Кто убил царя?
Кто убил царя?
На сей счет существует твердое мнение: последнего российского императора Николая II и его семью без суда и следствия убили большевики. Такую мысль настойчиво вколачивают в сознание людей так называемые демократы и политики новой волны. Это происходит не от незнания истинного существа дела, а для достижения определенных политических целей. Во-первых, здесь четко просматривается желание под огульным обвинением скрыть настоящих убийц (палачи — это конкретные, а не абстрактные личности), а во-вторых, бросить ком грязи в партию большевиков: вот, мол, какие они изверги и садисты, учинившие расправу над безоружной семьей. Утверждается даже, что Николая II и его семью расстреляли по личному приказу В. И. Ленина, мстившего династии Романовых за смерть своего старшего брата, казненного Александром III, отцом последнего российского императора. Что именно ради мести он, Ленин, и совершил октябрьский переворот в стране.
Оставим такие сказки без комментариев на совести этих «специалистов» от истории.
Обвиняют в смерти царя и Сталина, для которого, как утверждают демократы, убить человека — раз плюнуть.
Оговоримся сразу: ни В. И. Ленин, ни И. В. Сталин не имеют никакого отношения к убийству последнего российского императора и его семьи. Ленин категорически настаивал на судебном разбирательстве деятельности свергнутого с престола царя и его жены Александры Федоровны. Что касается И. В. Сталина, то он в то время, когда решалась судьба царя, вообще был вне Москвы и занимался другими делами. Поэтому у него есть, как говорится, железное алиби.
Забегая вперед, скажем: царь и его семья стали жертвами борьбы за власть Троцкого и его сподвижников, о чем речь пойдет ниже.
* * *
Прежде всего отметим: Николая II лишили престола не большевики, а нарождающаяся российская буржуазия, крупные помещики и военная элита. Из их числа и было сформировано Временное правительство. На первом этапе его возглавлял князь Г.Е. Львов, позже адвокат А. Ф. Керенский. От них и зависела судьба отрекшегося от престола императора. Судьба, прямо скажем, незавидная, полная лишений и унижений. Словом, горе побежденным.
Низложенного царя и его жену Александру Федоровну арестовали 20 марта 1917 года по приказу Временного правительства. Такая мера пресечения была обусловлена двумя причинами, на которые впоследствии, уже будучи в эмиграции, ссылался Керенский.
— Во-первых, — говорил Александр Федорович, — мы учитывали крайне враждебное настроение солдатских и тыловых масс по отношению к императору, требующих немедленной его казни. Одним словом, нам нужно было уберечь царя и его семью от возможного и вполне реального самосуда толпы.
Во-вторых, если рабочие, крестьяне и солдатские массы были недовольны только внутренней политикой царя, то некоторые национальные, буржуазные партии и высшее офицерство определенно усматривали во всей внутренней и внешней политике царя, и в особенности в действиях императрицы и ее кружка, ярко выраженное предательство, направленное на развал страны.
Временное правительство, как утверждал Керенский, обязано было исследовать деятельность императора и его жены по всем направлениям. С этой целью постановлением от 17 марта 1917 года была учреждена Верховная чрезвычайно-следственная комиссия, которая и должна была обследовать деятельность носителей высшей власти старого строя и всех вообще лиц, подозревавшихся в действиях во вред интересам России.
Князь Львов, возглавлявший в тот период Временное правительство, дополняет Керенского.
— Мы обязаны были, — утверждает он, — ввиду определенного общественного мнения, тщательно и беспристрастно обследовать поступки бывшего царя и его жены, в которых общественное мнение видело вред и угрозу национальным интересам страны как с точки зрения внутренней, так и внешней политики.
Таким образом, взятие под стражу свергнутого императора и императрицы было оправдано со всех точек зрения. С того мгновения их жизнь стала полностью зависеть от воли Керенского, на которого и были возложены обязанности по содержанию и охране царя и его семьи.
Свою заботу и внимание к Николаю и его семье Керенский оценивает чрезвычайно высоко. Однако факты говорят о том, что он особенно не церемонился с узниками. Об этом свидетельствует и инструкция, по которой должны были жить царственные особы в заточении. Прежде всего, у Николая отобрали все документы, дневники и прочие бумаги. Он был ограничен в свободе передвижения даже внутри дворца. Какое-то время ему не позволялось встречаться даже с императрицей, а если и разрешали увидеться с ней, то только под наблюдением дежурного офицера. Причем им позволяли вести беседы только на общие темы. Согласно инструкции, Николай и его семья были полностью изолированы от внешнего мира. Они могли передвигаться только внутри дворца, а для прогулок отводилось специально огороженное место. Запрещались всякие свидания, переписка подвергалась строгой цензуре. За жизнью заключенных велось двойное наблюдение — внешнее, ответственность за которое возлагалась на начальника караула, и внутреннее, под строгим надзором коменданта дворца.
