III. Отступление из Москвы
III. Отступление из Москвы
От Малоярославца до Дорогобужа. Задуманное отступление совершалось в следующем порядке: во главе шел Наполеон с гвардией; затем корпуса Мюрата, Нея, Евгения, Понятовского, наконец Даву. Корпус Даву был самый сильный, ибо от Немана до Москвы он сократился только с 72 000 человек до 28 000; но из пяти его дивизионных генералов Гюден был убит у Валутина, Фриан, тяжело раненный, не в состоянии был командовать, у Компана была перевязана рука, а у Морана забинтована вся голова. Жерар, преемник Гюдена, изображал собою крайний арьергард. Выпавшая на долю Даву и Жерара задача была крайне тяжела: приходилось сдерживать казаков Платова, опиравшихся на легкую артиллерию; понукать или поджидать 20 000 отстающих, число которых все увеличивалось; охранять повозки с ранеными, потому что возчики бросали раненых и уезжали с запряжкой; тащить за собой огромную артиллерию и огромный обоз; приходить на этап, когда предшествующие корпуса уже истребили все; наконец, сносить несправедливые упреки императора, который обвинял Даву в медлительности и излишней боязливости.
Три дня (с 26 по 28 октября) ушло на то, чтобы перебраться с Калужской дороги на Московскую у Можайска. Пришлось идти через зачумленное Бородинское поле, представлявшее собой ужасное зрелище. Узнав, наконец, об избранном французами пути, Кутузов отправил казаков вслед их арьергарду, а Милорадовичу поручил тревожить их левый фланг. Себя он берег, решив не давать настоящего сражения и сохранить свою армию. Заботливо избегая риска, он дожидался случая; несмотря на упорные поддразнивания Роберта Уильсона, Кутузов усвоил для себя эту выжидательную роль, которая была совсем не героична сама по себе, зато в будущем привела к многочисленным и замечательным трофеям.
1 ноября французский арьергард задержался у переправы при Царевом-Займище, где произошла заминка. Кавалерия Васильчикова попробовала было врезаться между корпусами Евгения и Даву, но была отброшена Жераром. 3 ноября при Вязьме вступила в бой главная часть русской армии; от трех до четырех тысяч человек было у нее выведено из строя; но французские потери, от 1500 до 1800 человек, были невознаградимы, и, кроме того, всякого раненого можно было считать за мертвого.
После этого сражения Наполеон поручил арьергардную службу Нею. 9-го, когда армия достигла Дорогобужа, выпал первый снег; он увеличил трудности похода и передвижения повозок. Мороз достигал 12° по Цельсию; такой холод, конечно, был бы выносим, если бы войска были соответствующим образом одеты и накормлены, а между тем они питались разведенной в воде мукой и почти сырой кониной. Оказалось, что в этой армии, недавно еще состоявшей из 100 000 человек, теперь было не более 40 000 пригодных к бою; большую же часть составляли отсталые – толпа их все росла, почти весь корпус Даву уже растаял, а между тем нужда, казаки, крестьяне работали над дальнейшим ее сокращением. В Дорогобуже узнали неприятную новость: Шварценберг, у которого оставалось всего 25 000 австрийцев, и Ренье со своими 10 000 саксонцев не могли помешать у Днепра соединению Чичагова и Тормасова, у которых теперь была целая армия в 60 000 человек. Оставив для сдержки этих двух наполеоновских генералов Сакена с 25 000 человек, Чичагов отправил остальные 35 000 вверх по Днепру и Березине, т. е. прямо на линию отступления Наполеона. На Двине Витгенштейн, имевший 33 000 человек, поддержан был финляндской армией Штейнгеля в 12 000 человек. Так как Макдональд не трогался из Динабурга, Сен-Сир изолирован был со своими 6000 баварцев в Полоцке, Удино задержан на западе с 12 000 французов и 4000 швейцарцев, то Витгенштейн имел возможность направить свои 45 000 человек на юг, т. е. также на линию французского отступления. Действительно, 18 октября произошло второе сражение у Полоцка, причем раненый Гувион Сен-Сир сменен был маршалом Удино, и французы, причинив русским урон в 3000–4000 человек, все-таки вынуждены были отступить на Борисов и Березину. Зато они явились по крайней мере подкреплением для великой армии, слившись здесь с французами дивизии Партуно, поляками и немцами Виктора. Как бы то ни было, Чичагов со своими 35 000 человек, Витгенштейн со своими 40 000-45 000 были как бы двумя лезвиями ножниц, которые готовы сдвинуться и отрезать великой армии отступление.
