Глава III. ЛЮБАНЬ

Глава III. ЛЮБАНЬ

Без обозов не пропадая,

Без орудий летят полки,

К гривам спутанным припадая,

Пулеметчики бьют с луки.

И слыхать уже вечерами

В дальнем блеске лесной зари

— Отзываются им громами

Ленинградские пушкари.

П. Н. Шубин. «Снег идет».

Любань, которую предстояло взять ударной армии, была небольшим городком (3,5 тыс. жителей) на старинном тракте Москва–Петербург. А. Н. Радищев упоминал ее в «Путешествии» вместе с Чудово и Спасской Полистью. Тогда, в XVIII в., города еще не существовало, а имелось селение Любани Новгородского уезда. В начале XIX в. его называли Любынь, современное название появилось позже. В конце ХIХ в. возникла Любанская волость, но центром ее опеределили село Померанье, хотя уже тогда Любань (Любань–Горка) стала крупным поселком. Современное название и новый статус были официально утверждены 3 июня 1917 г., когда постановлением Временного правительства поселок Любань–Горка преобразовали в город Любань¹. Железнодорожная станция Любань размещается западнее города, в окружении огромного заболоченного леса. В северо–западной части леса располагается озеро Большие Мхи. На пути наших войск к Любани находилась Красная Горка. Так назывался холм, на котором стоял дом лесника.

80–я кавалерийская дивизия и два лыжных батальона подошли к Красной Горке утром 18 февраля. Они приготовились к наступлению и стали ждать 327–ю дивизию. Дивизия двинулась через Мясной Бор 8 февраля. В борьбе за плацдарм и Спасскую Полисть 327–я дивизия потеряла половину личного состава и хотя получила 700 чел. пополнения, это не могло восполнить потери. Пройдя коридор, дивизия сосредоточилась в лесу у деревни Огорели в 45 км от Мясного Бора. Там находился вспомогательный пункт управления 2–й ударной армии. Комдива И. М. Антюфеева вызвали туда для доклада. Его приняли командарм Н. К. Клыков и сам комфронта К. А. Мерецков. По просьбе И. М. Антюфеева дивизии предоставили три дня, чтобы отдохнуть и подтянуть тылы.

После доклада И. М. Антюфеев верхом на коне отправился к себе в дивизию, но по дороге его догнал на машине адъютант Н. К. Клыкова и передал приказ вернуться на командный пункт армии. Выяснилось, что решение командования изменено. Антюфееву приказали немедленно, в ту же ночь, вести дивизию к Красной Горке в распоряжение комкора Н. И. Гусева. Опять воронежцам предстояло вступить в бой с ходу, после тяжелого 25–км марша по снежной целине.

Первым в назначенный район вышел 1100–й стрелковый полк и Н. И. Гусев немедленно включил его в передовой отряд для наступления. Кроме полка в отряд вошли 80–я кавдивизия, два лыжных батальона и все наличные силы 7–й гвардейской танковой бригады — около роты танков. Утром 19 февраля 80–я кавалерийская дивизия вошла в боевое соприкосновение с 454–й пехотной дивизией верхмата. 20 февраля кавалеристы овладели Красной Горкой, прорвали оборону противника и двинулись к Любани. Кавалеристов поддерживал 18–й артполк РГК, он вел сокрушительный огонь по врагу из 152–мм гаубиц. Вслед за кавалеристами в прорыв вошел 1100–й полк. 39–му и 42–му лыжбатам приказали обеспечить действия передового отряда с запада и перекрыть дорогу между деревнями Сустье Полянка и Верховье, в 5 км восточнее деревни Глубочка.

Главные силы конного корпуса остались у основания прорыва: 87–я кавалерийская дивизия по–прежнему вела бои на рубеже Крапивно–Червинская Лука. Части 25–й кавдивизии после короткого отдыха у Финева Луга подошли к Красной Горке и начали боевые действия на западной опушке леса в районе высот 76,1 и 59,3 для расширения прорыва. Тем временем на острие прорыва 80–я кавдивизия и 1100–й полк, успешно продвигаясь, вышли к реке Сычева.

