КОМАНДИРЫ-МОНАРХИСТЫ Генерал-от-инфантерии А. П. Кутепов и генерал-майор Генштаба М. Г. Дроздовский

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

КОМАНДИРЫ-МОНАРХИСТЫ

Генерал-от-инфантерии

А. П. Кутепов

и

генерал-майор Генштаба

М. Г. Дроздовский

Следующие три главы этой книги написаны в виде двойного портрета. Двое героев каждого очерка — в чем-то схожие белые полководцы: идеей монархизма (генералы Кутепов и Дроздовский), родовой принадлежностью (казаки кубанец Шкуро и донец Мамонтов), своеобразием и «географией» борьбы (дальневосточные атаманы Семенов и Унгерн).

Очерки, подчеркивая единое в «парах» добровольческих генералов, рисуют тот или иной тип белого командира, вождя.

Поэтому рассказы о жизненном, боевом пути героев сплетаются, как бы вытекают один из другого, призваны «взаимодополнять» общий портрет.

Хронологичны очерки и тем, что вторые персонажи (Дроздовский, Мамонтов, Унгерн) скончались гораздо раньше первых (Кутепова, Шкуро, Семенова), — на взлете своих талантов. Судьбы их «визави», выживших в мясорубке Гражданской войны, показывают возможную будущность рано ушедших.

* * *

Для того, чтобы говорить о монархистах, и тем более — генералах закалки Белой гвардии, необходимо сказать о монархизме. Рассматривать же этот принцип управления государством можно только в связке с христианской верой, в России — с православным вероисповеданием. Почему? Потому что именно посредством новозаветного миропомазания при венчании на царство православных царей уничтожается сатанинское начало земной власти.

Еще в IV веке по Рождеству Христову святитель Григорий Богослов разложил формы земного правления по полочкам. Он выделил их в три основные:

1. Монархия — правление одного, содержащее веру в одного Бога.

2. Полиархия, производная от политеизма, т. е. многобожия (аристократия, в XX веке — и олигархия), — правление меньшинства или лучших.

3. Анархия (демократия), как называется у святителя власть большинства, анархически обрекающая и на атеизм.

Пользуясь современными терминами, укажем выводы свт. Григория Богослова:

1) Монархия предпочтительнее всего, так как она подражает единству Бога.

2) Минус олигархии в том, что она предполагает рассеивание Божьего могущества, разделение Его сущности между несколькими богами.

3) Демократия наиболее бесперспективна, так как заключает в себе распыление Божьей сущности — власть оказывается настолько раздробленной, что при ней становится уже почти невозможно постичь само существование Бога.

Русский религиозный мыслитель К. П. Победоносцев отмечал, что при демократии политическая власть раздробляется "на множество частиц, и достоянием каждого гражданина становится бесконечно малая доля этого права… В результате несомненно оказывается, что… демократия оболживала (от «лгать» — В.Ч.-Г.) свою священную формулу свободы, нераздельно соединенную с равенством. Оказывается, что с этим, по-видимому, уравновешенным распределением свободы между всеми и каждым соединяется полнейшее нарушение равенства или сущее неравенство".

Другой русский мыслитель М. Н. Катков утверждал: противоположность во власти между Россией и Западом в том, что там все основано на договорных отношениях, у нас — на вере. Западное общество — номократично (правит закон), общество русское — идеократично (правит идея). "Плодотворно только то право, которое видит в себе не что иное как обязанность", — говорил он в отношении идеократичного принципа монархии.

Развивая все эти соображения, можно сказать, что монархия — есть верховенство нравственного идеала, который и прижился искони в нашей стране, потому что являлась она Святой Русью. В монархии личность ставит верховной властью не свою волю, а волю своего идеала. Таким образом, раз Церковь богоцентрична — ее прихожане живут при истинной монархии. Тут нет и не может быть места демократии, либерализму.

Исходя из этого, вне Церкви единственным освященным гражданским строем для православного может быть только монархия. Раз ты веруешь в Господа Иисуса Христа, то значит веришь, что лишь в монархии Он через Своего помазанника Царя ведет народ к спасению. Проще говоря, если свести к «идеократичной» формуле — православный «обязан» быть монархистом.

В том-то и незадача Белого Дела, что его основатели и большинство крупных вождей были православно верующими людьми, но не монархистами. Алексеев и Корнилов являлись антицаристами, Деникин и Колчак — либералами, они были февралистами, пытавшимися без монархической идеи победить красных. Хотя, казалось бы, очевидно: раз у красного противника была крайняя — большевистская — левая линия, то на нее должна была быть крайняя — монархистская — правая линия, чтобы увенчаться победой. Однако все главы Белых армий были «непредрешенцами», и даже монархист Врангель. Он, правда, делая "левую политику правыми руками", своей Русской Армией все же доказал "плодотворное право" Русской идеи, в основе которой традиционно-монархические обязанность и вера, а не демократические договор и закон.

Вот выводы на этот счет бывшего белого офицера, ставшего в Зарубежье настоятелем Братства преподобного Иова Почаевского РПЦЗ архимандрита Серафима, сделанные им в 1937 году:

"Я провел почти всю кампанию Добровольческой армии частью в рядах самого непредрешенческого Корниловского полка, частью в Марковской артиллерийской бригаде. Добровольно все время был на фронте, как во время наступления на Орел, так и во время великого отступления к Черному морю. Всем сердцем веровал в Белую идею и считал в то время неправильным навязывать народу ту или другую форму правления — словом, был, как теперь называют, «непредрешенцем», а одновременно, к слову сказать, довольно неважным христианином.

