Крепкий орешек

Крепкий орешек

Первый день войны был страшным. Его не забыть и не выбросить из памяти. Фашисты уже бомбили советские города, уничтожали аэродромы, громили пограничные части, а Сталину все казалось, что это не настоящая война, а какая-то провокация.

И только после официальной ноты германского посла фон Шуленберга, которую тот передал Молотову, стало ясно, что случилось то, чего он больше всего хотел избежать.

О нападении немецких войск он узнал ночью 22 июня от Жукова. Стрелки часов показывали 3 часа 30 минут. Накануне Иосиф Виссарионович где-то простудился и чувствовал себя усталым и больным. Температура поднималась до сорока градусов. Профессор Преображенский, долгие годы лечивший его, поставил диагноз — флегмонозная ангина — и настаивал на немедленной госпитализации. Однако Сталин наотрез отказался. Обойдется. Только попросил профессора никому не говорить о его болезни, и на всякий случай в воскресенье не отлучался из дома. На душе было неспокойно. Накануне Тимошенко и Жуков доложили, что, по сведениям перебежчиков, немецкие войска выходят на исходные позиции для нападения на СССР, которое начнется утром 22 июня. Он посчитал, что это снова, как не раз уже случалось, ложная информация. Однако Жуков и Тимошенко убедили его, что сообщению нужно верить. Пришлось согласиться и дать директиву о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность. И все же он был уверен, что Гитлер прочно завяз в войне с Англией и, пока с ней не разделается, не решится напасть на Советский Союз. Однако тревога не проходила. А тут еще, совсем некстати, болезнь. Он засыпал, словно проваливался в какой-то омут, и туг же просыпался. Когда вошел Власик и доложил, что Жуков хочет с ним поговорить, он даже не сразу понял, чего от него хотят.

— Что Жуков? — спросил он Власика. — Что нужно?

— У него важное сообщение, — сказал Власик.

Иосиф Виссарионович подошел к телефону и снял трубку. Жуков доложил, что немецкая авиация бомбит города Украины, Белоруссии и Прибалтики.

Он еще не верил в случившееся, но подсознательно уже понимал, что произошло самое страшное, сонливость мгновенно прошла и, как ему показалось, исчезло даже болезненное состояние. Какое-то время, собираясь с мыслями, он молчал.

— Приезжайте с Тимошенко в Кремль, — сказал он Жукову, — и пусть Поскребышев туда же вызывает членов Политбюро.

На сборы всех ушло не более часа. Когда Молотов доложил о встрече с Шуленбергом и стало ясно, что Германия не объявила войну, а вероломно напала на Советский Союз, в войска была направлена вторая директива. В ней говорилось, чтобы войска всеми силами и средствами обрушились на вражеские силы и уничтожили их в тех районах, где они нарушили советскую границу. В то же время предупреждалось: «Впредь, до особого распоряжения, наземным войскам границу не переходить». Тогда еще никто не осознавал серьезности происходившего.

Во втором пункте директивы давалось указание разведывательной и боевой авиации установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск и разбомбить их, и тут же указывалось: «Удары авиации наносить на глубину германской территории до 100–150 км… На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать».

Эта директива — яркое свидетельство абсолютного незнания положения дел. К тому времени немцы уже уничтожили наши аэродромы, на которых находилось более юоо самолетов, так и не успевших взлететь, разгромили все пограничные укрепления, _; а части Красной Армии, обороняясь, отступали или, попав в окружение, уничтожались. Немцы хозяйничали на захваченной советской территории, а Гитлер уже праздновал победу.

Геббельс, главный гитлеровский идеолог и рупор, захлебываясь, объявил, что война против СССР является не только «крестовым походом против большевизма», но и «Всеевропейской освободительной войной».

Словом, инициатива по всем направлениям была у Гитлера. Западные страны не сомневались в победе Германии. Мнения расходились только в сроках капитуляции Советского Союза. Если англичане утверждали, что Гитлер поставит Сталина на колени за 2—з месяца, то в США были убеждены, что это произойдет еще раньше. И для таких умозаключений у них были основания. Менее чем за неделю немецкие войска захватили Вильнюс, Каунас, Кейдане, Минск и уже были на подступах к Киеву. К Сталину поступала недостоверная информация о положении дел на фронте. Он послал Жукова разобраться в сложившейся ситуации, а когда тот возвратился, потребовал от него, наркома Тимошенко и заместителя начальника Генштаба Ватутина вразумительной и четкой программы действий.

— Мы уже потеряли Прибалтику, Белоруссию, — учинял он разнос военным, — вы не знаете, что делается на Украине. Генштаб не управляет фронтами, а только регистрирует потери.

Все, что говорил Сталин, было правильно, но в глубине души он понимал, что происходящая неразбериха происходит и по его вине. Ведь он знал авантюрные повадки Гитлера, но почему-то думал, что по отношению к Советскому Союзу тот будет вести себя иначе. Хороши и военные, которые не смогли заранее разглядеть нависшую угрозу.

Вспоминая день за днем месяцы и годы войны, Сталин заново переживал свои ошибки и успехи. Фашистские войска уже окружили Ленинград и рвались к Москве. Он освободил Жукова от обязанностей начальника Генерального штаба и назначил его командующим Резервным фронтом. Собственно, Жуков сам напросился на такое решение, когда предложил сдать Киев и организовать контрудар под Ельней. Сталин тогда грубо оборвал генерала, назвав его план глупостью, а Жуков обиделся и, что называется, хлопнул дверью: «Если я говорю глупости, то можете меня освободить от должности начальника Генштаба». Вот и напоролся на неприятности. Думал, что без него не обойдутся.

