ПРИЧИНЫ КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ
ПРИЧИНЫ КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ
Интерес к Дагестану царская Россия стала проявлять с XVI века. Но завоевание Кавказа началось лишь в XIX веке, то есть через три столетия. Правда, в 1722 году Петр I предпринял так называемый Восточный поход и дошел до Дербента.
В 1816 году в Дагестан прибыли царские войска во главе с генералом А. П. Ермоловым. Апшеронский, Куринский, Нижегородский и другие полки, известные по войне с Наполеоном, расположились в Чечне и по Каспийскому побережью. Шамхал Тарковский, хозяин земель, простиравшихся от моря на запад почти до Гимринского хребта, лояльно принял царских солдат. Но не все дагестанские феодалы поступили таким образом. Султан–Ахмед–хан Аварский, Гасан–хан Мехтулинский и некоторые другие владетели не захотели терять экономическую и политическую власть над подданными. Они надеялись укрыться за высокими горами, а если царские войска станут двигаться в глубь Дагестана, — поднять соплеменников на войну с иноземцами. Когда об этом узнал А. П. Ермолов, он со своим войском поспешил из Чечни в Дагестан и занял Параул, Нижний и Верхний Дженгутаи, аулы Мехтулинского ханства.
В это же время на юге Дагестана, в Кайтаге, действовал другой генерал — Пестель. Жители аула Башлы стали сопротивляться завоевателям. От мятежного аула, как докладывал Пестель, «не оставили камня на камне». Такова же была судьба и восставших в конце 1819 года даргинских селений. «Область покорена, — писал, обращаясь к участникам карательной Экспедиции генерал А. П. Ермолов, — и новые подданные Великого нашего государя благодарны за великодушную пощаду». «Благодарные» акушинцы ушли в горы, а на месте Левашей, Аллу–Айя и других сел остались пепелища.
По мере движения царских войск в горы строились дороги, а на стратегически важных пунктах — в Тарках, Темир–Хан–Шуре, Ахтах, Таш–Гечуве — посты, блокгаузы, укрепления. За войсками объявились купцы, торговцы, казаки, жители глубинных районов империи. У Чирюрта, Ишкарты и в других местах близ царских укреплений возникли слободы. Землю колонисты получали за счет местного населения. К примеру, слободы Чапчах и Алексеевка присвоили 600 десятин земли, отобранной у каранаевцев и ишкартинцев. Названная цифра выглядит каплей в море по сравнению с тем, что захватили царские генералы и помещики. Граф Воронцов–Дашков «отхватил» в Дагестане 3314 десятин земли, генерал
Лазарев — 765, помещик Кожевников — 5472, дворянин Пильцов — 2175 десятин и т. д.
Новые хозяева принесли новые порядки. Генерал Фезе с жителей Койсубулинского общества потребовал по одному рублю серебром и по одному барану в год, с салатавцев — по 4 барана и обязанность содержать караулы царских солдат. Жители Казикумухского ханства должны были внести в казну 3 тыс. червонцев, акушинцы — 2 тыс. червонцев и 2 тыс. овец. С рутульских обществ в год взималось 500 рублей.
Вскоре А. П. Ермолов, как оказалось, вынужден был признать, что дань полностью» не может быть собираема».
Генерал Фезе у барона Розена требовал применять оружие в случае сопротивления горцев.
По приказу А. П. Ермолова в 1819г. перевалы на Азербайджан и Грузию были закрыты. Этой мерой пресекались торговые связи дагестанцев с соседями. «В случае обнаружения дагестанцев в Кахетии, — говорится в директиве кавказского начальства, — подвергать их немедленному аресту, а имущество конфисковать». Зимние пастбища на кумыкской плоскости также оказались заблокированными. Появилась угроза захирения скотоводства, ведущей отрасли хозяйства в «вольных» обществах. Строго запрещалось передвижение населения из одной части Дагестана в другую. Тысячи горцев, живущих за счет труда на отхожих промыслах, также остались без средств к существованию. Ощущалась острая нехватка продуктов, они резко подорожали. Даже соль, как рассказывают, оценивалась на вес золота. «Все это, — читаем в «Истории Дагестана» (т. И. М, 1968. С.84), — обрекало горцев на полуголодную жизнь. Им оставалось одно из двух: либо влачить жалкое существование, либо подняться на защиту своих прав». Дагестанцы предпочли второе.
Была и другая причина, вызвавшая волнения. Шамиль говорил: «Всякого рода насилие, взятки и поборы, а в случае сопротивления открытый грабеж, нередко сопровождавшийся убийством, составляли ежегодные заботы дагестанских владетелей». Шамиль считал, что перечисленные мотивы «побудили имамов призвать соотечественников к оружию».
