Глава 12. ТЕХНИКА ДЕЛА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 12. ТЕХНИКА ДЕЛА

Шесть опасных лет прошли без происшествий.

Клаузен

Рихард Зорге был в высшей степени опытным сотрудником советской разведки, имевшим за плечами долгие годы нелегальной работы в Германии, Москве, Скандинавии и недолго в Англии. Безупречная «крыша» была прекрасной предпосылкой для успешного выполнения его миссии. Еще до приезда в Японию Зорге с типичной немецкой тщательностью и педантичностью, хотя и с некоторым риском для себя лично, устроил себе журналистскую «крышу» во время тайного визита в Берлин в июне 1933 года. Во время своего пребывания в Японии именно как корреспондент газеты «Франкфуртер Цайтунг» он завоевал себе репутацию газетчика — специалиста по дальневосточным делам, и именно это его легальное занятие как нельзя более способствовало установлению дружеских отношений с сотрудниками германского посольства в Токио, что и обеспечивало Зорге настоящую «крышу».

Когда немцы, проводя в ноябре 1941 года официальное расследование, копались в прошлом Зорге, германский МИД пытался найти факты, которые помогли бы прояснить, как именно удалось Зорге стать сотрудником «Франкфуртер Цайтунг». Редактор газеты был тверд в своих заявлениях и в категорической форме отверг любые предположения, что Зорге имел какие-либо дела с газетой до своего отъезда в Японию.

«До марта 1936 года мы совершенно ничего не знали о жизни г-на Зорге в Токио. В марте мы получили от него письмо, датированное 4 февраля 1936 года и адресованное главному редактору д-ру Кирхнеру в Берлин. В этом письме г-н Зорге сообщал, что некоторые люди в германском посольстве в Токио обращали его внимание на тот факт, что у нашей газеты нет своего корреспондента в Японии, и потому он взял на себя смелость спросить, не будем ли мы заинтересованы в том, чтобы время от времени получать от него материалы по вопросам политики, экономики и общих тем, касающихся Японии и Маньчжурии. В случае если нам необходимы личные рекомендации, он перечислил следующих людей, готовых предоставить их нам: посол Дирксен и полковник Отт — военный атташе германского посольства в Токио. К письму была приложена статья.

4 марта г-н Зорге, до сих пор не получивший ответа, отправил нам другую статью с кратким пояснительным письмом к ней. В своем ответе, датированном 4 апреля 1936 года, газета утверждала, что была бы рада, если бы г-н Зорге продолжил работу на нее, но просила высылать как можно больше статей описательного характера о Японии, если это возможно. Никаких других договоренностей больше не было. Время от времени г-н Зорге присылал свои статьи на разные темы, включая и некоторые весьма специфические, что высоко ценилось нашей редакцией. В письме, датированном 7 октября 1936 года, г-н Зорге сообщил, что подпись, которую мы выбрали для его статей — «от нашего корреспондента», его не устраивает и что он просит нас или отказаться от подписи вообще, или же выбрать какую-то другую, более обычную ссылку. Тогда газета ответила, что согласна была бы считать его своим корреспондентом, но сможет сделать это только в том случае, если будет уверена, что он состоит в Германской Ассоциации прессы. Позднее, 4 марта 1937 года, газета узнала от г-на Зорге, что он обратился с просьбой о приеме его в члены Ассоциации прессы, но что это дело долгое и требует времени. Здесь не было никаких трудностей объективного характера, и потому до окончания всех формальностей было бы разумно считать его сотрудником, а не корреспондентом. 28 марта 1937 года г-н Зорге сообщил, что для того чтобы ускорить свое вступление в Ассоциацию прессы, он обратился в германское посольство в Токио с просьбой помочь ему, снабдив некоторыми бумагами (он считался немцем, живущим за пределами Германии), и что посольство любезно обещало ему свою поддержку. Много времени спустя, 14 марта 1940 года, газета узнала, что г-н Зорге принят в Германскую Ассоциацию прессы в качестве журналиста.