К утру 23 февраля к Красной Горке и реке Сычева подошли 46–я стрелковая дивизия и 22–я бригада². Концентрация сил для удара на Любань продолжалась. «На волховском участке, — отметил в «Дневнике» 24 февраля Ф. Гальдер, — противник усиливает свой натиск на север, в направлении Любани»³. Обеспокоенное командование вермахта перебросило к Любани из–под Ленинграда части 212–й пехотной дивизии.

Волховские партизаны не располагали достаточными силами, чтобы помочь Красной Армии встречным ударом, подобно тому, как это сделала 2–я партизанская бригада в полосе Северо–Западного фронта. Там партизаны в ожидании Красной Армии 18 января 1942 г. захватили город Холм. Волховские партизаны ограничились налетом на Любань в ночь на 23 февраля. Противник решил, что город окружен и вызвал подкрепления из Чудово и Тосно. Партизаны благополучно отошли⁴, но прибывшие силы врага увеличили гарнизон города. Удачное нападение, несомненно, подняло боевой дух партизан. Однако, данное мероприятие, проведенное в честь очередного советского праздника, могло бы иметь гораздо больше последствия в случае его согласованности с наступлением 2–й ударной армии.

А войска армии еще только готовились к штурму города. С рубежей реки Сычева разведчики 327–й дивизии вели усиленную разведку подходов к станции Любань. Разведка была особенно необходима в связи с крайней ограниченностью боевых запасов дивизии: на каждую пушку имелось только пять снарядов, патронов тоже не хватало, бесприцельная стрельба из винтовок и пулеметов категорически запрещалась. Разведчики выяснили, что с северо–западной стороны у противника нет глубокой обороны и командование решило нанести удар с этого направления. Утром 25 февраля 100–й кавалерийский полк 80–й дивизии вновь перешел в наступление на Любань, но в 4 км западнее поселка Варшавский, у сараев, его остановил пулеметный огонь немецких дзотов. С воздуха наступающие части подверглись сильному авиационному воздействию противника, причем были убиты почти все лошади. В результате кавалеристы превратились в обычную пехоту, а пехота лишилась подвижной артиллерии, т. к. орудия передвигались на конной тяге. Затем немецкие самолеты обрушились на главные силы группы Н. И. Гусева — на 87–ю и 25–ю кавалерийские дивизии, 22–ю бригаду, два полка 327–й дивизии и танковую бригаду⁵. «Зенитных средств защиты, — вспоминал командир 327–й дивизии И. М. Антюфеев, — у нас было крайне недостаточно. Авиация противника с рассвета и до темноты буквально висела над нашими головами и все время бомбила и обстреливала, воспрещая движение даже мелких групп. Нашей авиации не было. До наступления темноты главные силы не могли выступить вслед за передовым отрядом»⁶. Таким образом, противник контрударами с воздуха не только сразу отрезал наши войска, прорвавшиеся к Любани, но и воспрепятствовал продвижению главных сил комкора Гусева. Затем 27 февраля 225–я, 254–я и 212–я немецкие пехотные дивизии перешли в контрнаступление на Красную Горку с правого фланга прорыва, со стороны Сустья Полянки, Коровьего Ручья и Верховья. Одновременно на левом фланге в 5 км восточнее Глубочки под основание прорыва нанес удар еще один пехотный полк противника. Бои шли всю вторую половину дня. 39–й и 42–й лыжные батальоны вместе с одним батальоном 22–й бригады не смогли удержать позиции на правом фланге и отступили на восток. Для стабилизации положения пришлось ввести в дело 1102–й полк 327–й дивизии. Противника остановили, однако утраченные позиции вернуть не удалось⁷. Коридор прорыва значительно сузился. Тем не менее 327–я дивизия попыталась войти вслед за своим 1100–м полком, который прорвался еще 25 февраля, но враг отразил ее сильным огнем. «Дело в том, — рассказывал комдив И. М. Антюфеев, — что у противника в районе Красной Горки (как я сам потом убедился) в лесу были сделаны рокадные дороги со специальным настилом фабричного изготовления. По ним враг быстро перебрасывал свои резервы из других районов»⁸.

