ШАМИЛЬ ПОКИДАЕТ РОССИЮ
ШАМИЛЬ ПОКИДАЕТ РОССИЮ
Мирно и довольно спокойно текли дня семьи Шамиля в Калуге. Но хотя условия жизни были неплохими и почти все окружающие старались доставить Шамилю и его семье разного рода удовольствия, чужбина все же оставалась чужбиной. Горцы тосковали по родине, по родным, по запаху своей земли, по синему небу, по зеленым горам. Обычно вокруг этого велись все разговоры, когда не было посторонних. Но если бы воспоминания могли утешить людей! Тоска по родине иногда превращалась в болезнь. Прошло совсем немного времени после приезда в Калугу, и земля ее приняла в свою холодную тьму первые жертвы из семьи Шамиля. Тогда Шамиль начал понимать, какое наказание их ждет впереди. Один из историографов пишет об этом: «Видно, не сладка была для него неволя, хотя и в золотой клетке».
О возвращении в Дагестан не могло быть и речи. Губительный климат Калуги, ранние холода,«поздняя оттепель, сырость мучили всех в доме имама.
Домашний врач Владимир Егорович Кричевский советовал им переехать на юг России, где климат был мягче и более подходил бы пленникам. Шамиль по этому поводу обратился к воинскому начальнику — генерал–майору Ефимовичу. Писать пришлось несколько раз. Наконец, имаму предложили город Вознесенск в Херсонской губернии, где имелся подходящий для семьи дворец. Имам отказался от этого предложения на том основании, что сухой степной климат совсем погубит его семью. Когда же его спросили, куда же им хотелось бы ехать, имам ответил: в Крым, в Симферополь. В этом Шамилю было отказано, ибо начальство считало крымчаков фанатичными мусульманами и опасалось, что приезд дагестанца туда может вызвать у них нежелательную реакцию.
Наконец, в 1869 году, обе стороны согласились на город Киев. Шамиль стал собираться в дорогу. До него на Украину дважды ездил переводчик Онуфриев и один раз — Кази–Магомед. Они осматривали дом, специально нанятый киевским губернатором. 22 и 24 ноября имам сделал прощальные визиты знакомым калужанам. Горожане тепло провожали его, дарили ему подарки, сувениры. Не остался в долгу и отъезжающий.
В последний раз побывал он на кладбище. За эти годы на чужбине пришлось похоронить 17 человек. Горячо и долго молился он, поминая каждого умершего поименно.
Во второй половине 1869 года приехали в Киев. Город подействовал на горцев успокаивающе; многое здесь чем?то напоминало родину. 1 января 1869 года в письме к князю А. Барятинскому Шамиль написал: «… По выезде из Вашего имения я благополучно прибыл в город Киев и расположился с семейством в доме, приготовленном для меня правительством. Город Киев я нашел одним из лучших городов, которые мне приходилось видеть в Российской империи, как по хорошему климату, так и по красивому гористому местоположению, которое напоминает мне родину, где я родился и вырос»[131].
Но и здесь Шамиль неоднократно просил начальство разрешить ему поездку в Аравию. В марте 1869 года ему дали годичный отпуск для поездки за границу. Взяв с собой Шуанет, Зайдет, оставшихся в живых дочерей; 6–летнего сына Магомеда–Камиля, двух дочерей, двух внучек, Шамиль выехал из Киева. Пять дней он находился в Одессе: здесь он расстался с сыном Кази–Магомедом, переводчиком Онуфриевым и другими знакомыми, пришедшими его провожать. 17 мая 1869 года семья Шамиля покинула берега России на пароходе, взявшем курс на Турцию. В последний день пребывания в России Шамилю дана была возможность отправить телеграмму в Дагестан. Как же он был удивлен, узнав, что его прощальные слова родным и близким достигли Темир–Хан–Шуры через два часа!
На пристани в Стамбуле специальные наряды полиции оттесняли публику, чтобы дать возможность Шамилю и его семье сойти с корабля и пройти к заранее поданным экипажам. Молитвы витали в воздухе. Шамиль рассматривался здесь как бывший союзник и поборник ислама на Кавказе. Сам дагестанец этой точки зрения никогда не придерживался и в Стамбуле вел себя независимо. Ему задавали множество вопросов. Ответы на них были остроумны. Его спросили, например: «В чем ты можешь больше всего соперничать со Стамбулом из того, что ты видел, то есть из бывших в твоей жизни событий?» Шамиль отвечал коротко: «Соперничаю в храбрецах, которых я оставил среди жителей гор Дагестана».