Что касается каких-либо отношений контрактного характера между газетой и г-ном Зорге, можно сказать, что их не существовало. Более того, газета не запросила ни одной рекомендации из списка, перечисленного г-ном Зорге в феврале 1936 года, будучи уверенной, что г-н Зорге не стал бы перечислять этих людей, не будучи уверенным, что сможет получить их рекомендации. В ходе переписки с ним также выяснилось, что он часто посылает статьи в Германию через посольство. Более важным, однако, было впечатление, полученное и от переписки с г-ном Зорге, и от его журналистских работ, а именно, что он весьма серьезная и вдумчивая личность, одаренная как пониманием тонкостей газетной работы, так и политической проницательностью. Вдобавок из бесед с людьми, вернувшимися из Японии, стало ясно, что Зорге действительно пользуется глубоким уважением в посольстве и считается одним из самых информированных людей в Токио.

Однако никакого соглашения, которое повлекло бы более близкие отношения с г-ном Зорге, не заключалось. В нескольких письмах ему дали понять, что его работы высоко ценятся в редакции. Он не получал какой-либо фиксированной оплаты, а лишь гонорар за каждую статью и телеграмму в отдельности. Телеграфных репортажей после начала войны стало больше. В июне 1941 года мы узнали, что г-н Зорге понес некоторые траты, когда ездил по делам газеты, и потому впоследствии он получал некоторую сумму на расходы, что давало ему возможность передвигаться более свободно в интересах газеты, ожидая окончательного решения вопроса сотрудничества с газетой.

Подводя итоги — можно с уверенностью утверждать, что до самого последнего времени г-н Зорге не являлся сотрудником «Франкфуртер Цайтунг» ни в юридическом, ни в официальном смысле. Тесные связи, сложившиеся за прошедшие годы, можно было приписать исключительно качеству его материалов. За все те годы, что прошли с его самых первых писем, газета никогда не наводила справки о нем, но г-н Зорге перечислил все рекомендации лишь в этих своих письмах. Любая устная информация, полученная нами позднее, лишь подтверждала наше впечатление о нем, как о человеке, пользующемся уважением и полным доверием в германском посольстве в Токио.

Все эти данные взяты нами из наших архивов, и они исчерпывающие, поскольку ничего больше в архивах нет».

После своего прибытия в Японию Зорге укрепил свою респектабельность в глазах публики, обратившись осенью 1933 года с просьбой о приеме в нацистскую партию, куда он был принят в октябре следующего года. И таким небрежным и поверхностным было отношение бюрократов в офисе зарубежных отделений партии в Берлине, что в партбилете Зорге, сохранившемся до настоящего времени, не было ничего, кроме его имени и адреса: «Токио, Китай» (позднее слово «Китай» зачеркнуто карандашом и вставлено «Япония»). Таков был официальный документ Зорге.

И завершил он создание своего имиджа благонадежного нацистского журналиста вступлением в 1940 году в Ассоциацию германской прессы, патронируемую нацистской партией.

Из всех остальных основных членов группы Зорге лишь у Клаузена возникли трудности с поисками подходящий «крыши». Одзаки с самого начала сотрудничал с «Асахи», самой уважаемой газетой Японии. Мияги, один из сотен соотечественников, вернувшихся в Японию после пребывания в Соединенных Штатах, продолжал заниматься своим ремеслом художника. Вукелич, как И сам Зорге, договорился, что будет работать на западные газеты, а позднее устроился на работу во французское агентство новостей Гавас в Токио. Радист «Бернгард» занимался импортно-экспортным бизнесом в Йокохаме во время своего краткого и столь непродуктивного пребывания в Японии. Клаузен медлил с поисками подходящего занятия. Зорге «пытался найти легальную крышу для него», и Клаузен, наконец, организовал акционерное общество по производству и продаже приспособлений для изготовления «синек». Компания превратилась в акционерное общество с филиалом в Мукдене и выполняла работы по заказам большинства японских фирм и даже вооруженных сил. Однако бизнес этот имел недостаток с точки зрения шпионажа, поскольку вел к достижению финансового успеха. Именно это наряду с упорным сопротивлением жены Анны подпольной работе Клаузена в конечном счете крепко мешало Клаузену, лишая его энергии и снижая его эффективность в качестве члена шпионской группы.

