Президентов много, Председатель один

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Президентов много, Председатель один

…В связи с созданием Центральной революционной базы ЦК КПК предоставил Мао Цзэдуну широкие полномочия, в рамках которых он не преминул тотчас же сформировать Центральный фронтовой комитет и подчинил ему провинциальный и местные комитеты КПК, а также все вооруженные силы. «Отныне, говорилось в приказе Мао Цзэдуна от 3 декабря 1930 года, всеми военными, а также политическими делами ведает Центральный фронтовой комитет, объединяющий в себе все руководство». Установив таким образом режим личной власти, он приступил к осуществлению аграрной реформы, в результате которой крестьяне, и в первую очередь бедняки, получили долгожданные земельные наделы. Опять же в целях защиты интересов крестьянства армейским подразделениям было строжайше запрещено взимать, как это практиковалось прежде, поборы с крестьянских дворов. Наконец, командиры и бойцы обязаны были в общении с крестьянами неукоснительно соблюдать «три основных положения и восемь пунктов».

…«В январе 1931года, — пишет в своих мемуарах Отто Браун, — ЦК КПК собрался на свой1 4-й, после IV партсъезда пленум. Он осудил путчистскую наступательную линию Ли Лисяня (в то время генерального секретаря КПК. — А. Ж.) и обновил состав Политбюро и его Секретариата (Постоянного комитета), дополнив их марксистски подготовленными кадрами, людьми, зарекомендовавшими себя интернационалистами… В новый Постоянный комитет вошли, по моим сведениям, Ван Мин (Чэнь Шаоюй), Чжоу Эньлай и генеральный секретарь партии Сян Чжунфа. После убийства классовым врагом Сян Чжунфа генеральным секретарем был избран Ван Мин, но уже в 1931 году он уехал в Москву, где до 1937 года представлял КПК в ИККИ. В конце 1931 года в советский район Цзянси-Фуцзянь отправляется Чжоу Эньлай, чтобы возглавить там вновь созданное бюро ЦК. До него туда же уехал член Политбюро Сян Ин. Бо Гу, сменивший Ван Мина на посту генерального секретаря, вместе с До Фу руководил из Шанхая деятельностью ЦК. У новых руководителей партии также не было единой точки зрения относительно политического положения в стране и дальнейшего хода революции. На 4-м пленуме ЦК говорилось о начавшемся новом революционном подъеме и выдвигался тезис, что только Советы могут спасти Китай. Это подтверждалось представительством Коминтерна в Шанхае и, по-видимому, ИККИ в Москве».

Однако Коминтерн выдавал желаемое за действительное Реально сложившуюся политическую ситуацию в Китае он не знал. Это признает и Отто Браун, отмечая, что «вопреки официальной (читай: коминтерновской. — А. Ж.) оценке положения здесь все чаще поговаривали о застое или даже спаде революционной волны». К числу таковых относился и Мао Цзэдун, который, как свидетельствует Отто Браун, «утверждал, что советские районы являются красными островками в белом море и могут существовать лишь до тех пор, пока белые властители дерутся друг с другом. Поэтому необходимо использовать существующие между ними противоречия и бить их поодиночке, но избегать столкновений с объединенными силами врага».

Показательно, что немецкий коммунист-интернационалист, военный советник Коминтерна при КПК признает, что «с чисто военной точки зрения такая стратегия в партизанской войне была вполне приемлема пока стабильных советских районов еще не существовало». Правда, открыто поддержать Мао Цзэдуна и заявить об этом ИККИ он не решился.

Гораздо более серьезное значение имели, однако, не расхождения в оценках о подъеме или спаде революции, а скрытое противостояние по коренным, основополагающим вопросам китайской революции.

«Главным врагом для нас (т. е. для Коминтерна. — А. Ж.) был — и это я хотел бы особо подчеркнуть — агрессивный японский империализм, — констатирует О. Браун. — Непосредственными же противниками, особенно в вооруженной борьбе, выступали гоминьдан и милитаристы различных провинций».