Нажим неприятеля на основание прорыва у Красной Горки возрастал с каждым часом. Утром 28 февраля немцы опять нанесли сильный удар с воздуха, после чего продолжили наступление от Верховья и Сустья Полянки. Используя техническое превосходство, противник к 18 часам восстановил свою оборону у Красной Горки. Наш передовой отряд оказался в окружении и все же продолжал пробиваться к Любани. К утру 28 февраля 80–я кавдивизия и 1100–й полк продвинулись в район северо–западнее деревни Кирково. До Любани оставалось 4 км. Разведгруппы 80–й дивизии неоднократно в течение дня пробовали выдти на шоссе и железную дорогу на участке Любань — Ушаки (северо–западнее Любани), но противник не пропустил их. Тогда наши части ударили напрямую, без разведки, и пробились к юго–западной окраине Любани. Начались бои непосредственно за город, но немцы двинули танки и отбросили красноармейцев в лес за 3 км от города. Не имея снарядов, передовой отряд перешел к обороне. На второй день в радиостанциях отряда сели батареи и радиосвязь с главными силами прекратилась. Продовольствия не было.

Боеприпасы кончились. Немцы методично бомбили и обстреливали окруженных, атаки следовали одна за другой, но сломить мужество наших воинов врагу не удалось. Они держались десять дней, пока еще оставалась какая–то надежда на помощь главных сил. И только в ночь с 8 на 9 марта 80–я дивизия и 1100–й полк уничтожили тяжелое вооружение, включая пулеметы, и с личным оружием прорвались к своим⁹.

В конце февраля — начале марта к правому флангу Любанской группировки 2–й ударной армии перебросили через Мясной Бор 259–ю стрелковую дивизию. Ее предполагалось использовать для развития успеха в боях за Любань. Маршрут дивизии проходил через деревню Ольховка. Войдя в деревню, бойцы увидели на улице лишь трупы местных жителей, живых людей здесь не было. Оказалось, что после освобождения Ольховки 27 января 87–й кавалерийской дивизией там разместились тыловые службы кавалеристов. Но незадолго до прихода 259–й дивизии они покинули деревню и тогда в Ольховку ворвались гитлеровцы со стороны Спасской Полисти. Враги не пожалели ни стариков, ни детей… Неудача Любанской операции в дальнейшем заставила использовать 259–ю дивизию на других направлениях. Она сдерживала натиск гитлеровцев на правом фланге 2–й ударной армии и сражалась у Ольховских хуторов¹⁰.

Когда 19 февраля 2–я ударная армия начала наступление на Любань, ей предстояло пройти 15 км. 54–я армия Ленинградского фронта находилась от Любани в 30–40 км. При таких условиях являлась естественной координация их усилий. Однако между соседними фронтами отсутствовала согласованность. Взаимодействие фронтов должна была заблаговременно организовать Ставка, а конкретно общее руководство следовало бы осуществлять маршалу Ворошилову. В этом и заключались его функции как главкома Северо–Западного направления. По крайней мере, он должен был предложить Ставке такое взаимодействие. Но слишком поздно, только 28 февраля, уже после провала наступления 2–й ударной, Ставка сочла необходимым уточнить первоначальный план операции. Теперь 2–я ударная и 54–я армии должны были наступать навстречу друг другу и соединиться в Любани, окружить и уничтожить Любанско–Чудовскую группировку врага и затем нанести удар на Тосно и Сиверскую для разгрома Мгинской группировки и прорыва блокады Ленинграда. Начать наступление 54–й армии приказали не позднее 1 марта¹¹.