Когда в ноябре 1935 года Клаузен прибыл в Японию, Зорге проинструктировал его о главной задаче — устройстве радиоприемника. Еще в Москве Клаузен обсудил со своим предшественником «Бернгардом» возможность покупки необходимых для этого деталей в Токио. Две электронные лампы он привез из Америки, а нужно было еще десять. Эти и другие необходимые элементы он сумел собрать, пройдясь по магазинам на Гиндзе, торгующим радиодеталями. Он также приобрел медную проволоку в магазине скобяных товаров, чтобы сделать катушки. Как один из самых опытных инструкторов московской радиошколы и изобретатель улучшенного радиопередатчика для подпольной работы Клаузен был очень компетентным в своей работе, равно как и в знании практических оперативных условий, приобретенном еще во времена китайской миссии.

Поначалу он достаточно бодро встречал практические трудности, возникавшие во время работы, его первой задачей было избавиться от неуклюжего радиопередатчика, сделанного «Бернгардом» дома, для чего они вместе с Вукеличем предприняли путешествие на яхте по озеру Яма-нака, где и утопили старый передатчик на глубоком месте. Это случилось в мае 1936 года, и сам Клаузен так описывает его:

«Радиопередатчик, оставленный моим предшественником «Бернгардом» в доме Вукелича, был так неуклюж и так бросался в глаза, что мы решили, что лучше избавиться от него. Мы с Вукеличем решили утопить его в ближайшем озере и однажды около семи часов утра сели на трамвай в Синдзюку, одетые, как туристы, у каждого в руках палка, на спине — рюкзак. В рюкзаках — радиоприемник, три передатчика и другие части. Нас беспокоила возможность проверки багажа в пути, но все прошло благополучно, и на станции Отцуки мы пересели на электричку, доставившую нас в Йосиду, откуда мы на такси доехали до отеля на озере Яманаки. Служащие отеля, пытавшиеся помочь нам занести рюкзаки, были удивлены их тяжестью и поинтересовались, что в них. Вопрос застал нас врасплох, но мы сумели сохранить спокойствие и без колебаний ответили: «Мы привезли с собой дюжину бутылок пива». «У нас вдоволь хватает пива», — сказали они, торопливо идя к нашему номеру с багажом. Мы опасались, как бы кто-нибудь не обнаружил, что у нас в рюкзаках на самом деле и не известил полицию, а потому, обсудив положение, выехали на середину озера в нанятой нами лодке и утопили в нем весь наш багаж, после чего вернулись в Токио, сбросив это по-настоящему тяжкое бремя со своих душ. Позднее, когда я рассказал Зорге об этом, он резко заметил: «Вам следовало избавиться от груза в Токио, вместо того чтобы ехать так далеко».

К середине февраля 1936 года Клаузен собрал радиоприемник и Зорге велел ему начинать вести передачи из дома Гюнтера Штайна. Клаузен всякий раз носил приемник и передатчик в черной сумке из своего дома в дом Штайна. Передатчик был установлен с внутренней антенной, чтобы не привлекать внимания с улицы, на втором этаже дома, во избежание воздействия земного магнетизма. Клаузену требовалось не более десяти минут, чтобы подготовить передатчик к работе, и менее пяти, чтобы разобрать его. До августа 1938 года, когда Штайн уехал из Японии, Клаузен регулярно вел передачи из его дома. Впоследствии он вел передачи из своего дома, из дома Вукелича, а также из дома бывшей жены Вукелича — Эдит, постоянно меняя адреса, чтобы избежать перехвата. Его учеба в Москве и опыт, приобретенный в Китае, позволили ему так выбирать места в густонаселенных районах города, чтобы запутать направление поиска для японских служб безопасности, а вел он сеансы связи со вторых этажей деревянных домов, чтобы облегчить передачу и ограничить магнитные помехи, так мешавшие ему в начале его деятельности в Кантоне и Шанхае.