Ханы и беки чинили суд и расправу над крестьянами, заподозренными в чем?либо, сажали в ямы, политически опасным отрезали уши, нос, выкалывали глаза. За счет народа увеличивали земли, раздували подати и повинности. А многие из них, получив покровительство царя, вовсе распоясались. «Мы, — писал А. Руновский в своем «Дневнике…», — способствовали угнетению горцев со стороны их владетелей…». «Шамхал Тарковский, — сообщал один из современников, — не боится никакой вражды народной, продолжает рубить и притеснять своих подвластных, не отдавая никому в этом отчета».
Все это вызывало ропот, а нередко и открытые выступления горцев. В таких случаях на подавление восставших прибывали генералы с войсками. Когда крестьяне Нижнего Казанища проявили неповиновение шам–халу Абу–Муслиму, князь Орбелиани с воинской частью двинулся ему на помощь. В этой операции участвовал и шамхал. Недалеко от аула войска остановились и по приказу князя дали несколько холостых орудийных залпов. Затем во дворе Далгата, сына Абу–Муслима, наместника шамха–ла в селениях Верхнее и Нижнее Казанище, собрали народ. Вызвали одного из «непокорных», привязали его к столбу и избили. Так же поступили со вторым. Горцы стали просить у Орбелиани пощады. Дома заступников и тех, кто бежал из аула, были уничтожены. Затем крестьяне с обнаженными головами были вынуждены слушать оскорбительную речь шамхала. После этого, оставив в этих селениях 2 батальона пехоты и дивизион артиллерии, которые должны были жить за счет казанищенцев, Орбелиани вернулся в Темир–Хан–Шуру, а шамхал Абу–Муслим — в свою резиденцию в Кафыр–Кумухе. Подобных примеров можно привести множество.
Таким образом, Кавказская война явилась результатом беспощадного угнетения трудящихся горцев ханами и беками, с одной стороны, и царскими колонизаторами, с другой. Ни один ив трех имамов, не будь всего этого, не сумел бы поднять народные массы на войну.
Долгая борьба против колонизаторов и местных феодалов также не могла бы вестись без социальной базы, с помощью лишь «кучки мюридов», как считают некоторые. Выступившие под флагом газавата — «священной войны» острие удара направили не только против самодержавия, но и против беков и ханов, которые изнутри старались разрушить движение.
Родиной дагестанского мюридизма (откуда разнеслись призывы к газавату) следует считать лезгинский аул Юхари–Яраг Кюринского округа. А первым человеком, начавшим проповеди мюридизма, был мулла Магомед. На сходе земляков он заявил, что все их беды начались, прежде всего, с прихода в Дагестан царских войск. Он напомнил, что семь лет их родиной правил генерал Ермолов.
«Что делаете в это время вы? — спрашивал мулла Магомед толпу. — Чем заняты? Совершенно забыли религию. А отсюда и проистекают самые дурные последствия: воровство, пьянство, разврат. Во главе аулов находятся люди невежественные, страдающие дурными пороками. Убийство и кровопролитие у нас в порядке вещей… Я пришел к выводу, — продолжал говорить Магомед Яраглинский, — что если так и дальше будет оставаться, то царские войска захватят весь Дагестан, а мы падем до последней степени нравственно и духовно… И тогда никому из нас не избежать божьего наказания».
Экзальтированная масса спрашивала, что ей делать.
«Идти на газават! — тогда объявил мулла. — На священную войну!»
Слухи о странных проповедях докатились в Казикумух к Аслан–хану, в земли которого входил и Юхари–Яраг. Предчувствуя недоброе, хан тотчас отправил в Южный Дагестан своего личного секретаря Джамалутди–на. Выбор пал на этого человека еще и потому, что он, как никто в Дагестане, знал религиозные учения самых разных толкований. Но, побывав в Юхари–Яраге, Джамалутдин не только не разоблачил, не изолировал муллу Магомеда, но и остался с ним, отказавшись вернуться к своему повелителю. Он видел, как сюда прибывали и простые горды, и муллы из самых отдаленных точек Дагестана и даже из Чечни.
«Народ, — обращаясь к ним с крыши высокой сакли, внушал Магомед, — мы не магометане, не христиане и не идолопоклонники. Магометане не могут быть под властью неверных… Молитесь богу усердно, плачьте и просите его… а когда нужно будет вооружиться — о том я узнаю по вдохновению от бога и тогда объявлю вам…»[2].
Очень скоро в Кюрдрмирском обществе, Казикумухском и соседних с ним округах можно было наблюдать, как взрослые люди, называвшие себя мюридами, ходили из аула в аул, размахивая деревянными саблями, и беспрерывно повторяли слово «газават» — «священная война».
