Глава 3 Из Константинополя — в Равенну
Глава 3
Из Константинополя — в Равенну
Осенью 488 года Теодорих выступил из Болгарии. Он прошел по римской дороге на правом берегу Дуная до Сингудунума, намереваясь двинуться затем вверх по р. Саве. Его армия состояла не только из остготов; многие готы остались в придунайских землях. А в поход с Теодорихом отправились, наряду с остготами, большие отряды ругиев и других варварских племен; были здесь, вероятно, и римляне. Вся эта разношерстная толпа состояла примерно из 100 000 человек (20 000 из них были способны носить оружие[10]); это была наполовину армия, наполовину орда кочевников, отправившаяся в путь на многочисленных повозках. Повинуясь воле Теодориха, все они, несмотря на различные трудности, встречавшиеся им в пути, двигались к намеченной цели. Эннодий — ниже я буду приводить фрагменты панегирика Теодориху, написанные этим медиоланским диаконом приблизительно через 20 лет после описываемых событий, — рисует такую картину стремящейся к намеченной цели массы людей, сопровождавших Теодориха, и первых боев:
«Все послушно двигались навстречу врагу, для ночлега использовали повозки, и в этих же домах на колесах хранилось всё, что могло потребоваться в пути. Орудия Цереры и необходимые для приготовления муки камни тащил за собой крупный рогатый скот. Беременные женщины в твоих семьях, забыв о носимых ими в своем чреве плодах, занимались изготовлением хлеба. На равнину и на высокогорье пришла зима, волосы людей покрылись инеем, а с бород мужчин свисали сосульки. Одежда, которую сшили заботливые женские руки, истрепалась и почти не спасала от жестоких холодов. Питались твои люди либо тем, что удалось добыть у встретившихся на пути народов, либо дичью полей и лесов.
Закончив описание этих странствий сквозь стужу и зной, я хочу описать теперь ход твоего сражения. Река Улька была оплотом гепидов, который защищал их как вал и, подобно бастиону, охватывал эту землю; разрушить его не могли никакие стенобитные орудия. Туда[11] привела тебя твоя гордая стезя. Вместо того чтобы послать парламентера с просьбой о пощаде, этот дотоле непобедимый народ — гепиды — решился оказать тебе сопротивление и стал готовиться к бою. Тем временем твоя армия полуголодных людей стала лагерем, почти вплотную приблизившись к врагу…
Преодолев течение рек, чуму, устремился ты по дороге, которой не смог бы воспользоваться ни один беглец, навстречу обнаженным мечам гепидов. Каждый знал, что его могут поглотить грязь и нечистоты, и тем не менее каждый отважно вступал в бой, не думая о том, что его жизнь висит на волоске… Отступили под мощным натиском твоих врагов только те твои воины, которые находились по ту сторону реки. Других твоих воинов не остановили ни высокая насыпь, ни трясина, несмотря на то что их изголодавшиеся тела поражали копья, брошенные сильными руками твоих врагов. И так же как потерпевшие кораблекрушение видят землю, утопавшие в волнах крови увидели вождя, который вдохнул в них мужество своим словом… Затем ты поднял как символ победы кубок с вином и, отпустив поводья, бросился в самую гущу боя. Как огромный лес над посевами, как могучий лев над стадом, возвышался ты над своими врагами, неся им неминуемую гибель. Никто из тех, кто шел тебе навстречу, не остановил тебя; никому из тех, за кем ты гнался по пятам, не удалось убежать. Словно ураган, промчался ты над всей своей армией — и тут же полетел град стрел, что повысило и без того высокий накал битвы. И дело сразу же приняло другой оборот: стройные ряды гепидов были разорваны, и победа ускользнула от них. Теперь ты, достойный всяческих похвал полководец, не ввязываясь больше в бой, выходишь с поля сражения, окруженный тысячами своих солдат. Армия врагов разбита наголову; некоторым из них удалось спастись под покровом ночи, некоторые привели своих солдат к передвижным амбарам, в которых хранились запасы продовольствия: его было достаточно много, и оно могло удовлетворить не только насущную потребность в пище, но и самые изысканные вкусы. Так на смену твоим бедам пришло благополучие, и голод твоих солдат уступил место голоду твоих врагов. Столкновение с ними принесло тебе победу над бедностью, и здоровое состояние твоей армии никогда больше не вернулось бы к ней, если бы это сражение не состоялось».