Китайские же коммунисты и, прежде всего, Мао Цзэдун рассматривали в качестве своего главного врага Чан Кайши. И не без оснований. Глава гоминьдановского правительства и верховный главнокомандующий вооруженными силами гоминьдана, он регулярно начиная с 1930 года проводил так называемые «карательные походы против коммунистических бандитов». Он не скрывал своей цели — полностью покончить с коммунистической партией Китая. Коминтерн как будто не знал этого.

Еще одно серьезное противоречие касалось вопроса о руководящей силе китайской революции. «Гегемонию рабочего класса, — догматически излагает О. Браун, — и в такой, и даже именно в такой отсталой аграрной стране, как Китай, мы считали закономерной и неизбежной. Поэтому надо было усиливать подготовку пролетарских руководящих кадров, тем более что в специфических условиях Китая (массовая неграмотность, безудержный белый террор и т. д.) руководящие кадры подбирались почти исключительно из интеллигенции, происходившей из мелкобуржуазных, буржуазных и даже феодальных слоев. Мао Цзэдун, напротив, после 1927 года (после поражения революции. — А. Ж.) все чаще высказывался, что рабочий класс утратил свою руководящую роль, что главной силой революции является крестьянство, а ее оплотом — деревня».

Сам Мао Цзэдун высказался по этому вопросу в свойственной ему манере: «Кто завоюет крестьян — тот завоюет Китай, а кто решит земельный вопрос — тот завоюет крестьян».

Свою антикоминтерновскую линию он проводил, хотя и в завуалированной форме, избегая открытой борьбы, настойчиво и последовательно. Так, еще в декабре 1929 года на созванной по его инициативе в гоpоде Гyтянь 9-й конференции представителей КПК он заявил, и это вошло в резолюцию конференции, что пролетарская народная армия нового типа с жесткой дисциплиной и тесными связями с массами может быть создана только лишь на базе революционной крестьянской армии.

По словам О. Брауна, уже в то время Мао Цзэдун «считал, что центр мировой революции теперь переместился на Восток, в Китай, подобно тому, как в 1917 году он переместился из Германии в Россию. В качестве главного противоречия в мире, следовательно, выступало не противоречие между социалистическим Советским Союзом и капиталистическими государствами, а противоречие между империалистической Японией и китайской нацией (выделено мною. — А. Ж.). Отсюда Мао Цзэдун делал вывод, что Советский Союз обязан любой ценой помочь революционному советскому Китаю, ибо победивший революционный Китай призван двинуть вперед дело мировой революции.

Как уже отмечалось, все это вовсе не являлось законченной концепцией. Скорее, это были афористические высказывания, столь любимые Мао Цзэдуном, которые доходили до нас от случая к случаю. Поэтому никто и не придавал им сколько-нибудь серьезного значения, и, как позже выяснилось, совершенно напрасно.

Нет нужды говорить, что мы все единодушно отстаивали противоположную точку зрения. Главное противоречие в мире мы видели как раз в антагонизме между силами социализма во главе с Советским Союзом и империалистическими государствами…»

…В апреле 1931 года из Шанхая в Центральный советский район была направлена специальная комиссия ЦК КПК, которая квалифицировала проведенную Мао Цзэдуном земельную реформу как проявление левоавантюристической линии Ли Лисаня. Обвинили Мао Цзэдуна и в том, что он напрочь игнорирует классовую борьбу и вытекающую из нее воспитательную работу в массах. Были также вскрыты другие «серьезные ошибки»…

В ноябре того же, 1931, года на 1-й конференции КПК Центрального советского района Мао Цзэдуна отстраняют от руководства партийной работой в армии и в Центральном советском районе. А в конце года объявляются члены Политбюро Сян Ин и Чжоу Эньлай, которые берут на себя все полномочия по руководству политическими, партийными и военными органами.

Парадоксальный, типично китайский, случай: практически одновременно с 1-й конференций КПК, развенчавшей Мао Цзэдуна, в Жуйцзине проходит I Всекитайский съезд представителей советских районов, на котором провозглашается создание Китайской советской республики и формируются ее руководящие органы: Центральный исполнительный комитет (ЦИК) и Совет народных комиссаров (Совнарком).