Замысел операции не вызывал сомнений. Но при этом не учитывалось, что 2–я ударная понесла большие потери, а 54–й армии необходимо время для подготовки наступления. Ставка приказала Волховскому фронту создать в армиях ударные группировки: во 2–й ударной — из пяти стрелковых, одной кавалерийской дивизии и четырех стрелковых бригад; в 59–й армии — из трех стрелковых, в 4–й армии — из двух стрелковых дивизий. «Эти группировки были созданы, — отмечал К. А. Мерецков, — но входившие в их состав дивизии имели большой некомплект в личном составе и вооружении, не хватало боеприпасов, авиационная поддержка отсутствовала. Поэтому ударные группировки, несмотря на все усилия командного и политического состава, добиться перелома не смогли. Все наши атаки на Красную Горку отбивались противником»¹².

Более того, в разгар боев за Любань германское командование начало разрабатывать операцию по ликвидации прорыва Волховского фронта в Мясном Бору, чтобы окружить и уничтожить 2–ю ударную армию. 2 марта 1942 г., на 254–й день войны, генерал Ф. Гальдер записал в «Дневнике»:

«Совещание у фюрера (курсив Гальдера — Б. Г.) в присутствии командующего группой армий «Север», командующих армиями и командиров корпусов этой группы армий.

Решение: Переход в наступление на Волхове — 7 марта (до 12.3). Авиацию сосредоточить в период 7–14.3.

Фюрер требует за несколько дней до начала наступления провести авиационную подготовку (бомбардировка складов и войск в лесах бомбами сверхтяжелого калибра). Завершив прорыв на Волхове, — продолжал Ф. Гальдер, — не следует тратить силы на то, чтобы уничтожить противника. Если мы сбросим его в болота, это обречет его на голодную смерть»¹³.

А наша Ставка настойчиво требовала взять Любань. 1 марта, когда наступавшие на Любань войска оказались в окружении, К. А. Мерецков выехал в Дубовик на командный пункт 2–й ударной армии. Оттуда вместе с командармом Н. К. Клыковым они отправились к району боев у Красной Горки. Находясь в войсках, оба командующих лично убедились в огромном огневом превосходстве противника. «Наступательного порыва не было, — вспоминал Мерецков. — Солдаты и командиры, с которыми мы встречались, жаловались на отсутствие поддержки со стороны нашей авиации, на недостаток снарядов, на губительный артиллерийский огонь противника. Вражеская авиация буквально висела над нашими войсками, прижимая их к земле. Особенно тяжело приходилось конникам 13–го кавалерийского корпуса /…/ Под непрерывными ударами немецкой авиации кавалерийские дивизии несли большой урон, быстро теряя боеспособность». Вернувшись в свой штаб, Мерецков созвал заседание военного совета фронта и командования 2–й ударной армии. На заседании военный совет «констатировал, — продолжает Мерецков, — что одной из причин невыполнения 2–й ударной армией задач является несогласованность в работе Военного совета и штаба армии и, как следствие, отсутствие четкого и твердого руководства войсками. Имелись случаи пренебрежительного отношения к приему пополнения: маршевые роты во время пути горячей пищей не обеспечивались, пунктов обогрева для них не было. Персональный учет раненых и убитых находился в запущенном состоянии, в армии не знали даже приблизительных потерь. Начальник оперативного отдела полковник Пахомов неоднократно прибегал к ложной информации, вводя тем самым в заблуждение командование армии и фронта»¹⁴. (Последнее обстоятельство является объяснением того, почему выше не приводились цифры потерь в ходе наступления 2 УА на Любань).

5 марта начальник оперативного отдела Пахомов и начальник штаба 2–й ударной армии генерал–майор В. А. Визжилин были заменены комбригом Бурениным и полковником П. С. Виноградовым, заместителем командарма назначили генерал–майора П. Ф. Алферьева¹⁵. Кадровые перестановки, вероятно, имели смысл, однако не могли заменить танки и самолеты. Предпринимались они больше для очистки совести, да еще для создания видимости работы в случае очередной проверки сверху. Положение после них намного не улучшилось, а проверка как раз и последовала через четыре дня.

