15. «Сахаровщина»: о комплексах неполноценности в новейшем изложении российской истории

15. «Сахаровщина»: о комплексах неполноценности в новейшем изложении российской истории

Прочитав выше по тексту мое обширное обращение к советскому учебнику, читатель мог бы возразить, что, возможно, сейчас в изложении истории уже многое изменилось. Посему обратимся к современности. Это поучительно.

История каждого народа имеет определенные территориальные и хронологические рамки, обычно определяемые временем возникновения и масштабами распространения своего героя. Если говорить об истории стран (по сути государств) — то это еще более существенно. Хотя бывают и парадоксы, и странности. Мы помним, что школьная и вузовская «история СССР» начиналась с палеолита, хотя СССР существовал лишь с 1922 г. Но, в принципе, она содержала в себе совокупное наследие всех вошедших республик, хотя мера представленности последних весьма отличалась. В основе лежала история Древней Руси, Московского государства, Российской империи и Советской России с вкраплениями событий из истории «добровольно вошедших» в этот конгломерат народов: украинцев, армян, грузин, народов Прибалтики и Средней Азии. Единственное исключение представляло собой отсутствие истории поляков и финнов, которые так и не закрепились в составе империи и в орбиту СССР уже попали как представители «братской социалистической страны» или приемлемые нейтралы. История Украинской ССР, преподававшаяся факультативно (как краеведение), излагала в том же духе: все, что происходило в прошлом на территории УССР, территориально оформившейся с 1919 г. по 1954 г.

После 1991 г. этот принцип хронологии и территории в изложении истории в независимой Украине сохранился. Изменилась лишь информационная наполненность и трактовки событий. Для нормативной «истории Украины», которая по преимуществу является сложной историей народа, назвавшегося на одном из этапов своего долгого пути «украинцами», этот формат подачи выглядит вполне естественным[29]. От славянских племен начинаются предки нынешних украинцев, а дославянский период истории — это история земли, на которой ныне проживают граждане Украины. На чужие земли украинский учебник не замахивается, кроме тех случаев, когда речь идет об автохтонных украинских землях, которые оказались теперь в составе соседних государств. Например — Холм, столица Галицко-Волынского государства, ныне — в Польше. Надо ли изучать «доукраинский период» в Украине? Надо, а то как пояснить, например, наличие у нас древнегреческих колонн Херсонеса? Даже венгры, пришедшие в Венгрию в ІХ в., учат и предшествующий период — у них тоже есть античные руины и прочее древнее наследие.

Иная ситуация с историей России. Взять, например, учебное пособие для студентов гуманитарных вузов История России с древнейших времен до начала ХХІ в. Под редакцией академика А. Н. Сахарова. — Москва, 2006: внушительный том (почти 1300 страниц), созданный в Институте российской истории РАН. Мы можем этот текст считать если и не «официальным», то научно «каноническим». В нем сказано то, что считается необходимым сказать ведущими российскими историками. Начинается труд с главы «Древняя Русь» и посвящен (что понятно) истории государства киевских князей. Территории нынешней России здесь касается 9 страниц из 150 (параграфы «Господин Великий Новгород» и «Владимиро-Суздальское княжество»), если не считать нескольких слов о появлении государства (Рюрик со товарищи) и о существовании племен словен, кривичей и вятичей, поминания разных мест в контексте межкняжеских конфликтов. В следующем разделе («Северо-Восточная Русь») излагаются события, начиная с Батыева нашествия, но касаются они уже исключительно тех территорий, где зародилась нынешняя Россия. Далее, что естественно, речь идет о «Создании русского национального государства со столицей в Москве» (раздел 3). Мне вполне понятен переход от раздела 2 к разделу 3, но остается загадкой «российский» смысл раздела 1 и перехода ко второму. Несколько столетий истории России явно происходят вне ее территории, а то, что было непосредственно в пределах той страны, истории которой посвящен учебник, как будто вторично и не вызывает интереса. Мне кажется (хотя, может, это и наивно), что все-таки в период ІХ-ХІІІ вв. на немаленькой территории от Дона до Тихого океана все же что-то происходило и жили какие-то люди. Причем, что немаловажно, эти люди являются предками тех десятков народов, которые живут в нынешней Российской Федерации.