Увы, большинство моих соратников-офицеров тоже были плохими христианами, а оттого, быть может, и непредрешенцами. Православным христолюбивым воинством, к сожалению, мы были только по имени. Счастливые исключения, конечно, не противоречат общей картине. Оттого и не победили мы…

Мы скажем больше: даже национализм Белого Движения не оказался подлинным национализмом, национализмом, достойным русского народа, соответствующим его духу. Он был к беде нашей почти весь в земном плане. Лозунг "за отечество" отодвинул на заднее место святой порыв "за веру" и совсем выбросил среднее — "за царя", — помазанника Божия…

Но, может быть, чин священного миропомазания можно совершить над любым носителем верховной власти, например, над президентом или диктатором? Нет, это было бы профанацией великого таинства. Помазанником Божиим может быть лицо, приявшее власть не от людей или насилием, но от Бога и притом на всю жизнь. Власть Помазанника Божия должна опираться в конечном итоге на право божественное — jus divinum и не зависеть от прихоти народной.

Вот и приходится признать, что истинным Помазанником Божиим может быть только наследственный самодержавный Государь, избранный на Царство Промыслом Божиим через рождение от прежнего Помазанника Божия".

* * *

Начало биографий генералов А. П. Кутепова и М. Г. Дроздовского указывает, что монархическое «вероисповедание», возможно, органичнее усваивается, если его носители имеют в активе две исходные: аристократическое происхождение и службу в гвардии. По крайней мере, лучший образец у белых в этом отношении — генерал Врангель так же прекрасно воплощал обе данные категории.

Александр Павлович Кутепов родился в 1882 году в городе Череповце в семье лесничего. Отец его происходил из потомственных дворян Новгородской губернии. Александр окончил Архангельскую классическую гимназию и поступил в Санкт-Петербургское пехотное юнкерское училище. Вышел он из него в 1904 году подпоручиком в 85-й пехотный Выборгский полк, находившийся в это время в действующей армии, чтобы попасть на идущую русско-японскую войну. В рядах выборжцев подпоручик Кутепов и воюет с японцами.

В ноябре 1907 года А. Кутепов "за боевые отличия" переведен поручиком в Лейб-Гвардии Преображенский полк. В чине штабс-капитана командиром роты преображенцев Кутепов вступает в Первую мировую войну. Он трижды был ранен на ее фронтах, в сентябре 1916 года произведен в полковники и начинает командовать 2-м батальоном Преображенского полка. К этому времени полковник Кутепов награжден многими боевыми орденами, главный из которых орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия IV степени. Заслужено им и Георгиевское оружие.

Михаил Гордеевич Дроздовский родился на год раньше Кутепова, в 1881 году в Киеве в семье генерала, участника Севастопольской обороны. Его сразу отдали в кадеты, и в 1899 году Миша окончил Владимирский Киевский кадетский корпус. Потом была учеба в Павловском военном училище, откуда Дроздовский был выпущен подпоручиком в Лейб-Гвардии Волынский полк.

В 1904 году Дроздовский поступает в Николаевскую академию Генерального штаба, но в связи с началом русско-японской войны уходит добровольцем на ее фронт в рядах 34-го Восточно-Сибирского стрелкового полка. Там он был ранен и получил первые боевые ордена. После окончания войны вернулся в Академию Генштаба, которую закончил в числе лучших в 1908 году.

Потом М. Дроздовский служит в штабе Заамурского пограничного округа, а с ноября 1911 — в штабе Варшавского военного округа. В 1913 году он прошел в Севастополе, в Офицерской воздухоплавательной школе курс летчика-наблюдателя.

С началом Первой мировой войны Дроздовский служил в оперативном отделе Управления генерал-квартирмейстера Северо-Западного фронта, затем в штабе 27-го армейского корпуса. Осенью 1915 года — начальник штаба 64-й пехотной дивизии. В 1916 году дивизионный начальник штаба Дроздовский в Карпатах повел два полка в атаку и снова после японской войны был ранен. Но в январе 1917 года он вернулся в строй, был произведен в полковники и стал начальником штаба 15-й пехотной дивизии.

Здесь надо в хронологическом изложении биографий остановиться, потому что потом — в феврале 1917 года не только карьеры полковников Дроздовского и Кутепова приостановились, а и Российская Империя перестала существовать.

Продолжим же на событийном материале по линии командира 2-го батальона Лейб-Гвардии Преображенского полка полковника А. П. Кутепова, который в самые революционные февральские дни оказался в Петрограде. Александр Павлович приехал сюда по делам на несколько дней с фронта, и 27 февраля 1917 года ему пришлось горячо поучаствовать в разразившейся революции.

В ночь на 27 февраля восстал запасной батальон Волынского полка. Одним из инициаторов восстания был унтер-офицер Т. Кирпичников, которому первый "революционный командующий" Петроградским военным округом генерал Корнилов потом вручит за это Георгиевский крест. Но потом еще позже — в 1919 году товарища "Георгиевского кавалера" Кирпичникова, пойманного на территории Добровольческой армии, расстреляют по приказу Кутепова, который как был в Петрограде февралем 1917 года с револьвером в руке против любого красного, розового, кумачевого, так истинно белым остался.

Утром того 27 февраля такие последствия этого дня полковник Кутепов не мог и в шутку представить. С восставшими волынцами «заволынили» присоединившиеся к ним солдаты Литовского полка, другие части Петроградского гарнизона стали переходить на сторону стачечников и демонстрантов. К вечеру их будет уже около 70 тысяч — почти треть численности гарнизона столицы.

Днем же тогдашний командующий Петроградским военным округом генерал Хабалов попытался взять ситуацию под контроль — двинуть надежные части в центр города. Тут ему в суматохе Зимнего дворца и попался лейб-гвардейский полковник Кутепов, с мрачным отчаянием взирающий на происходящее. Для подавления беспорядков фронтовик Кутепов с радостью принял под свою руку тысячу местных гвардейцев из запасного полка. Генерал Хабалов приказал отряду Кутепова, "разбив толпу", занять район от Литейного моста до Николаевского вокзала, беря по дороге подмогу на свое усмотрение.

Полковник Кутепов поглубже надвинул козырек фуражки на свою круглую, выбритую голову, огладил смоляную бородку, крутнул вверх кончики усов. Скомандовал — и гвардейцы ринулись по запруженному Невскому проспекту.