Дождавшись весны, Теодорих вновь двинулся в поход вверх по Саве и, не встретив особого сопротивления, дошел до г. Лайбаха[12]. Затем он повернул свои войска на юго-запад, стремясь захватить г. Аквилею. Здесь в конце августа 489 года неподалеку от Герца на р. Изонцо его встретил со своей армией Одоакр. Теодорих одержал победу над ним и преследовал его по пятам, дойдя до сильно укрепленной Вероны. Под стенами этого города в конце сентября того же года состоялось второе сражение армий Теодориха и Одоакра, и вновь Одоакр потерпел весьма чувствительное поражение. Эннодий рассказывает об этом героическом дне «Дитриха Бернского» так:
«Настал день битвы, который должен был принести многим вечную ночь. Едва лишь на востоке показалась красная кромка восхода, едва лишь из волн океана стало выплывать солнечное пламя, как сразу же угрожающе запели боевые трубы и во главе своей армии — можно ли это забыть! — появился ты. Твоя грудь была закована в стальные доспехи, в руках у тебя был щит, на боку висел боевой меч; ты разговаривал со своей величественной матерью и благородной сестрой, которые с любовью смотрели на тебя, в то время как их женские сердца охватывали то страх, то надежда; тревожась за исход битвы, они все же не могли не любоваться звездным блеском твоих глаз… Затем твой боевой конь взял тебя на свою спину, нетерпеливо ожидая звука труб, возвещающего о начале битвы. Однако в то время, когда ты вел речи со своими женщинами, наступающий враг стал теснить твои легионы. И уже одним своим появлением на поле битвы ты вселил мужество в малодушных… твое вступление в бой было замечено и врагом — резко увеличилось количество пленных. Мститель уготовил неслыханную кровавую баню своему противнику.
И для победы над его армией было вполне достаточно обычных тактических средств. Вскоре их охватили с флангов, что вселило в них ужас, и они, спасаясь поспешным бегством, выбрали поражение из страха перед смертью. Тот, кто не знает, что я говорю только чистую правду, пусть взглянет на реку Атесис[13], в которой плавало очень много трупов; воды реки вздулись от крови, в некоторых местах образовались настоящие запруды. И поскольку ты отнюдь не везде мог проложить себе дорогу мечом, волны сражались на твоей стороне. Слава тебе, величественная река! Низкий поклон тебе за то, что ты смыла большую часть грязи с Италии, и за то, что брошенный в тебя мусор мира не смог замутить твои воды. Взгляни! То покрытое павшими поле, память о котором сохранится в веках, блестит от белизны человеческих костей! Сохраним же память о прошлой скорби, ибо мы знаем, куда обратить свой взгляд! Будем же оберегать от врагов эту прекраснейшую часть земли!»
После того как Одоакр отступил и укрылся в почти неприступной Равенне, Теодориху — посланному из Византии римскому военачальнику и представителю легитимной императорской власти — досталась вся Северная Италия. Кроме того, он явно пользовался большим авторитетом и в значительной части Центральной Италии, особенно в Риме, а также в Южной Италии и Сицилии. И вдруг, совершенно неожиданно для него, ситуация стала весьма сложной: посланный им в Равенну для переговоров Туфа предал его и перешел со своим отрядом на сторону Одоакра. Поэтому Теодорих счел за лучшее не начинать военных действий, а отойти в хорошо укрепленную Павию. Только благодаря поддержке вестготов, армия которых перешла через Альпы, Теодориху удалось избежать грозившей ему серьезной опасности. В августе 490 года он в третий раз разбил Одоакра в битве на р. Адде.
Рис. 27. Бой Теодориха с Одоакром (из древней Веронской рукописи)
Победившая армия вновь подошла к Равенне, и началась борьба за обладание этой одной из самых сильно укрепленных крепостей Империи. В течение двух с половиной лет два германских военачальника сражались за победу у стен Равенны. (В сказании это противостояние названо «Битвой при Равенне».) Этот город имел чрезвычайно большое стратегическое значение; именно поэтому император Гонорий и его преемники избрали Равенну, древний морской порт, своей резиденцией, именно поэтому Одоакр попытался закрепиться здесь. В восточной части Равенны в то время была длинная (свыше 50 км) лагуна, соединявшая город — при помощи прорытых каналов — с его торгово-военной гаванью[14]. За гаванью быстро вырос новый город. Этот портовый город, Классе, был соединен с лежащей чуть севернее Равенной мощными стенами, между которыми строился еще один город — Цезарея.
Рис. 28. Равенна и прилегающие к ней территории (карта XVI века)
Вдоль всего морского побережья вплоть до еще одного портового города, Аквилеи, тянулись густые пиниевые леса. Огромные болота, находившиеся и западнее и севернее Равенны, делали невозможным использование любого транспорта, и в первую очередь — торгового. И лишь с юга к городу могли подойти войска. Именно отсюда к Равенне подошли готы. Однако до тех пор, пока город снабжался продовольствием с моря, все попытки Теодориха взять его приступом оказались безуспешными. Осажденные отражали каждый штурм. Поэтому летом 492 года Теодорих перешел к блокаде Равенны, преградив путь кораблям, идущим из Аримина[15]. Ситуация для защитников города сразу же стала довольно тяжелой; однако им удалось продержаться еще почти полгода. Только в начале 493 года Одоакр через Иоанна, архиепископа равеннского, предложил Теодориху заключить мирное соглашение, согласно которому они оба сообща станут править Италией. И 25 февраля того же года Теодорих неожиданно пошел на столь выгодный его сопернику компромисс. 5 марта он торжественно вошел в Равенну, где его встречал во главе пышной процессии, несущей кресты, кадильницы и священное Евангелие, призывающее к миру, сам архиепископ Иоанн, после чего Теодорих поселился во дворце, построенном для императора Гонория.
