Глава 2 Бюрократическая Материалы к диссертации сотрудника аппарата официального представителя президента в Государственной думе (1999 год)
Глава 2
Бюрократическая
Материалы к диссертации сотрудника аппарата официального представителя президента в Государственной думе (1999 год)
Валерий Георгиевич Красоткин, ответственный сотрудник представительства администрации президента в Государственной думе, решил написать диссертацию о российском парламентаризме. Знал он об этом много, поскольку последние девять лет его жизнь так или иначе была связана с законодательной властью.
В начале 90-х Красоткин на перестроечной волне попал в Верховный Совет РСФСР Себя он там никак не проявил, но в 1992 году сделал чудовищную ошибку, встав в противостоянии Ельцин — Хасбулатов на сторону спикера Верховного Совета. Радикалом Красоткин не был, поэтому в октябре 1993 года не пострадал. Глядя по телевизору на горящий Белый дом, он окончательно понял, где находится настоящая власть, а где — только ее иллюзия.
Работу бывшему члену Верховного Совета было найти непросто, поэтому он, не думая, согласился пойти в администрацию президента, в подразделение, отвечающее за взаимодействие с парламентом. Первое время хасбулатовское прошлое мешало карьере Красоткина. Однако со временем на Старой площади перестали придавать большое значение обстоятельствам войны с Верховным Советом. Да и возможностей проявить себя с лучшей стороны у Красоткина было немало.
Сам себя он называл «президентским лоббистом», человеком, отстаивающим интересы главы государства в Думе.
В 1999 году это было очень непросто.
В нижней палате парламента большинство составляли явные противники Бориса Ельцина. С этим еще как-то можно было бы управиться, если бы власть могла сама для себя сформулировать, что она собственно хочет. Однако меньше, чем за год до выборов в парламент, и чуть больше, чем за год до президентских выборов, Кремль находился то ли в апатии, то ли в предсмертной коме. Власть уплывала из рук ельцинской команды.
Красоткин понимал, что появление в Кремле нового хозяина может стоить ему работы. Надо было использовать все еще имеющиеся возможности для подготовки запасного аэродрома. И диссертация точно не была бы лишней.
У Красоткина были подчиненные: несколько молодых людей, которые с утра до вечера носились по Думе, собирая необходимую информацию. Именно на них и была возложена обязанность по сбору необходимого для диссертации материала. По красоткинской легенде, заказ исходил от нового главы кремлевской администрации, желавшего получить более полное представление о работе всех подразделений.
В назначенный час на рабочий стол Красоткина легли три объемные докладные записки.
Первая бумага касалась распорядка думской жизни. Ее Красоткин листал без особого интереса.
Понедельник — работа комитетов и комиссий.
Вторник 10.00 — заседание Совета Думы, 12.00–15–00 — собрания фракций и депутатских групп,
15–00 -18.00 — парламентские слушания.
Среда. 10.00–18.00 — пленарное заседание.
Четверг. 10.00 — заседание Совета Думы, 11.00–16.00 —работа комитетов и комиссий, 16.00–18.00 — собрания фракций и групп.
Пятница. 10.00–18.00 — пленарное заседание[52].
Тут Красоткин поставил на полях галочку. Описание пятничного заседания было не подробным, поскольку не упоминались ни час ратификаций, ни правительственный час, ни час для заявлений фракций и депутатских групп.
На самом-то деле Дума не слишком соблюдала установленный распорядок работы. Комитеты собирались не когда положено, а когда им было нужно.
На формирование повестки дня регламентом отводилось 20 минут. Меньше 40 минут эта процедура не занимала. Бывало и так, что депутаты затягивали «разминку» и на полтора часа, а однажды, в 1997 году, повестку дня обсуждали чуть ли не до обеда.
Депутатская разминка была одним из любимых развлечений думских телевизионщиков, поскольку самые острые (но совершенно бессмысленные, с точки зрения Красоткина) заявления делались именно в эти минуты. Валерий Георгиевич точно знал, что как только Василий Шандыбин предложит внести в повестку дня вопрос об ответственности администрации президента за кризис в стране, а телеканал НТВ покажет колоритного депутата во всей красе, ему, Красоткину, позвонят из Кремля и потребуют объяснить, что там такое происходит. Он много раз объяснял, что болтовня в начале заседания не может повлечь за собой реальных решений. Однажды Красоткин даже попросил начальство провести работу с руководством телеканалов, чтобы оно не увлекалось трансляциями думских разминок Все было впустую.