9 марта из Москвы прилетел «Дуглас». В самолете находились К. Е. Ворошилов, Г. М. Маленков, два генерал–лейтенанта — А. А. Власов и А. А. Новиков и другие командиры высоких рангов. Члены Государственного Комитета Обороны Ворошилов и Маленков приехали координировать действия Волховского и Ленинградского фронтов в Любанской операции. Генерал–лейтенант А. А. Новиков в начале войны командовал авиацией Ленинградского фронта, в конце февраля 1942 г. был назначен заместителем наркома обороны по авиации. Вместе с ним прилетели генерал–майоры авиации А. Е. Голованов и С. И. Руденко и несколько офицеров штаба ВВС РККА. Сталин приказал Новикову поддержать наступление Волховского фронта мощными ударами с воздуха. Предстояло организовать с 10 по 20 марта массированные удары авиации по оборонительным рубежам, аэродромам и коммуникациям противника. Для воздушного наступления привлекались восемь авиаполков из резерва Ставки, авиация дальнего действия и ВВС Ленинградского фронта. Собранные силы авиации произвели в марте 7673 боевых вылета, сбросили 948 т бомб, уничтожили в воздушных боях и на аэродромах 99 вражеских самолетов. Только на одном аэродроме в Коростовичах неприятель потерял 30 самолетов¹⁶. Это была большая помощь наземным войскам. Противнику пришлось отложить переход в контрнаступление. Однако привлечение крупных сил авиации со стороны носило временный характер, далеко не все аэродромы врага удалось парализовать, немцы перебросили к Волхову резервы авиации и в целом сохранили господство в воздухе. Остро недоставало на фронте и зенитной артиллерии. Чувствуя безнаказанность, враг обнаглел, стал бомбить и обстреливать наши войска с малых высот. Тогда сами красноармейцы в борьбе с воздушным врагом стали применять залповый огонь из винтовок и приспособили обычные станковые пулеметы для стрельбы по низколетящим целям. 19 марта 1942 г. газета «Известия» сообщила на первой полосе, что за короткий срок на Волховском фронте из стрелкового оружия воины 65–й дивизии сбили 25 немецких самолетов, воины 259–й дивизии — 21 самолет.

Прилетевший из Москвы генерал–лейтенант А. А. Власов в развитии Любанской операции большой роли не сыграл, но в истории Великой Отечественной войны он занимает видное место. Его имя стало нарицательным для обозначения предательства. Измена Власова, которая произошла после неудачного завершения Любанской операции, породила много легенд. Поэтому справедливость требует рассказать о нем подробнее, его тень не должна падать на живых и мертвых. Документы и воспоминания показывают, что представлял собою этот человек.

Власов был сыном крестьянина–кустаря, церковного старосты. До революции он окончил духовное училище и два курса семинарии, попутно подрабатывал репетитором. Среднее образование завершил после революции в единой трудовой школе, откуда в 1919 г. поступил на агрономический факультет Нижегородского государственного университета. Но получить высшее образование не успел — в 1920 г. его призвали в Красную Армию и послали на курсы комсостава. В тот же год по окончании курсов Власов отправился на врангелевский фронт командиром взвода. С тех пор служил в армии на разных должностях, в 1930 г. вступил в ВКП(б). В 1929 г. окончил курсы комсостава «Выстрел», а в 1935 г. — первый курс Военно–вечерней академии РККА и с 1938 г. командовал дивизией. Но недолго — его командировали в Китай на один год военным советником, генералиссимус Чан Кай–ши наградил Власова за оказанную помощь высшим китайским орденом Золотой Дракон, супруге Власова вручил золотые часы. В 1939 г. при возвращении в СССР орден и часы отобрали наши спецслужбы. Вернувшись из Китая, Власов принял 99–ю дивизию, которую в 1940 г. признали лучшей в РККА по боевой подготовке, а Власова наградили орденом Ленина. В этом же году он получил звание генерал–майора. В начале войны Власов командовал 4–м механизированным корпусом в районе Львова. Корпус вел жестокие бои, еще на подходе к линии фронта его разбомбила немецкая авиация, потом он неоднократно попадал в окружение, но всякий раз прорывал кольцо. Высшее командование РККА обратило внимание на военные способности Власова, он получил назначение командующим 37–й армией, оборонявшей Киев. По отзывам очевидцев, на посту командарма он действовал храбро и умело. Не растерялся и в окружении, а когда 37–я армия получила приказ идти на прорыв, Власов благополучно вышел из кольца, сохранив все документы и партбилет. Он месяц скитался по немецким тылам, но остался верен присяге. После выхода из окружения его назначили командующим 20–й армией, защищавшей Москву. 20–я армия отличилась в Московской битве. После стойкой обороны она освобождала Клин, Солнечногорск. Власова наградили орденом Красного Знамени, он побывал на приеме у Сталина. Управление кадров ЦК ВКП(б) в Справке от 24 февраля 1942 г. сообщало Сталину: «Власов аттестуется всесторонне развитым, хорошо подготовленным в оперативно–тактическом отношении командиром /…/, компрометирующих материалов на т. Власова не имеется». Со своей стороны, хорошую характеристику дал Власову командовавший Западным фронтом Г. К. Жуков. Сталин отметил Власова как перспективного генерала, 7 марта вторично вызвал его в Москву и с повышением в звании и должности перевел на новое место службы — заместителем командующего Волховским фронтом¹⁷. Власов имел боевой опыт, доказал преданность Родине, его назначение должно было укрепить командование фронта. Так или примерно так считали Ставка и Верховный Главнокомандующий. Карьера Власова была обеспечена. Весной 1942 г. Воениздат даже заказал спецкору «Фронтовой правды» К. А. Токареву книгу о Власове под названием «Сталинский полководец»¹⁸.