Сам Мао Цзэдун чувствовал себя в Центральном советском районе настолько уверенным, что вряд ли сомневался в том, что именно он будет избран первым главой ЦИК и Совнаркома первой Китайской советской республики. Его беспокоило другое: как его будут величать? Ему предлагали назваться президентом или премьером. Он решительно отверг и то и другое. В мире много президентов, даже в Китае были, сначала Сунь Ятсен, а теперь Чан Кайши. Премьеров же и подавно хоть пруд пруди. Он же, Мао Цзэдун, хотел быть неповторимым, единственным, как, к примеру, Конфуций — Учитель! И этим все сказано. По душе ему пришелся титул «председатель». И он с ним не расставался до конца своих дней!

…Все в том же 1931 году произошло поистине трагическое событие, коснувшееся Мао Цзэдуна. В июле его вторая жена Ян Кайхуэй, подарившая ему двух сыновей, была арестована и обезглавлена в городе Чаша по приказу Хэ Цзяня, губернатора провинции Хунань. Как воспринял, как пережил это Мао Цзэдун — неизвестно. Зато известно другое — за два года до этой трагедии он женился в третий раз.

…«В середине седьмого месяца председатель Мао прибыл во главе нашего полка в уезд Юнсинь, где мы поселились в здании волостной управы. Местные юнсиньские товарищи часто приходили повидаться с председателем Мао. Была среди них и товарищ Хэ, красивая и бойкая. Она особенно много беседовала с председателем. В первый же вечер товарищ Хэ прислала пару гусей и две фляжки байгара (рисовая водка. — A. Ж.). Председатель пригласил ее остаться поужинать. За трапезой они очень сблизились. На второй день председатель созвал собрание юнсиньской партячейки, и эта девушка выступала больше всех. Собрание закончилось только в одиннадцать вечера. Председатель сказал, что ему еще нужно обсудить очень важный вопрос с товарищем Хэ. Они работали долго. Наутро, встав с постели, председатель умылся и с радостным выражением лица сказал нам: «Мы с товарищем Хэ полюбили друг друга, у нас товарищеская любовь переросла в супружескую. Это начало совместной жизни в революционной борьбе». При этом смеющаяся товарищ Хэ стояла рядом, по правую руку от председателя.

Такой в памяти одного из охранников Мао запечатлелась церемония, в ходе которой Председатель КПК сам сочетал себя третьим браком с 17-летней крестьянской девушкой, командовавшей местным отрядом самообороны, метко стрелявшей с обеих рук.

С этого момента товарищ Хэ — Хэ Цзычжэнь старалась всегда быть подле председателя. Она подарила ему пятерых дочек. Но и к ней, как к Ян Кайхуэй, судьба оказалась неблагосклонной. В одной из стычек с гоминьдановцами Хэ Цзычжэнь получила 20(!) шрапнельных ран, из них 8 серьезных. Начались мучительные годы бесконечного лечения. В конечном итоге ее переправили в Москву. Врачи оказались бессильны. Она скончалась в одной из московских клиник. А пять дочек председателя Мао были розданы на воспитание в крестьянские семьи.

* * *

Пост Председателя Китайской советской республики не повлек упрочения пошатнувшихся позиций Мао Цзэдуна в партии и армии. Его реальная власть и влияние продолжали падать. На расширенном совещании Политбюро в городе Нинду в 1932 году его подвергли уничтожающей критике. Но Мао Цээдун не падал духом.

В январе 1934 года в окрестностях Жуйцзиня прошел 5-й пленум ЦК КПК, а вслед за ним — II Всекитайский съезд представителей советских районов.

Истекли три года со времени предыдущего пленума, на котором руководство КПК было укреплено марксистами-интернационалистами, проводниками директив Коминтерна. Почти столько же времени прошло с момента провозглашения Китайской советской республики, председателем которой был избран разжалованный Мао Цзэдун.

Теперь предстояло выявить, насколько за это время сблизились позиции противостоящих сторон и можно ли говорить о плодотворном сотрудничестве между ними.