Радиодеятельность Клаузена в Токио с технической точки зрения можно считать великолепной работой, а также ценным опытом и образцом для всей советской шпионской сети в целом. В одном из сообщений, полученных Клаузеном в сентябре 1938 года, начальство Клаузена проявило горячую заинтересованность в распространении его оригинального японского опыта. «Где и как вы держите радиопередатчик? Сколько и какие дома используете вы для своей радиодеятельности? Где можно приобрести материал? Какие части лучше всего? Может ли радиопередатчик действовать из японских домов и ферм? Как маскируются эти передачи? Похоже, что это очень трудная деятельность. Что сделать для преодоления этих трудностей?»

Точное местоположение станции, которая контролировала нелегальные миссии 4-го Управления за границей, не было известно радистам, они знали ее лишь под кодовым названием «Висбаден».

По данным японского Министерства связи, чьи специальные службы в начале 1937 года перехватили несколько сообщений между «Висбаденом» и неустановленным передатчиком в Токио, первая станция до 1940 года располагалась в районе Шанхая. Это была, по техническим причинам, ретрансляционная станция, которая передавала сообщения на главную станцию, находившуюся на советском Дальнем Востоке, скорее всего во Владивостоке или Хабаровске. После 1940 года связь поддерживалась непосредственно между Владивостоком и передатчиком Клаузена в Токио[87].

В течение первых двух лет радиообмен проходил с перерывами и каждый радиоконтакт происходил по инициативе советской стороны. Однако в июле 1938 года Клаузен получил следующее сообщение: «С 1 августа мы готовы принимать ваши сообщения в течение первых пятнадцати минут в начале каждого часа»[88].

Позывными служили сигналы, присваиваемые китайским любительским станциям согласно международной конвенции. Контакт был ровный, спокойный и обычно устанавливался в течение первых десяти минут связи. Таким образом, Клаузен и его советская база работали как бы на любительской основе на нелегальных разноволновых частотах. Хотя некоторые сообщения и были перехвачены японскими службами, они не смогли дешифровать их или установить местонахождение передающей станции в районе Токио. Японцам не хватало передвижного оборудования для проведения радиопатрулирования, а имеющаяся техника из фиксированной точки города никогда не сужала радиус поиска менее чем до двух километров.

Кроме сообщений, посылаемых по радио, группа Зорге поддерживала связь с Москвой с помощью курьеров через Шанхай или Гонконг. При встречах советским агентам передавались громоздкие микрофильмированные отчеты, а деньги — группе Зорге.

Клаузен, например, совершил две таких поездки. В июле 1936 Зорге сказал ему, что, согласно указаниям из Москвы, некоторые фильмы, «представлявшие собой фотокопии ценных документов из германского посольства», следует передать в один из книжных магазинов в Шанхае. Клаузена заранее проинструктировали, что он должен передать материал женщине-управляющей, неизвестной Клаузену. Это был книжный магазин «Зайтгаст», который содержала миссис Ирэн Вайдмейер и который служил «почтовым ящиком» и местом встреч для советских агентов на Дальнем Востоке. Зорге активно пользовался им в годы своей миссии в Китае.

Отправляясь во второе путешествие в июне 1939 года, Клаузен получил подробные инструкции относительно контакта с советским курьером, который должен был состояться на первом этаже кафе в «Палас-отеле» в Шанхае. «Чтобы мы могли узнать друг друга, я должен был положить на столе по левую руку зеленую книгу, а у связника должна была справа лежать желтая книга и пара перчаток». Никакого контакта не последовало, но оба запомнили друг друга в лицо и вечером встретились на улице во французской концессии. Клаузен должен был обратиться к незнакомцу и спросить у него, как пройти к такой-то улице. Последовал быстрый обмен — пакет с восемнадцатью или девятнадцатью роликами микропленки на пакет с шестью тысячами долларов США. Клаузен так описывает эту встречу: «Связнику было лет сорок-сорок пять, был он широкоплечий русский или прибалт. Он подъехал один к улице, где мы должны были встретиться, и ждал меня, и, как только мы закончили дело, сразу уехал. Никакой личной беседы, конечно же, не было».