У Александринского театра им попалась расхристанная рота пулеметчиков, которые не откозыряли Кутепову. Полковник зыркнул, хватаясь за револьвер. Выдвинулся ротный капитан и смущенно объяснил, что для пулеметов у них нет ни воды, ни глицерина. Кутепов приказал его шайке встать в строй.

Однако даже полковника Кутепова, взявшегося наводить порядок, Хабалов, спохватившись, решил остановить. На перекрестке с Литейным Кутепова нагнал посыльный Хабалова, который отменял свое распоряжение и приказывал полковнику вернуться назад к Зимнему дворцу. Однако Кутепова с белым офицерским Георгием на груди было не повернуть. Тем более, что по дороге к нему пристали другие лихие офицеры.

Толпы шатались, орали вокруг, в городском центре хлестко били разрозненные выстрелы. Вынырнув на Литейный, Кутепов увидел, что горит Окружной суд. У аристократической Сергиевской улицы в беспорядке торчали без наводчиков пушки с дулами в разные стороны, были разбросаны снарядные ящики. Невдалеке из-за баррикады палили по неуверенно двигавшимся к ней полицейским.

Здесь заправляли мятежники запасных Волынского и Литовского полков. Они замялись, увидев клинком летящий на них кутеповский отряд.

Полковник мгновенно оценил это, успокоительно закричал. Солдатики с красными бантами на шинелях придвинулись к нему, опуская оружие.

Выглянул из-за их спин унтер:

— Ваше высокоблагородие, постройте нас да отведите в казармы… Только боимся расстрела за мятеж.

Кутепов чеканно произнес:

— Те, кто присоединится ко мне, расстреляны не будут. Обрадованно всколыхнулась солдатская толпа, подхватила Кутепова на руки, подняла повыше, чтобы все услышали. Полковник рассмотрел в сером шинельном море под ним смутьянов: несколько штатских, писари Главного штаба, солдаты в артиллерийской форме. Он закричал:

— Те лица, которые сейчас толкают вас на преступление перед Государем и Родиной, делают это на пользу нашим врагам-немцам, с которыми мы воюем! Не будьте мерзавцами и предателями, а останьтесь честными русскими солдатами!

Из толпы выкрикнули:

— Боимся, что расстреляют! Кутепов опять заверил:

— Тот, кто пойдет со мной, расстреляны не будут. Тонко, с надрывом взвыл голос:

— Он врет, товарищи! Вас расстреля-я-яют!

Сразу же ударили по Кутепову из винтовок. Но он был уже на земле, вскидывая револьвер и командуя своим гвардейцам.

Мятежники бежали врассыпную, но из-за укрытий обрушился на кутеповцев бешеный огонь. Вокруг полковника падали его бойцы, они отстреливались, но сметало свинцом на открытом месте отряд.

С его остатками Кутепов прорывался к особняку графа Мусина-Пушкина. Это была сплошная перестрелка, отряд держал фронт вкруговую, но его выбивали с крыш, из подворотен. В основном гибли офицеры, их специально выцеливал противник, многие с золотыми погонами полегли в тех перестрелках.

Добрались с большими потерями до дома Мусина-Пушкина. В нем раскинулся на скорую руку госпиталь Северного фронта, куда стаскивали раненых.

Стемнело за окнами, на улицах мгновенно перебили еще целые фонари. Полная тьма опустилась на Петроград.

Кутепов, прикрыв караулами двери, выбрался наружу. Взглянул на Литейный, подсвеченный кострами и заревом. Туда из всех нор, переулков перла и перла толпа. Он увидел, как из особняка тенями выскальзывают его бойцы и перебегают к раве. Из нее, хрипло матерясь, выкрикивали его уже ставшую известной фамилию, суля Кутепову ужасное.

Вернулся полковник в особняк, огляделся: большая часть его отряда потихоньку сплыла. В горячке уличных боев сумел он приказать, чтобы купили ситного хлеба и колбасы. Стали это есть. Если б командир не похлопотал, были б ни с чем.

Никто не заботился о них, Кутепов отсюда по телефону безуспешно пытался связаться и с градоначальством, и с полицейским штабом. С улицы начали с завываниями пристреливаться по особняку.

Явилось к Кутепову начальство лазарета. Пряча глаза, стали его просить уйти отсюда с неранеными солдатами. Что было ему делать, не отдавать же на растерзание раненых и сестриц милосердия! Выскользнул полковник с кучкой его последних бойцов в темень…

Так закончилась эта единственная «полупопытка» петроградского военного начальства вмешаться в те события.

Тамошние же офицеры от прибывшего с фронта монархиста Кутепова сильно отличались. Во-первых, они заметили, что именно их стараются убить на улицах, избегая стрелять по солдатам. И одни сидели дома, а более «инициативные» — в Офицерских собраниях, оживленно обсуждая ситуацию. Они не хотели репрессий против восставших, чтобы не портить свою репутацию на будущее. Надвинувшаяся смена режима и офицерству казалась неизбежной.

* * *

2 апреля 1917 года полковник А. П. Кутепов, несмотря на его февральские приключения, назначается командиром Преображенского полка, к названию которого приставку «Лейб-Гвардии» тогда уже старались не упоминать. Летом при неудаче русской армии в ее июньском наступлении, когда австро-германцы прорвали фронт на Тарнополь, преображенцы Кутепова не уронили честь и боевую славу полка, а Александр Павлович заслужил между солдатами почетное прозвище "Правильный человек".

Такой авторитет командира лейб-гвардейцев и позволил полковнику Кутепову как бы вычеркнуть знаменитый Преображенский полк из действующих военных анналов, чтобы не замаралось его имя в красной истории России. После октябрьского большевистского переворота командир Лейб-Гвардии Преображенского полка полковник А. П. Кутепов 2 декабря 1917 года издал приказ о его расформировании, чем спас старинное полковое знамя Русской Императорской армии.

