«Пока мы живы…»
«Пока мы живы…»
В 21.40 начала бить немецкая артиллерия. Била вслепую. Танкисты укрылись под броней, пехота прижалась к земле в окопах. Снаряды срезали толстые ветви, тяжелые мины валили сосны.
Через двадцать минут огонь перебросился дальше, на восток, а перед нашими позициями раздались крики, послышался глухой рокот моторов. Зазвенели, ударившись о сталь, первые автоматные очереди. В перископах и прицелах замаячили темные бугорки движущихся просеками танков.
Трещали автоматы, ухали тяжелые орудия. Эхо грохотало между стволами деревьев. Трудно было определить, чей снаряд точнее. Важно, что вдруг вздымается вишневый столб огня — горит немецкий танк. Осколочные снаряды выметают гренадеров из просек, загоняют их обратно в лес.
Прошло несколько томительных минут, прежде чем те, для кого этот бой был первым боевым крещением, поняли, что врага отбили. Некоторые по наивности удивлялись, что, мол, значит, это не так уж трудно.
Однако перерыв продолжался не долго. На польские и советские позиции снова пошел в атаку батальон, поддерживаемый ротой танков. Артиллерия противника стреляла прямой наводкой. И опять атака гитлеровцев захлебнулась под перекрестным огнем лесных засад. Озаряемые горящими танками, гренадеры повернули вспять.
Но снова и снова противник прощупывал советскую линию сопротивления, вдохновляемый тем, что у большевиков не должно быть здесь танков. Подстегиваемые приказами командования дивизии, гитлеровцы еще дважды за ночь упорно старались нанести удар через лес.
Когда забрезжил рассвет, стали видны два сожженных средних танка T-IV, два продырявленных тягача, два разбитых полевых орудия. Между деревьями валялось около двухсот убитых гренадеров.
Капитан Тюфяков, сидя на правом крыле своей машины, внезапно постучал рукояткой пистолета по броне и вполголоса приказал Величко:
— Противотанковым заряжай.
Сержант сразу же выполнил это. Командир ловко впрыгнул через открытый люк, припал к прицелу и повел стволом влево. Ждал: выйдет или нет. Не больше чем в двухстах метрах за кустами показалась угловатая тень. И хотя кругом грохотали минометы, через приоткрытый люк Тюфяков услышал гул мощного двигателя: перед ними был одинокий «тигр», без пехоты. Наверное, заблудился в лесу.
Виктор взял его на прицел и ждал нужного момента. Противник шел к ним полубоком. «У него толстая шкура, может, бок подставит?»
Вдруг слева, оттуда, где стоял танк 112, раздался выстрел. Тюфяков выругался: мол, спугивают зверя. Однако снаряд попал в гусеницу, вверх взлетели две разодранные стальные ленты. Хорунжий Мечковский тоже все взвесил и хорошо рассчитал. Подбитый «тигр» теперь не убежит, но он еще способен защищаться. У него два пулемета и мощная 88-мм пушка. Может смертельно укусить.
Однако этот «тигр» — из числа трусливых. Держа палец на спуске, Тюфяков увидел в прицеле, как через открытый люк экипаж «тигра» выбросил на броню дымовую шашку. И пока седое облако не обволокло танк, он заметил, как немцы скатываются по броне. Чтобы не передумали, Тюфяков нажал спуск спаренного с орудием ручного пулемета. Эхо двух коротких очередей отозвалось внутри танка. Теперь без труда можно разбить и сжечь пустую, неподвижную машину, но Тюфяков решил иначе.
— Юзек, к орудию и следи, — приказал он своему замполиту. — Врублевский, бегом к соседям. Предупреди, чтобы не трогали этот «тигр», а то своих перестреляют. А ты, Михаил, за мной.
Выпрыгнул на броню. В носках, разодранных во время ночного путешествия по лесу, с непокрытой головой, он побежал между деревьями. Сержант Величко едва поспевал за ним. Тюфяков спешил: «Черт знает, а вдруг какой-нибудь шваб остался внутри танка?»
Командир роты Сташек Лицкевич прильнул к перископу и с замиранием сердца наблюдал за ними. «Вот это солдат! Этот Виктор — прямо черт!»
Вот бегущие упали перед танком на землю, скрылись в высокой траве. Лицкевич уже их не видел. Очевидно, заползли под танк, между гусеницами, и влезли внутрь через нижний открытый люк. Через мгновение мотор «тигра» взревел и огромная машина стала поворачивать. Сошла с сорванной гусеницы, зарылась боком в песок, повернулась кормой к нашим. Таким образом, Тюфяков был защищен от врага толстой передней броней.
Секунду спустя началось… Покинутый гитлеровцами танк поднял ствол и раз за разом начал бить из пушки, длинными очередями строчить из пулеметов.
Это продолжалось довольно долго: боеприпасов у фашистов было достаточно. Противник, подумав, что началась атака, открыл из минометов заградительный огонь, вслепую посылал очереди из пулеметов.
Вдруг из-под брони взвились клубы дыма, показался огонь. Лицкевич испугался. «У, черт, — подумал он, — попали в них? Или что взорвалось внутри?» Но тут же улыбнулся: израсходовав все снаряды, Тюфяков и Величко подожгли танк. Они уже возвращались. Два смельчака шли в обнимку и во все горло что-то пели. Что именно, нельзя было разобрать. Опьяненные пороховым дымом и удачей, они шли, пошатываясь из стороны в сторону.