5–6 марта 1942 г., накануне отъезда с фронта в Москву, Власова посетил корреспондент «Красной Звезды» писатель И. Г. Эренбург. Они встречались сначала в штабной избе в деревне Лудила Гора под Волоколамском, а на следующий день — во фронтовом блиндаже. И. Г. Эренбург описал эту встречу в книге воспоминаний «Люди, годы, жизнь». «Он меня изумил прежде всего ростом, — рассказывал Эренбург, — метр девяносто, потом манерой разговаривать с бойцами — говорил он образно, порой нарочито грубо и вместе с тем сердечно. У меня было двойное чувство: я любовался и меня в то же время коробило — было что–то актерское в оборотах речи, интонациях, жестах /…/

На следующий день солдаты говорили со мною о генерале, хвалили его: «простой», «храбрый», «ранили старшину, он его закутал в свою бурку», «ругаться мастер»…».

Эренбург говорит, что Власов отдавал должное противнику, в частности, дисциплине, организованности и порядку в германской армии. Когда Власов хотел похвалить что–нибудь, то повторял: «Культурно, хорошо». «Часто, — вспоминает Эренбург, — он вставлял в рассуждения поговорки, прибаутки, были такие, каких я раньше не знал; одну запомнил: «У всякого Федорки свои отговорки». Еще он говорил, что главное — верность; он об этом думал в окружении. «Выстоим — верность поддержит…». И вот какой вывод сделал тогда И. Г. Эренбург из своих впечатлений о Власове: «Мне он показался интересным человеком, честолюбивым, но смелым; тронули его слова о верности»¹⁹.

Любопытно взглянуть, как характеризовали в то время Андрея Андреевича Власова его сослуживцы. Опубликованы показания майора Н. Кузина, адъютанта Власова по 20–й и 2–й ударной армиям. Правда, они отражают мнение одного человека, написаны уже в 1943 г. и для органов НКВД, но все же позволяют составить определенное представление о личности Власова. Кузин пишет, что «Власов очень вспыльчив и груб со своими подчиненными. Бывали случаи, когда он не только изругает начальника отдела, а форменным образом выгонял из кабинета.

Власов очень самолюбив, считал, что только он способен и может работать, а остальных командиров без стеснения называл лодырями и дармоедами /…/».

