Под Ходкувом танки молчат

Под Ходкувом танки молчат

Рота подпоручника Чичковского оказалась на плацдарме в пять часов утра. Ее ожидали с нетерпением, ибо она нужна была как вода в пустыне. Но не сразу рота двинулась в сторону фронта.

Каждый командир, начиная со времен еще Древнего Египта, знает, что подразделения резерва — как соколы на охоте: ими можно располагать только до того времени, пока они сидят на кожаной рукавице.

Только когда 2-й батальон 142-го полка отразил утреннюю атаку, а тяжелые танки подполковника Оглоблина и самоходки 1087-го самоходно-артиллерийского полка заняли позицию в цепи 102-го полка, генерал Василий Глазунов решил придать 2-ю роту 1-го танкового полка 57-й гвардейской стрелковой дивизии.

Приказ уже дошел до Пшевуза-Тарновского. Восемь машин (две были повреждены во время бомбежки и оставлены для ремонта) двинулись от дамбы к фронту, везя в танке 120 проводника из 174-го гвардейского полка.

Принимая решение, генерал Глазунов знал только о том, что еще до рассвета, в 2.00 и 2.40, немцы дважды атаковали Ходкув. Правофланговая рота 174-го полка, защищавшая деревню, отбила остатками сил атаки гренадеров: между стенами разрушенных домов и на пепелище в темноте дошло до штыкового боя.

После восхода солнца Ходкув непрерывно находился под огнем тяжелых минометов и орудий, стреляющих из леса и из-за реки. В штаб корпуса поступали сообщения от артиллерийской разведки и авиации, что на участке немецкой 17-й дивизии — у Радомки, в Воле-Ходкувской, в лесу Беле и под Рычивулом — замечено сосредоточение пехоты и самоходных орудий.

170-й Демблинский гвардейский стрелковый полк Дроиова и 174-й полк Колмогорова, которые сражались на высоте 121,6, а потом около Разъезда и теперь в течение последних двух дней, 8 и 9 августа, защищали Ходкув, потеряли 140 человек убитыми и 430 ранеными. Если гвардейцы должны удержать позиции, отразить ожидаемые атаки, то необходимо их поддержать хотя бы силами восьми польских танков.

Вот потому рота подпоручника Чичковского была направлена не к лесу Остшень и не в лес Ленги. Минуя Магнушев, она пошла прямо и около Пшидвожице въехала в лес и двинулась по широкому тракту, ведущему к сожженному мосту под Рычивулом. Им повезло: прибыв на переправу между налетами, они закончили переход, не попав под бомбежку.

Они остановились на гребне лесной высоты. Отсюда сквозь деревья просматривался противоположный берег Радомки, а на нем — искалеченный снарядами костел и полусгоревшие избы Рычивула. Три машины под командованием замполита подпоручника Генрика Бархаша остались в засаде для поддержки 172-го полка, оседлавшего шоссе.

Остальные пять танков, резко повернув направо, продолжали ехать лесом по высокому откосу вдоль берега Радомки. От немецких окопов их заслоняла стена деревьев за речкой, через каждые несколько десятков метров они встречали двух ПЛИ трех солдат, вооруженных в основном ручными пулеметами. На вопрос, что они здесь делают, солдаты отвечали:

— Держим оборону.

Подпоручник Станислав Тилль с удивлением смотрел на такую редкую цепочку стрелков. Видя его удивление, связной офицер уверенно сказал:

— Это сталинградцы, такие не пропустят…

Перед поляной они еще раз свернули вправо, остановились между соснами на северо-запад от Ходкува, недалеко от опушки леса. Подпоручник Чичковскнй пошел доложить о прибытии командиру, молоденькому капитану из 170-го полка, но, когда заговорил, громко и торжественно, тот остановил его:

— Не кричите. Немцы близко.

Командиры машин вместе с механиками-водителями подползли к первой позиции на рекогносцировку. Командир советского батальона капитан Лашин объяснил им положение.

— На правом фланге позиция проходит по лесу. Там немцы не пойдут, поскольку деревья толстые и густо стоят, танкам негде развернуться. Перед нами, примерно на середине поляны, — окопы. Слева, в Ходкуве, сидит наша рота из 174-го полка, удерживая деревню до черной трубы, у сломанной груши, а дальше, на мельнице, уже находятся их автоматчики. Сразу же за домами, внизу, там, где вербы и ольха, течет Радомка. За речкой немцы.