Зачастую дебаты по повестке дня затягивались вовсе не потому, что депутатам захотелось поболтать на общие темы. Для знающего человека — а Красоткин себя относил именно к таковым — обсуждение повестки дня пленарного заседания подчас было сродни остросюжетному детективу.
Вот группа депутатов явно затягивает дискуссию, каждый из них выступает не по одному разу, иногда даже они бранятся между собой, втягивая в ссору других коллег. Красоткин чувствует, что здесь что-то не так и отправляет своего помощника Пашу узнать, в чем собственно дело. Через 20 минут ситуация проясняется — на 16.30 назначено первое чтение законопроекта, в принятии которого в нынешнем виде совершенно не заинтересованы несколько мощных ФПГ. Можно провалить его, однако гораздо проще затянуть обсуждение других вопросов, чтобы до законопроекта не дошла очередь.
А вот депутат, склонив голову почти к столу, по слогам читает обращение рабочих расположенного в его округе завода. Труженики возмущены тем, что новые собственники уволили старого директора. Красоткин же знал, что тот поддерживал депутата во время предвыборной кампании. Теперь думец помогает своему покровителю. Письмо же писали в PR-агентстве, в котором подрабатывают и мелкие клерки из администрации президента.
Валерий Георгиевич не имел бы ничего против подобных игр, если бы они не сбивали ему рабочий график. Красоткин отвечал за явку в Думу представителей исполнительной власти, которые должны были представлять внесенные правительством законопроекты. Замминистра, рассчитывавший, что закон будет обсуждаться, как это было записано в повестке дня, в 11.15, с изумлением понимал, что раньше 16.00 до него дело не дойдет. Вернувшись к четырем, заместитель министра узнавал, что сегодня рассчитывать вовсе не на что. Виноват всегда был Красоткин.
Случалось и по-другому. Чиновник закладывал на разминку час, а депутаты укладывались в 30 минут. Тогда снова все планы летели к чертям, график рушился, и Красоткину приходилось вертеться ужом, чтобы восстановить благопристойный бюрократический порядок.
Со временем Красоткин просто стал договариваться с Геннадием Селезневым или его первым заместителем Владимиром Рыжковым о том, что какие-то законы будут обсуждаться в определенное время. Эти договоренности не всегда соблюдались, поскольку ни у спикера, ни у первого вице-спикера не было никакой возможности остановить обсуждение повестки дня на двадцатой минуте.
Однако в целом стало поспокойнее, и всякий раз, когда Красоткин слышал призыв Селезнева к депутатам прекратить пустую говорильню, потому что в правительственной ложе сидит и ждет занятой человек, он испытывал некоторое чувство гордости за проделанную работу.
Красоткин отложил первую бумагу и взял в руки записку, посвященную законодательной работе. Ее Валерий Георгиевич читал особенно внимательно, поскольку считал себя знатоком этой стороны думской жизни.
В целом, с точки зрения Красоткина, организован законодательный процесс был из рук вон плохо и делалось все совершенно не так как надо.
Неправильно было уже то, что почти половина законопроектов, принимаемых к рассмотрению нижней палатой, вносилась депутатами. Президентский чиновник считал, что, наоборот, львиная доля законодательных инициатив должна исходить от президента и правительства. Это было бы логично: у исполнительной власти гораздо больше возможностей подготовить более качественный законодательный продукт, к тому же именно президент и правительство должны определять вектор развития страны. Думское дело — принимать эти законы, по возможности улучшая некоторые их положения. Но депутаты были с этим решительно не согласны.
Работа над законами давалась Думе непросто. В начале каждой сессии утверждался план законопроектных работ на ближайшие полгода. Выполнить его в полном объеме не удалось ни разу. Депутаты, движимые самыми лучшими побуждениями, закладывали в план совершенно нереалистичную цифру — примерно 400 законопроектов на сессию. После этого, в ходе работы, в план включались дополнительные законопроекты — иногда их число доходило до двухсот. А в итоге ни разу палата не могла принять больше, чем 250–300 законодательных актов за сессию.
На самом деле, Красоткин считал, что это число должно быть раза в два меньше.
Исполнительной власти нужно было, чтобы Дума принимала бюджет на следующий год, желательно без особых споров и поправок и ратифицировала международные договоры РФ. Во всех остальных случаях президент и правительство с удовольствием обошлись бы без парламента.
Красоткин знал, что многие его коллеги по Старой площади и Белому дому с большим удовольствием вспоминают период с октября 1993-го по апрель 1994 года, когда любые вопросы решались указами президента и постановлениями правительства.