К Руси я еще вернусь, но есть и более загадочные вещи: например, рассказ о Трипольской культуре (с. 14–15), которую мы уже вспоминали выше. Если «Русь» все же пребывает в некой связи с нынешними русскими и Россией, то при чем здесь проживавшие на территории Румынии и Украины трипольцы времен энеолита? Об их связи даже со славянами вряд ли можно говорить, а если брать географию, то до России их поселения точно не доходили. Причем автор (А. Н. Сахаров) поминает их в контексте индоевропейцев (что весьма сомнительно) и настаивает на их исключительно мирном характере (что тоже неправда). Ну да ладно, но все это на фоне почти полного умолчания о предках нынешних российских народов (полстраницы о том, что еще есть другие языковые семьи, кроме индоевропейцев на с. 16) и тех весьма развитых археологических культурах, которые они оставили. Одни степи Евразии, памятники и государства кочевников чего стоят, Пазырыкские курганы и мумии Горного Алтая! А о них — ни слова. Хотя нет — они (кочевники, а не курганы) возникают в параграфе «Первые нашествия», части главы «Происхождение славян. Их соседи и враги». Ответ получается простым: о предках всех нынешних россиян, кроме русских, не имеет смысла говорить, поскольку это враги славян. Как дополняют этот тезис автор, противостояние с этими врагами «замедляло общее развитие Восточной Европы, которая вставала на пути кочевников и защищала тем самым Запад» (с. 18). Мало того, что «враги», так на них еще и лежит вина за отставание некой «Восточной Европы» от неблагодарного «Запада», который там у себя, видимо, процветал за счет славянских страданий. Хотелось бы спросить также: а кто же защитил «Запад» от гуннов, авар, венгров, монголов, которые проскакивали «Восточную Европу» без остановок или без особых проблем? Батый остановился на Адриатике и поворотился вспять лишь потому, что надо было принять участие в разделе наследства в Монголии. Почему славяне вдруг не исполнили свою историческую миссию «защитить Запад», чтобы потом проклинать его «неблагодарность»?

Оказывается, что из-за своей деструктивной функции в истории русских история татар, которых в России все-таки несколько миллионов, не заслуживает на изложение в учебнике по истории их страны. Они возникают лишь как «враги», с которыми борются. Поэтому Золотая Орда фигурирует лишь в контексте борьбы с ее «игом», а Казанское, Астраханское и Сибирское ханства возникают лишь на последней странице своей истории — в момент покорения Московским государством которое, понятно, не «захватывало», а по сути справедливо мстило за предшествовавшее иго. Почему бы теперь России не напасть на Монголию? Башкиры возникают лишь для того, чтобы их восстание было подавлено петровскими войсками. Не встретить в книге ни хоть сколько-нибудь внятной истории ни Волжской Болгарии, ни Хазарии и других тюркских каганатов, ни Великой Перми и народов Поволжья и Сибири. Неплохо бы хотя бы объяснить — почему.