Жена Клаузена Анна также, хоть и неохотно, но выполняла обязанности курьера и ездила в Шанхай и Гонконг два раза — в 1937 и 1938 годах.

Представители специальных советских учреждений, работавшие за границей, обычно получали точные рутинные инструкции не иметь контактов с дипломатическими миссиями советского правительства в тех странах, где они действуют. Однако после начала войны в Европе в сентябре 1939 года и возросшего риска поездок в Международный сеттльмент в Шанхае и в британскую колонию Гонконг Зорге проинструктировали о необходимости установления контактов с советскими эмиссарами в Японии.

В январе 1940 года из Москвы были получены следующие инструкции, адресованные Клаузену: «Отныне вы будете получать деньги и поддерживать связь через товарища в Токио. Он пришлет вам два билета в Императорский театр. Человек, который сядет рядом с вами, будет вашим товарищем». Вскоре в почтовом ящике Клаузена на центральной почте появились два билета и он вместе с женой отправился на рандеву. В темноте зрительного зала сосед Клаузена передал ему белый носовой платок с банкнотами и ушел.

Подобный контакт в другом театре позволил Клаузену передать семьдесят роликов микрофильмов и получить деньги. В другом случае, поскольку Клаузен был болен, Зорге сам отправился на встречу. По инструкциям, полученным вскоре по радио, Клаузен отправился в ресторан, где его ждали двое, которые, как ему сказали, и будут отныне его связниками.

Дальнейшие встречи проходили или дома у Клаузена,

или в его офисе. Русский связник назвался «Сержем», и из беседы с ним Клаузен сделал вывод, что перед ним — сотрудник советского посольства в Токио. Поскольку активность группы Зорге после начала войны в Европе возросла в связи с ростом потребности Советского Союза в точный и подробной информации о намерениях Японии в отношении России, встречи между «Сержем» и Клаузеном стали более частыми.

Однажды, 6 августа 1941 года, состоялась встреча между «Сержем» и Клаузеном в офисе последнего, на которой присутствовал и Зорге. «Кажется, «Серж» и Зорге спорили о русско-германской войне. «Серж» говорил, что он узнал Зорге по фотографии, которую видел в Москве».

Последний раз Клаузен встречался с «Сержем» 1 октября 1941 года, когда передал ему карту районов Токио, Кавасаки и Йокохамы, на которой были отмечены расположение точек ПВО и прожекторов. Это оказалось последним заданием Клаузена. Следующая встреча была назначена на 20 ноября, но Клаузен на нее не пришел, 18 октября его арестовали.

В ходе дознания японские следователи показали ему две фотографии. На одной из них был изображен первый связник Клаузена в Империал-театре, идентифицированный японцами как советник посольства Советского Союза по фамилии Вукевич. Другой связник — «Серж» — оказался вторым секретарем советского посольства Виктором Сергеевичем Зайцевым, сотрудником русской военной разведки[89].

После арестов членов группы Зорге Зайцев тихо покинул Японию. В 1943 году он появился к качестве «второго секретаря» советского посольства в Канберре, откуда позднее сбежал его коллега Петров[90]. В 1947 году он был аккредитован в качестве пресс-атташе советского посольства в Вашингтоне. К этому времени американские власти еще находились на ранних стадиях расследования дела Зорге, и сомнительно, чтобы существовала какая-то явная связь между советским пресс-атташе в Вашингтоне и Рихардом Зорге.

«Прежде чем я отправился в Китай и Японию, — признавался Зорге, — мне показали шифры, которыми я должен буду пользоваться. Ко мне в номер отеля пришел человек из 4-го Управления, и мы целый день просидели вместе, изучая инструкции».