Впрочем, Жуков — крепкий орешек. Он один из самых способных полководцев. Он сумел-таки разбить немецкую группировку под Ельней. Это был в то время первый случай, когда немцы потерпели серьезное поражение.

Неплохо была организована и оборона Ленинграда. До того командующим Ленинградским фронтом был Ворошилов. Храбрый человек, старый и надежный товарищ по Гражданской войне. Но он так и не смог понять, что такое современная война. Все мечтал о тачанках, а когда речь заходила об автоматах, возмущался: где мы наберем столько патронов?! Прицельный огонь можно вести только из винтовок. В Ленинграде Климент Ефремович с наганом в руках готов был поднимать бойцов в атаку, но осмыслить, охватить и понять замыслы противника не мог. Немцы продолжали продвигаться в сторону города, а Ворошилов был бессилен что-либо изменить. Он готовился к сдаче Ленинграда, что могло привести к непредсказуемым последствиям. С падением Ленинграда, приковавшего к себе большие силы гитлеровских войск, осложнилось бы положение на всех фронтах и создалась серьезная угроза Москве.

Желая предотвратить подобное развитие событий, Иосиф Виссарионович послал в Ленинград делегацию ЦК ВКП(б) и ГКО в составе Н.Н. Воронова, П.Ф.Маленкова и В.М.Молотова. Но и это ни к чему не привело. Вот тогда Сталин решил направить в Ленинград Жукова. Перед отъездом его в Северную столицу они долго обсуждали сложившуюся ситуацию.

— Пусть поработает разведка, — сказал Иосиф Виссарионович. — Нужно уточнить, где немцы готовят прорыв. Туда они перебросят все силы. Следовательно, какие-то участки будут ослаблены. Действовать надо на опережение. Пока они не начали наступление там, где готовятся, следует ударить в том месте, где они нас не ждут.

Жуков воспользовался советом Сталина. Он нашел слабое место в немецком окружении, сконцентрировал силы на этом направлении и перешел в наступление. Немцы заметались. В их кольце появилась пробоина. Создавалась угроза захода частей Красной Армии в тыл основной группировке. Фельдмаршал фон Лееб вынужден был снять силы с Пулковского направления и перебросить их для отражения наступления Жукова. Захват Ленинграда и победа ускользнули у немцев прямо из рук. Гитлер был в бешенстве.

Сталин держал ленинградскую битву под контролем. Он координировал действия войск, находившихся в окружении и за пределами города. Помогал Жукову авиацией и активными действиями на других фронтах. Когда положение под Ленинградом стабилизировалось, Иосиф Виссарионович отозвал Жукова.

К этому времени создалась серьезная опасность на Московском направлении. С западными и резервными фронтами практически была потеряна связь, а не зная положения дел, невозможно было принимать никаких решений.

— Поезжайте в штаб Западного фронта, — приказал он Жукову. — разберитесь в положении дел. Звоните мне в любое время. Я буду ждать.

Решение Сталина подключить Жукова к Московскому направлению было обоснованным и оправданным. Георгий Константинович хорошо поработал при ликвидации ельнического выступа и в Ленинграде. Сталин знал, что Жуков выиграет и сражение за Москву. Но Иосиф Виссарионович опирался не только на Жукова. Он терпеливо и настойчиво растил и приближал к себе наиболее талантливых командиров Красной Армии. В его кадровой обойме находились Ватутин, Конев, Черняховский, Рыбалко, Кузнецов, Чуйков, Рокоссовский, Катуков, Еременко, Василевский. Жуков выделялся и среди них. Его принцип активного противодействия, напористость, предвидение возможного развития событий и поведения противника были близки по духу Сталину. Возможно, в силу этих причин он больше всего и считался с его мнением. Ему он доверил и командование Западным фронтом, когда немецкие войска уже подходили к Москве. И все же Иосиф Виссарионович боялся за судьбу столицы. Боялся, что в труднейшей ситуации в битве за Москву может дрогнуть и Жуков. Ему хотелось знать, уверен ли тот, как командующий, что сможет защитить столицу. Он знал: если генералы не уверены в победе, то на успех рядовых нельзя рассчитывать. Решил поговорить начистоту.

— Вы уверены, что мы удержим Москву? — спросил он Жукова. — Говорите честно, как коммунист.

Какое-то время Георгий Константинович думал, взвешивал силы и средства, а Сталин не торопил его с ответом. Жуков понимал и то, что от его ответа зависит не только судьба столицы, но и его личная. Это может быть и его звездный час, и его закат. А Сталин думал над тем, кого он назначит вместо Жукова, если тот скажет, что Москву придется сдать.

— Москву мы удержим, — сказал Жуков. — Но нужно еще не меньше двух армий и хотя бы двести танков.

Его ответ Сталина успокоил и обрадовал. Однако, верный своей привычке, он не выдал своего настроения.

— Это неплохо, что у вас такая уверенность, — сказал он. — Позвоните в Генштаб и договоритесь, где сосредоточить две резервные армии, которые вы просите, но танков пока мы дать не можем.