Тилль спросил о минах.

— На поляне мин нет. В деревне перед мельницей и около сожженного мостика на реке они могут быть…

Танкисты внимательно наблюдали. Деревня была небольшая и наполовину уничтоженная огнем. Единственный дом нз кирпича стоял примерно в 100 метрах от леса, от нашей стороны. От домика вдоль поляны тянулись узкие лоскуты полей, заросшие картофельной ботвой и взъерошенной минами рожью, перерезанные прямоугольниками люпина и гречихи. На межах сиротливо стояли яблоньки и одинокая груша-дичок, усыпанная плодами. Было тихо.

Танкисты договорились о сигналах и, возвратившись к танкам, подтянули машины к позициям пехоты, заняв приготовленные гвардейцами окопы. Со стороны поляны их заслоняли молодые сосенки.

После девяти съели завтрак, состоявший из хлеба, колбасы и чая, пахнущего сосновым дымом.

Очень долго ждали и почти с облегчением встретили внезапно начавшуюся перестрелку в Ходкуве.

— По машинам!

Вскочив в темные, раскаленные от солнца танки, припали к прицелам и перископам. Гул разгорающегося в деревне боя доносился до них через открытые люки. Поскольку пехотинцы не срезали деревца для маскировки танков и не очистили для них поле обстрела, Воятыцкий приказал плютоновому Кельчику:

— Бери наш топор и руби.

Тот оттолкнул в сторону механика, выпрыгнул через передний люк, однако вскоре возвратился и доложил:

— Говорят, что нельзя обнаруживать позиции.

В течение получаса они, обливаясь потом, сидели в душных, раскаленных танках и были пассивными свидетелями боя за Ходкув. Сам бон не был виден — мешали ветки, но до них долетал рев моторов, резкий гул орудийных залпов, различались очереди немецких и советских автоматов. Экипажи молчали, огорченные запретом вести огонь. Разве они сюда приехали для того, чтобы стоять за кустами?

Когда примерно в половине одиннадцатого перестрелка прекратилась и пришло известие, что немцы, отбросив роту 174-го полка, овладели деревней, подпоручник Чичковский направился к командиру советского батальона — поругаться.

— Дай паи стрелков для десанта. Пойдем и отобьем. Как только Межицан узнает, что мы потеряли деревню, головы нам оторвет.

— Кто такой этот Межицан? — спросил Лашин.

— Наш командир, генерал. Дай десант.

— Но дам.

Они смотрели друг другу в глаза, как два выпускника школы, которые вдруг поругались из-за девушки. Пот Стекал по их лицам. Первым взял себя в руки советский капитан. Он глубоко вздохнул и, сжав кулаки, начал объяснять:

— Танки в бою поддерживают пехоту, а не наоборот. Пусть лучше ваш генерал оторвет нескольким горячие головы, чем потеряет пять машин вместе с экипажами. На той стороне поляны в засаде стоят «фердинанды». Не слышали, как били? Пока наша артиллерия их не прогонит или, по крайней мере, не ослепит, я не разрешу ни выйти из окопов, ни вести огонь с места.

Чичковский сообщил об этом ответе экипажам. Снова ждали в жаре, вдыхая густой от запаха смолы, масел и испаряющейся нефти воздух. Время шло медленно. Сидя в тени за танком, Тилль, чтобы отвлечься, пытался думать о том, где после войны будет заканчивать политехнический институт. Два курса он проучился но Львове на механическом факультете. Радист сержант Алоиз Гащ зашивал шлемофон. На переправе осколок прорезал материал, и изнутри вылезла серая вата.

Около двух часов, когда уже начали поглядывать, но везут ли на каком-нибудь автомобиле обед, из леса с запада опять донесся грохот густой перестрелки, послышались выкрики немцев, идущих в атаку, и отчетливые, звучные выстрелы танковых орудий.

— Мы сидим, а там дерутся.

— Наверняка это рота Тюфякова. Они всегда на вареники со сметаной первые.

— Везет Цыгану…