, Шарлеруа, Бомон, присоединился к корпусу Ф.Ф. Винценгероде. Тот успел собрать весь свой корпус в Реймсе и ожидал распоряжений прусского полководца Блюхера[162].
Еще до отхода из Реймса М.С. Воронцов, командуя 12-й пехотной дивизией, занял г. Ретель. В РГАДА хранится воззвание к французскому населению, составленное М.С. Воронцовым в этом городе 14 (26) февраля 1814 г.[163]. В нем, в частности, говорится, что русские не позволят себе такого поведения на землях Франции, каким отличились французы в Москве. «Мы здесь для того, чтобы сделать все возможное для уменьшения несчастий, связанных с войной». Далее М.С. Воронцов продолжает: «Я всегда готов вам помогать и защищать вас, наказывать всех тех, кто вас обижает. Я призываю вас к доверию, ни одна жалоба не останется нерассмотренной, но с другой стороны, для мирных жителей умение подчиняться и сохранять спокойствие есть единственное средство для спасения». Впоследствии жители Ретеля и Вузье поднесли М.С. Воронцову золотые медали как спасителю их от разорения.
Итак, войско графа М.С. Воронцова присоединилось к корпусу Винценгероде в Эперне. 16 (26) февраля Блюхер, узнав о наступлении Наполеона к Марне, приказал Винценгероде оставаться в Реймсе. Генерал Винценгероде, получив сведения о движении Наполеона к Ла-Ферте-Су-Жуар, уговорил Бюлова идти вместе к Суассону, чтобы, заняв этот городок и переправу через Марну, соединиться с Силезской армией. 17 февраля (1 марта) Винценгероде, оставив князя Гагарина с башкирским полком (280 человек) и 200 человек пехоты в Реймсе, выступил оттуда, подойдя на следующий день к Суассону по левому берегу реки Эны. Бюлов обложил город с правого берега. Дальнейшие события развивались довольно трагично для французской стороны.
Комендант Суассона генерал Моро дает согласие на капитуляцию города с условием, что часть вверенных ему войск должна быть сохранена, иначе готов погибнуть под развалинами своих бастионов. Посланный Винценгероде полковник Левенштерн предложил французскому гарнизону выступить с оружием, обозом и двумя орудиями. Но комендант хотел выйти из города с шестью орудиями, что не согласовывалось с условиями капитуляции, и Левенштерн согласился исполнить просьбу Моро под собственную ответственность. Впоследствии на главной квартире Винценгероде Левенштерн извинился за то, что позволил выступить неприятелю с шестью орудиями. Присутствующий при этом М.С. Воронцов сказал: «Да мы могли бы подарить французскому коменданту несколько собственных наших пушек, лишь бы только он скорее ушел из Суассона»[164]. Это заявление было вызвано тем, что после того, как Блюхер был разбит Наполеоном под Мо и отступил, преследуемый французской армией, к Суассону, город стал своеобразным якорем спасения для союзников, так как давал им единственную возможность переправиться на другой берег реки Эны. К тому же задержка Блюхера на один или два дня позволяла Наполеону догнать Силезскую армию.
Едва союзники заняли город и два егерских полка М.С. Воронцова захватили Реймсскую заставу, а войска Бюлова устремились к мосту, как появились передовые войска Силезской армии и началась переправа корпусов Сакена и Йорка. Некоторые военные историки считают, что занятие Суассона спасло армию Блюхера от уничтожения. Состояние Силезской армии было незавидно. С 16 (18) февраля войска не получали продовольствия (в частности, корпус Йорка), а с 11-ш (23) находились в постоянном движении. Вид солдатов в корпусах Йорка и Клейста был удручающим. К счастью для союзников состояние корпусов Бюлова и Винценгероде было значительно лучше. «Солдаты, вполне сохранившие свои силы, были в новых мундирах: кавалеристы имели, кроме того, для носки вне фронта, красные английские куртки; лошади были на подбор; оружие блестело»[165].
И все же Суассон спас армию Блюхера. В последнюю неделю февраля решался исход кампании 1814 г. При отступлении на Эну Блюхер расположил свою армию на возвышенной плоскости, фронтом к этой реке: корпус Винценгероде встал на левом фланге, у Борье и Краона и вверх по реке Эне до Бери-о-Бак.
Блюхер отказался от нападения на армию Наполеона. Он оставил на плато между селениями Айль и Вассон пехоту корпуса Винценгероде под началом генерал-лейтенанта графа М.С. Воронцова, назначив для его поддержки корпус Сакена, стоящий у Бре. Блюхер считал, что для обороны этой местности, занятой союзниками, данных сил достаточно. Сам же Блюхер предполагал обойти французов с правого фланга конницей корпусов Винценгероде, Ланжерона и Йорка.