После этого Кутепов отправляется на Дон, где 24 декабря вступает в только что оформившиеся ряды добровольцев. Он сразу получает назначение начальником белого гарнизона Таганрога, каким командует до начала января 1918 года. Обороняя город, Кутепов вел упорные бои с красными. В 1-й Кубанский Ледяной поход в феврале полковник Кутепов выступил командиром 3-й роты 1-го Офицерского полка. 28 марта 1918 года (отсюда все даты — по новому стилю) он становится помощником командира этого полка.

В апреле 1918 года изнуренная проделанным Ледяным походом Добровольческая армия отчаянно штурмует Екатеринодар. 12 апреля гибнет в атаке великолепный командир Корниловского ударного полка полковник М. О. Неженцев. Он капитаном разведки 8-й армии генерала Корнилова по его инициативе в мае 1917 года сформировал первую добровольческую часть в Императорской армии — 1-й ударный отряд 8-й армии, который блестяще провел свое боевое крещение, взяв Калущ при общем провале тогда русского летнего наступления.

Георгиевский кавалер, любимец Корнилова Неженцев и в Царской, и в Белой армии со своими ударниками был на самых ответственных участках. То, что после его гибели командиром Корниловского ударного полка назначают А. П. Кутепова, прекрасно говорит о репутации, какую уже завоевал себе тогда и Александр Павлович.

Жизненные и военные пути Кутепова и Дроздовского, начиная с того, что были они почти ровесниками, отправились на русско-японскую войну добровольно, приблизительно в одно и то же время получили звание полковника, и в дальнейшем как бы "отзеркаливают".

Яростный противник большевиков, несокрушимый монархист полковник Кутепов становится командиром Преображенского полка 2 апреля 1917 года, чтобы в летнем наступлении показать преображенцев в полной боевой мощи, и все же распускает знаменитый полк как "Правильный человек" 2 декабря — в ожесточенный протест против новоявленного красного режима. Его идейный собрат полковник Дроздовский 6 апреля 1917 года становится командиром 60-го пехотного Замосцкого полка, чтобы, как позже отметят, "успеть с этим полком совершить ряд блестящих дел". Дроздовский награжден орденом Святого Георгия, а 24 ноября его назначают командующим 14-й пехотной дивизии на Румынском фронте. И все же полковник Дроздовский сам сложил с себя это командование 11 декабря 1917 года, чтобы начать вооруженно бороться с большевизмом.

Как красочно выразился А. И. Деникин о том, что удалось сделать М. Г. Дроздовскому, "было новой героической сказкой на темном фоне Русской Смуты". Поэтому, приняв к сведению подвижничество монархиста Кутепова Февралем 1917 года, его активнейший вход в Белую борьбу на Дону и Кубани, внимательно разглядим так же вдохновенные действия монархиста Дроздовского, возглавившего Белое дело на Румынском фронте сразу после того, как стали известны последствия октябрьского переворота.

В конце ноября 1917 года на Румынском фронте состоялось совещание русских офицеров Генерального штаба по вопросу восстановления и спасения гибнущей от красных России. Точки зрения присутствующих разделились на три позиции.

Одна группа выступила за непротивление новому советскому режиму, за службу большевикам; они рассчитывали не на контрреволюцию, а на эволюцию, прикидывая, что на мирное восстановление нормальной жизни в России теперь уйдет никак не меньше тридцати лет. Вторая группа офицерства их стратегию поддерживала, но тактически предлагала организовывать восстания, чтобы расшатать большевизм лет за десять.

Третья группа была самой малочисленной, но эти бескомпромиссные люди собирались немедленно вооруженно бороться с большевизмом. Они стояли за объединение заслуженных, убежденных офицеров и солдат, не смирившихся с большевистской гибелью Родины. Их лидерами был только что назначенный командир 14-й пехотной дивизии 36-летний полковник М. Г. Дроздовский и тоже бывший участник японской войны, ныне начальник штаба 118-й пехотной дивизии 39-летний полковник Михаил Кузьмич Войналович, который станет помощником Дроздовского во всех его белых делах.

Об этих двоих в военном лагере врангелевцев в Галлиполи в 1922 году на четвертой годовщине празднования дня выступления Добровольческого отряда дроздовцев в свой легендарный поход его участник-артиллерист, потом один из организаторов белой военной авиации полковник В. А. Андреянов в своем докладе отметит:

"Полковник Дроздовский, человек чрезвычайной храбрости и высоких нравственных качеств, непоколебимой силы воли, оценил положение и взял на себя объединение этого круга офицеров. Высокого роста, худощавый, с резко очерченными чертами лица, с орлиным взглядом, с сухой рукой (после ранения в японскую войну), тотчас и определенно формулирующий свои мысли, он сразу производил сильное впечатление на всех с ним встречавшихся.

Выбор ближайшего своего помощника, впоследствии начальника Штаба Отряда, Дроздовским был сделан крайне удачно. Единство взглядов и убеждений, полное самоотречение, патриотизм, храбрость, решимость свойственны были в полной мере им обоим.

Некоторые различия характеров только дополняли их. Несколько нервный и порывистый не в боевой обстановке Дроздовский и рядом с ним спокойный во всех случаях жизни Войналович — вот те начальники, которым не могло не поверить и не довериться офицерство с первой встречи с ними".

Вначале вербовка добровольцев Дроздовским началась тайно. В городе Яссы на улице Музилер в доме 24 он открыл вместе с единомышленниками так называемое Бюро помощи офицерам. С приходящими сюда беседовали, чтобы убедиться в решимости и самоотверженности офицера освободить от большевиков Родину. Потом знакомили с планами сколачивающегося отряда, предлагали подписать соглашение о службе в нем. Одних отправляли обратно в их части для дальнейшей пропаганды добровольчества среди офицерства, других поселяли в общежития, расположенные в христианской Евгениевской Общине, выдавали пособие.