Работа по шифровке и дешифровке сообщений была одним из наиболее охраняемых секретов. Ответственным за нее был глава каждой миссии, работающей за границей. Система, которой пользовались советские агенты, основывалось на простой схеме замены букв алфавита одинарными или двузначными цифрами. Такой шифр легко можно было запомнить. А для того чтобы усложнить расшифровку кода, добавлялся еще произвольный список цифр к шифру закодированного послания, которые брались наугад со страниц Германского статистического ежегодника, точный отрывок которого указывался в сообщении.

Остроумие этой системы заключалось в бесконечном множестве цифр, имеющихся в книге, а также в том, что ежегодник этот можно было найти почти в каждом немецком доме в Токио, так что использование его не вызывало подозрений, а все сообщения сжигались после получения или передачи, чтобы обыск в доме не дал полиции ключа к разгадке шифра.

Поскольку объем работы, а следовательно, и количество радиосообщений в группе увеличились, Зорге после 1938 года получил из Москвы разрешение в виде исключения обучить шифровальной работе Клаузена.

Система доказала свою надежность за время оперативной деятельности группы, и нет свидетельств, позволяющих предположить, что японцы в то время добились успеха в расшифровке этих сообщений.

Поначалу группа Зорге в Японии финансировалась из Москвы путем передачи наличных через советских курьеров в ходе заранее назначенных встреч в Шанхае или Гонконге, или чеками, пересылаемыми через Национальный Сити-банк Нью-Йорка или Американский Экспресс на частные счета в японских банках, а после 1940 года через тайные встречи с представителями советского посольства в Токио[91]. Клаузен отвечал за отчеты, которые в виде фотокопий отправлялись раз или два в месяц в Москву курьером. За период между 1936 и 1941 годами общая сумма денег; полученных группой Зорге, составила около сорока тысяч долларов.

Сначала в 4-м Управлении сказали Зорге, что он не должен тратить более тысячи долларов в месяц на расходы группы. И эта скудная сумма тратилась главным образом на оплату жилья и текущие расходы основных членов группы. Одзаки не получал никакой платы, кроме как на поездки. Небольшие суммы необходимо было тратить на покупку запчастей к радиопередатчику, а также на случайные выплаты второстепенным информаторам, работавшим на Одзаки и Мияги. Зорге, Вукелич и Одзаки жили на свои журналистские заработки, Мияги зарабатывал как художник, Клаузен — как бизнесмен.

Зорге никогда не располагал значительными суммами денег из Москвы, чтобы оплатить малейшие непредвиденные траты. Когда после развода супруги Вукелич решили отправить Эдит в Австралию, сумма в четыреста долларов была специально согласована с Москвой и выплачена через Зайцева в Токио.

Даже первоначальная смета в тысячу долларов в месяц последовательно урезалась, и Зорге велели быть экономнее. Клаузен получил по радио распоряжение использовать прибыль его фирмы «в качестве источника средств для группы», и это решение 4-го Управления усилило разочарование Клаузена в коммунистической идеологии. С этого момента он стал лениться при составлении отчетов и, что хуже всего, медлить с уничтожением уже отправленных и полученных сообщений, а также ожидающих своей отправки по радио. Таким образом, финансовая мелочность советского учреждения непосредственно привела к возникновению риска и обеспечила японской полиции ключевое доказательство, полученное в результате обыска дома Клаузена при его аресте.

Лишь сам Зорге и Клаузен, завербованные непосредственно 4-м Управлением в Германии, знали свое начальство. Мияги действовал в японской секции Американской коммунистической партии, и назначение на «краткую миссию» в Японию состоялось через неустановленного агента Коминтерна. Он порвал все связи с американской партией и имел четкие инструкции, предписывающие не поддерживать никаких контактов с японскими товарищами в Токио.

Сначала Мияги считал, что они с Зорге — единственные члены группы, но время шло, и вскоре он познакомился с Вукеличем, Одзаки и Клаузеном, которых представили ему как членов группы.

Вукелич, как и Мияги, был уверен, что его завербовали в Париже в организацию, непосредственно подчинявшуюся Коминтерну и не имевшую никаких связей с национальными коммунистическими партиями. «Зорге никогда не говорил об истинном характере нашей организации».