Известие о заговоре Мале. В довершение всего Наполеон получил из Парижа известие о республиканском заговоре Мале. Посаженный в тюрьму, водворенный потом в лечебницу, этот генерал помешался на такой мысли: так как император постоянно подвергается неприятельскому огню, то рано или поздно случайное ядро избавит Францию от него и от империи. Вечером 22 октября он убегает из лечебницы, является в один дом к своим единомышленникам, надевает генеральский мундир и, вооружившись бумагой, извещающей о смерти Наполеона в Москве, и подложным постановлением сената, провозглашающим республику, увлекает за собой вторую когорту национальной гвардии, квартировавшую в попенкурской казарме, освобождает из тюрьмы двух разжалованных генералов, Лагори и Гидаля, арестовывает министра полиции Савари и префекта полиции, поражает выстрелом из пистолета парижского коменданта Гюлэна и некоторое время считает себя хозяином столицы. Вдруг во главе его отряда его узнает один штабной офицер, который велит позвать полицейского офицера; последний спрашивает Мале, как он мог покинуть свою тюрьму, и велит связать его на глазах у озадаченной и не знающей, что делать, второй когорты. Постановлением военного суда Мале приговорен был к смерти и расстрелян вместе с двенадцатью своими сторонниками, среди которых большинство были просто наивные люди. Инцидент этот свидетельствовал о том, насколько дело Наполеона, поставленное на карту в равнинах России, было непрочно в самой Франции. Все «установления империи», весь ее блеск держался жизнью одного человека, а сама эта жизнь зависела от случайного внезапного набега казаков или от пузырька с ядом, которым снабдил Наполеона на эту ужасную кампанию его русский лекарь Иван, чтобы император в крайнем случае не попал живым в руки врага.
От Дорогобужа до Смоленска. Наполеон и великая армия рассчитывали теперь только на Смоленск, где должны были быть собраны громадные припасы. Во время пути Евгений, прикрывавший справа главную часть армии, задержан был крутым спуском, совершенно обледеневшим, и лошади, которых не было возможности подковать ввиду такого случая, по большей части оказались не в состоянии справиться с этим препятствием. Пришлось бросить или уничтожить все крупные орудия и большую часть повозок. Далее, при переходе через Вопь, мосты оказываются недоделанными, часть войска провалилась в реку; это была Березина в уменьшенном масштабе; итальянская армия после двойного своего разгрома потеряла всю артиллерию за исключением восьми пушек.
12 ноября остатки великой армии собрались в Смоленске. Тут – новое разочарование: склады оказались почти пустыми. Так как ранняя зима остановила речную навигацию, масса продовольствия осталась в Минске (где несколько дней спустя ей овладели русские), в Вильне и Ковно. Вместе с тем узнали, что бригада Ожеро из дивизии Барагэ д’Илье, около 2000 человек, наткнулась на русскую армию на дороге в Ельню и подверглась уничтожению.
Великая армия пострадала уже настолько, что гвардия насчитывала всего 10 000 или 11 000 человек, корпус Евгения – 6000, корпус Даву – от 11 000 до 12 000, Нея – 5000, Жюно – 1000, Понятовского – 800; в общей сложности – около 34 000 человек. За исключением 4000 лошадей у гвардии и у поляков, во всей остальной армии едва ли можно было найти даже 500 верховых лошадей. За неимением упряжных лошадей сожгли почти все повозки. Решено было бросить женщин, следовавших за отступавшими от самой Москвы, а также раненых.
Когда Наполеон утром 14 ноября покидал Смоленск, термометр показывал между 25° и 26° по Цельсию. С этих пор потери людьми увеличились во много раз; ночные бивуаки стали прямо смертоносными; путь отступления обозначался трупами, занесенными снегом. Крестьяне обнаруживали еще больше остервенения, чем казаки: они пытали, топили под льдом, закапывали живьем пленников и отсталых.
Бой под Красным. Так как корпуса французской армии все время следовали в том же порядке – за одним исключением: Ней занял в арьергарде место Даву, – то Наполеон 16-го добрался до Красного. Кутузов пропустил его, но в интервал, образовавшийся между гвардией и Евгением, он двинул Милорадовича. Таким образом, Наполеон с гвардией оказался отрезанным от остальной части армии. Сначала, 16-го, Евгений тщетно пытался форсировать переправу; посланный от Кутузова явился к нему с предложением сдаться, заявив, что Наполеон тоже разбит. Предложение было отвергнуто, канонада продолжалась. Наконец, Наполеон послал Роге с молодой гвардией. Решительной атакой в штыки она опрокинула солдат Милорадовича и расчистила путь Евгению. И все-таки последнему пришлось бросить дивизию Бруссье.