Прошло всего лишь несколько дней, и замысел Теодориха обрел ужасающую ясность. Коварно нарушив данную им клятву, он предательски убил Одоакра своей собственной рукой! Даже принимая в расчет мотив кровной мести, следует признать, что нарушение данной клятвы и бесчеловечное коварство навсегда запятнали грязью образ Теодориха. Ему были присущи не только могучая сила льва (а именно таким рисует его панегирист Эннодий), но и коварство этого хищника, тихо подкрадывающегося к своей добыче или сопернику и затем внезапно набрасывающегося на них. Разумеется, интриги и предательство, вероломство и убийство не были чем-то из ряда вон выходящим в эти дикие времена ни для римлян, ни для их прилежных учеников, германцев. Однако убийство остается убийством, а вероломство — вероломством! В тот же самый день, когда был убит Одоакр, солдатами Теодориха были уничтожены его приверженцы во всей Италии. Этот акт захвата власти был хорошо спланирован и организован.
Рис. 29. Бой Теодориха с Одоакром и гибель Одоакра (рельефы на левой стороне главного портала церкви св. Зинона в Вероне)
Так с помощью предательского убийства Теодориху удалось достичь намеченной цели после непрерывной борьбы, которая длилась четыре с половиной года. Устранив Одоакра, Теодорих Целиком и полностью занял его место. Остгот, которому не исполнилось еще и сорока лет, был провозглашен своими войсками королем. Но его государство уже не было прежним королевством готов, которое возродилось в этой части Империи. Скорее можно сказать, что состоявшая из представителей самых разных племен армия стала представлять собой новый самостоятельный народ, и, стремясь закрепить это конституционно, она избрала Теодориха своим королем. Об Остготском королевстве можно говорить с полным правом только потому, что основная масса нового народа все-таки состояла из остготов. Теодорих стал правителем этого народа по желанию не императора, а самого народа. Так в центре старой Италии возникло Остготское королевство. Положение Теодориха, который официально считался императорским должностным лицом, конечно же, было чрезвычайно двойственным: король остготов одновременно был и императорским наместником в Италии. Именно в этом качестве он занял место Одоакра. «Римско-германская Италия, которую мы называем Остготским королевством и считаем творением Теодориха, своим своеобразием обязана скорее Одоакру. Занятие его места Теодорихом означало всего-навсего смену правителя». Императорское делегирование обязанностей правителя было тем юридическим основанием, которое позволяло Теодориху управлять Италией от имени императора в качестве его наместника.
А поначалу дело обстояло именно так: получив из рук императорареальную власть, Теодорих не задумывался о том, как ему стать правителем, совершенно не зависящим от воли императора. Ведь такое стремление означало бы для него не что иное, как покушение на существовавший в сознании готов мировой правопорядок, согласно которому руководящая роль Римской империи в лице ее монарха была чем-то священным, неприкосновенным. Только оставаясь внутри этой государственной системы, подчиняясь римским государственным институтам, он хотел жить со своим народом, защищая сильной рукой и от внешних, и от внутренних врагов ту Империю, которая ни в коем случае не должна была погибнуть. Он хотел играть в Империи именно эту роль. Правда, с двумя оговорками: он не будет подчиняться произволу императора, и он будет решать все местные политические вопросы независимо от императора. Вот таким правителем хотел он быть — ни больше ни меньше.
Каких-либо серьезных государственных реформ Теодорих делать не собирался. Не возникло у него и новое, остготское, чувство гражданской ответственности. Он по-прежнему следовал в своей политике тому же курсу, которым шли его знаменитые германские предшественники. Восхищение Римской империей, которое зародилось и окрепло в нем в дни его пребывания в ослепительно прекрасном императорском городе Константинополе, крепко засело в его душе. От этого чувства он так никогда и не сумел избавиться. Но когда мы сожалеем о крушении огромного единого культурного мира в рамках Римской империи во времена Великого переселения народов, разве мы, руководствуясь высокими идеалами, не ставим Теодориху в заслугу то, что он не приложил к этому руку? И должны ли мы осуждать его за то, что он не свернул с проторенных путей и не создал на месте уже разваливающейся Западной Римской империи, в самом центре которой он находился, какую-либо новую, более жизнестойкую структуру? Именно это имея в виду, его часто упрекают, в отличие от Хлодвига, в политической близорукости и отсутствии инициативы. Франк, безусловно, был выдающейся личностью нового времени, который сумел на развалинах Империи создать новое государственное образование, сумевшее надолго сохранить и прочность, и свое значение в мире. Да, именно так — на развалинах Империи! В этом вся разница между Теодорихом и Хлодвигом! Мы ни в коем случае не должны забывать, что в центре Италии с ее тысячелетней римской культурой восприятие Империи было совершенно иным, чем на ее периферии, в провинции Галлия, которая благодаря и Альпам, и историческим событиям последних лет все меньше и меньше воспринимала Империю как свою родную землю. Именно в этой провинции, где большинство населения, связанного с Римом, составляли колоны, и были возможны масштабные изменения. В Италии же, с ее древней римской аристократией, специфически римское восприятие Империи оставалось настолько сильным, что Теодориху, даже если бы он этого очень захотел, ни при каких обстоятельствах не удалось бы насильно изменить его. Ему пришлось бы возводить свое новое строение на вулканической почве; к тому же, как мы увидим ниже, у него отсутствовал столь необходимый для этой цели готский «материал». Положение остготов было во многом схоже с положением вандалов. Хотя Гейзерих, в отличие от Теодориха, и не рассматривал свою власть сквозь призму римской государственной идеи и гражданского повиновения, он, во всяком случае, точно так же как и Теодорих, считал, что новая государственная структура не должна строиться на германском фундаменте. И уже его правнук, Гелимер, вынужден был вернуть суверенное германское государство в лоно древней Империи. В Африке — и это в еще большей степени относится к Центральной Италии — соотношение сил пока не достигло того уровня, который позволил бы создать жизнеспособное государственное образование на полностью германской основе (даже несмотря на то, что возглавляли эти регионы такие незаурядные люди, как Гейзерих и Теодорих).