Посещение Керенским царской семьи в заключении было лишено всякой учтивости. Он бесцеремонно вторгался в семейный уклад отставного монарха, громко, по-хозяйски отдавал распоряжения и всем своим видом демонстрировал Николаю, что тот не помазанник Божий, а простой смертный.
Соответственно вела себя и охрана. Николай постоянно чувствовал свое унижение. Привыкший повелевать и властвовать, он теперь должен был жить по какой-то дурацкой инструкции, составленной каким-то Керенским, а офицеры и солдаты не отдавали ему честь, а смотрели на него с презрением. Но самое сильное унижение он испытал во время своего первого после отречения от престола приезда во дворец, где находились под арестом его жена и дети.
Солдат, стоявший на посту, долго не открывал ему ворота, ожидая распоряжения начальника караула. Наконец, он появился и, не подходя к воротам, крикнул с крыльца:
— Открыть ворота бывшему царю.
Когда Николай поднимался по длинной дворцовой лестнице его провожали глазами группы офицеров. То, что он прочел в их глазах, поразило его до глубины души. Это были те самые офицеры, которые еще вчера замирали в восторге от одного его милостивого взгляда, а сегодня они курили, держали руки в карманах и даже не ответили на его приветствие. Во время прогулок караульные солдаты почти впритык шли за ним и его семьей. А стоило императрице присесть на скамью, как они тут же усаживались рядом и вели непристойные разговоры. Посещения Керенского и других членов Временного правительства не облегчали жизнь бывшего монарха. Отрезанный высокой дворцовой оградой от внешнего мира, он не знал действительного развития событий и пользовался только косвенными сведениями и Слухами. Они были неутешительными. Говорили о нарастающей смуте в Питере, о том, что Временное правительство «висит на волоске» и власть может перейти в руки большевистских Советов. Это не сулило ничего хорошего, и Николай с тревогой ожидал дальнейшего развития событий и решения своей судьбы и судьбы своей семьи.
Развязка наступила скоро. Во время очередного своего визита Керенский сообщил ему, что принято решение об отправке всей августейшей фамилии в Тобольск. Причиной, побудившей Временное правительство к таким шагам, стала крайняя неустойчивость общественной жизни внутри столицы, обострение политической борьбы и полная непредсказуемость событий… Однако Керенский ничего не стал объяснять царю. Не сказал он и того, что это была его личная инициатива. Что касается Николая, то он не ожидал такой ссылки. Он надеялся, что его с семьей отправят в Крым, где проживали некоторые из великих князей и его мать, Мария Федоровна. Наконец, в случае опасности, из Крыма легко можно было выехать за границу.
Забегая вперед, скажем: Николай не ошибался в своих расчетах. Мария Федоровна и великие князья, жившие в Крыму, спаслись, а царь и его семья погибли. Он предполагал, что так может случиться. Но опять же не смог ничего сделать. Как не смог он уберечь страну, так же оказался не в состоянии уберечь и защитить и собственную семью — жену и детей. Правда, на момент переселения царской семьи в Сибирь Керенский считал, что это делается для их спасения. И царь не стал ему возражать.
* * *
Дом в Тобольске, где поселился Николай со своей семьей, ранее принадлежал губернатору и находился на улице, получившей после революции название «Улица Свободы». Это было каменное сооружение в два этажа с коридорной системой. Жизнь тут текла неспешно и спокойно, монотонно и однообразно. Николай и его семья жили в темном мире одних и тех же событий, одних и тех же интересов и переживаний. Дом, огороженный двор, небольшой сад — вот и вся территория, доступная царственным особам. Всегда одни и те же люди. Даже в церкви узники ни с кем не могли общаться, так как народ не допускался, когда там молилась царская семья.
Физический труд, качели и ледяная горка — вот и все развлечения, оставшиеся доступными монаршей семье. Такая жизнь была невыносима и она не могла долго продолжаться. Николай ждал перемен.
В сентябре в Тобольск приехал комиссар Временного правительства Панкратов и его помощник Никольский. Однако они не только не облегчили жизнь узников, а лишь еще более усложнили ее. Особенно свирепствовал Никольский. Когда он увидел, что у царя хранится вино в ящике, он взял молоток и перебил все бутылки, вызвав возмущение не только Николая, но и солдат, охранявших царскую семью.