На другой день (17 ноября) на том же самом месте нападению подвергся Даву. Он явился с 9000 человек, но без артиллерии и подобрал остатки дивизии Бруссье, которая с 3000 человек сократилась до 400. Встретив на своем пути Милорадовича, он не стал дожидаться обстрела, а сам бросился в штыки; в свою очередь опять вступила в дело и молодая гвардия. Сражение продолжалось целый день. Когда Даву прибыл в Красное, оказалось, что город уже очищен Наполеоном. Даву держался здесь против всей русской армии и пошел дальше только по приказу императора. Он потерял 5000 убитыми и ранеными, кроме того – от 6000 до 8000 отсталыми.
18-го все к тому же месту прибыл Ней с 6000 годных к бою солдат, за которыми шло еще 6000 отсталых. Ней тоже был окружен и тоже получил предложение о сдаче. Он сопротивлялся целый день, воспользовался ночью для переправы по еще ненадежному льду Днепра и 20-го догнал у Орши остальную армию.
Таким образом, русские в течение трех дней пытались захватить под Красным три корпуса французской армии. Попытка не удалась. Но корпуса Евгения и Даву потеряли половину своего состава, корпус Нея с 6000 человек сократился до 1200. Вся великая армия, собравшаяся у Орши, насчитывала лишь 24 000 годных к бою солдат да еще 25 000 отсталых. Со времени ухода из Москвы уже пришлось оставить врагу 50 000 человек, 400 пушек, 5000 повозок, шесть понтонных обозов.
В Орше по крайней мере оказались в целости мосты и значительные продовольственные запасы. Бездействие Кутузова по-прежнему удивляло Роберта Уильсона. Русский главнокомандующий ограничивался подбиранием трофеев, которые доставлял ему главным образом мороз, но он ничего не предпринимал для ускорения развязки. Впрочем, его войска пострадали от мороза и лишений почти столько же, сколько и французы, и действующий состав его армии с 60 000 сократился до 30 000. Французская армия отдыхала в Орше два дня. Ее выгнали отсюда все более и более тревожные известия с севера и юга. Шварценберг и Ренье, сдерживаемые помощником Чичагова, Сакеном, упустили Чичагова, который спешно пошел по направлению к Березине. Польские генералы Домбровский и Брониковский вынуждены были очистить Минск, где огромные продовольственные запасы попали в руки русских, и отойти к Борисову. На севере Удино вместе с Виктором имел всего 23 500 годных к бою солдат. Атаковав Витгенштейна с его 40 000 человек, оба маршала были отброшены и, оставив баварцев Вреде в Глубоком, явились дожидаться Наполеона в Черею. У Виктора и Удино была по крайней мере кавалерия, даже кирасиры.
Березина. Таким образом, река Березина и в частности окрестности Борисова становились местом встречи всех французских армий, остатки которых должны были собраться здесь. Этот же пункт стал и местом встречи трех русских армий: Кутузов шел сюда с востока по следам Наполеона; Витгенштейн – с севера по левому берегу реки; Чичагов – с юга по правому берегу. У них было всего 100 000 человек против 36 000 годных к бою французов. Уничтожение великой армии и Наполеона было вопросом нескольких часов. Французы пропали бы, если бы не успели переправиться вовремя. Между тем императору приходилось обсуждать вопрос о том, где переправа была бы легче всего. Выбрано было место у Студенки, причем врага обманывали приготовлениями к наведению моста у Борисова. В довершение затруднений, вслед за ужасными морозами, уничтожившими армию, вдруг наступила оттепель, так что переход через реку стал возможным только с помощью мостов. Так как понтонные обозы были брошены французами, то им приходилось ставить козлы, делая поверх них настилку из досок. Генерал Эбле со своею понтонной командой работал над этим без перерыва 25 и 26 числа, включая и ночь. Они навели два моста: один для пехоты, другой для обоза. Второй обвалился; тогда Эбле и его команда принялись за его возобновление, стоя по пояс в ледяной воде. Ни один не остался в живых после такого героического самопожертвования.
