Глава VIII Тревожные будни Нового Константинополя

Глава VIII

Тревожные будни Нового Константинополя

Внемли, благочестивый царю, яко вся хрестьянска царства снидошася в твое едино царствие!

Послание старца Филофея

Карт-бланш для владыки Геннадия

После собора 1490 года новгородский архиепископ, постепенно отходя от борьбы с еретиками, все большее внимание уделял трудам на ниве просвещения: сначала засел за составление новой Пасхалии, а затем и вовсе принялся за грандиозный труд — подготовку и издание Библейского свода — первого на Руси и во всем славянском мире полного собрания библейских книг в славянском переводе. Впрочем, исследователи отмечают, что создание славянской Библии как раз вызвано полемикой с жидовствующими и является реакцией на караимскую проповедь со стороны Церкви. Еще Татищев сообщал о том, что Схария «имеяше язык свой, яко уду, вельми сладкоречив, и глаголы его вся Библиею преисполнены…».

Помощниками Геннадия в деле составления славянской Библии стали весьма примечательные личности. Начав работу над Библией, Геннадий пригласил на службу католика, доминиканского монаха из Хорватии — Вениамина. «Презвитер паче же мних обители святого Доминика, именем Веньямин, родом словенин, а верою латынянин», был, по его собственным словам, знатоком латинского языка и «фряжска». Вениамину принадлежала ведущая роль в составлении новгородского библейского свода. Примечательно, что доминиканец целиком ориентировался на латинские рукописи, часть из которых он привез с собой.

Между тем в описываемую эпоху, как свидетельствует церковный историк митр. Макарий, на латинян у нас смотрели как на отступников от истинной веры, раскольников и еретиков. «Эта отчужденность от латинян, эта неприязнь к ним, переданная нам греками и воспитанная историческими обстоятельствами, простиралась до того, что самое имя католика было ненавистно русским, и если кто из них желал другому зла, то говорил: "Чтоб тебе сделаться латинянином!", а в летописях наших и других сочинениях встречаются даже выражения "поганая латына", "безбожная латына", "проклятая латына" и подобные».

Сегодня мы можем воздать должное смелости и широте воззрений Геннадия, но удивительно, что к его уникальной для тех времен толерантности так снисходительно отнеслись в Москве конца XV века. Ведь ничто не мешало, найдись на самом деле среди высших государственных и церковных чинов соумышленники жидовствующих, призвать Геннадия к ответу по всей строгости. Тем более что если составлением Пасхалии архиепископ занимался по благословению митрополита Зосимы, то работа над Библейским сводом — исключительно «частная инициатива» Геннадия.

Видным сотрудником новгородского владыки оказался еще один католик — ученый из Любека Никола Булев. Он выказал себя рьяным противником жидовствующих и перевел с латинского языка сочинение Самуила Евреина против иудаизма. Впоследствии Булев с подачи братьев Траханиотов перебрался в Москву и стал любимым врачом великого князя Василия III Ивановича. Этот Булев, «хульник и латынномудренник», по выражению прп. Максима Грека, «писал развращенно на православную веру», проповедуя соединение церквей. Он даже написал и послал ростовскому епископу Вассиану послание о перспективах заключения унии. Выбор адресата не случаен — Вассиан брат Иосифа Волоцкого и соратник Геннадия Новгородского. Наблюдая смычку униатов из окружения Софьи Палеолог и группы видных православных иерархов, Булев сделал вывод о том, что решения Флорентийского собора могут быть претворены в жизнь.

Против Булева было направлено и «Послание на звездочетцев» известного старца Филофея. Благочестивые московские люди утверждали, будто бы под влиянием означенного Булева один из видных придворных деятелей боярин Федор Карпов «залатынился», начал «прилежать звездозаконию, землемерию» — геометрии, «остроумии» — астрономии и чародейству, и чернокнижию, и «многим эллинским баснотворениям», стал держаться книг еретических, церковью отреченных, и «всяких иных составов и мудростей бесовских, которые прелести от Бога отлучают».

Как мы видим, Булев, судя по содержанию его «просветительской программы», ничем не отличался от Схарии, — это такой же ересеучитель с обычным для того времени набором лжеучений, только не в караимской, а в католической упаковке, так же исполненный предрассудками, характерными для эпохи Ренессанса. Вдобавок к этому, Булев проповедовал ненавистную на Руси идею церковной унии. Карпов предстает перед нами таким же активным адептом еретического учения, каким в свое время изображался Курицын. Однако ни Карпову, ни Булеву, ни его покровителям — Траханиоту и Геннадию — никто не спешил предъявлять обвинения в связях с врагами православия.