Полковник М. Г. Дроздовский разослал своих вербовщиков по прифронтовым городам. Сам, оставив в Яссах с отрядниками полковника Войналовича, поехал в Кишинев, потом в Одессу, где открыл такие же Бюро. В Одессе Михаил Гордеевич так увлекся работой с офицерами, что не успел скрыться из города, когда его заняли красные. Дроздовского арестовали, и встал бы он у расстрельной чекистской стенки, если бы не его находчивый адъютант подпоручик Кулаковский. Тот сумел убедить еще не опомнившихся после взятия Одессы большевиков в совершенной благонадежности его командира. Дроздовского выпустили, они с Кулаковским вернулись в Яссы.

В декабре бывший помощник Главнокомандующего Румынским фронтом короля Фердинанда, теперь — Главнокомандующий армиями Украинского фронта генерал Д. Г. Щербачев, получивший письмо от основателя Добровольчества на Дону генерала М. В. Алексеева, решил развернуть такое же добровольческое дело, начатое Дроздовским, в масштабе своего фронта. С его разрешения по штабам армий разослали приглашение русским офицерам, желающим поступить на "американскую службу", согласовав этот фокус с союзническим Консульством США в Румынии. Когда такие являлись в Консульство, им говорили:

— Вы еще нужны Родине.

В Яссах офицеров направляли на улицу Музилер в Бюро дроздовцев.

Генерал Щербачев отдал приказ о формировании офицерских добровольческих частей. Наметили создать три Отдельные Русские добровольческие бригады: в Кишиневе, в местечке Соколы, находившимся в двух верстах от города Яссы, а также — в военном лагере у железнодорожной станции Скинтея, расположенной в 28 верстах от Ясс. Командиром штаба Национального корпуса Русских добровольцев, в который предполагали слить бригады, назначили генерала Кельчевского. Начальником Кишиневской бригады сначала поставили генерала Осташева, потом генерала Белозора. Но ходко дело шло лишь в Ясской бригаде полковника Дроздовского, которая насчитывала уже 200 бойцов.

Несмотря на приказ Щербачева, в штабах армий идеей добровольчества не воодушевились. Там просиживали галифе люди в погонах, больше поддерживающие офицерское большинство, какое выявилось на совещании выпускников Академии Генштаба в ноябре, предпочитающее как-то «пережить» большевизм и даже сосуществовать с ним в ближайшие 10, 30 лет… Бланки печатных объявлений, подписок, размноженные по образцу из дроздовских Бюро, пылились в штабных канцеляриях. Офицеры частей узнавали о наборе в добровольческие бригады больше через неугомонных вербовщиков Дроздовского.

Инициатора Добровольчества на русском фронте в Румынии полковника Дроздовского, сложившего с себя командование 14-й дивизией, в главное руководство добровольцами не ввели, ему предоставили возможность командовать лишь их частями под Яссами. Но направляющимся туда офицерам деньги, отпущенные на пособия, выдавались крайне неохотно. Если они собирались следовать к дроздовцам с оружием, боеприпасами, их обвиняли в расхищении воинского имущества части.

Прибывавшие в Яссы добровольческие офицеры и солдаты сначала отправлялись в городские общежития, потом — в Соколы или Скинтею. Первоначально больше людей направляли в совсем близкие от Ясс Соколы, но начались постоянные стычки с местными красными. Тогда в Соколах оставили лишь команду для караулов у складов и разгрузки вагонов на местной железнодорожной станции, а всех перевели в Скинтею.

В Скинтейском лагере спали в нескольких холодных и темных летних бараках на нарах. В январе 1918 года здесь двум с лишним сотням офицеров разных родов войск при пятистах конях, шести орудиях и десяти пулеметах приходилось заниматься самым черным трудом. Они несли все хозяйственные работы вплоть до колки дров. Ухаживали за конями, водя каждого на водопой за полторы версты. А для добывания вооружения, пропитания и фуража требовалось им еще налетать на соседние большевистские части.

Нареквизировали за месяц под дулами дроздовцы у марксистски настроенных военных масс добро, в десятикратных количествах превосходящее личный отрядный состав: 15 бронемашин, радиостанцию, много тяжелой и легкой артиллерии, пулеметов, автомобилей. В лагере постоянно велось строевое обучение. Вся эта огромная нагрузка, особенно непривычная тем, кто не был знаком с уходом за конями и с запряжками, не понизила духа, а сплотила белых, отборно собравшихся сюда под крыло добровольца номер один Дроздовского.

Правда, в январе сбило поток добровольцев формирование в армиях фронта офицерских команд для охраны складов. Этим подразделениям, напротив, в штабах деловито выделили хорошее довольствие и жалованье. В «сторожа», где напрягаться было не надо, и потянулись нерешительные, бездельники, увлекая других, чтобы «пересидеть». Многие на отдаленном от большевистских центров бывшем Румынском фронте все еще плохо себе представляли что за беспощадная, сокрушительная гидра кумачево распростирает конечности по матушке-России.

Политическая обстановка в Румынии резко изменилась в феврале 1918 года. Ее правительство посчитало себя преданным большевистской Россией, заключившей Брестский договор с Германией, и тоже приступило к переговорам с немцами о сепаратном мире. В стране началась антирусская кампания. Румыны разоружали русские части, захватывая их фронтовое имущество.

Главком русских армий в Румынии генерал Щербачев и официальный глава их Управления добровольческих войск генерал Кельчевский в такой обстановке решили распустить только-только складывающиеся добровольческие бригады. На их взгляд, русские белые силы не могли добраться в Россию сквозь румынские кордоны и германские оккупационные войска, занимающие страну. Да и румыны настаивали на разоружении этих частей, что входило в предварительные условия их мира с немцами.

Чтобы убедить в безуспешности командиров добровольцев, Кельчевский собрал их совещание. Подсчитали, сколько записалось добровольцами. Оказалось 5 тысяч! Но 3 тысячи из них было штабных, то есть — лишь на бумаге для видимости проводимого «мероприятия». Истинных же бойцов — полторы тысячи в Кишиневе и пятьсот под Яссами. Собравшиеся дружно развели руками: с такими силами бессмысленно начинать!