Итак, в королевстве Теодориха Империя сохранила свои позиции, продолжая управлять этим государством извне, из Константинополя. Благодаря своим неизменно привлекательным идеалам, Империи удалось сохранить свою власть в Италии, которая была и ее исходным пунктом, и ее центром. Римляне, и в первую очередь многочисленная римская аристократия, по-прежнему ощущали себя членами огромной римской мировой империи. Так, в 469 году Папа Анастасий II, приветствуя императора, назвал его «самым милосердным и самым христианским монархом, которому Бог передал как Своему представителю власть на земле». Пожалуй, нет никаких сомнений в том, что эти знатные римляне, всемерно гордясь своим прошлым и сохраняя патриотические надежды на будущее, относились к любому проявлению власти варваров крайне отрицательно. И, пожалуй, большинство из них — кто в меньшей, кто в большей степени были сторонниками императорской власти, сердца и души которых были устремлены к Византии. А при императорском дворе не было никакой другой более высокой цели, чем попытка вернуть себе находившиеся под властью германцев западные провинции и тем самым возродить прежнюю Римскую империю в ее первоначальном виде.
На этом совершенно естественном и понятном двойном стремлении римлян на Восток и на Запад, в основе которого лежали национальные римские интересы и осознание необходимости исторического развития Империи, таилась серьезная опасность и для самого Теодориха, и для его королевства. Поэтому он должен был обратить самое пристальное внимание на лояльность своих, итальянских, римлян и добиться подтверждения императором дарованного ему самостоятельного правления. В наихудшем случае ему пришлось бы рассчитывать только на преданных ему остготов.
Теодорих верил, что итальянские римляне относятся к нему вполне лояльно, поскольку он полностью сохранил все государственные учреждения Империи, все общественные и частные формы римской жизни и формировал из своих остготов только оборонительные отряды, предназначенные для борьбы с враждебными варварскими племенами. Вся система римского государственного управления не подверглась почти никаким изменениям, и, как и прежде, должности чиновников государственных учреждений и местных советов отдавались только римлянам. Правда, было одно исключение из этого правила — сам Теодорих, поскольку он не только раздавал должности, но и занимал наивысший юридический и административный пост; однако формально он был всего лишь наместником императора.
«Римским цивильным» слоям общества нового государства противостояли «вооруженные готы». Управление страной принадлежало римлянам, ее вооруженная защита — готам. Ни один гот не допускался ни в местный совет, ни в государственное учреждение. Тем не менее все готы подчинялись римским законам, если не считать семейных и личных правовых отношений, которые были отданы под юрисдикцию готского права. Из сказанного вовсе не следует, что готов судили римские судьи. Напротив — ни один гот не предстал перед римским судом. Их судил, так как они были солдатами, готский военный трибунал, причем были отмечены многочисленные случаи злоупотребления готскими военными судьями своим служебным положением. И данный судебный орган лучше всего свидетельствует о том, что «готы действительно были хозяевами». В областях, высокий процент населения которых составляли остготы, последние жили на участках земли, принадлежавших римлянам, вперемешку с ними. Но готы всегда дистанцировались от римлян благодаря своему национальному судопроизводству, занимавшемуся семейными и личными делами, благодаря своей арианской религии, своим обычаям и своему языку. У них не было с римлянами общего гражданского права. Ни один гот не мог вступить в брак с римлянкой. Словом, готы оставались чужеземцами для римлян, иностранцами, подчинявшимися римским законам. Как мы видим, это была не совместная жизнь, а сосуществование двух отдельных, несравнимых в культурном отношении элементов. Подобная общественная структура, конечно же, являлась искусственным образованием, и власть, которая ее создала, должна была прикладывать постоянные усилия, чтобы ее сохранить. Эту структуру никак нельзя назвать жизнеспособным организмом, который способен развиваться естественным образом.