Почти у самого своего окопа Величко ранило в ногу. Он присел за танком. Виктор засучил штанину его комбинезона и стал забинтовывать глубоко распоротую кожу. Но оба не переставали хохотать.
— Фрицев поперек шерсти погладили, — говорил Михаил.
— Запомнят польских танкистов, сукины сыны, — вторил ему Тюфяков. — Не больно?
— Нет, ерунда. До свадьбы заживет.
— А теперь пора завтракать. Сержант Лицкевич, вы, черт возьми, старшина роты или нет?
— Старшина, товарищ капитан. Но завтракать еще рано. Еще солнце не взошло.
Когда на востоке заалело небо, а па западе прямо над деревьями угасли звезды, взвод советских автоматчиков атаковал группу немцев, которые пробрались через лесную чащу в тыл наших позиций. Со взводом пошел танк 112 под командованием Антония Мечковского.
Экипаж верил в свои силы и солдатское счастье. Ночью танкисты сожгли бронетранспортер, накрыв его с трехсот метров двумя снарядами, а на рассвете выстрелом в гусеницу вывели из строя заблудившийся «тигр».
Теперь они шли в атаку со взводом автоматчиков. Советский лейтенант указал им цель — пулеметное гнездо. Первым же снарядом они разнесли его и устремились за цепью атакующих. Советские автоматчики с криками «ура» гнали удирающих немцев, польские танкисты срезали очередями едва заметные в тумане силуэты фашистов.
Впереди открылась небольшая поляна с двумя дубками посередине. Справа росли высокие кусты. Пехотинцы смело вбежали на поляну.
Хорунжий приказал механику-водителю:
— Прибавь газ. — И дал осколочным между деревьями по противоположной стороне поляны.
Что-то вдруг ударило в танк, и сразу все заволокло дымом, разъедающим глаза. Мечковский, увидев облако пыли справа, стал поворачивать башню.
— Противотанковым!
В этот момент он краем глаза заметил, что заряжающий, шатаясь, рукавом вытирает кровь с лица. Вот он упал на замок орудия. Потом Мечковский увидел отблеск выстрела над теми же кустами, справа, и почувствовал, как что-то горячее обожгло его грудь.
От двух 88-мм снарядов, выпущенных самоходным орудием «фердинанд», танк 112 сгорел. Вместе с ним сгорели командир — хорунжий Антоний Мечковский и заряжающий — капрал Ян Бонотовский. Механик-водитель плютоновый Станислав Лясковский и радист, девятнадцатилетний Владислав Туркевич, остались живы. Несмотря на ранения и контузию, они сумели выползти через десантный люк.
Когда Виктор Тюфяков и Юзеф Кот пробирались по лесу к обгоревшему танку 112, надеясь найти тела погибших, под старым грабом они наткнулись на заросшую травой и колючими кустами ежевики могилу. На деревянном кресте была вырезана надпись. Юзеф прочитал, соскоблив ногтями шершавый мох: «Погибли за пропавшую Польшу. Сентябрь 1939 г.».
— В этих местах были окружены остатки нашей армии «Прусы», — объяснил Кот. — Кто-то из штаба бригады рассказывал, что в лесу под Студзянками две роты, не имея, на чем переправиться через Вислу, сами сожгли свои танки…
Да, это была правда. Утром 10 сентября 1939 года отступающий от границы 1-й танковый батальон майора Кубина поддерживал 44-й полк во время атаки на Гловачув. Немцев отбросили, однако вечером, сняв пулеметы и 37-мм орудия, сами были вынуждены уничтожить почти тридцать своих 7ТР. Через лес мимо Выгоды они отошли к Висле, унося с собой оружие и горечь поражения.
Тюфяков стоял в задумчивости над могилой. Он думал и об Аптеке Мечковском и Яне Бонотовском. Пять лет назад в сентябре они были ранены во время обороны Варшавы. И вот эти два солдата первыми погибли из его роты. Обоим было по двадцать четыре года…
— Ерунда, — проговорил он. — Почему за пропавшую? Ни те, кто здесь лежит, НИ наши, которых мы похороним, погибли не зря. Как поется в польском гимне?
— «Еще Польша не погибла, пока мы живы…»
— Вот именно. Давай возвращаться.
В тени старого граба было сумрачно, а верхушки деревьев уже золотились в первых лучах восходящего солнца. Занимался новый день.
Вот донесение командования группы армий «Центр» об обстановке, составленное новым начальником штаба генералом Гансом Кребсом в 2.20 10 августа:
«…На Висле 8-й корпус 9-й армии продолжал наступление с целью закрыть бреши на плацдарме Магнушев. Танковая группа 19-й танковой дивизии в результате наступления севернее Новой Воли не смогла прорвать фронт и была переброшена на юг, на левый фланг танковой дивизии «Герман Геринг», где атаковала в северном направлении. Танковая дивизия «Герман Геринг», наступая через лес на запад от Ходкува, передовыми отрядами достигла опушки леса восточнее Студзянок. Боевая группа 19-й танковой дивизии захватила Мариамполь и Грабноволю и, отражая многочисленные контратаки противника, продолжает наступление на Домбрувки-Грабновольске.
Ожесточенно обороняясь, противник на западном берегу Вислы ввел в бой моторизованную бригаду и массированным артиллерийским огнем обстрелял передовые отряды наших наступающих боевых группировок».