II. Конец кампании

II. Конец кампании

Критическое положение Блюхера; капитуляция Суассона.

В то время как армия Шварценберга отступила к Обу, армия Блюхера, возобновив наступление, двинулась на Париж. 27 февраля Блюхер явился перед Мо, который занимали Мармон и Мортье с 16 000 человек. Произведя неудачную атаку, он направился к Урку, готовясь обойти в тыл французам. Но последние утвердились позади Теруанна и в течение двух дней отражали все атаки русских и пруссаков. В ночь с 1 на 2 марта Блюхер узнал, что Наполеон большими переходами идет на него.

Наполеон оставил Труа 27 февраля со своей гвардией и с небольшими корпусами Нея, Викториа и Арриги (всего 30 000 ружей и сабель), намереваясь с тыла или фланга напасть на силезскую армию. Богемскую же армию должны были удерживать позади Оба Макдональд, Удино и Жерар со своими 40 000 человек.

Получив такие извести, Блюхер отступил к Ульши, где, овладев предварительно Суассоном, должны были присоединиться к нему русский корпус Винцингероде (27 000 человек) и прусский корпус Бюлова (17 000 человек). Но 3 марта в 7 часов утра он получил письмо от Винцингероде с известием, что, ввиду активного сопротивления Суассона, он и Бюлов отступают на правый берег Эня. Таким образом, Блюхер не только лишался ожидаемых подкреплений, но – раз Суассон остается в руках французов – ему приходилось фланговым маршем отводить свою изнуренную, оголодавшую, деморализованную армию на 15 миль к Берри-о-Бак. Таким образом, фельдмаршалу грозила величайшая опасность, потому что казалось невероятным, чтобы он мог избегнуть сражения между Ульши и Берри-о-Бак, а эта битва, где против него были бы наседавший на него Мармон и приближавшийся ему во фланг Наполеон, неизбежно должна была кончиться для него страшным поражением.

Армию Блюхера спасло слабоволие коменданта Суассона, Моро, в данных условиях равносильная военному преступлению. Опутанный лестью и запуганный угрозами русского парламентера, Моро согласился эвакуировать крепость под условием почетного отступления! Получив об этом известие в полдень, Блюхер тотчас двинул свои войска к Суассону, где они по городскому мосту перешли Энь.

Битвы при Кранне и Лане. Капитуляция Суассона была большим несчастием, но Наполеон считал эту беду поправимой. Не успев разбить Блюхера по эту сторону Эня, он решил ждать его по ту сторону реки. За день и в ночь на 5 марта французы перешли через мост Барри-о-Бак. Блюхер расположил часть своей армии на горе Кранн, в сильной позиции на высоте 150 метров над уровнем Эня, защищенной крутыми склонами и доступной для артиллерии только в одном пункте, через узкое ущелье Гюртебиз. С остальным своим войском он рассчитывал напасть на французов сзади во время их атак на возвышенность. Дело началось 7 марта в девять часов утра. Тотчас после полудня французы прошли через ущелье и, овладев восточными отрогами, выстроились на возвышенности параллельно врагу. Победа их казалась уже обеспеченной, как вдруг русские военачальники получили от Блюхера приказ отойти к Лану. Вследствие дурного состояния дорог обходное движение не удалось. Русские отступили в порядке с позиции на позицию, хотя и преследуемые на протяжении трех миль. У них выбыло убитыми и ранеными 5000 человек, у французов – приблизительно столько же.