22 февраля (6 марта) наполеоновская армия перешла Эну. М.С. Воронцов, получив приказ держаться до последнего на занятой позиции, высылает к Краону для задержки неприятеля генерал-майора Красовского с 13-м и 14-м егерскими полками и кавалерию генерал-майора барона Палена, под общим началом генерал-лейтенанта графа И.К. Орурка. Для их поддержки ставит у мызы Гертебиз генерал-майора Михаила Ивановича Понсета с Тульским и Навагинским пехотными полками.
Около четырех часов пополудни Наполеон высылает один из батальонов своей старой гвардии под командованием своего ординарца Карамана на Краонскую высоту. Егеря генерала А.И. Красовского опрокидывают Карамана, Наполеон поддерживает его одною из бригад гвардейской дивизии и отдает распоряжения Нею отправить дивизию Менье лесом на Воклер к мызе Гертебиз, чтобы отрезать передовые войска русских у Краона. М.С. Воронцов приказывает егерям отойти к Гертебиз, чем нарушает план Наполеона. Егеря отходят шаг за шагом, сохраняя стройный порядок. В рапорте на имя Винценгероде М.С. Воронцов отмечает, что 13-й егерский полк под командованием полковника Маевского проявил «чудеса храбрости, удерживая противника, который значительно превосходил его по силе, при этом неприятель понес потери, хотя и русские лишились нескольких офицеров и нижних чинов»[166].
Войска Менье, встретясь с Тульским и Навагинским полками, вытеснили их из аббатства Воклер и овладели мызой Гертебиз. М.С. Воронцов предпринимает решительный удар, он приказал 14-му батальону егерского полка броситься бегом в штыковую атаку, а сам повел последний остающийся резерв бригады генерал-майора Понсета на левый фланг[167]. Русские вновь овладели мызой Гертебиз[168].
В первом рапорте на имя Винценгероде М.С. Воронцов отдает должное заслугам русских офицеров в этой операции, он отмечает особую храбрость всех солдат и многих командиров, среди которых — генерал-майоры: барон Пален, Понсет, Красовский; полковники: Маевский, Астафьев, Тюревников и полковник артиллерии Апушкин. М.С. Воронцов особо выделяет военный талант генерал-лейтенанта графа И.К. Орурка, чье воинское искусство, по словам М.С. Воронцова, хорошо известно в Европе.
Утром 23 февраля (7 марта) французы готовились атаковать М.С. Воронцова, Блюхер намеревался напасть на неприятеля в тот момент, когда кавалерия Винценгероде появится в тылу у французов. Но в 9 часов утра было получено известие, что вся кавалерия еще находится в долине реки Леты, у Шевриньи (Шиврини)[169]. Блюхер приказал генералу Сакену, имевшему под началом пехоту Воронцова и свой корпус, используя позиции на плато, удерживать движение неприятеля; в резерве его стояли войска Ланжерона. Сам фельдмаршал предполагал принять команду над кавалерией Винценгероде и ускорить ее движение.
Но в 11 часов, когда со стороны Краона уже около часа раздавалась канонада, большая часть кавалерии еще не успела миновать Шевриньи (Шиврини). Это произошло во многом из-за характера гористой местности: узкие дороги, усыпанные камнями, затрудняли движение кавалерии, к тому же переход усложнялся наличием значительного количества техники.
Краонская битва велась во время передвижения войск Блюхера, не достигших предполагаемой цели. Корпус Воронцова расположился на пространстве, представляющем плато между рекой Летой, протекающей на севере в узкой болотистой долине, и рекой Эной, ограничивающей плато с его южной стороны, изрезанной глубокими оврагами.
С востока довольно значительный овраг отделял эту плоскость от Краонского плато, и отюда местность отлого возвышалась до селения Тройон. Между Сен-Мартеном и Айлем горный скат, обращенный к Лете, был покрыт лесом. Позиции образовались оврагами, служащими прикрытием с фронта, и крутыми скатами плато, затрудняющими обходы с флангов. На одной из таких позиций, избранной генералом Понсетом, между селениями Айль и Жюминье, расположились войска М.С. Воронцова. Под его непосредственным началом состояло: 30 батальонов — всего 16 300 человек пехоты, 8 эскадронов регулярной кавалерии в числе до 1000 человек и столько же казаков. Следовательно, более 18 000 человек с 96 орудиями позади селений Серии и Тройон; на расстоянии около семи верст от фронта позиции стояли кавалерия Васильчикова в составе 32 эскадронов (всего 2700 человек) и казачий отряд Карпова в числе 1500 человек[170].