У Одзаки сложилось куда более определенное впечатление о работе группы. Он уже узнал от Агнес Смедли в Шанхае, что в советских службах в Москве его зарегистрировали под кодовым именем «Отто» и что он работал на одну из секций Коминтерна.

По причинам практического характера, а именно: безопасности организации, Зорге ограничил контакты между ее членами. Клаузен как радист и казначей знал, по крайней мере, псевдонимы и кодовые имена каждого члена, но даже ему не было известно настоящее имя Одзаки до последних дней существования группы, а имя Мияги он узнал только после его ареста. Одзаки лишь однажды встречался с Клаузеном и не знал его имени. Он также никогда не встречался с Вукеличем.

Встречи Зорге с помощниками всегда были тщательно спланированы. Лишь он один поддерживал непосредственную связь с каждым из основных членов группы. Когда дело касалось Клаузена — трудностей было не так много: оба они были членами Немецкого клуба в Токио и не было ничего странного во встречах соотечественников. Самые важные встречи происходили в доме у Зорге, и единственным опасным моментом была передача документальных материалов, а также возможность рутинной бюрократической проверки, которую могла предпринять японская полиция в отношении машины Клаузена. Клаузен хорошо натренировался в использовании разных маршрутов при поездках к дому Зорге. Был у них и условный знак, наличие которого на доме Зорге говорило о присутствии там женщины. Как сказал однажды Клаузену сам Зорге, «когда у меня над дверью горит лампа, пожалуйста, не входите ко мне, потому что это означает, что у меня посетитель».

В основном все встречи назначались заранее и часто по телефону.

Зорге и Вукелич были коллегами — оба иностранные журналисты, и они часто, не таясь, встречались в доме последнего до его развода с Эдит. Да и, похоже, не было особого смысла в неукоснительном соблюдении правил безопасности в обычных контактах трех европейцев — членов группы. Как писал Зорге, «строгая приверженность этому теоретическому принципу была затруднительной и представляла собой пустую трату времени».

Встречи между европейскими и японскими агентами представляли собой куда более серьезный риск просто потому, что у полиции была привычка не поощрять общение между иностранцами и местным населением.

Зорге предусмотрительно держал, насколько это было возможно, контакты с Одзаки и Мияги в собственных руках и тщательно обговаривал встречи, которые происходили обычно в токийских ресторанах, причем места встреч часто менялись, «но со временем найти подходящее место становилось все труднее».

Зорге и Одзаки регулярно встречались раз в месяц, однако в связи с ростом объема работы под влиянием международных событий они были вынуждены встречаться чаще. После нападения Германии на Россию они стали встречаться по понедельникам. Обычно Одзаки заказывал столик на свое собственное имя, а иногда они встречались в ресторане «Азия», расположенном в здании ЮМЖД, где у Одзаки был собственный кабинет.

После начала войны в Европе группа решила, что из-за усиления слежки за иностранцами в Токио самое безопасное было бы встречаться в доме Зорге. И хотя дом этот располагался по соседству с полицейским участком и явно находился под постоянным наблюдением для Одзаки, как ведущего газетчика, не было ничего неестественного во встречах с известным немецким коллегой, и риск оказаться подслушанными в частном доме был намного меньше, нежели в японском ресторане.

Одзаки и Мияги продолжали часто встречаться в ресторанах и со временем придумали «крышу», которая дала возможность Мияги посещать дом Одзаки: художник стал давать уроки рисования дочери Одзаки.

На протяжении всех девяти лет деятельности группы — за исключением, возможно, последних месяцев — нет данных о том, что передвижения ее главных членов и их встречи были предметом какого-либо специального наблюдения или подозрения со стороны японской полиции.

Главной и постоянной опасностью, висевшей над ежедневной деятельностью каждого члена группы, была опасность обнаружения компрометирующего материала в результате случайной или обычной проверки в машине или на дому одного из членов группы.

И Клаузен, вероятно, был здесь самым уязвимым. Во время своих частых поездок на машине ему приходилось возить с собой передатчик в большой черной сумке в различные частные дома, откуда он вел передачи. У него было несколько опасных эпизодов.