Военная сметка подсказала Наполеону, что у Кранна против него была лишь часть союзной армии. Поэтому он был склонен думать, что упорная оборона этой позиции имела целью замаскировать либо отступление Блюхера к Авеню, либо новое движение фельдмаршала к Парижу на Лан, Ла Фер и правый берег Уазы. Уже очищение без боя линии Эня внушило Наполеону мысль, что Блюхер старается ускользнуть. В обоих случаях, т. е. в случае отступления к северу, как и в случае движения на Париж, Лан, намеченный для различных частей армии скорее как сборный пункт, чем как оборонительная позиция, должен был быть занят лишь арьергардом. Император уже не надеялся, как восемь дней назад, «истребить силезскую армию». Огромные потери, понесенные французами в сражении при Кранне, где они имели дело лишь с частью союзных войск, доказывали с очевидностью, что со всей этой армией, да еще отдохнувшей и усиленной, нелегко будет справиться. Но если бы императору удалось овладеть Ланом, нанести неприятельскому арьергарду новое поражение и отбросить Блюхера к его операционному базису, это был бы удовлетворительный результат, потому что тем самым был бы выручен Париж, пруссаки были бы вынуждены отступить и союзники – устрашены. Тогда Наполеон, целесообразно маневрируя, присоединил бы к себе гарнизоны северо-восточных крепостей и затем вышел бы против правого фланга главной неприятельской армии, между тем как Ожеро атаковал бы ее с левого фланга, через Бург и Везуль.

9 марта Наполеон стоял перед Ланом; но здесь в грозной позиции его ждал не арьергард, а вся армия Блюхера, возросшая благодаря присоединению корпусов Бюлова и Винцингероде до 80 000 человек. Притом большая часть этих войск была скучена к северу и востоку от города, так что гора скрывала их от Наполеона. Он упрямо стоял на своих первоначальных догадках и произвел несколько атак, которые были отбиты. Неприятель, введенный в заблуждение малочисленностью атакующих французов и опасаясь где-нибудь в другом месте подвергнуться нападению более значительных сил, весь день держался в оборонительном положении. Ночью прусская колонна Иорка и Клейста врасплох напала в бивуаке на изолированный корпус Мармона, привела его в страшное замешательство и с боем гнала его до прохода Фестие. Мармон потерял 3000 человек и всю свою артиллерию. На следующий день император, у которого не осталось и 25 000 человек, повел дело с такой решительностью, что смог беспрепятственно отступить к Суассону.

Переход Наполеона в наступление: Арсина-Об. Французские войска были всюду оттеснены. Удино, разбитый у Бар-сюр-Об вследствие безобразной диспозиции, соединился у Труа с Макдональдом и Жераром; отсюда они отступили к Ножану, затем к Провену. Ожеро отступал к Лиону, Мэзон – к Лиллю, Сульт оставил без защиты Бордо, который горсть заговорщиков-роялистов вскоре выдаст англичанам. Надо было быть Наполеоном, чтобы при таких условиях не почувствовать себя безвозвратно погибшим.

11 марта после полудня император вступил в Суассон; 12-го он пополнил свою армию подкреплениями, прибывшими из Парижа; 13-го он двинулся к Реймсу, где истребил русско-прусский корпус Сен-При.

Взятие Реймса имело больше стратегическое значение, так как, овладев этим городом, Наполеон занял позицию на коммуникационной линии обеих неприятельских армий; но еще более важен был его моральный эффект. Оно смутило и ужаснуло союзников. Блюхер, решившийся, наконец, пуститься в погоню за Наполеоном и форсировать переход через Энь, отозвал назад свои войска, уже выступившие в путь, и сосредоточил их под Ланом. Шварценберг приостановил свое наступление против Макдональда. Итак, армия Наполеона, которую считали уже не существующей, с быстротой молнии сокрушила корпус Сен-При и грозила русско-австрийскому флангу. Что же это? Или Франция непрерывно рождает новые батальоны? Или это гренадеры и драгуны чудом воскресли с полей битв?

