Политическое наследие: крестный отец и крестник

Политическое наследие: крестный отец и крестник

За несколько дней до смерти Людовик XIII сделал Мазарини крестным отцом своего сына. Этот точный и умный выбор открыто и по-христиански указывал на того, кто должен был заменить отца в роли воспитателя, учителя, защитника и наставника. Анна Австрийская тоже была согласна; кого же еще можно было выбрать? Тот факт, что кардиналу чуть позже была пожалована должность (высокооплачиваемая) суперинтенданта образования короля, ничего не менял.

Пока король был совсем маленьким, Анна Австрийская занималась им, как всякая заботливая мать; кардинал же просто выбрал для Людовика воспитателя, причем выбор его был достаточно неожиданным: так, Ламот Левейе совсем не был святошей. Мы знаем, что гимнастические упражнения, верховая езда, занятия танцами и уроки религиозного воспитания юный король любил, как и занятия музыкой, а на уроках латинского, итальянского и испанского языков он не слишком усердствовал (у него всегда были переводчики). Интерес к знаниям пробудился у Людовика позже, и Конде во времена Фронды говорил, что монарх не тонкий человек (правда, тому было тогда всего двенадцать лет). И все-таки у Людовика пробудился интерес к знаниям: ему помогут крестный отец и Мария Манчини.

Мазарини очень внимательно следил, как рос его крестник, пользуясь полным доверием королевы. Как только началась Фронда, все изменилось — воспитание стало «мазариниевским».

Об этом воспитании неоднократно рассказывали, подробно и точно: король присутствовал на заседании совета, сначала — в роли молчаливого слушателя (он зевал и отвлекался), потом — на вечерах премьер-министра с Государственным секретарем, с министрами и государственными докладчиками, потом пришло время личных уроков: юный король подходил к кабинету Мазарини и «скребся» в дверь, они обсуждали и критиковали, на примере документов и депеш, новости из провинций, из армии, с переговоров. Достоверно известно, что именно крестный отец познакомил короля с интригами двора и совета, с европейскими дворами, княжествами, маленькими герцогствами и графствами, послами и прелатами, дипломатами и, возможно, секретными агентами. Кардинал не беседовал с Людовиком о финансах и экономике: этим займутся Фуке и Кольбер, чьи отношения с монархом будут непростыми. Мазарини никогда не был назидательным, он учил необходимости играть со временем, ждать, притворяться, владеть собой, давать отчет только Богу, слушать, не перебивая; кардинал объяснял, что факты, даже самые упрямые, можно обойти, как и договоры, ибо они не есть «священные тексты», что все люди продажны, даже короли, например Карл II. Говоря о Марии Манчини, он хотел заставить Людовика понять, что любовь (или то, что мы принимаем за любовь) должна оставаться на втором месте — после интересов короля и королевства. Мазарини практически приказывал Людовику править единолично.

Что мог чувствовать Людовик XIV, находясь рядом с властным пятидесятилетним человеком (умеющим прощать) и выслушивая его поучения о том, как жить и править государством? В «Мемуарах» король пишет о своей признательности, привязанности к кардиналу, о том, как ему не терпелось начать управлять королевством (а не чувствовать себя несовершеннолетним королем в двадцать два года!). Ответ заключается в итоге правления Мазарини, в той Франции, которую он оставил потомкам, и в той политике, которую будет вести «освободившийся» от опеки король.

Почти все историки подчеркивают, что день спустя после кончины кардинала, рано утром (в 7 часов 10 марта) Людовик XIV вызвал к себе канцлера, министров и государственных секретарей и кратко, но твердо заявил, что отныне будет править своим государством единолично и каждый из них должен передать ему все важные дела, а свое мнение высказывать лишь в том случае, «когда он их об этом спросит». Великолепная речь короля, выдержанная в стиле Мазарини, произвела сильное впечатление на его подданных, впечатляет она и сегодня. Некоторые исследователи пишут о 10 марта как о «революции», которая вела к взятию власти: ничего не изменилось, просто не стало кардинала.

Мазарини решал главные вопросы единолично, не принимая во внимание чужое мнение, исключение составляла королева — в присутствии любезно-учтивого сына Анна Австрийская только слушала. За исключением Фуке (это совсем другая история), Людовик XIV сохранил всех министров и чиновников Мазарини, оставив у себя на службе до конца их дней, чего кардинал, возможно, не стал бы делать. Скажем больше — король брал на службу детей и внуков этих людей, сажая их в министерские и чиновничьи кресла. Так случилось с сыном Летелье, более известным под именем Лувуа, с сыновьями и племянниками Кольбера, в том числе с Демарэ (он был исключительным, почти гениальным, человеком), занимавшимся скудными финансами королевства в конце долгого правления Людовика XIV.

Как и Мазарини, Людовик XIV, чья религиозная добродетель не была в те времена слишком большой (он вместе с братом станет одним из главных грешников королевства), на время оставил в покое протестантов (они были такими верными подданными и хорошими полководцами!), но несколько лет упорно преследовал янсенистов и «благочестивых», которые в большинстве своем были фрондерами и заговорщиками. Вполне вероятно, что Фуке, один из немногих потерявший все свое состояние, отдав его на дело короля (он был необыкновенно щедр), стал жертвой ненависти Кольбера, его родственников и приспешников из-за слишком явных связей с членами Общества Святых Даров, ушедшего в подполье (его распустил Мазарини); к нему принадлежала почти вся семья Фуке, его близкие родственники и многие красивые и набожные любовницы. Людовик XIV выполнял религиозные обряды формально, молился не слишком усердно и долгое время не доверял «благочестивым» (позже они возьмут реванш), а в 1665 году еще раз распустит святое Общество… и так много лет, вплоть до постановки «Тартюфа», пьесы, в которой простодушный историк склонен видеть соучастие великого комедианта и Великого Короля. Утверждение смелое, но не абсурдное.

Нам точно известно, что полное непонимание между Папой и Мазарини продолжалось м усилилось при Людовике XIV. Незначительный эпизод — ссора со смертельным исходом между корсиканской гвардией Папы и несколькими пьяными французами привела в августе 1662 года к ужасной ссоре: Людовик XIV написал Папе Александру VII резкое, почти грубое письмо и занял (временно) Авиньон и Конта. Последовали извинения папского нунция и возведение в Риме покаянной пирамиды… Как будто Мазарини незримо был рядом с королем, ведь именно он наметил такую политическую линию. Мы не знаем, одобрил бы кардинал или нет так называемую Деволюционную войну, которая пять лет спустя разгорится между Францией и Испанией, во время которой будут оспариваться права королевы, жены Людовика XIV. Эта война длилась недолго, стоила не слишком дорого и привела к аннексии около дюжины городов во Фландрии, расположенных у северной границы. Возможно, ведь семена раздора были заложены в Пиренейском договоре, из-за невыплаченного приданого королевы. Конечно, никто не мог предположить, что пять лет спустя Голландия вторгнется… Однако довольно предположений. Главным политическим наследством кардинала была не война, а мир.

Именно Мазарини хотел мира, которым было отмечено начало, правления Людовика. XIV, он пишет об этом в своих «Мемуарах»:. «Все было спокойно повсюду…». Мазарини вел мирные переговоры, он подписал мир, был его. вдохновителем… Именно он установил мир на, территории — от Средиземного до Балтийского моря — от Черного моря до окраин Московии. Оставались, турки — они были далеко, но именно о них Мазарини думал в последние дни, решая, как их сдержать. Только мир на охраняемых, ближних и дальних границах имел значение для кардинала. Он был важен не для короля, мечтавшего «появиться во главе своих армий», а для окружавших его министров и высокопоставленных чиновников, которых монарх тоже получил в наследство от крестного отца.

Банальное утверждение, но повторить его необходимо: без двенадцати мирных лет (почти двенадцать, ведь Деволюционная война стала всего лишь легкой встряской) невозможны были бы порядок в королевстве (где какое-то время царило неподчинение — в Булоннэ, с 1662 года) и огромная бюрократическая работа Кольбера и тех, кому он подчинялся: изменение законодательства, финансовой системы (здесь необходима была ясность), перестройка армии и флота, который следовало усилить (в 1661 году он уже существовал), чистки Парижа, взимание долга с городов, искоренение псевдодворян, усмирение и расширение колоний. Кроме того, необходимо было чем-то занять (или изгнать) дворянство и заставить платить духовенство. Одним словом: все это было бы невозможно, немыслимо, не сделай Мазарини стране последнего подарка, стране, которую принял всем сердцем, хотя она его не приняла.

Мазарини устроили пышные похороны, парижские церкви готовы были отслужить десять тысяч месс, сердце кардинала перенесли в церковь Сент-Анн-Ла-Руаяль, а тело «ждало» в капелле Венсенна, пока приготовят его усыпальницу там, где теперь находится Институт. Перенос тела состоялся только в 1684 году: к этому времени Мазарини почти забыли — все, за исключением переживших его врагов…