Притом оценки разных народов в книге весьма специфичны: они опираются на идеи очевидного превосходства одних народов и культур над другими и, соответственно, их разной (очевидно, положительной или негативной) роли в истории. Данный подход обычно справедливо именуется шовинистическим или колониалистским. «Варвары-кочевники (речь идет о сарматах. — К. Г.) не подтягивались до высокого тогдашнего уровня северных земледельцев или греческих мореходов, ремесленников и торговцев, а старались их свести до своего уровня» (с. 20). Мы наблюдаем в труде весьма авторитетных авторов явную установку на то, что оседлые земледельцы априори выше по своему культурному уровню, чем любые кочевники, а посему несут некую цивилизующую миссию. Можно подозревать, что читатель изначально подготавливается к тому, что будущая Российская империя (представляющая земледельцев-русских) будет нести своим колониям более высокую культуру и цивилизацию. Хотя в данном конкретном случае «северные земледельцы» (видимо, автор подразумевает под ними праславян) досарматского и сарматского периода отнюдь не потрясают высотами цивилизации — это если хоть как-то доверять археологам. Но наши авторы считают нужным добавить, что из-за нападения сарматов «восточным славянам (так в тексте. — К. Г.)… во многом приходилось начинать все сначала — осваивать земли, строить свои поселки» (с. 20). Мы воочию наблюдаем некий комплекс исторической неполноценности: славяне трудолюбиво рвутся к высотам цивилизации, но их все время «опускают» до «своего уровня» всякие кочевники. А в это время кто-то (наверное, «Запад») нежится в комфорте и прогрессирует гораздо успешнее. Вот если бы не всякие опускавшие нас «отсталые», мы бы уже таких высот достигли… Похоже, авторам (или, по крайней мере, редактору труда) такой «истории России» крайне досаждает некая «отсталость» (то ли восточных славян, то ли России) и им хочется извечное историческое кивание на «трехсотлетнее татарское иго» применить еще к нескольким историческим эпохам — вплоть до сармат. (Последние, кстати, тоже лет триста господствовали в Причерноморье.) Чем больше было в истории подобных «опусканий», тем понятнее и оправданнее нынешние «отдельные недостатки». Конечно же, теперь понимающий читатель даже ватерклозет в современной России сочтет рекордным достижением инженерной мысли сотен поколений предков, боровшихся против зловредных опускающих кочевников, а все достижения Запада — незаслуженными дарами провидения, искупленными славянской кровью, — так же, как и победа над фашизмом. И здесь уже мелочью покажется то, что относительно времен сарматов современные ученые не могут с большой определенностью сказать даже, где именно предки славян тогда находились, а уж до появления упомянутых «восточных славян» надо было подождать еще лет семьсот-восемьсот (они возникли в результате великого расселения славян VI–VII вв. наряду с западными и южными). Меня это смущает не только из-за навязчивых идеологических установок автора (или коллектива), но в том смысле, что фактическая история (даже без каких-либо оценок) в этом тексте начинает просто исчезать перед закомплексованным бредом. Поэтому на фоне удревнения восточных славян на семьсот лет меня уже не удивляет высосанная из пальца мысль о том, что гетман «Мазепа утвердил новое знамя для своих сторонников — желто-голубой флаг, который по цветам повторял знамя шведского королевства» (с. 394). И это — опять же из-под пера самого уважаемого редактора книги — член-корреспондента РАН А. Н. Сахарова. Хотя историкам даже неизвестно, был ли у Мазепы после перехода на сторону шведов в 1708 г. вообще какой-нибудь флаг, а уж тем более — какого он был цвета.

Есть в книге проблемы не только с историей, но и с географией. Сообщая, что название «анты» по-ирански означает «жители окраин», авторы указывают, что именно таковыми были древние восточные славяне «по отношению к иранским племенам, жившим в юго-восточной части России» (с. 24). Если речь идет о юго-восточной части европейской России (я не говорю об азиатской), то это район Самары или Саратова, который от антов Поднепровья весьма далек. Но, исходя из контекста (где тогда обитали иранские народы — соседи антов), возникает ощущение, что тогда Россия, видимо, находилась где-то в районе Среднего Поднепровья. И подобное допущение не является моей вольностью: напоминаю, что на протяжении более чем ста страницах в первом разделе истории России излагаются события, происходившие в основном вне России, а именно — на территории нынешней Украины. Может, тогда она была частью России? Но вроде как на протяжении Средневековья это была Русь, которая свой политический и религиозный центр до распада имела в Киеве, а не в Суздале. Однако авторы считают этот огромный объем событий неотъемлемой и основной частью истории России ІХ-ХІІІ вв., хотя по логике вещей к истории России в данном случае должна относиться лишь история словен новгородских, части кривичей, вятичей, Новгорода, Суздаля, Ростова, Мурома и Владимира-на-Клязьме. Я при этом, конечно, не призываю совсем опустить киево-русскую историю (это было бы глупо), ибо без Киева сложно понять происхождение будущей России, но не только же Киев был?