И пленум, и съезд официально констатировали, что между сторонами поддерживаются более тесные, чем прежде, рабочие контакты, благодаря чему удалось стабилизировать экономическую, а также политическую ситуацию в республике. Положительным моментом было и то, что все решения и на этом, и на другом форуме принимались единогласно. Однако…

Мао Цзэдун бойкотировал работу пленума. Еще на стадии подготовки к нему он заявил, что не сможет принять в нем участие «в связи с плохим состоянием здоровья».

На съезде же он, «выздоровев», выступил с основным докладом, внешне выдержанном в полном соответствии с политической линией, намеченной директивой пленума. Однако формулировки, заимствованные из решений пленума и выступлений его участников, выглядели в докладе Мао Цзэдуна на удивление близкими к его собственным оценкам и взглядам. И это не ускользнуло от внимания делегатов съезда.

Чем же закончились эти два форума? Кто на них выиграл? А кто — проиграл? На эти вопросы отвечает участник обоих форумов О. Браун:

«5-й пленум пополнил ЦК новыми членами и кандидатами. Он избрал новое Политбюро, в состав которого, если мне не изменяет память, вошел и Мао Цзэдун, и утвердил Бо Гу генеральным секретарем. II Всекитайский съезд Советов в свою очередь утвердил Мао Цзэдуна председателем Исполнительного комитета Временного Центрального правительства Китайской советской республики, но не назначил его председателем Совета народных комиссаров. Этот пост по рекомендация пленума ЦК занял Ло Фу, который остался также секретарем ЦК. Заместителями председателя Исполнительного комитета были избраны Сян Ин и Чжан Готао (заочно). Бо Гу и Ло Фу формально вошли и в состав Реввоенсовета.

Таким образом, большинство ключевых постов в ЦК и правительстве было занято марксистско-ленинскими кадрами. Однако было бы ошибочным делать отсюда вывод, что стала проводиться их политическая линия. Ни 5-й пленум ЦК, ни II съезд Советов не внесли окончательной ясности в основные вопросы китайской революции, по которым издавна существовали разногласия и, следовательно, сохранялась почва для будущих распрей.

…Мао Цзэдун мог быть доволен съездом. Он укрепил свой авторитет политического руководителя Центрального советского района и теперь готовился взять реванш за двойное поражение в ЦК. Под ширмой политического единства и товарищеского сотрудничества он вновь развернул борьбу за руководящее положение в партии, правительстве и армии».

* * *

Неоднократно упоминавшийся Отто Браун, немецкий коммунист, сразу же по окончании весной 1932 года Военной академии имени М. В. Фрунзе был направлен Исполнительным комитетом Коминтерна в Китай, где пробыл семь с половиной лет, до осени 1939 года. «В общих чертах, — пишет он в своих мемуарах, — моя задача заключалась в том, чтобы в качестве военного советника помогать Коммунистической партии Китая в ее борьбе на два фронта: против японских агрессоров и против реакционного режима Чан Кайши». А это предполагало постоянный контакт Ли Дэ, как называли Отто Брауна его китайские коллеги, с высшими руководителями KПK, включая Мао Цзэдуна. С ним он лично встречался и беседовал, а также наблюдал его поведение на заседаниях Политбюро и даже его Постоянного комитета в течение нескольких лет. Каким запечатлелся председатель Мао в памяти Ли Дэ?