Теодориха считают весьма недальновидным политиком за то, что он совершенно сознательно сохранял этот дуализм и не предпринимал никаких мер для того, чтобы, постепенно устраняя имеющиеся противоречия, сблизить римлян и готов в экономической, социальной и религиозной сферах, создавая таким образом единую нацию. И этот упрек абсолютно справедлив. Теодорих действительно не пытался осуществить такое сближение римлян и готов! Почему? Да потому, что он должен был от этого отказаться. Прежде всего, ему приходилось считаться с тем, что в его распоряжении находилось очень небольшое количество германских людских ресурсов. Когда он прибыл в Италию, у него было всего лишь 20 000 солдат. Многие из них нашли свою смерть в сражениях с гепидами и армией Одоакра. Теодорих не мог восполнить эту потерю, поскольку у него не было германского хинтерланда[16], из которого могло бы прийти к нему пополнение. Из тех солдат, которыми располагал Теодорих, с большим трудом можно было набрать одну дивизию. Поэтому из чисто военных соображений Теодориху пришлось вывести 15 000 человек из общевойскового соединения и распределить их по всей Италии среди римлян. Но все равно количество готов было настолько малым, что даже если бы Теодорих и попытался осуществить их сближение с римлянами, последние, намного превосходя готов и в количественном и в культурном отношениях, в кратчайший срок полностью уничтожили бы готов как самостоятельный народ. Причем все это случилось бы даже при совершенно спокойном развитии событий (чего в те времена было весьма трудно ожидать). И наконец, Теодорих прекрасно понимал, что именно в Италии, где все римское было теснейшим образом связано с традицией, у римлян не было ни малейшего желания к сближению с варварами, и в том случае, если бы Теодорих попытался добиться этого, используя меры принуждения, это, скорее всего, вызывало бы очень сильную отрицательную реакцию.
В любом случае, попытавшись устранить изоляцию своих готов, Теодорих прямиком привел бы их к быстрой гибели! И именно потому, что Теодорих думал прежде всего о сохранении у готов национального чувства собственного достоинства, он не мог избрать этот путь! Его называли «политическим идеалистом» и говорили о его «фантастическом политическом чутье», имея в виду то, что он провозгласил глубочайшее уважение к Империи единственным лейтмотивом своей политики. Однако ни в коем случае нельзя забывать о том, что в годы основания Остготского королевства у Теодориха было слишком мало сил для того, чтобы диктовать свои условия! Назовите другие пути, которыми Теодорих, после того как он с огромным трудом устранил Одоакра, мог бы пойти, имея в своем распоряжении 15 000 солдат! И не спешите осуждать Теодориха, сравнивая его положение с положением Хлодвига, который к тому времени уже стал ортодоксальным христианином и, таким образом, получил реальную возможность осуществить слияние франков с римлянами и создать новую жизнеспособную государственную структуру. Не забывайте при этом, что, хотя Теодорих был не язычником, а убежденным христианином, он был главой своей, Арианской[17], Церкви. Нам хорошо известно, что он был убежденным приверженцем религии своего народа и своих предков. Мог ли Теодорих в те дни, когда Арианская Церковь была чрезвычайно сильна у братских германских народов — вандалов, бургундов и вестготов, даже подумать о том, что можно изменить свои религиозные убеждения? И даже если допустить, что это не так, разве должен был он отказаться от своей собственной веры и веры своего народа, чтобы приобрести таким образом весьма сомнительный политический капитал? Ведь подобное решение породило бы массу трудностей, препятствующих установлению требуемых отношений. И еще одно обстоятельство нужно принять в расчет: франкский король Хлодвиг подготовился к решающим действиям (я подчеркиваю — подготовился) в провинции, которую в течение многих десятилетий населяли варвары и которая обладала значительными людскими ресурсами. Вряд ли ему удалось бы сделать это в Италии; не мог этого сделать здесь и Теодорих. Забыв на минуту о недостаточности ресурсов, которыми располагал Теодорих, спросим себя: разве не мог он хотя бы попытаться изменить историю Италии, пусть и насчитывающую почти полтора тысячелетия? Или, может быть, следует признать, что в результате этого длительного развития Италия действительно стала единым «национальным совершенством»? Ограниченность реальных возможностей Теодориха, которую он хорошо осознавал, позволяет глубже понять сложившийся расклад политических сил в Италии.
Так жесткая необходимость выживания в создавшихся в Италии условиях, которую разделял Теодорих вместе со своим народом, породила в его государстве дуализм, который потребовал от короля тонких дипломатических действий. Противостояние двух сил было заметным и сильным. Нельзя сказать, что готы выказывали какое-то особое недовольство. Но часть римской аристократии и крупные землевладельцы с самого начала противились созданию новых общественных отношений, с нетерпением ожидая освобождения Италии от варваров и восстановления прямого императорского правления. В то время в Италии существовали как ирредентисты[18], так и сторонники византийского императора. И Теодорих, с первых же дней своего правления, был вынужден считаться со скрытой оппозицией и бороться с ней.
Господствующий класс, римские латифундисты, которых и без того тесно связывали с Византией и давние традиции, и теперешние интересы, конечно же, имели весьма серьезную причину своего неприятия новой власти: ведь их не только лишали практически неограниченного политического влияния, но и постепенно вытесняли из экономической сферы. Именно Теодорих стал тем правителем, кто повел решительную борьбу с коррупцией римских чиновников и начал очень жестко контролировать процесс установления латифундистами цен на вино и продукты питания. Он обращал особое внимание на любой случай давления господствующего класса на более слабых производителей и беспощадно карал за это. Излишне говорить, что подобными мерами Теодорих задел интересы этих влиятельных слоев общества; зато он привлек на свою сторону городское население и неимущих. Таковы были политические и экономические причины, в силу которых господствующий класс Италии постоянно обращал свои взоры в сторону Византии.