Для авторов гораздо более существенна, чем какой-то там далекий «Северо-Восток», деятельность князя Кия, жизнь приднепровского племени полян да и вообще все происходящее в Киеве. Напомню, что Новгороду и Ростову-Суздалю посвящено всего 10 страниц. Может быть, как-то это все следовало бы пояснить? Что корнями российская государственность через Московское государство и Владимиро-Суздальское княжество уходит к Древней Руси и государству Рюриковичей? И излагать в этом ключе? Ведь ничто не мешает французам и немцам подробно излагать события империи франков, от которых ведут свою государственность и те, и другие. Но безоговорочная монополия на франкское имперское наследие существовала только в нацистской Германии. И поскольку вышеупомянутое пояснение отсутствует, то читатель пребывает в убеждении, что Русь приднепровская (именно в Среднем Поднепровье она находилась в восприятии тех же жителей Суздаля) — это Россия, а если посмотреть на последующую историю, то совершенно непонятно, почему она перестала ею быть. Может, авторы считают, что Киев — это до сих пор Россия? Или что Русь, Московское государство и Российская империя — это одно и тоже историческое образование? Между ними существовала преемственность, но монополии тут быть не может, ибо такая позиция выбрасывает за борт современных украинцев, белорусов, частично литовцев, — а это несет очевидные политические выводы для современности и позволяет говорить о политическом заказе для подобного рода трактовок.

Во многом и понятно, почему так интересен Киев даже просто исторически. Если брать центр современной России — вокруг Москвы, то просто славяне добрались туда поздновато, что авторам, видимо, неприятно признавать, а местные финно-угорские народы почему-то не вызывают у них симпатии (а почему? Как-никак — родственники и предки). При описании расселения восточнославянских племен накануне образования Древнерусского государства указано, что «в чащах междуречья Оки, Клязьмы и Волги жили вятичи, в землях которых главными городами были Ростов и Суздаль» (с. 28), но здесь речь идет (как поминает сам автор) о VIII в., когда на Волге никаких вятичей еще и в помине не было, они лишь двигались туда, добравшись до великой русской реки в Х в. Хотя в изложении получается, что все племена уже как бы заняли «максимальные» позиции. Правда, ниже по тексту пришлось указать, что «Ростов был поначалу главным поселением мери, а Белоозеро — веси» — угро-финских племен. Так что «невнимание» к землям Центральной России (если не считать таковой по странной логике авторов Киев) объясняется отсутствием там до поры до времени славян. «Ученые считают, что название Москва также восходит к финно-угорском языку» (с. 29). Да, считают. Поскольку вятичам пришлось «расселяться», то авторы не преминули указать, что к западу от полян также «расселились волыняне и бужане». Заметим, что земли Волыни по любым теориям находятся в пределах изначальной прародины славян, потому волыняне могли там разве что «оформиться» как «племя волынян», но вот расселяться им там не было никакой нужды. Разве что они оттуда уходили, а потом вернулись. Но об этом история умалчивает.