«Стройный, худощавый человек лет сорока, он поначалу произвел на меня впечатление скорее мыслителя и поэта, нежели политического деятеля и солдата. В тех редких случаях, когда мы встречались в непринужденной праздничной обстановке, он вел себя сдержанно и с достоинством, подбивая, однако, других на выпивку, болтовню и пение. Сам он в разговорах отделывался афоризмами, которые хотя и звучали вроде бы безобидно, но всегда имели скрытый смысл, а порой содержали и злой сарказм. Так, я долго не мог привыкнуть к таким острым блюдам, как жареный стручковый перец, излюбленная еда в Южном Китае, особенно на родине Мао, в Хунани. Это дало повод Мао язвительно заметить: «Красный перец — пища настоящего революционера» и еще: «Кто не выносят красного перца, тот не солдат». Когда впервые встал вопрос, следует ли нашим главным силам прорывать блокаду Центрального советского района, он ответил иносказательно — цитатой, по-моему, из Лао-цзы: «Плохой мясник разрубает кости острым топором, хороший — отделяет их друг от друга тупым ножом». Он вообще имел обыкновение обращаться к образам фольклора и цитировать китайских философов, полководцев и государственных деятелей прошлого. Мне говорили, что ставшие известными восемь политических и четыре тактических принципа Красной армии он также частично позаимствовал из истории, в частности из лозунгов Тайпинского восстания во второй половине XIX века. Тезис о том, что войска должны вступать в бой только при полной уверенности в победе, созвучен аналогичному положению из «Трактата о военном искусстве» древнекитайского полководца Сунь-цзы. Правда, это не помешало ему во время Великого похода цитировать и другое место из того же Сунь-цзы, где говорится, что солдат надо размещать на таких позициях, откуда они не могут удрать, и тогда они будут стоять насмерть. Упоминавшийся выше афоризм о красном перце Мао варьировал в зависимости от ситуации. В Юньнани символом подлинного революционера стали кубики опиума, которыми Красная армия расплачивалась вместо серебра, а в Сикане — вши, которые буквально съедали нас. Подобные поговорки, сравнения, образы, перечень которых можно было бы умножить, выдавали его утилитарный, прагматический образ мышления, но они достигали цели, так как употреблялись каждый раз по какому-нибудь конкретному поводу. Мао использовал их не только в личных разговоpax или в узком кругу. Я сам был свидетелем того, как он умел увлечь за собой крестьян и солдат посредством легко запоминающихся лозунгов и революционных фраз.

Разумеется, он прибегал и к известной ему марксистской терминологии. Но его знания марксизма были весьма поверхностны. Во всяком случае, у меня сложилось именно такое впечатление, и Бо Гy подтвердил это… Мао в присущей ему эклектической манере истолковывал марксистские понятия, вкладывая в них совершенно иное содержание. Так, он часто говорил о пролетариате, но понимал под ним отнюдь не только промышленных рабочих, а все беднейшие слои населения: батраков, мелких арендаторов, ремесленников, мелких торговцев, кули и даже нищих… Гегемонию и диктатуру пролетариата — Мао употреблял поочередно оба этих термина — он сводил к господству коммунистической партии, которое воплощалось через власть Красной армии…

Но еще больше, чем на «народнических замашках», как мы говорили в шутку, его влияние основывалось на традиции многолетней вооруженной борьбы, в ходе которой он стал своим среди крестьян. На горожан, не участвовавших в этой борьбе, он обычно смотрел презрительно… Он признавал только вооруженную борьбу крестьянской армии. Будучи во власти иллюзии, будто только он один призван довести до победы революцию, как он ее себе представлял, Мао считал дозволенным любое средство, которое приближало его к цели к личной неограниченной власти».

* * *

Первая Китайская советская республика просуществовала недолго. В течение первой половины 1934 года она была почти полностью блокирована войсками Чан Кайши. Встал вопрос о прорыве блокады и выходе на оперативный простор.

16 октября 1934 года в обстановке строжайшей секретности Красная армия покинула Жуйцзинь и направилась на юго-запад, с тем чтобы начать, как это стало ясно позже, Великий поход на 25 тысяч ли, который завершится созданием новой, главной базы КПК — Особого района с центром в Яньани.

Тогда же, как пишет в своих мемуарах П. Владимиров, «партией руководил Бо Гу, а военными действиями — Ли Дэ (Отто Браун)». Подтверждает это и Мао Мао: «Мао Цзэдун к тому времени давно уже оказался не у дел, руководство ЦК партии было захвачено Бо Гу, проводившим линию Ван Мина и находившимся под его влиянием. Главная военная власть была сосредоточена в руках военного советника Ли Дэ. Ван Мин уже давно переехал за десятки тысяч ли в столицу СССР Москву и оттуда, опираясь на Коминтерн, издали управлял партией и армией в Китае и держал в своих руках судьбы китайской революции».