Лишь полковник Дроздовский, сверкнув своим пенсне, отчеканил, что он с каким угодно числом решительных людей пойдет на Дон к генералу Корнилову и доведет их. Возмущенный генералитет и другие старшие офицеры единодушно осудили выскочку. Кто-то воскликнул, что они имеют дело с авантюристом и маньяком. Тут же генералом Кельчевским был отдан приказ о расформировании добровольческих частей, недействительности подписки, данной добровольцами. Были вывешены объявления с предложением им разъехаться. Кельчевский связался телеграфом с командующим Кишиневской добровольческой бригадой генералом Белозором и тоже сразу нашел с ним общий язык по роспуску бригадников. Полковник Дроздовский остался в совершенном одиночестве.

* * *

Полковник М. Г. Дроздовский не подчинился воле его командиров, «закрывших» Белое Дело. Михаил Гордеевич собрал своих добровольцев, прочел им приказ о расформировании и сказал:

— А мы все-таки пойдем…

Приказав испортить в Скинтее все, что нельзя было взять с собой, Дроздовский теперь сосредоточил свой отряд в Соколах.

Немедленно здесь отряд Дроздовского начали окружать румынские войска, они потребовали сдать оружие и разъехаться. Начальник штаба бригады «дроздов», как их потом стали называть, полковник Войналович поднял добровольцев «в ружье» и сообщил им требование румын. Белое воинство единогласно сказало «нет» и решило идти на прорыв.

Был составлен ультиматум русских добровольцев румынскому королю:

1. Оружие сдано не будет.

2. Требуем гарантии свободного пропуска до русской границы.

З. Если до 6 вечера не уйдут войска, будет открыт артиллерийский огонь по Яссам и, в частности, по королевскому дворцу.

Полковник Дроздовский повез ультиматум на автомобиле в Яссы, чтобы главком Щербачев передал бумагу королю Фердинанду. Отряд начал готовиться к прорыву, и к 5 часам вечера он был готов идти напролом.

Румынские войска все же отошли. Белой гвардии Дроздовского дали пропуск и 6 поездных составов.

11 марта 1918 года эшелоны всего с несколькими сотнями дроздовцев, хотя с мортирной и конногорной батареями, громыхая буферами, как некая несокрушимая преторианская армия, заставившая уступить короля, тронулись на Кишинев.

На станции Перлица у остановившихся эшелонов румыны попробовали отцепить паровоз. Они окружили начальника эшелона капитана Колзакова с офицерами цепью, нацелив два пулемета с десяти шагов. Запел дроздовский трубач, россыпью бросились с подножек добровольцы и взяли румын в еще большее кольцо. Путь стал свободен.

В Кишиневе их ждала лишь орава румынских пулеметных сторожевых постов. Из дислоцировавшейся же здесь бригады русских добровольцев в полторы тысячи всего пятьдесят офицеров присоединилось к отчаянным «дроздам». Но они не унывали, 16 марта двинулись маршем на Дубоссары.

В Дубоссарах объявили регистрацию офицеров, но она оказалась безрезультатной. Зато присоединились к отряду команда конников из Болграда, Польский эскадрон. Узнали, что из Измаила пробивается к ним сводная офицерская рота Морской дивизии полковника М. А. Жебрака-Русановича. Они не знали, что пару недель назад вот так же отринутые и проклинаемые ушли в свой Ледяной поход добровольцы Алексеева и Корнилова с Дона, но генерал Алексеев считал:

«Нужно зажечь светоч, чтобы была хоть одна светлая точка среди охватившей Россию тьмы».

Генерал же Корнилов, отвечая на вопрос: «Что если не победим?» — сказал:

— Тогда мы покажем, как умеет умирать Русская армия.

Дроздовцы все это не могли знать, но свято чувствовали, потому что на них были такие же русские офицерские золотые погоны, потому что их вел полковник с изувеченной раной рукой и Георгием на груди.

Михаил Гордеевич же поправлял свое пенсне и писал в дневник, начатый на этом походе:

«Только смелость и твердая воля творят большие дела. Только непреклонное решение дает успех и победу. Будем же и впредь, в грядущей борьбе, смело ставить себе высокие цели, стремиться к достижению их с железным упорством, предпочитая славную гибель позорному отказу от борьбы…

Голос малодушия страшен, как яд…

Нам остались только дерзость и решимость…

Россия погибла, наступило время ига. Неизвестно, на сколько времени. Это иго горше татарского…

Пока царствуют комиссары, нет и не может быть России, и только когда рухнет большевизм, мы можем начать новую жизнь, возродить свое Отечество. Это символ нашей веры…

Через гибель большевизма к возрождению России. Вот наш единственный путь, и с него мы не свернем…

Я весь в борьбе. И пусть война без конца, но война до победы. И мне кажется, что вдали я вижу слабое мерцание солнечных лучей. А сейчас я обрекающий и обреченный…»

20 марта 1918 года отряд полковника Дроздовского вышел из Дубоссар, продолжая свой легендарный в истории Белой борьбы поход Яссы-Дон. Впереди лежали 1 200 верст пути, на которые в крови, поту, стуже, грязи, боях уйдет 61 день. Потом в «Дроздовском марше» уцелевшие будут петь:

Из Румынии походом

Шел Дроздовский славный полк,

Для спасения народа

Нес геройский трудный долг…

Этих дней не смолкнет слава,

Не померкнет никогда,

Офицерские заставы

Занимали города…

Это неважно, что песню потом переделают на свой лад красные. Многое для дроздовцев являлось неважным, включая собственную жизнь.

Сколько было этих белых героев вместе с отрядом полковника Жебрака, который принес им свой Андреевский флаг Балтийской дивизии, и он станет полковым знаменем стрелкового Офицерского полка «дроздов»? Всего тысяча: 667 офицеров, 370 солдат, 14 врачей, священников и чиновников, 12 сестер милосердия… Авангардом скакал конный отряд под командой начштаба полковника Войналовича. Начальником артиллерии шел генерал Невадовский, пехоты — генерал Семенов, связи — полковник Гран, интендантства — полковник Абрамов.