Чтобы стать мюридом–послушником, требовалось благословение мюр–шида. Первым наставником был признан шейх Магомед Яраглинский. На Кавказе мюриды делились на мюридов по тарикату и мюридов наибских. ГЙрвые являлись скорее монахами, чем воинами. Они обязаны были вести аскетический образ жизни, мало разговаривать, как можно больше молиться богу, не думать о газавате, чувствовать к войне отвращение. Мюриды наибские, напротив, должны были целиком посвятить себя войне: бросить семью, детей, взять в руки ружье и идти на газават против неверных. Своей пропагандой и призывами мулла Магомед придал мюридизму политическое направление.
Таким образом, мюридизм как движение стал формироваться где?то с 1823 года. Нужен был человек, который возглавил бы его. В 1824 году в этой роли выступил житель аула Гимры Койсубулинского общества Кази–Магомед. Он был объявлен первым имамом. Искра, брошенная его учителем, муллой Магомедом, разожгла пожар в части Дагестана и Чечни. Кази–Магомед очистил от царских войск десятки аулов, обрушился на города Дербент и Кизляр. Восемь лет носился он из края в край, будоражил массы, толкал их на борьбу, но, хотя военные успехи его были внушительными, целей своих первый имам Дагестана не достиг.
Кази–Магомед, многие участники восстания вели борьбу против «неверных», с которыми по сути никогда не виделись. В то же время феодальный гнет, крепостное право, а кое–где и рабство в Дагестане сохранились. Прежде всего поэтому крестьянство, главная движущая сила восставших, охладела к борьбе. Первый имам не оправдал их надежд. Оказавшись в кольце царских войск, в октябре 1832 года Кази–Магомед погиб.
Второй имам, Гамзат–бек, был во главе движения очень короткое время. Его убили в Хунзахской мечети 19 сентября 1834 года сторонники аварских ханов.
Шамиль видел в мюридизме подходящее идеологическое оружие в «священной войне», газавате, против царизма. Но он был первым из имамов, который рядом со словом «газават» поставил слово «равенство». Следовательно, объектом газавата для горцев был российский царизм, а для
достижения «равенства» необходимо было вести борьбу и против ханов, беков.
Судьба Шамиля была бы такой же, как и у других имамов, если бы народ не знал что в основании его действий лежит идея равенства, идея освобождения большинства из?под ига меньшинства… Если бы на его месте был кто?нибудь, действовавший по другим принципам, он с первых же шагов был бы выдан властям или убит своими же сородичами.
«Теперь нет споров, — говорит доктор исторических наук А. В. Фадеев, — что в движении под флагом мюридизма на Северном Кавказе участвовали народные массы. Бесспорно, что участие масс в этом движении было проявлением стихийного протеста против завоевательной политики царизма и против произвола феодалов».
Таким образом, только социально–политическая обстановка, сложившаяся к 20–м годам XIX века в Дагестане и Чечне, бесчеловечная эксплуатация крестьян ханами и беками и вторжение войск Российской империи в ущелья гор, а не мюридизм, не газават — война с «неверными» — были причинами, заставившими горцев взяться за оружие. И из имамов это сумел понять лишь Шамиль. Правда, надо помнить, что справедливая война, которую вели горцы с царским самодержавием, была облачена в реакционную оболочку. И еще одно: горцы воевали не с русским народом, а выступали против жестокой колонизаторской политики царского правительства на Северо–Восточном Кавказе. Борьба горцев ослабляла позиции самодержавия в целом и, следовательно, объективно способствовала революционному движению трудящихся масс в самой России. Этого очень важного положения также не следует забывать. «Вот тропа Шамиля», — покажут вам едва видимую глазом линию на скале у Красного моста. «Эту крепость построил Шамиль», — скажут вам в Гуни–бе. Вас торжественно попросят сесть на каменный стул «самого Шамиля», что сохранился в Читле. Хотя Шамиль, может быть, никогда не ходил по тропу у Красного моста, не строил Гунибскую крепость и не садился на каменный стул в Читле. Но такова память и любовь народа к своему герою. В годы Великой Отечественной войны дагестанцы на свои личные сбережения построили танковые колонны «Шамиль», чтобы бить фашистов, наших общих врагов.
«Имя Шамиля никогда не должно служить помехой дружбе народов Дагестана с русским и кавказскими народами, — справедливо отметил профессор Р. М. Магомедов, — мы, дагестанцы, скорее забудем имя Шамиля, чем допустим это. Интернациональное чувство для нас превыше всего».
Эта книга — своеобразная попытка, не особенно придерживаясь исторических рамок и хронологической канвы, рассказать о личности Шамиля, о его семье, о людях, которые были так или иначе близки к нему, о его потомках и о прочем, что, как нам кажется, может представить интерес для читателя.