…В канун 1935 года подразделения Красной армии успешно форсировали достаточно широкую и, главное, бурную, капризную реку Уцзян в провинции Гуйчжоу. А затем 7 января 1935 года практически без боя взяли древний город Цзуньи. Уставшие в походе войска получили двенадцатидневный отдых. А их руководители решили провести расширенное совещание Политбюро ЦК КПК, в повестке дня которого значились: подведение итогов борьбы против пятого похода Чан Кайши и первого этапа Великого похода. Мог ли кто-нибудь подумать, что этому совещанию, состоявшемуся, по одним данным, 78 января, а по другим — 1517 января, суждено будет стать поворотным пунктом в жизни не только Мао Цзэдуна, но и всей Коммунистической партии Китая?!

В Москве это совещание воспримут не иначе, как «переворот в Цзуньи». При этом на Старой площади не преминут подчеркнуть, что «голосование ни по резолюции, ни по организационным вопросам не проводилось. Было просто объявлено о преобразовании Секретариата ЦК, и Мао Цзэдун, который ранее занимал посты председателя Революционного правительства и Революционного военного совета Красной армии, практически стал во главе Компартии Китая», что «по существу на совещании все решали 3035 военных начальников из частей, находившихся под контролем Мао».

В действительности же не все было так просто и прямолинейно. Протокол совещания, судя по всему, был безвозвратно утерян в ходе дальнейших скитаний Красной армии. Поэтому о том, как проходило это историческое совещание, можно судить лишь по воспоминаниям его участников и опубликованной спустя годы резолюции. Что же касается проблемы голосования, то не исключено, что когда перевес голосов в пользу Мао Цзэдуна стал абсолютно очевидным, решения и резолюция принимались без голосования. Такое практиковалось. Именно так, к примеру, было на проходившем в середине мая 1935 года в окрестностях города Хойли другом заседании Политбюро. Все решения на нем, по словам принимавшего в нем участие О. Брауна, «принимались, не прибегая к формальному голосованию». Кстати, и в КПСС такое тоже бывало.

* * *

…«Первым на совещании в Цзуньи с отчетным докладом выступил Бо Гy, — свидетельствует О. Браун. — Затем в содокладе Чжоу Эньлай более подробно остановился на военной стратегии и тактике Центральной группы. Оба строго придерживались обсуждавшейся темы… После Бо Гу и Чжоу Эньлая с большим докладом, фактически основным, выступил Мао Цзэдун. На сей раз, вопреки обыкновению, он пользовался, по-видимому, тщательно подготовленным конспектом. Доклад Бо Гу он назвал «в основном неправильным».

И далее: «Мао Цзэдун обвинял Бо Гу, Чжоу Эньлая и меня в том, что мы «заменили решительную активную оборону чисто пассивной», «вели вместо маневренной войны позиционную, или фортификационную», и пытались «сдержать вражеское наступление» вместо того, чтобы «уничтожить врага в решающем победоносном сражении. О. Браун признает, что «разумеется, были допущены просчеты и ошибки… но они были непомерно раздуты и абсолютизированы Мао Цзэдуном».

Самое же главное, и это не ускользнуло от внимания коминтерновца, что «Мао пытался так изобразить дело, будто все разногласия были связаны с двумя принципиально различными военно-стратегическими концепциями — правильной, его собственной, и неправильной, которую представляли Бо Гу, Чжоу Эньлай, я и другие». Отсюда следовал вывод, зафиксированный в резолюции совещания, о том, что «борьба против «чисто оборонческой линии» в военных делах есть борьба против конкретного проявления правого оппортунизма внутри партии».

«С самой резкой критикой, — отмечает О. Браун, — Мао Цзэдун обрушился на методы руководства для того, чтобы оклеветать меня и изолировать Бо Гу… Мне он инкриминировал обвинение в том, что я якобы «забрал в свои руки всю работу военного совета» и «полностью упразднил коллективное руководство».

И тут же О. Браун невольно подтверждает слова Мао Цзэдуна: «Надо признать, что круг лиц, принимавших решения, и в самом деле был узок».