Обратной стороной вынужденного отставания славян от Запада должна быть их тормозимая врагами очевидная талантливость. Поэтому, говоря о Среднем Поднепровье, патриотичный славянский автор пишет: «Восточные славяне прекрасно знали наиболее удобное время тех или иных полевых работ и сделали эти знания достижением всех здешних земледельцев» (с. 30). Редкая по своей оригинальности мысль, поскольку окромя самих восточных славян, других земледельцев в Среднем Поднепровье не наблюдалось… Видимо, поэтому авторы и забыли назвать этих благодарных учеников. Но раз уж славяне так точно знали, когда что сеять и убирать (они и их предки в этих климатических условиях занимались земледелием уже с пару тысяч лет — имели опыт), то должны же они были кого-то просветить? Но через пару страниц автор почему-то опять начинает оправдываться: «Так, восточные славяне оказались по темпам хозяйственного, общественного, политического и культурного развития на среднем уровне. Они отставали от западных стран — Франции, Англии. Византийская империя и Арабский халифат с их развитой государственностью, высочайшей культурой, письменностью стояли для них на недосягаемой высоте, но восточные славяне шли вровень с землями чехов, поляков, скандинавов, значительно опережали еще находившихся на кочевом уровне венгров, не говоря уже о кочевниках-тюрках, угро-финских лесных жителях (а как же обитающие «в чащах» вятичи? — К. Г.) или живущих изолированной и замкнутой жизнью литовцах». Слава Богу, хоть кто-то был более «бескультурным», хотя заметим, что большая часть восточных славян в Средние века жила довольно изолированной и замкнутой жизнью.

И еще об «историческом патриотизме» в истории России. Касаясь возникновения названия «Русь», автор даже не допускает мысли о том, что это неславянское слово (хотя это неопровержимый факт). Пустившись в рассуждения о том, что слово «русы» (а его вообще нет в древнерусских источниках), скорее всего, обозначает русых людей (а известно, что многие русские — русые), автор никак не может согласиться с мнением Нестора Летописца (целиком доверяя ему в других моментах), что это скандинавы-варяги. Последние на всякий случай называются «легендарными и не разгаданными до сего времени» (с. 35). Это все равно, что писать о «легендарных и не разгаданных до сих пор викингах». Если относительно реальности фигуры Рюрика или о факте «призвания варягов» можно еще спорить до бесконечности, то уж о том, кто такие варяги вообще, у историков никогда не было никаких сомнений — это скандинавы. Хотя на с. 50 тот же автор абсолютно спокойно пишет о том, что Владимир из Новгорода бежал «к варягам» и там же «нанял отряд варягов». Но не пишет, что бежал Владимир к варягам именно в Швецию, а не в какую-то Южную Балтику, которая ему, очевидно, симпатичнее (там были славяне).

В крайне путаном изложении о миграции этнонима «Русь» появляется ценная мысль, что потомки русинов и русов живут «до настоящего времени на Балканах, в Германии… под своим собственным названием “русины”, т. е. русые люди в отличие от блондинов — германцев и скандинавов и темноволосых обитателей юга Европы». Умолчу о загадочных русинах в Германии (там из славян живут только лужицкие сербы), но банальное ученическое знакомство с антропологией (даже в российских учебниках) скажет нам, что славяне по пигментации волос светлее на севере и темнее на юге, в основном не отличаясь цветом волос от соседей других национальностей той же широты, — на севере Европы, в Центре ли или на юге. Что ж до русинов южной Европы — то это мигранты с юго-западных земель нынешней Украины (Галиция и Карпаты), где в ХІІІ в. закрепилось самоназвание «русины», просуществовавшее до конца ХІХ в. Но та же антропология нам скажет, что русоволосость отнюдь не является доминирующей среди галичан или закарпатцев. Название говорит всего лишь об их происхождении от древнерусского населения и стабильности названия «Русь» (Руськое воеводство и т. д.) для юго-западной Украины. Компетентный автор не мог не упомянуть о «норманнской теории» происхождения Русского государства. Указав на ее полную беспочвенность, он уточняет (чтоб ее окончательно похоронить), что «эта теория нередко использовалась на Западе в периоды противостояния нашей Родины и ее западных противников» (с. 36). То есть быть «норманистом» — просто служить врагам России. И, естественно, нельзя было не упомянуть о культурном и политическом отставании Скандинавии от славянских земель, что просто бы не позволило викингам что-то у нас создать. Правда, это не помешало отсталым скандинавам тогда же основывать государства в Британии, Ирландии, Нормандии, Сицилии. Автор постоянно настаивает на том, что варяги пришли с южного побережья Балтики, т. е. от братских славян. Но это же ведет буквально к тому, что Русь основали поляки. Это же тоже непатриотично… Далее пишется, что Новгород и Киев стали называть себя Русью — «северной и южной». Никогда никто в древней Руси не употреблял выражения «Северная Русь» и «Южная Русь».

