О чем рассказывал и о чем молчал генерал Герсдорф
О чем рассказывал и о чем молчал генерал Герсдорф
...Я мог себе представить, как выглядел генерал-майор барон Рюдигер Кристоф фон Герсдорф в годы войны, хотя это было не так просто сделать, видя престарелого человека в ортопедической коляске (заядлый кавалерист, он не оставлял этого занятия до преклонных лет, пока не упал с лошади). Но в манерах этого представителя силезского дворянства, в роду которого один генерал сменял другого, чувствовалась привычка, дающаяся не только годами учения.
Когда барон фон Герсдорф весной 1941 года прибыл в Познань, где находился тогда штаб фон Бока, он еще не знал своего начальника, но вскоре смог познакомиться с ним в достаточной мере.
— В «тройном созвездии» немецких фельдмаршалов — Рундштедт, Манштейн, Бок — Теодор фон Бок был, пожалуй, самой блестящей фигурой, — так охарактеризовал генерал фон Герсдорф человека, который должен был взять Москву. — Большой стратег, знаток своего дела, прусский фельдмаршал, каким его можно себе представить: точный, корректный, лощеный. Однако эти профессиональные свойства соединились у Бока с честолюбием, карьеризмом и безжалостностью. Как принято говорить, Бок был человеком, который шел по трупам...
Военная карьера фон Бока к моменту нападения на СССР уже насчитывала немало страниц — в ней было, например, взятие Парижа и Варшавы. Бок был одним из тех генералов вермахта, которых Гитлер произвел в фельдмаршалы в необыкновенно торжественной обстановке: в мраморном зале имперской канцелярии фон Бок получил маршальский жезл с орлом и свастикой. Иными словами, не было никакого сомнения, что Гитлер выбрал для взятия Москвы человека, обладавшего всеми данными, которыми, с точки зрения германского милитаризма, должен был обладать полководец, выполняющий одну из центральных задач операции «Барбаросса».
— Бок придерживался мнения, — рассказывал Герсдорф, — что именно у него должны быть силы и именно на его участке должен наноситься главный удар. Когда в августе 1941 года выяснилось, что Боку придется передать часть танковых дивизий своему южному соседу, он был просто вне себя.
— Каким же образом Бок собирался брать Москву?
— Видите ли, у него было два варианта. Первый он называл «большим решением». Оно предполагало два мощных танковых удара: один севернее Москвы, где-то в районе Ржева — Калинина; другой — южнее, через Орел и Тулу. Оба удара не должны были сходиться в самой Москве, они должны были сначала идти параллельно, а потом сомкнуться восточнее советской столицы.
— Где именно?
— Я не помню сейчас точно все населенные пункты, но речь шла о Горьком...
На этот раз я не мог упрекнуть моего собеседника: действительно, минуло ЗО лет, и память немецких генералов на русские города могла ослабеть. Но ослабевшую память можно было заменить — заменить документами. В документах же стояли слова: выйти на линию Рязань — Владимир — Калязин — Калинин.
После некоторой паузы мой собеседник все-таки дал свой комментарий:
— Для оценки этого плана надо иметь в виду, что согласно приказу Гитлера наши войска не должны были вступать в Москву. Они должны были лишь окружить город.
— Не должны были вступать в Москву?
— Да, это прямо следовало из приказов фюрера...
Оказывается, перед началом наступления на Москву в штаб Бока прибыл некий высший чин нацистского руководства (имя его Герсдорф забыл) и представился в качестве начальника «передового штаба Москва». Он заявил, что имеет указание фюрера, согласно которому войска не должны вступать в сам город. Бок должен будет лишь выделить части для выполнения задач «обеспечения безопасности». Герсдорф попросил уточнить формулировку, на что гость из Берлина назвал эти задачи «задачами политической безопасности».
— Это был эсэсовский чин? — спросил я, поскольку из уже опубликованных документов явствовало наличие «передовой команды Москва» в составе эсэсовской айнзатцгруппы «Б».
— Нет, я точно помню, что мой посетитель был в форме нацистской партии...
Сей визитер, по словам Герсдорфа, даже не был допущен к Боку и был отослан в тыл, пока войска не дойдут до Москвы. Но если подобным образом Герсдорф хотел свалить всю вину за варварскую идею «закупорки» Москвы на нацистов, то это ему не удалось, ибо указанная идея была подробнейшим образом изложена в директиве штаба оперативного руководства верховного главнокомандования. 7 октября 1941 года в распоряжении за номером 441675/41 указывалось, что вермахт не должен вступать ни в Ленинград, пи в Москву, а лишь герметически «закупорить их». 12 октября это распоряжение было подтверждено документом за номером 1571/41. А штаб того же фон Бока 15 октября 1941 года довел до войск этот преступный приказ. Генералы ни в чем не уступали нацистским бонзам.
В этих условиях мысль штабных офицеров работала во вполне определенном направлении: предусматривалось тесное сотрудничество вермахта, СС и СД для превращения Москвы в колоссальный концлагерь. А дальше намечалось создание «супер-Освенцимов» на Востоке, куда для уничтожения в газовых камерах должны были быть «пересланы» москвичи — дети, женщины, старики. А сам город?
Несколько лет назад, работая под руководством Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского в группе консультантов по фильму К. Симонова и В. Ордынского «Если дорог тебе твой дом», я доложил маршалу известные данные — в том числе рассказ бывшего адъютанта начальника оперативного отдела штаба группы армий «Центр» фон Шлабрендорфа о плане затопления нашей столицы. Однако в группе возникли сомнения: было ли в самом деле такое намерение? Ведь с технической точки зрения спустить воду канала Москва — Волга на город было едва ли выполнимо.
Маршал считал, что надо искать подтверждений. В соответствии с его указанием я попросил моих друзей в Бонне разыскать фон Шлабрендорфа. Последний подтвердил, что именно об этом говорил Гитлер, когда приезжал в Борисов к Боку. Я же занялся раскопками в архивах.
Поиски оказались не без результата. В частности, удалось найти одну запись, сделанную во время так называемых застольных бесед фюрера со своей свитой. Так, 9 октября 1941 года один из эсэсовских чинов записал в своем дневнике:
«Фюрер распорядился, чтобы ни один немецкий солдат не вступал в Москву, Город будет затоплен и стерт с лица земли».
Запись от 17 октября гласила:
«В русские города, в том числе в большие, немцы не должны вступать, если города переживут войну. С Петербургом и Москвой этого не случится»[299].
Да, да, так это и говорилось. И не только говорилось — это предполагалось сделать. Недаром эсэсовский палач Гейдрих в пылу своего кровавого усердия писал 20 октября 1941 года Гиммлеру:
«Рейхсфюрер!
Я покорнейше прошу соизволения привлечь Ваше внимание к тому факту, что отданные строгие указания, касающиеся городов Петербурга и Москвы, не смогут быть осуществлены, ежели с самого начала не будут предприняты самые жестокие меры.
Командир айнзатцгруппы «А» бригаденфюрер СС Штальэкер доложил мне, что, по сведениям агентов, вернувшихся из Петербурга, разрушения в городе еще весьма незначительны. Пример бывшей польской столицы показал, что даже самый интенсивный обстрел не вызывает желательных разрушений.
По моему мнению, в таких случаях надо орудовать массовым использованием зажигалок и фугасов. Я покорнейше прошу напомнить при случае фюреру, что если вермахту не будут отданы абсолютно точные и строгие приказы, то оба вышеупомянутых города не смогут быть разрушены.
Хайль Гитлер!
Гейдрих»[300].
Итак, Москва должны была погибнуть — такова была одна из ступеней преступного плана. Но не последняя!