Разгаданная хитрость Черчилля

Разгаданная хитрость Черчилля

Сталин вспомнил свою первую встречу с министром иностранных дел Англии Иденом летом 1942 года.

Это было время, когда хваленые и «непобедимые» немецкие войска потерпели крах под стенами советской столицы. Тогда Иден пожелал побывать на фронте, чтобы своими глазами увидеть поле сражения. Такую возможность ему предоставили. Он побывал в районе Клина, проехал по местам, откуда гитлеровцы были выбиты в начале декабря. То, что он увидел, его потрясло. Вернувшись в Москву, Иден с восхищением говорил о блестящей победе Красной Армии, но Сталин уловил в его тоне неискренность. Создавалось впечатление, что английский министр говорил одно, а думал другое. Позже, в своих мемуарах и дневниковых записях, Иден признавался, что, побывав на фронте и увидев блистательную победу Красной Армии, он испытал не столько удовлетворение, сколько тревогу за последствия для «британских интересов» от неминуемого поражения гитлеровской Германии. Описывая поездку на подмосковный фронт, Иден рассказывает, как его поразили груды боевой техники, брошенной поспешным бегством гитлеровцев. Описывает он и свою встречу с пленными немецкими солдатами. Иден выражает им свое сочувствие и не говорит ни слова в осуждение, словно не замечая того, что они пришли с оружием в руках на чужую землю.

Такой подход к оценке событий на советско-германском фронте был характерен не только для Идена, но и для Черчилля, возглавляющего английское правительство. Его первый приезд в Советскую Россию был связан с проблемами открытия второго фронта в Западной Европе. Здесь позиции союзников были диаметрально противоположны. Если Сталин считал, что открытие второго фронта сорвет замыслы гитлеровского командования, подорвет моральный дух противника и облегчит тяжелое бремя Красной Армии, в одиночку удерживающей бешеный натиск фашистских полчищ, то Черчилль придерживался другой точки зрения. Он был заинтересован в обескровливании Советского Союза. Его девиз: «Пусть русские и немцы больше убивают друг друга, а когда они ослабнут, мы скажем свое слово». Он очень похож на американские рассуждения о «запасных игроках».

Отсюда всяческие затяжки и проволочки с открытием второго фронта. Даже тогда, когда английское и американское правительства подписали соглашение, в котором говорилось о создании второго фронта в Европе в 1942 году, Черчилль решил во что бы то ни стало сорвать назначенные сроки. С этой миссией в сопровождении личного представителя президента США Гарримана он и отправился в Москву. Не случайно во время первой встречи Черчилль, поздравляя Сталина с разгромом немецких войск под Москвой, отводил свой взгляд в сторону. Иосиф Виссарионович был сдержан. Он сообщил, что положение на советско-германском фронте несколько стабилизировалось, но остается тяжелым. Немцы большими силами наступают по направлению к Баку и Сталинграду. Тут же он высказал предположение, что Гитлер, очевидно, перебросил все силы с запада на восток. Черчилль догадался: таким образом Сталин дает ему понять, что для открытия второго фронта практически нет препятствий. И тут же высказал свое мнение по этому вопросу. Начал издалека. Сделав вид, что не понял намека, заговорил о большой концентрации немецких войск на западе, из-за чего операция союзников в Нормандии связана с большим риском, поэтому лучше всего ее осуществить в следующем году.

Сталин категорически возразил против такого плана. Он опроверг утверждение Черчилля о численности германских войск, находившихся в Западной Европе. Черчилль тогда был немало удивлен информированностью Сталина, который знал не только, сколько немецких дивизий находится на Западе, но и как они укомплектованы и вооружены.

— На мой взгляд, — сказал Сталин, — нынешний год — самое благоприятное время для открытия второго фронта.

Черчилль возразил и снова перевел разговор о трудностях переброски войск через Ла-Манш.

Сталин опроверг и это утверждение. Последовала острая дискуссия, в ходе которой Иосиф Виссарионович подчеркивал, что никак не может согласиться с доводами Черчилля об отсрочке открытия второго фронта. Он медленно прошелся по кабинету, потом подошел к столу, придвинул к себе коробку с надписью «Герцеговина флор» и предложил Черчиллю папиросу. Но тот отказался и достал сигару.