Вечером 26-го Удино переправился с двумя дивизиями Леграна и Мезона, кирасирами Думерка, поляками Домбровского, всего 9000 человек и 2 орудия. 27-го утром переправились Наполеон и гвардия, Ней, Понятовский, вестфальцы и наконец Даву. Вечером того же дня завязалось сражение с тремя русскими армиями: Чичагов пытался сбросить французов в Березину с правого берега, Кутузов и Витгенштейн – с левого. Против Чичагова боролись Наполеон и войска, уже совершившие переправу; против двух других русских генералов – Виктор с поляками, голландцы, баденцы и французская дивизия Партуно. Последняя назначена была прикрывать переправу остальных войск Виктора. Это ей удалось. Но утром 28, еще находясь на левом берегу, она была окружена и совершенно уничтожена. В тот же день на правом берегу ранен был Удино, его сменил Ней, пустил в атаку своих кирасир и вывел у русских из строя 6000 человек.
Таким образом, несмотря на численное и артиллерийское превосходство целых трех русских армий, французы не дали сбросить себя в Березину. Эта горсть истощенных людей сумела спасти своего императора и его знамена, нанеся врагу урон в 14 000 человек. 29-го разрушены были мосты. В это время произошел один из самых прискорбных эпизодов отступления: гибель отсталых.
Отступление Литвой. Отступление продолжалось на Вильно. Его прикрывали Ней и Мезон, приблизительно с 2000 человек; они заставляли врага нести серьезные потери при всякой его попытке подойти ближе. В Молодечне Ней и Мезон, сохранившие много пушек, решили расстрелять свои картечные снаряды по платовских казакам, прежде чем окончательно бросить или испортить орудия. Затем, когда арьергард растаял до 400–500 человек, Ней сменен был на этом посту Виктором с 6000 баварцев Вреде, прибывших из Глубокого. Впрочем, само преследование русских сделалось менее настойчивым.
В Сморгони Наполеон покинул армию и отправился в Варшаву, а оттуда во Францию. Дарю говорил ему: «Ваш отъезд – это гибель армии». Однако решение императора покоилось на серьезных основаниях: если он даст время немцам узнать о размерах французского разгрома, тогда – конец и великой армии, и Франции, и империи; и сам он избегнет русского плена лишь для того, чтобы попасть в плен к пруссакам. Ему необходимо было вернуться в Париж, в центр своего могущества и своих ресурсов прежде, чем Европа будет осведомлена о катастрофе. Только он один мог отдать приказ о новых рекрутских наборах во Франции и Италии, потребовать новых жертв от своих народов и своих вассалов, создать войска и артиллерию, которые весной 1813 года снова победоносно явились в Германии, которая почти вся восстала. 5 декабря он созвал на совет Евгения, Мюрата, Бертье, маршалов, познакомил их со своим решением, передал главное начальство Мюрату и отбыл в санях в Варшаву, захватив с собой только Коленкура, Дюрока, Лефевра-Денуэтта. В пути его чуть было не захватил партизанский вождь Сеславин, опоздавший всего на час. Наполеон почти совсем не останавливался в Варшаве, где у него произошел любопытный разговор с де Прадтом – разговор, переданный последним в его мемуарах.
В великой армии оставалось только 12 000 годных к бою солдат; позади нее из еще недавно самых здоровых ее элементов образовалась новая толпа в 40 000 отсталых, эскортируемая 6000 баварцев Вреде. Армия с трудом плелась по Литве, к тому же уничтожаемая морозами, которые 6 декабря достигли 36° по Цельсию и заставляли людей плакать кровавыми слезами. Но свежие войска готовились принять армию: в Вильне стоял Луазон с 9000 французов, Франчески и Кутар с 7000–8000 поляков, итальянцев и немцев; в гарнизонах Литвы было еще 6000 человек; сюда надо прибавить 25 000 австрийцев Шварценберга и 15 000 саксонцев Ренье, которые только что разбили Сакена у Слонима; 10 000 пруссаков и 6000 поляков под начальством Макдональда; в Кенигсберге 15 000 французов Эделе; 18 000 французов, которые под командованием Гренье спешили из Италии. Это составляло еще около 85 000 солдат – количество, достаточное для того, чтобы остановить три русские армии, которые ведь тоже жестоко пострадали и в общем сократились (считая и Сакена) до 100 000 человек; из 10 000 рекрут в полк попадало едва 1500.