Бесчинства Никольского продолжалось довольно долго. Он и Панкратов пережили власть Временного правительства, направившего их в Тобольск, и были изгнаны солдатами после Октябрьской революции. Их сменил комиссар Яковлев. Он прибыл в Тобольск с отрядом в 150 красноармейцев 22 апреля и предъявил свои документы начальнику караула полковнику Кобылинскому. Мандаты были подписаны председателем ВЦИК Яковом Свердловым. Первый документ удостоверял личность Яковлева, второй — являлся предписанием на имя Кобылянского, третий — адресовался отряду. Председатель ВЦИК Свердлов требовал беспрекословного подчинения приказаниям Яковлева, предоставлял ему право расстреливать неповинующихся на месте. Однако ни в одном из документов не оговаривались полномочия самого комиссара.
Яковлев познакомился с Николаем и его семьей. Несколько дней он присматривался к царскому быту.
Обратил особое внимание на болезнь наследника Алексея Николаевича, но не проронил ни одного слова и не задал ни одного вопроса. Только спустя трое суток он объявил Николаю, что имеет полномочия от ВЦИКа вывезти из Тобольска его и всю семью. Однако, учитывая болезнь Алексея Николаевича, получил новое задание — вывезти его одного. Такая постановка вопроса озадачила бывшего царя. Он усмотрел здесь какой-то подвох и наотрез отказался подчиниться распоряжению. Яковлев его предупредил.
— Прошу этого не делать, — сказал он, — я должен исполнить приказ. Если вы откажетесь ехать, то я должен буду воспользоваться силой или отказаться от возложенного на меня поручения. Тогда вместо меня могут прислать другого, менее гуманного человека.
Здесь Николай почувствовал жесткую хватку новых властей и еще острее ощутил — в который раз — полное бессилие пред обстоятельствами.
* * *
26 апреля 1918 года в половине четвертого утра из Тобольска в жестких кибитках выехали Николай Александрович, Александра Федоровна и их дочь Мария Николаевна. Остальные члены семьи остались в Тобольске.
Ближайшим пунктом назначения, куда стремился попасть Яковлев, была Тюмень… Впрочем, до сих пор никто не знает точных намерений Яковлева. Известно только, что он попал в Екатеринбург. Здесь его задержали и объявили «вне закона» за то, что он пытался вывезти царя за границу. Яковлев протестовал, но с ним не церемонились и посадили в каталажку. Через сутки, правда, отпустили. Он уехал в Москву и опуда прислал телеграмму своему телеграфисту: «Собирайте отряд. Уезжайте. Полномочия я сдал. За последствия не отвечаю». И все. Перед кем он отчитывался в Москве? Кому сдал полномочия? Какие могут быть последствия, за которые он не хотел нести ответственность? Об этом ни слова. Создается впечатление, что Яковлева использовали для выполнения какой-то части миссии, не посвящая во весь план операции. Есть основания предполагать, что председатель ВЦИК Свердлов, подписывая документы Яковлеву, знал, что задержание в Екатеринбурге не случайное недоразумение, а часть большого плана.
На такую мысль наводит одно обстоятельство. Накануне приезда Яковлева в Тобольск прибыл небольшой отряд из Екатеринбурга под командованием Заславского. По воспоминаниям свидетелей того времени, он был очень неприятным, желчным человеком. Он сразу же потребовал переселения царской семьи из губернаторского дома в каторжную тюрьму. Столь суровая мера, по его мнению, была необходима для предотвращения возможного побега Николая, которого собираются якобы освободить сообщники, соорудив подкоп под зданием. Однако начальник караула Кобылинский и в целом его отряд воспротивились такому решению, и Заславский уехал в Екатеринбург, пригрозив солдатам охраны, что это дело он так не оставит.
С приездом спокойного и вразумительного комиссара Яковлева о Заславском забыли и вспомнили о нем, лишь когда отставной царь, его жена Александра Федоровна и их дочь оказались в Екатеринбурге. Создавалось впечатление, что по какому-то хитро разработанному плану, чтобы не подымать большого шума в Тобольске, их заманили в екатеринбургскую ловушку. Николая, его жену и дочь поселили под усиленной охраной в доме Ипатьева — последнем пристанище царя. Сюда же привезли и остальных членов семьи, которые остались в Тобольске.