Мао «противопоставлял друг другу в партийном руководстве две группы: «мы» и «они». «Мы», то есть обвинители, — он сам и его сторонники. «Они» — обвиняемые, то есть Бо Гу, Чжоу Эньлай, я и другие».

Была ли отвергнута или принята критика, с которой выступил Мао? Вновь слово О. Брауну: «Бо Гу до конца отстаивал свою точку зрения, однако дал понять, что с критикой отдельных оперативных и тактических решений он согласен и готов честно сотрудничать в проведении принятой на совещании в Цзуньи линии… Чжоу Эньлай, как и следовало ожидать, открыто перешел на сторону Мао Цзэдуна. Что касается меня, то я… воздержался от выступления до получения и изучения протокола обсуждения или, по крайней мере, проекта решения».

В отличие от Старой площади и О. Брауна у Пекина свой собственный взгляд на «переворот в Цзуньи». Излагая его, Мао Мао прежде всего перечисляет участников совещания поименно, как бы давая тем самым понять, что «все решали» не какие-то «3035 военных работников», а весьма влиятельные и авторитетные деятели КПК и Красной армии. Это — члены Политбюро Бо Гу, Чжан Вэньтянь, Чжоу Эньлай, Мао Цзэдун, Чжу Дэ, Чэнь Юнь, кандидаты в члены Политбюро Ван Цзясян, Лю Шаоци, Дэн Фа, Хэ Кэцюань, руководители штаба и армейских групп Красной армии Лю Бочэн, Ли Фучунь, Линь Бяо, Не Жунчжэнь, Пэн Дэхуай, Ян Шанкунь, Ли Чжожань, начальник секретариата ЦК Дэн Сяопин, военный советник Коминтерна в Китае Ли Дэ и переводчик У Сюцюань.

Отсутствовали четыре члена Политбюро: Ван Мин, Сян Ин, Фан Чжиминь и Чжан Готао.

С поддержкой позиции Мао Цзэдуна на совещании выступили Чжан Вэньтянь, Ван Цзясян, Чжу Дэ, Ли Фучунь, Не Жунчжэнь, Пэн Дэхуай. Они резко осудили левоуклонистские ошибки Бо Гy и Ли Дэ.

Сам Бо Гу, подчеркивает Мао Мао, «не только искренне принял критику партии в свой адрес и честно выступил с самокритикой, в работе он тоже, как и прежде, поддерживал присущий коммунисту дух. Хотя у Бо Гy были ошибки и он нанес громадный вред революционному делу, однако он признал свои упущения и исправился, чем заслужил в партии высокую репутацию». На совещании в Цзуньи он, «ведущий руководитель, проводивший в Китае в 30-х годах линию Ван Мина, был лишен поста главного ответственного лица в ЦК КПК». Однако в 1945 году на VII съезде КПК в Яньани был избран членом ЦК КПК.

«Что же касается пресловутого Ли Дэ, присланного Коминтерном, — негодует Мао Мао, — то этот заморский военный советник, которого одно время почитали как «императора», все совещание в Цзуиьи просидел у двери в подавленном настроении».

И далее: «Благодаря совещанию в Цзуньи китайская компартия в основном избавилась от четырехлетней опасности ванминевского левоуклонистского авантюризма, левоуклонистского догматизма и левоуклонистского сектантства. Было покончено с пассивностью, являвшейся следствием вмешательства извне… Вот почему совещание в Цзуньи действительно можно назвать драматическим «поворотным пунктом» в истории Коммунистической партии Китая».

Мао Мао особо подчеркивает, что «Компартия Китая на совещании в Цзуньи решила свои дела в условиях, когда не было вмешательства извне, а решения принимались в соответствии с реальным положением дел в своей стране, партии, армии… Руководящее положение Мао Цзэдуна не было даровано им самому себе и тем более не было пожаловано иностранцами, его буквально вынесла на это место почти 14-летняя революционная практика. Он был выдвинут и выбран китайскими коммунистами после того, как преодолел вместе с ними тысячи зигзагов и десятки тысяч препятствий».