— Привык к своим, — сказал он.

Закурили, думая каждый о своем. Сталин тогда вспомнил, как сразу же после Октябрьской революции Черчилль, будучи членом британского кабинета, организовал поход 14 государств против молодой Советской республики. Антибольшевистский поход провалился, но Черчилль с тех пор не изменился. Все последующие годы он вел провокационную политику против СССР. Он по-прежнему ненавидел Советский Союз. То, что он прилетел в Москву — не жест доброй воли, а свидетельство того, что он боится Гитлера больше, чем коммунистов. Но и тут он хитрит, юлит и изворачивается.

А Черчилль в то время думал — не мог не думать — о превратностях судьбы. Даже в страшном сне ему не снилось, что он будет сидеть с большевиками за одним столом и вести разговоры об оказании им помощи. Тешило одно: это ненадолго. В политике все возможно. Надо идти на союз со своим врагом против общего врага. А когда закончится война, тогда можно будет добить и сегодняшнего союзника. Надо только вести дело таким образом, чтобы сохранить свои силы. Действовать по обстоятельствам, а со вторым фронтом не спешить. Не стоит рисковать.

Из задумчивости Черчилля вывел Сталин.

— Что касается риска, — сказал Иосиф Виссарионович. Черчилль от неожиданности вздрогнул и посмотрел по сторонам. Вдруг ему почудилось, что он подумал вслух или Сталин каким-то образом проник в его сокровенные мысли, — то по моему мнению, человек, который боится рисковать, всегда находится в проигрыше.

Сталин вновь вернулся к разговору об открытии второго фронта в Европе, а Черчилль стал излагать план операции «Факел» — вторжение в Северную Африку, которое предполагают осуществить союзники в октябре 1942 года. Тут же включился в разговор и Гарриман. Он заявил, что президент Рузвельт, насколько это ему известно, также поддерживает операцию «Факел».

Сталин понял, что без него, за его спиной Англия и США сговорились тянуть время с открытием второго фронта, а Черчилль прилетел в Москву только за тем, чтобы поставить его в известность о принятом решении и добиться одобрения операции «Факел». Изменить он уже ничего не может, а свое несогласие с такой постановкой вопроса он высказал. Видимо, их еще интересует, как он поведет себя в этой ситуации. Сталин с минуту помолчал. Достал еще одну папиросу и закурил.

— Ну что ж, — сказал он, — я понимаю, не в моих силах заставить союзников выполнять ранее принятые на себя обязательства.

Уже после отъезда английской делегации из Москвы Сталин проанализировал предложенную Черчиллем операцию «Факел». Она оказалась с подводными камнями, которые было трудно увидеть при поверхностном взгляде. Вслух говорилось, что вся операция задумана с целью отвлечения с советско-германского фронта немецких войск. А на самом деле Черчилль уже в iy пору строил план высадки англо-американских войск на Балканах, чтобы вступить в страны Юго-Восточной Европы раньше прихода туда Красной Армии, сформировать там подконтрольные Великобритании правительства и воздвигнуть так называемый «санитарный кордон» против проникновения большевизма в Европу. Собственно, это была попытка повторить вариант, который был осуществлен странами Антанты после Первой мировой войны.

Сталину не составило большого труда разобраться в замыслах Черчилля, которого волновали не столько союзнические обязательства и победа над общим врагом, сколько боязнь всевозрастающего влияния Советского Союза на другие страны. Позже догадку Сталина подтвердил сам Черчилль. В своей записке, адресованной министерству иностранных дел Англии, копия которой попала и в личный архив Сталина, он писал: «Вопрос стоит так: готовы ли мы примириться с коммунизацией Балкан и, возможно, Италии?.. Наш вывод должен состоять в том, что нам следует сопротивляться коммунистическому проникновению и вторжению».

И Черчилль сопротивлялся изворотливо и коварно. Его усилиями было сорвано открытие второго фронта не только в 1942-м, но и в 1943 году, оставив Советский Союз в одиночестве сражаться против общего врага.