* * *
Жизнь императора и его семьи в Екатеринбурге, как говорится, не назовешь медом. Они попали в железные лапы вышеупомянутого Заславского и еще двух «специалистов», Шаи Исаковича Голощекина и Якова Хаимовича Юровского. В биографии этой троицы много белых (вернее, скорее всего, черных) пятен. Шая Исакович, мещанин города Витебска, по мнению современников, был человеком жестоким, с некоторыми чертами деградации на лице. На Урале он являлся членом областного совета и областным военным комиссаром.
Под стать Голощекину был и Юровский. Его дед Ицка проживал в Полтавской области. Отец Хаим был уголовным преступником, которого сослали в Сибирь, за что его сын, Яков Хаимович, решил отомстить царю и его семье. Сам мститель учился в Томской еврейской школе «Талматейро» при синагоге, но так и не закончил ее. В Томске у него был часовой магазин. Примкнув к большевикам, параллельно с ремонтом часов он стал заниматься революционной деятельностью, за что его и сослали в Екатеринбург. Там Юровский открыл свою фотографию. По мнению близко знавших его людей — это был злопамятный, скрытный и жестокий человек.
Председателем Уральского областного совета был Белобородов (Янкель Вайсбарт). Вся троица числилась в партии большевиков и поддерживала тесную связь с председателем ВЦИК Яковым Свердловым (Янкель Мовшевич Розенфельд), а тот с Львом Троцким (Лев Давыдович Бронштейн). Забегая вперед, скажем: о своей близости с Белобородовым Троцкий говорит в автобиографической книге «Моя жизнь». «Я жил, — пишет он, — уже не в Кремле, а на квартире у своего друга Белобородова». Эти два друга вместе со Свердловым проводили на Дону «расказачивание», безжалостно уничтожая не только мятежных казаков, но и мирных жителей хуторов и станиц. На их совести тысячи и тысячи загубленных ни в чем не повинных душ.
Но в начале 1918 года их занимали другие проблемы. К тому времени Троцкий стал вторым человеком после Ленина в партии и государстве. Но вторые роли его не устраивали, он хотел быть первым. Однако на пути к этой цели стояли два человека — Ленин и Николай II. Первый обладал сильным политическим авторитетом и поддержкой внутри страны, кроме того, он был опытным бойцом, которого так просто не обойдешь. Правда, в запасе всегда оставались крайние методы.
Что касается царя, то здесь помеха исходила с другой стороны. Шла война. Молодая Советская республика пылала в огне революции. Большевики могли не удержать власть. В таком случае союзники царской России или немцы могли бы освободить Николая и вернуть ему трон. Следовательно, царь или его наследник также представляли опасность для планов Троцкого.
Изначально устранение царя и его семьи замышлялось осуществить в Тобольске. Именно с этой целью (другого объяснения не найти) туда приезжал из Екатеринбурга Заславский. Однако он не нашел поддержки со стороны начальника караула и солдат, под стражей которых находилась царская семья. Заславский, как говорят, вернулся не солоно хлебавши в Екатеринбург и доложил сложившуюся обстановку Белобородову, который в срочном порядке выехал в Москву, где встретился с Троцким и Свердловым. Здесь они, надо полагать, и разработали тот хитроумный план перевода царя из Тобольска в Екатеринбург, который успешно осуществил Яковлев.
* * *
Лев Борисович спешил. В мутной воде взбаламутивших Россию революционных событий он чувствовал себя вполне уверенно и понимал, что рыбку ловить надо быстро, пока муть не осела на дно. Обстановка благоприятствовала планам «иудушки» Троцкого. Внутреннее и внешнее положение Советской России требовало подписания мирного договора. Страна находилась в состоянии крайней экономической разрухи, старая армия развалилась, а новая боеспособная, рабоче-крестьянская, еще не была создана. Народ требовал мира, на этом настаивал и В.И. Ленин. Однако значительная часть высших партийных работников, в том числе и Троцкий, не считаясь с объективными фактами, требовала продолжения войны. В партии образовалась группа «левых коммунистов» во главе с Бухариным, не допускавших мысли о каких-либо соглашениях с империалистами. Бухарин договорился даже до того, что во имя «интересов международной революции» нужно идти на утрату Советской власти. Это была демагогическая и авантюристическая политика. В какой-то мере примыкал к ней и Троцкий, в то время нарком иностранных дел. Он предлагал: объявить войну прекращенной, армию демобилизованной, но мира не подписывать.
В конце января 1918 года в Бресте начались мирные переговоры с Германией. Провожая советскую делегацию в Брест, Ленин давал напутствие Троцкому:
— Всячески затягивайте переговоры, — говорил он, — но как только немцы предъявят ультиматум, немедленно подпишите договор.