Арианская религия готов в действительности не играла той серьезной роли, которую ей постоянно приписывают. Разумеется, арианство было одним из разделяющих общество факторов, который добавлялся к ставшим уже довольно значительным культурным и политическим разногласиям между римлянами и готами. Но данное религиозное различие не имело чрезмерно серьезного значения. Ведь германское арианство отнюдь не было в Италии, и особенно в городе Риме, чем-то новым и чуждым. Благодаря постепенному переселению варварских племен на территорию Римской империи, как в Медиолане[19] и Равенне, так и в Риме возникла довольно большая арианская церковная община, у которой были свои священнослужители и своя церковь, которую свев Рицимер украсил великолепной мозаикой. Кроме того, далеко не все варвары были арианами. Так, готский magister militum Флавий Валия был ортодоксальным христианином. В то самое время, когда по воле Рицимера в Риме была воздвигнута арианская церковь св. Агаты, Валия приказал пристроить к церкви, расположенной в готском квартале на Эсквилинском холме (неподалеку от Латеранской базилики), великолепный античный зал и преподнес его в дар Папе Симпликию. Речь идет о церкви св. Андрея, которая была в отличном состоянии вплоть до XVII века.
По приказу того же Валии была построена церковь вблизи г. Тиволи. Да и среди самих остготов было определенное количество высокопоставленных и богатых ортодоксов, во главе с матерью короля Эрелиевой. Нам известно о богатой готской ортодоксальной христианке по имени Хильдевара, которая — как записано в документе, составленном в 523 году в г. Классе, — подарила свое имение Экклесию, ортодоксальному епископу из Равенны. Другой документ VI века, на котором нет точной даты, свидетельствует о том, что готская вольноотпущенница Сизивера передала в дар церкви находящиеся вблизи г. Аримина земли, полученные ею от своей госпожи Тиудифары. Следует сказать, что арианство этих остготов не было агрессивным по своей природе и не использовалось Теодорихом в качестве политического средства.
Рис. 30. Мозаичное панно в арианской церкви св. Агаты в Риме
Рис. 31. Мраморные панели и мозаичные украшения стен церкви св. Андрея
Арианству было совершенно несвойственно стремление к миссионерской деятельности и пропаганде; этого не требовали ни готская Библия, ни готские церковные обряды. Кроме того, для Теодориха и его народа гораздо более важное значение имело решение различных материальных проблем — и в этом смысле ситуация была здесь совершенно иной, чем у арианских вандалов, которые проявляли повышенный интерес к религии, в силу чего Ортодоксальная Церковь чаще всего обращала свои взгляды именно на них.
Итак, остготы не придавали чрезмерно большого значения религиозному противостоянию. И благодаря весьма удачному стечению обстоятельств, то же самое можно было сказать об ортодоксах. Их религиозные устремления были направлены в то время в совершенно другую сторону: для Ортодоксальной Церкви Италии гораздо важнее была борьба с другой, на ее взгляд действительно серьезной, опасностью — монофизитской[20] ересью, которой оказывал поддержку сам восточно-римский император. И именно твердой позиции арианского короля остготов римская Церковь должна быть благодарна за то, что она не слишком сильно пострадала от монофизитства. Разве можно было сравнивать эту поддерживаемую императором активную ересь с арианством готских чужеземцев! К тому же римляне всегда воспринимали готское арианство как неизбежную составную часть варварства этого народа. И если почти у всех германских племен сохранилась эта готская религия, то у греков и римлян она уже давным-давно была предана забвению. К арианству своих готских сограждан, так же как и вообще к варварству, римляне относились с сожалением и, пожалуй, даже с легким презрением. Во всяком случае, нам не удалось обнаружить ничего, что свидетельствовало бы о религиозной враждебности римлян к остготам или о преследовании ими кого-либо по религиозным мотивам.
Теперь обратимся к другой теме. В течение всего периода мирной жизни, наступившего в Италии, два северо-итальянских священника: сохранивший неуемную энергию до самой своей кончины (в 496 году) епископ Епифаний из Павии и назначенный Теодорихом архиепископ Лаврентий из Медиолана — прикладывали все силы к тому, чтобы, действуя совместно с королем, залечить тяжелые раны, нанесенные Северной Италии во время длившихся почти пять лет междоусобных войн. Папа Геласий, ученый-теолог и один из самых влиятельных служителей Церкви, поддерживал тесную связь с арианином Теодорихом и его матерью, ортодоксальной христианкой; он постоянно помогал им советами, когда речь заходила о защите Церкви. Подобные отношения между королем и ортодоксальными епископами имели чрезвычайно большое значение для государства. Епископы были весьма влиятельными людьми; они представляли, если можно так выразиться, общественное мнение, являясь в то же время контролирующими и защищающими органами везде, где это было необходимо: в городской и государственной администрациях, в судебных инстанциях и благотворительных учреждениях. И мы не нашли ни одного свидетельства того, что между влиятельными ортодоксальными священниками и королем, который, как мы помним, был, с их точки зрения, еретиком, существовали какие-либо трения.
Разумеется, далеко не все знатные и богатые римляне приняли в штыки нового короля. С первых лет правления Теодориха некоторые знатные римские аристократы активно поддерживали его, чтобы процесс перехода Италии к новому правопорядку был как можно менее болезненным. Из этих людей особо нужно сказать о двух. Первый — это отец того Кассиодора, который с искренней преданностью служил готам в течение всей своей жизни и сделал очень многое для того, чтобы новая власть была признана в самых различных ведомствах. Второй — это Либерии, один из наиболее влиятельных людей времен правления Теодориха; возглавляя комиссию по расселению, он решал неимоверно трудные проблемы, чем заслужил благодарность короля и одобрение римлян.