Из достопримечательностей Стамбула ему запомнился «жернов, который вертится, а из?под него сыплется множество маленьких тонких иголок уже с просверленным ушком».
Показали ему так называемое «махмудовское судно». По нашим предположениям, это был прообраз подводной лодки, или что?то в этом роде. Посетил он и знаменитый храм Ая–Софию и много других достопримечательностей Стамбула. Встретился со многими турецкими учеными, много дней провел в беседах с эмигрантами–дагестанцами. В Турции Шамиль оставался шесть месяцев, затем выехал в Аравию.
Направляясь к берегам Африки, пароход прошел Мраморное, Эгейское и Средиземное моря. Шамиля и его спутников впереди ждали удивительные события.
Когда пароход с путешественниками приближался к Египту, там начинались большие торжества: строительство Суэцкого канала, длившееся 10 лет, подошло к концу. 16 ноября 1869 года в присутствии делегатов почти со всех концов земного шара и 30–тысяной толпы зрителей состоялось открытие канала. На торжестве, естественно, случайно оказался Шамиль. Там он встретился с Абу–Эль–Кадером, вождем алжирцев, в свое время боровшихся против французских колонизаторов.
Пароход с дагестанцами одним из первых в мире прошел Суэцкий канал, а затем, следуя по Красному морю, достиг арабского порта Джидда. Отсюда дагестанцев повезли в Мекку, затем — в Медину. Там Шамиль и его семья остались жить.
В 1870 году он снова совершил путешествие в Мекку. Климат Аравии, как и предполагал сам Шамиль, действовал на него гораздо разрушительнее, чем даже калужский. Дагестанец был очень болен, слаб, да и годы брали свое — ему было далеко за 70.
В начале 1871 года Шамиль снова пожелал посетить Мекку. Идти пешком в далекое путешествие он не мог, а поездку на вечно качающемся верблюде и не всякий здоррвый может выдержать. Наконец, его решили повезти на стуле, закрепленном между двумя верблюдами. Во время одного перехода Шамиль упал со своего сиденья. Пришлось всем повернуть в Медину.
Шамиль чувствовал, что жизнь покидает его. 14 января 1871 года он стал диктовать из Медины свое последнее письмо в Россию. Оно было обращено к Александру Барятинскому, с которым, начиная с 25 августа 1859 года, оказалась связанной жизнь дагестанца.
«Вот в чем заключается просьба моя к Вашему сиятельству, — обращался больной, — со дня прибытия моего в благословенный город Мекку я не встаю более с постели, удрученный бесчисленными недугами, так что мысль моя постоянно обращена к переходу из этого бренного мира в мир вечный. Если это совершится, то прошу Вашей милости и великодушия не отвратить после моей смерти милосердных взоров от моих жен и детей, подобно тому, как Вы уже облагодетельствовали меня, чего я не забуду. Я слышал, — диктовал Шамиль далее, — что Великий государь император милостиво разрешил сыну моему Кази–Магомеду посетить меня, за что и благодарю его глубочайшею благодарностью. Я завещал женам моим и сыновьям не забывать Ваших милостей и оставаться Вам признательными, пока будут жить на земле.
Прошу у Вас исходатайствовать у Государя императора… чтобы в случае смерти моей он соединил вместе жен и детей моих для того, чтобы они не остались как овцы в пустыне без пастыря». Немного подумав, Шамиль попросил добавить к написанному следующие слова:«… Полагаю, что это письмо есть прощальное и последнее перед окончательною разлукой с Вами…»[132]
Шамиль умирал. Почти вся семья находилась у его ложа: плачущая, готовая сойти вслед за мужем в могилу Шуанет, больная Зайдет, две дочери, две внучки и 8–летний сын Магомед–Камиль, еще не совсем понимающий, что происходит в доме. Не было только старших сыновей — вечной тени отца Кази–Магомеда (он приедет уже после смерти Шамиля) и Мухаммеда–Шеффи, которого служба удерживала в России.
Во дворе дома бывшего имама, на улице, в ближайших кварталах толпился народ.
Умер Шамиль в полном сознании 4 февраля 1871 года.
Закончить свое повествование мне хочется словами знаменитого дагестанца, профессора Петербургского университета Мухаммеда–Али Мирза Казем–бека: «Шамиль пришел к выводу, что если горцы Дагестана будут посещать Россию чаще, то, ознакомившись с русским народом и русской жизнью, они не поддадутся ни на какие красноречивые убеждения о пользе и необходимости объявлять газават против христиан»[133].