Как только первая Дума, разобравшись со своим внутренним устройством, взялась за законотворчество, возможности исполнительной власти по регулированию прежде всего экономической жизни страны начали медленно, но неуклонно сокращаться. По Конституции президент имеет право издавать указы только по тем вопросам, которые не регулируются федеральными законами. Однако чем усерднее работала Дума, тем меньшим становилось пространство для указотворчества.
Как ни странно, но победа коммунистов на парламентских выборах в 1995 году принесла Красотки ну и его сослуживцам некоторое облегчение. С одной стороны, в Думе стало больше оппозиционеров, а с другой — за ее бортом оказались многие энергичные и умелые депутаты первого созыва. Коммунист Юрий Маслюков, занявший пост председателя комитета по экономической политике, доставлял гораздо меньше хлопот, чем его предшественник Сергей Глазьев. Председатель комитета по приватизации Павел Бунич из НДР был намного удобнее Сергея Буркова.
Но, несмотря на значительные потери, депутатский корпус продолжал наступление на исполнительную власть. Положение Кремля ухудшилось после того, как в Совете Федерации появились избранные главы регионов и местных законодательных собраний, которые, в отличие от своих предшественников, частенько помогали Думе преодолевать президентское вето. Тот же Глазьев служил в аналитическом управлении верхней палаты и уже оттуда по мере сил мешал исполнительной власти.
Иногда Красоткин с ужасом думал о том, что было бы, если бы помимо коммунистов в эту Думу прошло еще несколько бузотеров из прошлого созыва. Хлопот хватало и без них.
К величайшему облегчению президентской администрации, кроме действительно неудобных для исполнительной власти законопроектов, Дума занималась и другими инициативами, само название которых могло вызвать только иронический смех. Появление проектов «О пчеловодстве» или «О племенном животноводстве» породило целую серию язвительных репортажей и комментариев, суть которых сводилась к тому, что Дума валяет дурака в постоянном режиме вместо того, чтобы принимать нужные для страны и общества законы.
Красоткин считал, что если бы администрация президента и правительство работали согласованно, то через Думу можно было бы провести в принципе любое нужное решение. У исполнительной власти в руках был огромный политический ресурс — федеральный бюджет, и когда она им пользовалась, многие депутаты становились как шелковые. Красоткин не раз видел, как вития, требующий отставки президента с трибуны пленарных заседаний, становится совсем другим человеком, попав в кабинет к заместителю министра финансов.
Сотрудники Красоткина постоянно отслеживали депутатские голосования и готовили справки по статистике голосований каждого из народных избранников. Всякий раз, когда депутат готовился нажать на кнопку для голосования, он должен был держать в голове возможные последствия.
Однако все силы и исполнительной власти, и союзных ей олигархов уходили на междоусобную борьбу, в которой участвовали и фракции, и отдельные депутаты. Всем было не до законотворчества.
Дойдя до описания думских комитетов, Красоткин споткнулся о фразу: «По регламенту в комитете не может состоять меньше 12 и больше 35 человек». Ерунда, подумал Красоткин, это правило никогда не соблюдалось и никогда соблюдаться не будет. В бюджетном комитете под пятьдесят человек и никого это не смущает. В то же время в комитетах по делам национальностей, экологии и вопросам геополитики никогда больше десяти депутатов не было, чуть больше народу состояло в комитете по делам ветеранов.
Красоткин в принципе считал, что после думских выборов 1995 года можно было бы пересмотреть всю структуру, сократив число комитетов как минимум вдвое, оставив только жизнеспособные. Однако при сложившейся практике, когда каждая фракция и депутатская группа считали своим долгом делегировать своих представителей на как можно большее число постов, санация комитетов была невозможна.
Упоминание о пороге численности было формальностью еще и потому, что для значительной части депутатов было совершенно все равно, в каком комитете состоять.
В первые месяцы работы второй Думы парламентарии так часто меняли комитеты, что это получило название «вакханалии переходов».
Красоткин, публично посмеиваясь над «перелетами», на самом деле понимал, что депутаты бродили из комитета в комитет не просто так
Думский регламент обязывал состоять в комитетах всех депутатов, кроме спикера, его заместителей и руководителей фракций и групп. Итого по комитетам должно быть расписано 435 депутатов, больше половины из которых, как считал Красоткин, были решительно не приспособлены к работе в парламенте и, придя в него, не очень понимали, что им тут теперь делать.