Земельный кодекс, составленный готами, предусматривал в отношении землевладельцев жесткие экономические санкции. Варвары отняли у них, в большинстве случаев у латифундистов, треть земли, а также необходимых для проведения сельскохозяйственных работ колонов и рабов, а те землевладельцы, которые сохранили за собой свои участки, отдавали им третью часть получаемых доходов. Таким образом, готам удалось присвоить себе значительную часть земель во всей Северной Италии, в северной части Тосканы и восточной части Центральной Италии, в то время как Сицилия, Южная Италия и западная половина Центральной Италии, включавшая в себя Кампанию, Рим и южную часть Тосканы, оставались свободными. Наиболее уверенно чувствовали себя готы в Северной Италии: они захватили земли в Далмации и между двумя реками — Дравой и Савой. Разумеется, все это не было чем-то новым для римлян, так как и при Одоакре происходило нечто подобное. Однако к тому времени количество готов стало намного большим и их давление на землевладельцев резко возросло. И все же гражданский контингент римского населения страны должен был содержать варваров — хотя они тоже платили земельный налог, — поскольку видел в них вооруженную силу, необходимую для своей защиты.
В те годы готы, безусловно, были господствующей силой в Италии. Стоящие намного выше их в культурном отношении и владеющие большинством земель римляне являлись, выражаясь фигурально, механизмом прежней государственной машины, в то время как Теодорих со своими готскими сановниками определял и регулировал его ход. Излишне говорить, что националистически настроенная часть римлян была весьма недовольна таким положением вещей. Но им не оставалось ничего другого, как идти с Теодорихом и его готами на компромисс, поскольку реальные сложившиеся отношения между остальными римлянами и готами были настолько прочными, что ирредентисты при всем желании не могли их изменить. При создавшейся ситуации Теодорих изо всех сил стремился к тому, чтобы сохранить власть путем налаживания необходимых дружественных отношений между «римской гражданской» и «готской военной» частями общества, плодотворное сотрудничество которых было совершенно необходимым для процветания страны.
Свою основную задачу Теодорих видел в том, чтобы научить готов жить в цивилизованном правовом государстве. Законопослушность, правопорядок, юридическая защита прав граждан, словом, все то, что можно назвать одним термином — «civilitas», было для Теодориха тем идеалом, к достижению которого он призывал свой народ. Готы должны были отказаться от стремления с самосуду и любых других насильственных действий. И хотя это было необыкновенно трудной задачей, Теодориху все же удалось ее решить. В своем панегирике Теодориху Эннодий пишет:
«Кто мог бы поверить, что герои, как только наступит мирная жизнь, будут испытывать обычно чуждый им страх (перед законами)? Отныне не связанные войной умы закон держит в жестких рамках; герои склоняют свои увенчанные лаврами головы перед строгими официальными предписаниями, и теперь указы властвуют над теми, кто затаптывал в грязь боевые клинья врагов и соглашался уступить только силе оружия».
Так у римлян должны были возникнуть доверие к готам и убежденность в том, что готы сумеют научиться жить в цивилизованной стране и тем самым помогут сохранить древнюю римскую культуру. Именно эту цель преследовал обращенный к готам эдикт Теодориха, в котором говорилось, что нет ничего более важного, чем «утвердить в стране римское право на основе исполнительных юридических предписаний». Отныне, как писал Теодориху Кассиодор, «слава и честь готов состоят в соблюдении существующих норм правопорядка».
Устранение имеющихся противоречий, конечно же, требовало серьезных знаний и терпения. Нельзя сказать, что Теодорих попытался выполнить эту работу в одиночку: ему помогали выдающиеся римляне, в первую очередь епископы, а также умудренные опытом готы. Но самым удивительным было то, что беспощадный, еще недавно бесцеремонно вмешивающийся во все военачальник сразу же после того, как четко определил свои задачи, стал совершенно другим человеком: теперь это был дипломат, который, проявив недюжинный политический талант, удивительную мудрость и тонкое понимание происходящих событий, действовал в интересах всего населения своего королевства, заслужив этим искреннее уважение даже тех римлян, которые изначально относились к нему крайне отрицательно.
Весьма важным для Теодориха было еще одно обстоятельство: его старания, направленные на то, чтобы император подтвердил предоставленные ему полномочия, наконец-то увенчались успехом. Еще в конце 490 года он посылал с этой целью миссию в Константинополь, которую возглавлял председатель Римского сената Фест. Однако император Зинон тянул с решением этого вопроса до самой своей смерти в апреле 491 года; а новый император, Анастасий I, был еще менее склонен к признанию полномочий Теодориха. И только лишь в 498 году он утвердил соглашение, заключенное между Теодорихом и Зиноном, и послал королю готов пурпурную мантию, диадему, золотой столовый сервиз и другие ювелирные изделия. (Все это еще в 476 году Одоакр отослал в Константинополь, считая, что он не имеет права принять эти императорские дары.) Теперь Теодорих был официально признан Византией правителем Италии.