Теперь первоначальный план Наполеона – двинуться к северо-восточным крепостям – снова оказывался осуществимым, под условием внесения в него некоторых поправок. Главная русско-австрийская армия находилась так близко к Парижу, что представлялось опасным оставить Макдональда глаз на глаз с этими полчищами до тех пор, пока Наполеон успеет присоединить к себе гарнизоны тех укреплений. Но нельзя ли врасплох застигнуть Шварценберга среди его передвижений, разбить порознь один или два его корпуса и, пользуясь отступлением русско-австрийской армии, броситься в Лотарингию? Уже утром 14 марта, т. е. меньше, чем через восемь часов по своем вступлении в Реймс, Наполеон решил идти против Шварценберга; но еще до 17-го он колебался в выборе места нападения. Идти ли к Провену или к Мо, соединиться там с корпусом Макдональда и атаковать врага в лоб, или же идти через Фер-Шампенуаз и Арсина-Об к Мери или Труа, чтобы напасть на русско-австрийскую армию с фланга или тыла? Первый план представлялся ему «наиболее надежным», но он выбрал второй, как «более смелый».

Но главная неприятельская армия не дерзнула ждать его. 19-го, когда французская колонна тронулась из Фер-Шампенуаза к Булажу, русско-австрийская армия начала попятное движение к Труа и Бар-сюр-Об. Таким образом, первая часть грандиозной операции, задуманной Наполеоном, не совсем удалась, потому что неприятель отступил еще быстрее, чем он атаковал его. Зато, в основной своей части план его не был испорчен. Если движение к Обу, представлявшее собой лишь подготовительный маневр, оказалось недостаточно тайным и быстрым, чтобы сделать возможной фланговую или тыловую атаку, то посредством этого движения Наполеон, по крайней мере, освободил Париж, соединился с Макдональдом, удалил Шварценберга и навел страх на Блюхера. Все позволяло думать, что теперь он может свободно располагать теми восемью днями, которые были ему нужны, чтобы дойти до своих северо-восточных крепостей и оттуда свернуть в тыл главной неприятельской армии. Хорошим предзнаменованием являлась даже тревога, поднятая Шварценбергом, несмотря на то, что она спасла русско-австрийскую армию от частичного поражения. Если приближение горсти людей, маневрирующих на его фланге, привело неприятельского главнокомандующего в такое волнение, то каков будет его испуг, когда Наполеон, усилив себя гарнизонами крепостей и присоединив к себе корпуса Макдональда и Удино, Мармона и Мортье, атакует его сзади с 90 000 человек и с помощью восставших Лотарингии, Аргонна и Бургундии?

Наполеон решил не мешать отступлению неприятеля и двинуться прямо к своим крепостям на Витри, идя до Арси обоими берегами Оба. 20 марта, около полудня, Наполеон с кавалерией Себастиани и двумя небольшими дивизиями Нея прибыл в Арси (по левому берегу) – и здесь внезапно атаковал его авангард богемской армии.

Шварценбергу надоело скрываться, и он самовольно и вопреки всякому ожиданию решил прервать свое отступление и дать сражение. Опрокинутые и затопленные потоком неприятельской конницы, слабые эскадроны Себастиани были охвачены паникой и в беспорядке поскакали к Арсискому мосту. Император, со шпагой в руке, стрелой промчался среди них, опередил их у самого моста и здесь, обернувшись к ним лицом, крикнул громовым голосом: «Кто из вас перейдет мост раньше меня?» Беглецы остановились, и Наполеон снова повел их в атаку на неприятеля. Вскоре показалась на правом берегу Оба старая гвардия. Ветераны Фриана и новобранцы Нея до ночи выдерживали, не уступая ни пяди, все атаки вражеских полчищ.

На следующий день, с прибытием части небольшой императорской армии, силы Наполеона достигли 28 000 ружей и сабель, но он занимал угрожаемую позицию, с рекой в тылу, и имел перед собой стотысячное неприятельское войско. Однако Шварценберг колебался напасть на него и решился на атаку лишь после полудня, когда увидел, что французы начинают спокойно отступать. На войне больше, чем где-либо, потеря времени – вещь непоправимая. Тщетно русско-австрийская армия быстро двинулась на врага: когда она стала подходить к Обу, больше двух третей французского войска достигло уже правого берега Оба. Отступление бесстрашно прикрывали 6000 испанских ветеранов генерала Леваля, укрепившиеся в городе. Они покинули свой пост лишь с наступлением ночи и, отступая, взорвали главный Арсиский мост.