Однако Лев Давыдович не выполнил указаний Ленина. Он не стал ожидать немецкого ультиматума, а высказал свою идею: Советская Россия войну прекращает, армию демобилизует, а мирного договора не подписывает.
Можно только представить, как таким заявлением Троцкий рассмешил немецкую делегацию. У него спросили: «Понимает ли господин Троцкий, что отказ от подписания мирного договора автоматически влечет за собой продолжение войны?» Лев Давыдович гордо отказался от ответа на этот вопрос, и советская делегация покинула Брест.
Воспользовавшись разрывом переговоров, австро-германские войска перешли в наступление, и Советской России пришлось подписывать еще более унизительный договор с потерей огромной территории и выплаты чрезмерной контрибуции.
Троцкий был освобожден от должности наркома иностранных дел и назначен председателем революционного совета — наркомом по военным делам. Лев Давыдович надел шинель, нацепил кобуру с пистолетом и стал разъезжать по фронтам, пугая капиталистов мировой революцией. Все победы гражданской войны, кто бы их ни одерживал — Сталин, Фрунзе, Буденный, Ворошилов… — он приписывал только себе. Зарубежная пресса, которая находилась в руках сионистской братии, называла его Красным Наполеоном.
— Мы должны превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которым мы дадим такую тиранию, какая не снилась самым страшным деспотам Востока… — как вспоминал бывший секретарь Распутина Арон Симанович, разглагольствовал Троцкий. — Мы прольем такие потоки крови, перед которыми содрогнутся и побелеют все человеческие потери капиталистических войн. Крупнейшие банкиры из-за океана будут работать в теснейшем контакте с нами. Если мы выиграем революцию, раздавим Россию, то на погребальных обломках ее укрепим власть сионизма и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени. Мы покажем, что такое настоящая власть. Путем террора, кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупения, до идиотизма, до скотского состояния. А пока наши юноши в кожаных куртках — сыновья часовых дел мастеров из Одессы, Орши, Гомеля и Винницы, — о, как великолепно, как восхитительно умеют они ненавидеть! С каким наслаждением они физически уничтожают русскую интеллигенцию — офицеров, инженеров, учителей, священников, генералов, агрономов, академиков, писателей!..
Вот в руки таких «мальчиков в кожаных куртках» и попал бывший император с семьей. 12 июля 1918 года Уральский совет под председательством Белобородова принимает решение: предать Романовых казни, не дожидаясь суда. Далее события развивались со стремительной быстротой. Юровский в спешном порядке стал формировать отряд убийц, в который вошли австро-германские пленные и преданные ему служаки из «чрезвычайки». Им он без проволочек объявил, что получена команда из Москвы о казни царской семьи.
17 июля в 12 часов ночи Юровский разбудил Николая и его семью, потребовав, чтобы они быстро оделись и следовали за ним. Свои действия он объяснил тем, что ночь предстоит опасная и, проявляя заботу о безопасности императора и его семьи, было принято решение переместить их в нижние комнаты. Когда все спустились в предназначенное место, Юровский сделал заявление: «Николай Александрович, — сказал он, обращаясь к императору, — ваши родственники старались вас спасти, но им не удалось. Мы вынуждены вас расстрелять». С этими словами он выстрелил в царя, а вслед за ним открыл стрельбу по безоружным узникам прибывший с ним отряд. Кроме царя, Юровский лично застрелил и наследника престола.
Через несколько минут все было кончено. В ту же ночь Юровский предпринял все, чтобы замести следы и уничтожить все улики. Утром он доложил Белобородову о сделанной «работе». Белобородов, не откладывая дело в долгий ящик, тут же отправился в Москву с докладом к председателю ВЦИК Свердлову, который сердечно пожал ему руку и поблагодарил за верную службу. Но наибольшую радость и удовлетворение от убийства царя и его семьи испытал Троцкий: была устранена одна из двух помех к вершине власти в новой России.
Теперь на очереди остался один В.И. Ленин. Подготовка к его убийству шла полным ходом. Этот акт должны были осуществить доверенные и хорошо проверенные люди. «Осечка» исключалась. И вскоре, 30 августа, спустя 43 дня после убийства царя, было совершено покушение на В.И. Ленина. Но здесь вышла промашка. Владимир Ильич был только ранен, а не убит. Покушение совершила Фани Каплан (Фейга Хаимовна Ройдман).
В дальнейшем, как известно, события развивались не по сценарию Троцкого. Но убийство последнего российского императора Николая II и покушение на В.И. Ленина — это звенья одной цепи, беспощадной борьбы Троцкого за власть в России.