Из этих слов Кузина можно сделать вывод, будто Власов всего себя отдавал службе, «горел на работе». Но вот дальше Кузин добавляет: «Успехи 20–й армии под Москвой по разгрому немцев вскружили ему голову, и особенно после того, как он был вызван в Москву /…/ Он рассказывал, что был у тов. Сталина, что его приняли хорошо и что он внес ряд предложений, которые тов. Сталин одобрил. Этим самым /…/ он давал понять, что с ним считаются, что слово его закон, и при крупных разговорах с подчиненными он употреблял выражение, что он может «с землей смешать».

Из рассказа Кузина Власов предстает человеком умным, но самолюбивым, весьма работоспособным, но с непомерно большим самомнением. Таким людям нравится командовать, высокий пост и внешние признаки власти составляют смысл их жизни. Именно поэтому их нельзя допускать к руководству, они подавляют своей активностью подчиненных, препятствуя здоровой инициативе и самостоятельности. Этот недостаток еще более усугублялся тем, что Власов, как и большинство недоучек, отличался излишней самоуверенностью. Самоуверенность и самомнение составляли главный стержень его натуры. Другие черты характера не меняют принципиальной оценки, но позволяют представить личность ярче и рельефнее.

«За время моего наблюдения за Власовым, — продолжает Кузин, — я убедился, что он терпеть не мог евреев, он употреблял выражение «евреи атаковали военторг» и т. п. и он форменным образом разогнал работников военторга, по национальности евреев. Власов говорил, что воевать будет кто–либо, а евреи будут писать статьи в газеты и за это получать ордена.

Власов не любил комиссаров, приезжая в дивизию, он с комиссаром не говорил, а комиссары отделов штаба армии боялись с ним встречаться, ибо он мог без всякого повода да еще при людях выругать /…/

Власов был очень щедрый на государственные средства для расходования на свои личные нужды и экономил свои личные средства».

Духовное образование, полученное в детстве, сказывалось на привычках Власова. Как сообщает Кузин, «он часто, сидя один напевал церковные богослужения»²⁰ (т. е. молитвы — Б. Г.).

В показаниях Н. Кузина содержатся и другие характеристики Власова, но они, в основном, относятся к его пребыванию на Волховском фронте и мы обратимся к ним в другом месте. Пока же, как видим, ничего необычного в рассказе Кузина нет, за исключением, пожалуй, обвинения Власова в переводе казенных средств на личные нужды. Вообще говоря, это дело для высших чинов весьма нередкое при любом общественном строе. Но в данном случае справедливость подобного обвинения весьма сомнительна. Ведь, если бы это было так, то советский трибунал в 1946 г., несомненно, включил бы в состав многочисленных преступлений Власова еще и казнокрадство. Было бы заманчиво изобразить законченного предателя еще и вором. Однако трибунал не стал грешить против истины. Что же касается Кузина, то он, вероятно, упомянул о казнокрадстве под влиянием следователя, который стремился собрать о Власове побольше компрометирующих материалов. Но вернемся в 1942 г.