Рис. 32. Император Анастасий I (его портрет — на аверсе серебряной монеты, на реверсе — монограмма Теодориха)
Он должен был, оставаясь королем остготов, управлять этой страной от имени императора, а сама Италия продолжала считаться частью Империи. Возглавляя остготов, которые составляли основу вооруженных сил Италии, Теодорих, в силу делегированных ему императором полномочий, становился — как римский чиновник, как наместник — главой абсолютно не претерпевшей никаких изменений гражданской администрации Италии, из которой готы были полностью исключены. Этот двойственный статус Теодориха нашел свое отражение и в его титуле. Его стали называть Flavius Theodericus rex, причем варварский титул «гех» отражал его положение относительно остготов, а римское императорское родовое имя «Flavius» относительно римлян. Как мы видим, в его титуле отсутствовал термин «Augustus», который полагался лишь императорам. Несмотря на пурпурную мантию, Теодорих все же не был императором, и он не имел права помещать свое имя на монеты. На аверсе монет чеканили имя и портрет императора, в то время как на их реверсе была лишь монограмма Теодориха. Разумеется, случались и отклонения от этого правила, но это расценивалось как явное превышение королем причитающихся ему полномочий. Более того, Теодориху не разрешалось давать кому бы то ни было римское гражданство. И он был лишен права издавать законы, действующие в обеих частях Империи; ему было разрешено делать это лишь в Италии.
Таким был его правовой статус. В действительности же Теодорих, так же как и любой император, имел практически неограниченную власть. Создав собственные королевские исполнительные комитеты, королевскую охрану (tuitio) и королевские суды, он решительно вмешивался сам в работу римских учреждений, если, с его точки зрения, они функционировали плохо или недостаточно быстро. С присущей ему энергией Теодорих взялся за реформирование всего римского административного аппарата, что существенно сказалось на эффективности его работы. Он работал как одержимый, и мир и счастье вновь воцарились в Италии, так что Эннодий с полным правом мог сказать:
«Богатства страны растут с увеличением благосостояния ее граждан; нигде при твоем дворе нет распутства и повсюду распределение даров. Никто не уходит от тебя без подарка, и никто не жалуется тебе на конфискацию своего имущества. В твоих посольствах царит неистребимая живость; ты приводишь поручительские договоры в порядок, прежде чем ты увидишь посланников; на сделанные тобой замечания трудно что-либо возразить, а на твои возражения нелегко найти достойный ответ. Вместо оружия используешь ты мудрость наших правителей. Оберегая наш покой, зорко следят они за тем, чтобы ничто не потревожило нашего великого короля; и, несмотря на это, ты все-таки не прекращаешь строить укрепленные пункты, направляя свою предусмотрительность в новую даль. В тебе живет не омрачаемое ничем спокойствие отважного человека, которое на редкость удачно сочетается с мудрой рассудительностью человека, отягощенного государственными заботами. Вот поистине счастливое сочетание двух добродетелей в одном монархе!»
Теодорих действительно неустанно заботился об укреплении обороноспособности страны (что было основной задачей его соплеменников), построив с этой целью ряд больших и малых военных объектов.
Наряду с Равенной, которая была великолепным опорным пунктом каждого правителя Италии и которую Теодорих именно поэтому и выбрал в качестве столицы своего королевства, огромную роль в новом государстве стал играть почти столь же важный в военном отношении северо-итальянский город, лежавший на пересечении двух больших военных дорог, — Верона, которую называли «ключом к Италии».
Рис. 33. Верона (на заднем плане — холм Сан-Пьетро)
Если бы враги пришли сюда с германского Севера через Бреннерский горный перевал или с византийского Востока по дороге от Эмоны[21] до Аквилеи, то здесь им обязательно пришлось бы остановиться, форсируя многоводную реку; и франки, вторгшиеся в Италию с запада, не сумели обойти эту крепость. Именно поэтому имевший солидный боевой опыт Теодорих сделал Верону, располагавшей великолепной крепостью на холме Сан-Пьетро, своей второй столицей. В столь же важной в военном отношении Павии и в Монце, находящейся неподалеку от Медиолана, для Теодориха также были построены дворцы.
Дворец в Монце Теодорих использовал как летнюю резиденцию, другие дворцы, построенные для него, были расположены в центре городов, которые имели наиболее важное военное значение, и поэтому в них постоянно находились большие готские гарнизоны. Это можно сказать не только о Павии и Вероне, но и о Риме, Неаполе, Сиракузах и Салонах[22]. Теодорих постоянно заботился о том, чтобы городские стены, особенно в Риме, всегда были в надлежащем состоянии, и строил укрепления в тех городах, которые не были окружены стенами (в таких, как Павия, и особенно — в Вероне). Огромное внимание король уделял вопросам защиты границ страны, и поэтому в крепости Веррука[23], в городах Комо и Аоста находились воинские гарнизоны под командованием готских военачальников, а в Альпах были построены многочисленные крепости и заставы. В мирное время под ружьем стояло лишь очень небольшое количество готов. Военная подготовка тех людей, которые жили в римской трети страны, «в закрытом экономическом пространстве», обеспечивалась, как правило, регулярными сборами, а в случае необходимости объявлялась мобилизация.
Благодаря этим мерам Теодориху удалось подарить Италии мир, которого она не знала со времен правления Галлы Плацидии и в котором она так нуждалась.