Явственно прослеживаются связи с окружением Деспины владыки Геннадия, чья эпистолярная активность выходит далеко за рамки епархиальных забот. Так — новгородский архиерей запрашивает государева посла Дмитрия Траханиота о том, как вопрос о счислении лет решается католической церковью. Благодаря посредничеству Юрия Траханиота Геннадий вступил в контакт с имперским послом Георгом фон Турном, прибывшим на Русь в 1490 году, и получил у него подробную информацию о преследовании тайных иудеев в Испании.

Эти факты приводятся во многих исследованиях, посвященных эпохе Ивана III, но авторы почему-то оставляют их без комментариев. Между тем поведение Геннадия не имеет аналогов в отечественной истории — ни один московский митрополит (что там говорить о епархиальных владыках) не привлекал для своих нужд великокняжеских дипломатов, не выписывал себе на службу иноземцев, как это было в случае с доминиканцем Вениамином, и не завязывал сношения с послами зарубежных государств. Международные связи всегда были исключительной прерогативой великого князя, даже если касались они сугубо церковных вопросов.

Иноверцы, идущие в ад. Фрагмент фрески

Когда при Василии III москвичам понадобился сведущий человек для перевода греческой Толковой Псалтыри, то на Афон послали посольство от имени великого князя с просьбой прислать на Русь искомого грамотея. Выбор афонских отцов пал на Максима Грека, и когда тот выполнил свою работу, то стал проситься на родину у своего непосредственного работодателя — великого князя. В правление того же Василия III один из преемников Геннадия на новгородской архиерейской кафедре — будущий митрополит Макарий — приступил к собиранию «всех чтомых на Руси книг» — свод, именуемый «Великие Четьи минеи». Величайшему книжнику Макарию, пользовавшемуся полным доверием Василия III, вряд ли даже в голову могла прийти мысль привлекать иностранных корреспондентов, дабы получить интересующие его сведения.

В нашем случае архиепископ Геннадий является распорядителем и покровителем переводного дела, а правительственный переводчик Дмитрий Герасимов производит главную часть работы. Именно Герасимова новгородский владыка посылает в Италию «некиих ради нужных взысканиих», где тот, как полагает А. И. Соболевский, находился в свите посла Дмитрия Ралева. Исследователь предполагает, что в переводах искомой Геннадием литературы участвовал и Юрий Траханиот. Геннадий сообщил, что по возвращении в Новгород он щедро вознаградил Герасимова за его труды. Интересно, на чьи средства правительственный чиновник ездил по заданию любознательного владыки в Рим и Флоренцию, жил там и работал два года — сдается, что не за счет архиепископской казны.

Геннадию помимо несомненного темперамента и широты кругозора для воплощения амбициозных планов весьма пригодились важные связи в Кремле в лице братьев Траханиотов. Стоит добавить, что именно Юрий Траханиот рекомендовал великому князю Николу Булева, который опять же оказался под началом Геннадия. Вместе с Булевым в Новгороде приступил к работе любекский печатник Бартоломей Готан, также завербованный Юрием Траханиотом. Не исключено, что владыке предоставили карт-бланш для ведения просветительской работы в обмен на отказ от участия в антиеретической кампании, либо те же Траханиоты убедили Ивана III и Зосиму, что лучше направить кипучую энергию Геннадия в созидательное русло, закрыв глаза на некоторые отступления от традиций.

Но факт остается фактом — экстравагантные — в тех конкретных исторических условиях — поступки новгородского владыки сошли ему с рук. Всемогущественные и коварные еретики, как нам представляет их партия охранителей и их позднейшие апологеты, снова упустили верный шанс поквитаться со своим обидчиком, например, приписав Геннадию Гонзову связь с иностранной разведкой. Именно в этом преступлении, в числе прочих напраслин, придворные интриганы обвинят впоследствии Максима Грека.

Изощренные и беспринципные супротивники православия не обратили против Геннадия его тесные связи с католиками. А ведь имелись достаточные — при большом желании — основания возбудить дело о ереси «латинствующих», припомнив Гонзову все, начиная с конфликта 1478 года, когда он выступил против митрополита Геронтия при освящении Успенского собора, ходившего с крестами вокруг церкви «не по солнечному всходу».

В полемическом сочинении о порядке освящения храмов, составленном в 1481 году, утверждалось, что ходить «посолно» — «есть ересь и Святому Писанию сопротивно». И после смерти Геронтия «хождение посолонь» расценивалось как уподобление католикам, если судить по краткой статье в составе сборника, датируемого 1490/91 годом: «Аще ли кто от священник начнет инако мудрьствовати, яко же еретицы фрязи, анафема таковаго, и послушающеи его, яко единомысленници с ними осудятся». Правда, в 1478 году на Геронтия ополчился сам Иван III, но что стоило злобесным еретикам «забыть» об этом обстоятельстве и поступить со своими противниками так же, как они поступали с ними.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.