20 марта Шварценберг не сумел сокрушить французскую армию. 21-го он, не двигаясь с места, дал ей перейти реку на расстоянии выстрела своих безмолвных пушек. Благодаря своей нераспорядительности и нерешимости он дважды в продолжение тридцати часов упустил случай одержать решительную победу. Имея дело с таким противником, как бы велики ни были его силы, мог ли Наполеон хоть на минуту отчаяться в успехе?

Движение союзников к Парижу; двукратный бой у Фэр-Шампенуаза. Два дня, следовавшие за сражением у Арсина-Об, союзники оставались в неизвестности относительно направления, по которому двинулся Наполеон. Лишь 23 февраля после полудня они узнали, что он перешел Марну и идет к Сен-Дизье и Жуанвиллю с целью напасть сзади на их главную армию. Получив это известие, Шварценберг созвал военный совет. Предложение, которое первым было высказано здесь, доказывает, что многие из генералов союзной армии растерялись совершенно. Сущность их мнения заключалась в следующем: «Наполеон стоит уже на нашей операционной линии; он опередил нас двумя днями и угрожает Шомону. Следовательно, мы должны обезопасить наши сообщения со Швейцарией посредством параллельного форсированного марша на Вандевр, Бар-на-Сене и Шатильон. Отсюда мы двинемся либо к Лангру, либо к Дижону и Везулю». Эта операция представляла собой ничто иное, как отступление, притом – отступление крайне пагубное с моральной и чрезвычайно опасное с военной точки зрения. По единодушному суждению немецких, английских и русских историков, оно повлекло бы за собой самые тяжкие последствия. Отступи союзная армия до Рейна и даже, как говорил Дибич, за него, – потеряны были бы плоды десяти сражений, двухмесячной кампании, богемскую армию охватила бы деморализация, силезской армией, которая одна осталась бы на французской территории, овладел бы панический страх, обозы и магазины были бы разграблены, артиллерийские парки достались бы врагу, войска были бы преследуемы и разъединяемы Наполеоновскими солдатами и тревожимы вооруженными крестьянами, пришли бы в полное расстройство и подверглись бы всем ужасам панического бегства.

Однако великую опасность этого отступления, бросающуюся нам в глаза на расстоянии века, заметило и большинство членов совета. На обсуждение был поставлен другой план кампании, подсказанный приближением силезской армии через Шалон. Речь шла о том, чтобы совсем отказаться от коммуникационных линий в Швейцарию и открыть себе новые – в Голландию, через Шалон, Реймс и Монс. Для этого нужно было только соединиться с армией Блюхера, после чего обе армии дружно двинулись бы против Наполеона и дали бы ему сражение между Витри и Мецом. После коротких прений совет принял этот план, который, хотя и был для союзников много выгоднее первого, – как нельзя лучше соответствовал и замыслам, и предсказаниям Наполеона. Его ловкий маневр удался – союзники попались на удочку: они последуют за ним под выстрелы крепостных орудий. И теперь, как в предыдущие кампании, увенчанные великими победами, войну направлял Наполеон, заставляя противников исполнять его волю и, так сказать, диктуя неприятельским армиям их собственные движения.

К несчастью, случайное происшествие открыло глаза союзникам. Казаки, поймав гонца из Парижа, нашли у него пакет с депешами, адресованными Наполеону. Это были конфиденциальные сообщения высших сановников империи, крайне удрученные и изображавшие положение дел в самом мрачном свете. Здесь говорилось об истощении казначейства, арсеналов и магазинов, о разорении народа, о сильном брожении и возрастающем недовольстве парижского населения. В одном из этих писем, подписанном, как говорят, герцогом Ровиго, сообщалось, что в Париже есть группа влиятельных лиц, которая проявляет открытую вражду к императору и может стать чрезвычайно опасной в том случае, если бы неприятель приблизился к столице. Такие же сведения уже раньше получил император Александр от роялистских эмиссаров, вроде барона Витролля; но он не дал им веры. Теперь, когда они подтверждались более достоверными свидетельствами, с ними можно было считаться. Царь целую ночь обдумывал новый план, состоявший в том, чтобы решительно идти на Париж, игнорируя армию Наполеона; наутро, 24 марта, твердо решившись, он убедил Шварценберга принять этот план. Было решено, чтобы главная союзная армия и армия Блюхера завтра же начали параллельное движение к Парижу, между тем как генерал Винцингероде с конницей в 10 000 человек, орудиями и отрядом пехоты последует за Наполеоном в направлении к Сен-Дизье, всеми возможными способами внушая ему мысль, что его преследует вся союзная армия.