Один такой эпизод произошел осенью 1937 года.

«Я, как обычно, взял такси по соседству, чтобы отправиться на радиосеанс с Москвой и, прибыв к дому Вукелича где-то около двух или трех часов дня, обнаружил, что исчез большой черный бумажник, который я положил в левый карман брюк. Я пулей вылетел обратно на улицу, однако такси уже исчезло, в бумажнике находились 230 иен в японской валюте, мое водительское удостоверение с фотографией, а также написанный Зорге по-английски финансовый отчет, который мы должны были отправить в Москву. Его нужно было сфотографировать в доме Вукелича. Все остальные зашифрованные сообщения, к счастью, были тщательно упрятаны в моей старой черной сумке. Я, должно быть, забыл свой бумажник в машине, поскольку был уверен, что доставал и открывал его. Конечно, я не помнил номера этой машины. Я не знал, что мне делать, и потому сказал Вукели-чу, что потерял бумажник и большую сумму денег и попросил совета. Он был болтливый по натуре, и я боялся, что он расскажет Зорге о финансовом отчете, а потому и не сказал ему о нем. На следующий день я набрался дерзости и сообщил о моей пропаже в департамент потерь и находок при городской полиции. Я сказал, что потерял некоторую сумму в японской валюте, мои водительские права и пачку бумаг, написанных по-английски. Бумажник так никогда и не нашли, и в течение нескольких дней я пребывал в состоянии постоянного беспокойства».

Одзаки снабжал Зорге в высшей степени важной информацией, полученной в японских правительственных кругах, но всегда настаивал, что делать он это будет только устно. И после бесед Зорге записывал их содержание и готовил сообщения для передачи по радио в Москву. Те документы и материалы, что время от времени доставал Одзаки, передавались Мияги для перевода на английский и лишь после этого попадали к Зорге.

Материалы, которые Зорге удавалось получить в германском посольстве, или микрофильмировались им самим у него в доме, или же этим занимался Вукелич, если бумаги на время попадали к нему, а затем вместе с другим «заимствованным» документальным материалом, собранным группой, передавались время от времени советским курьерам на предварительно согласованных встречах.

Конвейер этот работал гладко, без сучка и задоринки до самого ареста группы, когда компрометирующий материал был найден в доме одного из главных членов организации, что и послужило основанием для проведения предварительного расследования и допросов.

Теоретически риск для группы усиливался и тем, что в ее работе в той или иной степени принимали участие женщины. Находясь в тюрьме, Зорге самодовольно писал: «Женщины абсолютно непригодны для шпионажа. Они не разбираются ни в политике, ни в других вопросах, и я никогда не получал от них удовлетворительной информации. И поскольку они были для меня бесполезны, я никогда не привлекал их для работы в своей группе».

Похоже на правду, что в обширных связях Зорге с женщинами во время его пребывания в Токио не было никакого элемента шпионажа и что его личные дела никогда не имели ничего общего с его подпольной деятельностью.

Группа Зорге имела возможность действовать безнаказанно, но за единственным исключением — японские специалисты по связи перехватывали неустановленные сообщения в течение восьми лет. Технические достижения группы были превосходны. Как позднее писал Зорге: «Я и сам был удивлен, что мы занимались секретной работой в Японии в течение многих лет и ни разу не попались властям. Я уверен, что моя группа (ее иностранные члены) и я сам избежали этого, потому что у нас у всех было легальное занятие, которое обеспечивало нам хорошее социальное положение и вызывало доверие к нам. Я уверен, что все члены иностранных шпионских групп должны быть кем-то вроде корреспондентов, миссионеров, представителей делового мира и т. д. Полиция не обращала на нас особого внимания и лишь посылала к нам в дом людей в штатском, которые расспрашивали наших слуг. Я никогда не боялся, что наша секретная работа будет выдана иностранными членами нашей группы, но меня беспокоило то огромное количество возможностей быть обнаруженным через наших японских агентов, и, как я и ожидал, так оно и случилось».