Их путь до Новочеркасска проляжет через реки Буг и Днепр, придется брать Каховку, Мелитополь, Бердянск, Ростов-на-Дону. Но уже 23 марта в Вальгоцулово Дроздовский в дневнике записывает:

«Газетная травля (еврейская) «Одесских новостей» и других социалистических листков (прапорщик Курляндский), желание вооружить всех — впереди нас идет слава какого-то карательного отряда, разубеждаются потом, но клевета свое дело делает, создает шумиху и настораживает врагов. А ведь мы — блуждающий остров, окруженный врагами: большевики, украинцы, австро-германцы!!!»

В ночь с 27 на 28 марта они под ледяным ветром и снегом перебрались по паромной переправе через Буг. На том берегу резкий ветер бил в лицо, мороз пополз к пятнадцати градусам, хорошо кованые кони скользили, ступая по косогорам. Пришлось остановиться на дневку, потому что лошади, не люди выбились из сил.

4 апреля 1918 года отряд прибыл в селение Новый Буг, где узнали, что в деревне Долгоруковке было замучено шестеро офицеров. Немедленно отправилась туда команда: коммунистов расстреляли, дома их бежавших товарищей по партии сожгли, жителей, издевавшихся над офицерами, выпороли. Такую же расправу пришлось произвести над большевиками и их прихвостнями в Фонтанке по жалобе местного крестьянства.

Дроздовский записал в дневнике:

«Нет-нет да и сожмет тоской сердце, инстинкт культуры борется с мщением побежденному врагу, но разум, ясный и логичный разум, торжествуй над несознательным движением сердца!.. Что можем мы сказать убийце трех офицеров или тому, кто лично офицера приговорил к смерти «за буржуйство и контрреволюционность»? Или как отвечать тому, кто являлся духовным вождем насилий, грабежей, убийств, оскорблений, их зачинщиком, их мозгом, кто чужие души отравлял ядом преступления?! Мы живем в страшные времена озверения, обесценения жизни. Сердце, молчи, и закаляйся, воля, ибо этими дикими, разнузданными хулиганами признается и уважается только один закон — «око за око», а я скажу: «два ока за око, все зубы за зуб», «поднявший меч…»

В эти дни на отбившихся от отряда два десятка бойцов его автоколонны из-за ближних холмов свалилось двести с лишним красных конников. Дроздовцы залегли и отстреливались, пока их не выручили основные силы, но цистерны с бензином и картеры многих машин были прострелены. Вокруг пробивающихся белых стервятниками кружились разрозненные большевистские части, используя все возможности, чтобы уничтожить или хотя бы обескровить их.

Днепр хотели перейти у Бериславля. Приблизившись к нему, услыхали стрельбу. Разведка уточнила и доложила, что это немцы, взявшие Бериславль, воюют с красными, засевшими на другом днепровском берегу в Каховке.

На переговоры с германским командованием поехали полковники Войналович и Жебрак. Немцы отнеслись к ним высокомерно, не собирались пропускать, но отправили своего офицера посмотреть на дроздовцев. Увидев отрядную артиллерию, они изменились. Стало ясно, что эти русские в золотых погонах, если надо, то и их сметут. Германцы захотели вместе атаковать большевиков. Дроздовский, усмехнувшись, отказался и потребовал, чтобы они не трогались с места в течение суток и не вмешивались в его действия.

Полковник Дроздовский не считал войну с Германией законченной и не признавал большевистского Брестского мира. По пути он не дрался с немцами только потому что стремился сохранить своих добровольцев для более пока важной Белой борьбы.

Поздно вечером 9 апреля «дрозды» встали на окраине Бериславля, а утром поили коней в Днепре, глядя на мост, по которому с противоположного каховского берега гвоздили большевистские пушки. Затрубил атаку трубач. Белые конники, по-казачьи вжимаясь в седла, ринулись на мост в лобовую атаку!

Они в аду встречного огня пробились на другой берег. Беспощадной лавой обрушились на позиции большевиков, наотмашь рубя разбегающихся…

В Каховке дроздовцы захватили полсотни пленных, а местные торговцы вручили им 800 тысяч рублей, полученных купцами от советского правительства за поставку хлеба, которую и не собирались выполнять.

Деньги были к месту, и очень кстати взятый рубеж — последняя серьезная преграда на пути к Дону. В деревне Любимовке прошел парад, где отличившихся в бою наградили Георгиевскими крестами.

Встречающееся мнение будто белые за отличия на поле боя в Гражданской войне предпочитали не награждать, так как проливали кровь «братьев», безосновательно. Неправда и то, что особенно здесь выделился последний белый главком генерал Врангель, запретивший награды в «братоубийственной» войне. В белой Русской Армии генерала барона П. Н. Врангеля награждали, например, уникальным орденом Святителя Николая Чудотворца, Орденский комитет которого был торжественно открыт в июне 1920 года при Врангелевской ставке в Севастополе.

Генерал-лейтенант А. Г. Шкуро

Генерал-лейтенант А. Г. Шкуро.

Генерал-майор М. Г. Дроздовский

Генерал-майор М. Г. Дроздовский.

Генерал Врангель, 1917 г.

Генерал Врангель, 1917 г.

Генерал-лейтенант К. К. Мамонтов

Генерал-лейтенант К. К. Мамонтов.

Генерал барон Петр Врангель

Генерал барон Петр Врангель.

Генерал-лейтенант Г. М. Семёнов

Генерал-лейтенант Г. М. Семёнов.

Бронепоезда играли большую роль во время гражданской войны

Бронепоезда играли большую роль во время гражданской войны.

Генерал А. С. Кутепов

Генерал А. С. Кутепов.

Генерал Алексеев - один из основателей Белого движения

Генерал Алексеев — один из основателей Белого движения.

Генерал Н. И. Юденич

Генерал Н. И. Юденич.

Танк, переданный союзниками армии Деникина

Танк, переданный союзниками армии Деникина.

Н. В. Скоблин - командир Корниловского полка, впоследствии - советский агент во Франции

Н. В. Скоблин — командир Корниловского полка, впоследствии — советский агент во Франции.