Касаясь в своем рассказе все-таки некоторых будущих российских территорий и описывая, как представители ростово-суздальского боярства убили князя Андрея Боголюбского, автор вдруг делает глобальный вывод: «События во Владимиро-Суздальской земле показали, что центр политической власти окончательно переместился с юга на север Руси» (с. 137). Мысль свою он при этом никак не поясняет, хотя ее истоки откровенно неясны. Того же князя Андрея касается рассказ о том, что в своей борьбе с боярством он опирался на города, и это был тот же процесс, что и в Западной Европе (ух ты: как на Западе!). Правда, известно, что крупные вечевые города Боголюбский откровенно не любил и игнорировал, и свою резиденцию Боголюбово он построил специально, чтобы не зависеть от воли порой чрезмерно самостоятельного Владимирского вече. Дальнейшее изложение тоже отличается оригинальностью. «Хотя Господин Великий Новгород» не подвергся нашествию, но и он был вынужден признать власть Батыя» (с. 163). Здесь упущен момент, что признать Батыя заставил новгородцев великий русский герой князь Александр Невский, об этом автор стыдливо умалчивает. У него Батый ухитряется захватить столицу Венгрии Будапешт, возникший в 1867 г. административным объединением трех меньших городов — Пешта, Обуды и Буды.

И вообще, неплохо бы хоть указать, когда появилось само слово «Россия». В любом украинском учебнике мы встретим хотя бы факт первого упоминания слова «Украина» — 1187. А здесь мы как-то теряем момент, когда заканчивается «Русь» и начинается «Россия». Возможно, автору просто не хочется этого делать — ведь опять окажется, что слово «нерусское», правда, теперь уже греческое?

В общем, мы пробежались лишь по паре первых разделов книги, написанной ведущими российскими историками из ведущего академического института российской истории. Может быть, достаточно, читатель? Если уж кто и может написать «общую историю», по поводу интерпретации которой в Украине столько возмущения сейчас слышится из Москвы, то лишь ведущие научные институции обеих стран. Но как можно создавать какую-то «общую историю» с теми, кто даже свою историю излагает как бредовую путаницу отдельных фактов вне контекста, сокрытия неудобных, комплекса исторической неполноценности, славянского (или великорусского) шовинизма, игнорирования нерусских народов, колониалистских установок и «исторической и агрессии» на нероссийские земли? Пусть сначала хоть обнаружат Россию на карте… — это же все-таки история России. Хотя последнему есть простое объяснение, на с. 20, в начале главы «Другие народы на территории России в глубокой древности» (я тут не обращаю внимание на термин «другие народы»):

«В те далекие времена формируются не только племена, которые впоследствии превратились в восточных славян, а в дальнейшем дали начало трем славянским народам, в течение долгих времен населявших Россию, — русскому, украинскому и белорусскому».

Видите? И российского (не только советского) учебника ларчик просто открывается: просто не было ничего, кроме России. Поэтому уже нет нужды писать «общую историю Украины и России» — она тут уже написана. И называется она «история России».

Итак, сравнив творчество советского и постсоветского российского авторов, мы можем заметить, что концепция действительно изменилась. В советском учебнике по возможности игнорировалось все, могущее подвергнуть сомнению первенство Москвы в «воссоединении русских земель». Он концентрировался на доминирующей роли будущих великороссов. Не знаю, могу ли считать А. Н. Сахарова «постсоветским автором», ибо большую часть своего научного роста и карьеры он осуществил в советскую эпоху, но его концепция уж точно иная. Он не задается целью в изложении древнерусского периода как-то поднять роль будущей

России — он просто считает «Россией» все, всю Русь, во всех ее составляющих. Не могу сказать, что это прогресс, с учетом нынешних постсоветских реалий. И если в советском учебнике потенциальная Украина хоть как-то подразумевается, то в этом, российском, — уже нет.