Из Вильна Луазон отправил войска навстречу уцелевшим от Березины. Эти войска не были так закалены или, вернее, не подверглись такому отбору путем испытаний, как вернувшиеся из Москвы: и вот за двое суток погибло 8-10 тысяч человек, больше всего из неаполитанской кавалерии, и лошади пали все, пораженные морозом. Остатки великой армии прибыли в Вильно 8 и 9 декабря. Эти несчастные сейчас же бросились грабить магазины, разбивать кабаки. Многие умерли от изобилия и излишеств. Вильно не было укреплено, там не было никакого начальства; главнокомандующий Мюрат был совершенно деморализован и ничего не делал. Вдруг вечером 9-го сигналом возвещено было появление платовских казаков. Несмотря на усилия Нея и Луазона и быстрое отражение казаков, в дезорганизованных французских войсках обнаружилась паника. Пришлось продолжать отступление при морозе в 36°, к великому отчаянию Ларрея, вынужденного бросить своих раненых. После этого ожесточенная виленская чернь проявила ужасное зверство. Раненых и больных французов предательски убивали, а их трупы бросали на тех, кого сгубил мороз, алкоголь и излишества. Когда русские вступили в город, там валялось до 40 000 трупов.
Отступавшая французская армия наткнулась в одной миле от Вильна на подъем у дороги, настолько крутой и обледенелый, что ни одна лошадь не могла справиться с ним. Здесь пришлось бросить последние повозки с больными и ранеными, последние орудия и муниционные фуры, архивы с самыми секретными бумагами, даже фургон, в котором хранилась войсковая казна (10 миллионов). 10-го, 11-го и 12-го продолжали путь на Ковно. Неман перешли по мостам у этого города. В Ковне нельзя было оставаться, потому что Неман стал и уже не мог служить защитой от казацкой удали. Мюрат поручил Нею и Жерару продержаться в Ковно столько времени (двое суток), сколько нужно для того, чтобы армия могла продолжать отступление.
Затем, вследствие новой паники, армия рассеялась совершенно. Каждая горсть солдат спасалась по-своему. Многие полегли у подножия другого подъема, расположенного при самом выходе из Ковно. Нею удалось сохранить около себя лишь 500–600 человек. Когда старая гвардия добралась до Кенигсберга, она растаяла до 1500 человек, из которых только 500 в состоянии были носить оружие. От молодой гвардии не осталось ничего.
Размеры бедствия. Обыкновенно считают, что русскую границу в июне 1812 года перешло около 420 000 человек, которых потом уже в пределах России догнали еще 113 000 человек; всего 533 000 солдат. Из всей этой массы обратно переправились через Неман в декабре 1812 года около 18 000 человек. Надо присоединить сюда 55 000 уцелевших в корпусах Макдональда, Ренье, Шварценберга. Около 50 000 дезертировали в самом начале кампании. Около 130 000 остались в плену в России. Таким образом, число погибших в России от лишений, болезней, мороза, неприятельского огня и крестьянской мести можно исчислить в 250 000 человек. Даже из тех, кто добрался домой, многие ли пережили вынесенные страдания!
Для Наполеона бедствие было непоправимо. Нанесен был удар не только его военному могуществу, но и всей его европейской политической системе. С истреблением его польских полков рушилось все дело возрождения Польши, начатое образованием великого герцогства Варшавского. С истреблением его немецких полков рушились его Рейнский Союз, его королевство Вестфалия, все его планы создания Германии, подвластной Франции. Печаль, вызванная этим огромным бедствием в других странах Европы: в Голландии, Бельгии, Швейцарии, во всей Италии, от Милана до Неаполя и от Венеции до Турина, даже вплоть до иллирийских провинций, – эта печаль подготовила распадение наполеоновской империи на мелкие части. Погибшие в России ведь были главным образом немецкие, итальянские, польские и иные генералы, офицеры и солдаты разных наций, которые верили в звезду императора и обеспечивали ему верность своих соотечественников; ведь это были чужеземные полки, которые он закалил в бою, артиллерия, которую он организовал, солдаты, которые научились выкрикивать на всех языках Европы «Да здравствует император!» и рисковать своей жизнью за его похвалу в Бюллетенях или за крест его Почетного легиона. Наполеоновская Европа была прежде всего Европой военных лагерей и полей битв. И вот, она почти целиком осталась на равнинах России. Ее место готовилась занять другая Европа; она заявила о своем пришествии 30 декабря 1812 года неожиданной изменой Иорка фон Вартенбурга. Наполеон в гордыне своей вооружил против России двенадцать народов и, так сказать, передвинул Европу с запада на восток, от Сены до Москва-реки. Александр вооружил теперь не меньшее количество народов против французского Цезаря, и на этот раз поток вооруженных масс должен был направиться с востока на запад, от Немана к Сене, увлекая в своем течении нацию за нацией, армию за армией – всех тех, кто еще недавно приветствовал орлов Наполеона.