Адмирал А. В. Колчак

Адмирал А. В. Колчак.

Встреча адмирала Колчака во время парада в Омске. Декабрь 1918 г.

Встреча адмирала Колчака во время парада в Омске. Декабрь 1918 г.

Генерал Юденич (слева)

Генерал Юденич (слева)

Новочеркасск. 1919 г. Слева направо: Л. П. Богаевский, генерал Деникин. П. И. Краснов, генерал И. П. Романовский

Новочеркасск. 1919 г. Слева направо: Л. П. Богаевский, генерал Деникин. П. И. Краснов, генерал И. П. Романовский.

Встреча генерала Корнилова на вокзале в Москве. Август 1917 г.

Встреча генерала Корнилова на вокзале в Москве. Август 1917 г.

Самого Главнокомандующего Русской Армией генерал-лейтенанта барона П. Н. фон Врангеля Орденская Николаевская Дума 1-го Армейского корпуса наградит орденом Св. Николая Чудотворца II степени в Галлиполийском лагере в декабре 1921 года за блестящие успехи в этой «братоубийственной» войне. Дело в том, что белые православные воины ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не могли быть «братьями» безбожной большевистской, коммунистической, красной нечисти. Правда, после падения ее режима в России в 1990-х годах некоторым бывшим советским историкам и военным, а также их преемникам: красно-коричневым, — этого «братания» захотелось. Но Гражданская война не кончилась, господа товарищи!

Совершенно справедливо высказывается на этот счет последняя истинно белая, монархическая газета «Наша страна», 51-й год издающаяся в Аргентине, в Буэнос-Айресе под девизом: «ПОСЛЕ ПАДЕНИЯ БОЛЬШЕВИЗМА ТОЛЬКО ЦАРЬ СПАСЕТ РОССИЮ ОТ НОВОГО ПАРТИЙНОГО РАБСТВА». Ее публицисты утверждают:

«Историческая монархия не может быть восстановлена ранее, чем победит Белое Дело, то есть будет устранено то (советчина), что делало ее восстановление абсолютно невозможным…

Доброе имя белых вождей может быть восстановлено в России не раньше, чем будет восстановлена подлинная российская государственность и будут признаны преступниками ее враги — защитники советской власти…

Принципиальная линия «Нашей страны» (за плечами у которой стоят тени сотен тысяч русских патриотов, отдавших жизнь в борьбе с поработившим Россию преступным режимом) на непримиримость к любым проявлениям советской идеологии и практики и разоблачению сути национал-большевицкого «учения» — есть тот эталон, по которому измеряем мы ныне слова и поступки различных лиц и политических сил. Пока он есть, никому не удастся стереть грань между подлинным и ложным, между белым и красным, между Россией и Совдепией».

* * *

Чтобы в окружающей сумятице разных войск выделяться, дроздовцы нашили себе на левый рукав национальный русский шеврон: трехцветный угол концами вниз. Впереди был Мелитополь, на который выступили через деревню Тогуи, а потом взяли курс на Акимовку. На всем пути приходилось уничтожать телеграфную линию, чтобы лишить красных связи.

Помимо большевиков, в этих краях царствовали анархисты. О том, чтобы избавиться и от них, били челом Дроздовскому местные жители. Поэтому в колонии Эйгенфельд пришлось разгромить анархистские силы, за что в здешней Сельскохозяйственной школе белых забрасывали цветами, и в их ряды вступило 50 добровольцев.

Захватив Акимовку, дроздовцы решили спровоцировать ничего не подозревающих о них красных в Мелитополе. Воззвали по телеграфу в Мелитополь от имени акимовских большевиков о помощи против гайдамаков, которые якобы не дают драть с крестьян контрибуцию. Им ответили, что красный эшелон с грозным названием «Технический поезд по борьбе с контрреволюцией» выходит на подмогу.

Поезд пропустили за переезд и взорвали сзади путь. Тут же ударили по нему дроздовские пулеметы. Поезд рванулся вперед, рассчитывая проскочить станцию, но там его встретили броневик и эскадрон капитана Нилова.

Все 118 большевистских бойцов эшелона были захвачены. Расстреляли только тех, кто дрался с оружием до конца. Тут же за попытку грабежа населения казнили и своего дроздовского офицера серба Зорича.

В отряде действовал военно-полевой суд, чтобы не было ни самосудов, ни грабежей. Населению платили и за продовольствие, и за фураж, и за подводы. В захваченном «Техническом поезде» оказалась масса награбленной провизии, сластей, мануфактурных товаров, дамской и детской обуви, которыми белые поделились с местными бедняками.

На следующем рассвете 16 апреля по «дроздам» ударил подлетевший к Акимовке на смену предыдущему «Техническому» бронепоезд. Ему дружно ответили белые батареи и красные умчались. Отряд двинулся двумя колоннами вдоль «железки» на Мелитополь, по пути дважды по нему обрушивался бронепоезд. Навязывал бой и выдвинувшийся красноармейский отряд. Он пытался цепями перейти в атаку. Но эту пехоту дроздовцы контратаками быстро разгоняли.

К вечеру дроздовцы вошли на окраину Мелитополя, остановились в слободке Кизиар. Здесь узнали, что красные оставили город, уйдя отсюда в панике на тринадцати эшелонах. Воевавшая за большевиков атаманша Маруська Никифорова даже бросила свой автомобиль.

Отряд расположился в Мелитополе, отдав власть городскому самоуправлению. Многие мелитопольцы встали в ряды добровольцев.

Вскоре к городу подошли немецкие части, попросившие пропустить их эшелоны в Крым. Дроздовский согласился, но с немцами хлынули сюда и отряды гайдамаков: украинцев наглых и отчаянных. Для острастки дроздовцы выпороли нескольких из них. «Гайдамаки стали шелковые», — как упомянул по этому поводу в своих воспоминаниях полковник Андреянов.

После этих событий Дроздовский, сам родом из Киева, выросший серди украинцев, так написал о них и немцах в своем дневнике: