Противники: господа из парламента

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Противники: господа из парламента

Следует всегда с осторожностью относиться к словам, особенно словам из XVII века: они лишь с виду похожи на наши, но значение у них совершенно иное.

Так, парламент в те времена не был законотворческой ассамблеей (хотя иногда пытался это делать). По преимуществу, он являлся судом, то есть высшей судебной инстанцией, творящей правосудие Читатели вскоре увидят, что этот парламент стремился стать чем-то большим: например, парламентом на английский манер.

Парламентарий не был в принципе политическим деятелем и — главное — его не избирали ни по одной из систем. Он покупал (за большие деньги) у королевы право быть членом парламента или получал это право по наследству на условиях, о которых мы расскажем. Короче говоря, парламентарий в XVII веке — судья, величественный, великолепно одетый, очень себя уважающий и жаждущий уважения мира. Он был еще и законоведом (но после короля) и главой исполнительной власти в своем городе. Являясь в XVII веке (и в XVIII веке) судьей, он по положению был и чиновником.

Служащие, но не военные (их различали, скорее, по званиям, которые, впрочем, тоже часто покупались), во многом походили на наших вчерашних «министерских чиновников», нотариусов или судебных исполнителей. Мелкие и крупные чиновники занимали на определенной территории юридические и финансовые должности, покупая их у короля (монарху недоставало людей и денег, и он обещал чиновникам платить «зарплату», определенный процент от стоимости должности). Эти покупавшиеся должности назывались службами, в основном финансовыми и судейскими; служба не только покупалась, но и могла быть перепродана (с согласия короля, получавшего свой процент), и даже передана по завещанию. Для обеспечения законности наследования необходимо было, начиная с 1604 года, каждый год платить за особое право, так называемое «годовое» право, оценивавшееся в шестидесятую часть стоимости, в которую король оценивал службу; верхом хитрости был девятилетний договор аренды, придуманный Поле, финансистом Генриха IV (отсюда название «полетта»), по которому периодически и не бесплатно возобновлялось разрешение на оплату этого дополнительного налога, обеспечивающего наследственность должности… Таким было (очень упрощенно) положение французских чиновников, практически неузнаваемых и насквозь продажных предков современных французских чинуш. К верхушке группы принадлежали, конечно, и парламентарии; помимо двух молодых малых парламентов (По, 1620 год, Мец, 1633 год), существовало семь больших провинциальных парламентов (о них мы еще поговорим). Парижский парламент выделялся стажем, авторитетом и числом членов, их богатством и интегрированностью в «социальную ткань» парижского общества. Генрих IV и Людовик XIII ссорились с ними (как позже и Людовик XV). В эпоху регентства с парламентом столкнутся королева и ее первый министр.

В Париже, как и в других местах, главной функцией парламента была судейская, причем апелляции не допускались, но были возможны в первой инстанции, особенно если рассматривались дела очень важных персон. Судьи — их было более 2000, 20 из них являлись президентами парламентов «в бархатных шапочках» — входили в состав многих палат: самые молодые (и часто самые непокорные) заседали в отделениях «Кассиционного суда», двух палатах, где разбирались совсем незначительные дела; над ними было пять Следственных палат, где проводился разбор главным образом письменных прошений и в чем-то неясных гражданских дел; наверху парламентской пирамиды находилась Большая палата, средоточие «судейских крючков высокого ранга», людей опытных, зрелого возраста, во главе с первым президентом, единственным судьей высочайшего ранга, назначенным самим королем (кроме «людей» короля — Генерального прокурора и его заместителя). «Латурнель» (палата, где судьи сменяли друг друга) занималась уголовными делами, а каникулярная судебная палата занималась срочными делами (в сентябре и октябре во время сбора винограда и в течение еще приблизительно ста дней; по сведениям Ролана Мунье, парламент не заседал и двухсот дней в году).

Вся эта «честная компания», обосновавшаяся во «Дворце» (в Ситэ), состояла из судей, множества секретарей, судебных исполнителей, нотариусов, прокуроров, адвокатов (они не были должностными лицами), сборщиков денег, чиновников, ставящих печати, и чиновников, разогревавших воск для печатей, и огромного количества всякого рода паразитов, не говоря уж о лавочниках и книготорговцах «галереи дворца». Большинство находили пристанище поблизости, среди разномастной публики, поблизости от рынка, лавки, церкви или кабаков. В своем квартале и своем приходе парижане знали друг друга, часто встречались, охотно разговаривали — что в скором времени сыграет важную роль.

«Господа» или, используя более почтительное обращение, «Наши господа из парламента», занимали в этом избранном обществе видное место (конечно, после родовитой аристократии), если судить по пышности их камзолов, великолепию особняков, экипажей и лакеев, по невероятному богатству поместий, земель, виноградников и даже замков, расположенных поблизости, откуда им привозили, не оплачивая ввозную городскую пошлину, продукты для собственного потребления и… для продажи. Все они были достаточно знатными дворянами (редко военными и гораздо чаще судейскими) и могли получить титул шталмейстера, шевалье и даже более высокие титулы. Богатство этих людей было баснословным, хотя доходы разнились и не достигали уровня принцев и министров. Доходы получались не от должностей, а от земельной собственности, сеньорских владений и даже от тайного предоставления ссуды под проценты (чтобы не называть это ростовщичеством), а также от участия в «делах короля».

Конечно, не эти «господа» мешали Мазарини, совсем наоборот. Они претендовали на участие в управлении королевством, что было не ново, и немедленно после смерти Людовика XIII напомнили о себе.

Все парламенты (и очень часто суды помощников) имели одновременно право и обязанность записывать в реестр («регистрировать») королевские решения, в частности эдикты, для их последующего обнародования и исполнения (по возможности). «Регистрация» могла сопровождаться «смиренными замечаниями», вначале — простыми пометками, в основном юридическими, касательно соответствия текста указа прежним законодательным актам и возможного их улучшения. Чаще всего и в Париже, и в провинции эта процедура была согласованной и полюбовной, но как только королевская власть выказывала слабину или, напротив, проявляла силу и смелость, замечания становились желчными, проблемы критиковались по существу, а не по форме, бывали даже случаи отказа в регистрации. Если переговоры заканчивались неудачно, «король в своем совете» направлял взбунтовавшемуся парламенту письма-приказы (то есть приказы, не допускающие возражений), иногда это делалось дважды. В случае длительного сопротивления король, канцлер, принцы крови и все их т окружение отправлялись во дворец, на «королевское заседание», где в самой торжественной обстановке король объявлял свою волю, сопротивляться которой было невозможно и немыслимо. Впрочем, стоило королю уехать, и парламент мог изменить мнение, вернуться к изначальной позиции и даже забастовать. Тогда начинался открытый бунт, против которого монарх мог применить суровые меры, вплоть до ареста подозреваемых подстрекателей и высылки некоторых членов парламента, а то и всего парламента.

Во времена Регентства, при малолетнем короле, парламент (как и некоторые высокородные дворяне) утверждал, что не может быть и речи о полноценном королевском правлении и что curia regis, то есть двор прежнего образца, как во времена Капетингов, когда и был создан парламент, необходимо восстановить в полном составе, следовательно, все парламентарии должны участвовать в работе совета, принимая законодательные и административные решения. Мазарини не мог и помыслить о подобном, а королева открыто презирала простолюдинов, недавно возведенных во Дворянство. Не заходя слишком далеко, парламент требовал хотя бы права контролировать «налоговые эдикты» (то есть финансовые), заявляя все больше придирок. Этот орган заявлял, что король не способен надлежащим образом проводить заседания и что решения, принятые непосредственно в Королевском совете («постановления совета», их использовали все чаще), должны контролироваться и не идти против желаний (desiderata) парламентариев. Дело заходило слишком далеко; несколько лет удавалось торговаться, но делать это становилось все труднее, конфликт был неизбежен. За конфликтом между советом (то есть Мазарини) и Парижским парламентом (примеру которого следовали провинциальные парламенты) последовала яростная борьба межу чиновниками и комиссарами, поскольку последних (в том числе интендантов) тщательно отбирали по приказу короля, вводили в Совет и наделяли, в одностороннем порядке, почти королевским всемогуществом. Конфликт созрел к началу века, но борьба никогда не велась в столь острой форме. Не останавливаясь на деталях, поговорим об очень серьезной проблеме.