Некоторые выбирали занятия согласно своей прошлой специальности: экс-журналисты записывались в комитет по информационной политике; те, кто работал в области ТЭК, отправлялись в комитет по промышленности и энергетике; аграрии также шли в профильный комитет. Казалось логичным, что известный офтальмолог Святослав Федоров стал членом комитета по охране здоровья, его однофамилец Борис Федоров, бывший министр финансов, вошел в бюджетный комитет, а Александр Лебедь, пока был депутатом, работал в комитете по обороне.
Однако никто из них, равно как и многие другие знаменитые депутаты, проявить себя не смогли. Знания и опыт, полученные в прежней жизни, далеко не всегда помогали в законотворчестве.
Депутат, имевший за плечами опыт работы директора средней школы, оказывался бесполезным в комитете по образованию, а бывший генеральный директор какого-нибудь ЗАО был абсолютно номинальной фигурой в комитете по собственности или экономической политике. Красоткин видел, как депутаты, не имевшие ни должного образования, ни опыта парламентской работы, терялись на Охотном Ряду и в массе своей следовали в фарватере своих более поднаторевших в законотворческих баталиях коллег.
В итоге, спустя несколько месяцев после начала работы палаты многие депутаты и вовсе переставали посещать заседания комитетов или появлялись на них эпизодически, когда их просили обеспечить кворум для принятия решения.
Последняя записка была посвящена внутренней жизни фракций и депутатских групп. Перелистав первые страницы, в которых рассказывалось о том, какие фракции есть в Государственной думе, Красоткин прочел: Говоря о роли фракций и групп, необходимо помнить, что вся номенклатура должностей (вице-спикеры, председатели думских комитетов) распределяется между ними. Список должностей может обновляться в начале каждого созыва. Сложившаяся система практически лишает возможности депутатов-одиночек влиять на ситуацию в палате.
Красоткин был абсолютно согласен с тем, что судьба депутата-одиночки в ГД была незавидна. В этом он видел существенную разницу между Думой и Верховным Советом. В Белом доме у независимого парламентария был простор для маневра и возможности для карьеры. На Охотном Ряду депутат-одиночка мог рассчитывать либо на прозябание, либо на влияние в рамках небольшого сообщества — комитета или межфракционной специализированной группы, но не более того.
Признавая некую несправедливость думского устройства, Красоткин относился к нему положительно, поскольку в сложившихся условиях работать ему было гораздо комфортнее.
Всего в Думе было семь фракций и депутатских групп. Однако реальных игроков было меньше, поскольку Аграрная депутатская группа и группа «Народовластие» по всем серьезным вопросам ориентировались на КПРФ.
При этом сам Красоткин понимал, что чем ближе выборы, тем больше депутат начинает смотреть по сторонам.
Добро еще, когда партия в силе и ее планы на будущее ясны, как у КПРФ или «Яблока». В этом случае депутаты — кто волей, а кто и неволей — лояльны к партийному начальству.
Как всегда, твердо держались своего лидера члены фракции ЛДПР. «Мы говорим партия, подразумеваем Жириновский, говорим Жириновский, подразумеваем партия», — как-то пошутили в думских кулуарах. Брутальный лидер ЛДПР не допускал до руля никого из соратников. Кто-то из уязвленных этим жириновцев как-то сказал Красотки ну, что Жириновский отдаст партию только своему сыну. Оба посмеялись над шуткой.
Иметь дело с ЛДПР было для Красоткина сущей радостью. Владимир Жириновский был одним из наиболее удобных партнеров администрации президента, соглашения с ним выполнялись в полном объеме и неукоснительно.
А вот в бывшей проправительственной фракции НДР — разброд и шатания. В то, что Виктор Черномырдин и молодой Рыжков вытянут партию на следующих выборах, никто из членов фракции особо не верит. Поэтому депутаты, которые еще по инерции состоят в НДР, уже ищут себе новых, влиятельных покровителей.
Кроме того, по оценке Красоткина, в последний год работы Думы резко возрастало число независимых депутатов. Среди них появлялись влиятельные люди, например, бывший глава фракции НДР Александр Шохин. Красоткин с грустью подумал о том, что, если бы в Кремле не спали, самое время было бы создавать новую депутатскую группу, появление которой могло бы изменить баланс сил в парламенте. Однако Кремлю было не до этого. Если что и интересовало администрацию президента, так это работа комиссии по импичменту и возможные связи коммунистов с правительством Примакова. Ни о каких больших и долгосрочных комбинациях в Кремле и слышать не хотели. Повлиять на происходящее Красоткин не мог.
Оставалось только писать диссертацию.