Утром 25 марта русско-австрийский авангард встретил возле Фер-Шампенуаза небольшие отряды Мармона и Мортье, которые, согласно приказанию Наполеона, шли с Эня к Марне на соединение с императорской армией. Атакованные вражескими полчищами, эти 16 000 человек пришли в полное расстройство. Обоим маршалам удалось собрать их позади Фер-Шампенуаза. Мармон не имел никаких сведений о положении Наполеона. По соглашению с Мортье он благоразумно решил отступить к Парижу.

В этот самый день, пока авангард Шварценберга отбрасывал Мармона, происходило и другое сражение, к северу от Фер-Шампенуаза, – между авангардом Блюхера и дивизиями Панто и Амея, силившимися соединиться с императорской армией. Эти две дивизии, состоявшие из 3300 национальных гвардейцев, 800 рекрутов и 200 солдат 54-го линейного полка, в общем 4300 ружей, построившись в шесть каре, сначала отразили атаки неприятельской конницы. Но так как к атакующим беспрерывно подходили на подкрепление новые батальоны, то французы начали под градом картечи отступать к Фер-Шампенуазу в огненном кругу неприятельской конницы. Теперь приходилось уже не только отражать ее атаки, но и пробиваться сквозь ее полчища. Так шли национальные гвардейцы пять часов под градом ядер, каждые четверть часа атакуемые конницей. Подойдя ближе к Фер-Шампенуазу, они очутились лицом к лицу с русской и прусской конной гвардией. Отступить к Фер-Шампенуазу оказывалось невозможным. Панто решил особым усилием высвободить свой правый фланг и добраться до Сен-Гондских болот.

К этому времени французы потеряли уже больше трети своих сил и составляли только четыре каре, так как три из шести каре настолько поредели, что должны были слиться в одно. И вот, они стоически двинулись в новом направлении. Еще раз пришлось пробиваться через массу русских и пруссаков.

Шесть километров прошли они в этом вихре коней. Враг лишь на минуты прерывал свои атаки, чтобы давать возможность батареям осыпать картечью бесстрашные батальоны. После каждого залпа пехотинцы смыкали ряды и принимали русскую конницу на свои штыки, искривленные бесчисленными ударами, и, отразив атаку, снова некоторое время двигались вперед. Только одно каре, расстроенное орудийным огнем, было опрокинуто; солдаты продолжали защищаться и были почти все перебиты. Остальные три каре уже подходили к болотам, когда генерал Депрерадович с одним кирасирским полком и частью резервных батарей, легко обогнав их близ Банн, вдруг преградил им путь огнем из 48 орудий. Залпы открыли просветы в этой живой стене, и конница ворвалась в эти бреши и принялась рубить разъединенных солдат, которые защищались один на один, стараясь пробиться к находившимся поблизости болотам.

Из этих 4300 человек, которые прошли семь миль, отбиваясь сначала против 5000, потом 10 000, потом 20 000 всадников, поддерживаемых сильной артиллерией, 500 удалось добраться до болот, 1500 – в большинстве раненые – сдались после отчаянного сопротивления и больше 2000 полегли на поле битвы. История войны эпохи революции и империи не представляет ни одного столь необычайного эпизода, ни одной столь героической страницы. В эту удивительную французскую кампанию бесстрашие солдат сравнялось с гениальностью их вождя.