Комиссия, приехавшая из Москвы (Ворошилов, Маленков, Новиков), кроме временной помощи самолетами, ничем, естественно, фронту помочь не могла, однако она ускорила прибытие маршевых пополнений. Пополнения требовались фронту постоянно, поскольку потери наступающих частей оставались большими из–за недостатка техники. Особенно возросли потери в период прорыва от Красной Горки к Любани. После неудачи кавалеристов и воронежцев Любань приказали взять 92–й стрелковой дивизии из 59–й армии. В конце февраля, отойдя от Спасской Полисти, она находилась в резерве фронта перед Мясным Бором. Здесь ее командир полковник А. Н. Ларичев заявил: «Дайте мне три тысячи штыков и я возьму Любань»²¹. Из каких расчетов он исходил — неизвестно, но заявление Ларичева стало известно командованию армии, а затем и фронта. В результате 92–я дивизия получила три тысячи пополнения и 6 марта ее направили через коридор в состав ударной армии. 8 марта она приняла от 191–й дивизии ее позиции в 10–12 км южнее Красной Горки у деревни Коровий Ручей, справа от 327–й дивизии. Н. К. Клыков приказал А.Н. Ларичеву начать наступление на Любань 10 марта. Полки 92–й дивизии развернулись в одну линию и приступили к разведке вражеской обороны. Она проходила по насыпи железной дороги Чудово — Веймарн. Стоявшая здесь прежде 191–я дивизия сведений о противнике не оставила. Глубина немецких позиций не просматривалась, оборонительные сооружения переднего края хорошо вписывались в насыпь и благодаря маскировке сливались с местностью. Разведчики 92–й дивизии не смогли вскрыть вражескую систему огня, взять языков не удалось. Двух дней для подготовки наступления оказалось недостаточно. Тем не менее 10 марта полки дивизии бросились на врага. Артподготовки почти не было из–за отсутствия снарядов. Немецкие пулеметные гнезда, расположенные через каждые 50 метров, открыли по наступающим сильный огонь. А перед насыпью еще оказалось сплошное минное поле²². Бывший начальник связи одного из полков Г. А. Бензин вспоминал: «И вот тут только мы и узнали и расположение огневых точек и минных полей противника. Несмотря на шквальный огонь, бойцы беззаветно бросались на пулеметы, на минные поля /…/ От минных взрывов взлетали вверх по два человека. Буквально в полчаса — час все было окончено. В нашем 317–м стрелковом полку осталось триста с лишним бойцов» /…/²³. Однако наступление продолжалось. Наши бойцы своими жизнями проложили дорогу через минное поле и по их телам еще несколько суток воины дивизии ходили в атаки. Каждый день они по два–три раза поднимались в наступление. Когда в стрелковых полках почти не осталось людей, их пополнили артиллеристами. В расчетах орудий оставили по два человека, которым все равно нечем было стрелять²⁴. Сосед слева — 327–я дивизия тоже перешла в наступление и 14 марта овладела Красной Горкой²⁵. В этих боях почти полностью погиб и был расформирован сражавшийся рядом с воронежцами 42–й лыжбат²⁶. Но огромные потери не могли компенсировать мизерных успехов. Людей приносили в жертву амбициям и карьере высокого начальства, которое стремилось показным усердием удержать свое место в государственной системе.

Одновременно с 92–й и 327–й дивизиями, навстречу им, перешла в наступление у Погостья 54–я армия Ленфронта. «В районе Погостья обстановка обостряется», — записал в «Дневнике» 12 марта генерал Ф. Гальдер²⁷. Удар 54–й армии сорвал намеченное на 13 марта наступление германских войск против Волховского фронта. 54–я армия прорвала оборону противника западнее Киришей и продвинулась на 10 км. Встречные бои 2–й ударной и 54–й армий продолжались до середины марта. В результате Любанская гурппировка верхмата оказалась в полуокружении, но 2–я ударная армия, исчерпав силы, перешла к обороне. 54–я армия продолжала активные действия. 15 марта неприятель перешел против нее в контрнаступление и перебросил в район южнее Погостья новые войска. Тяжелые бои у Погостья не прекращались до середины апреля. Враг отразил удары 54–й армии и отбросил ее на рубеж реки Тигода²⁸. Любань оставалась недосягаема.

В период наступления ударной армии на Любань в тыл противнику направили 39–й лыжный батальон. В 7 км западнее Чудово немцы окружили батальон, но лыжники прорвались и после рейда по тылам врага вернулись к нашим позициям²⁹.

Командующий фронтом К. А. Мерецков и командарм Н. К. Клыков ввиду слабых наступательных возможностей 2–й ударной армии предложили Ставке три варианта решения вопроса: первый: усилить фронт обещанной еще в январе общевойсковой армией и до наступления весенней распутицы завершить операцию; второй — в связи с приходом весны отвести армию из болот и искать решение на другом направлении; третий — переждать распутицу, накопить силы и уже тогда возобновить наступление. Ставка склонялась к первому варианту, который позволял завершить операцию до конца зимней кампании. Но свободных войск Ставка не имела. В середине марта она снова прислала на Волховский фронт Ворошилова и Маленкова. Ворошилов опять выезжал в войска, но вопрос о 2–й ударной армии так и остался нерешенным³⁰.

В эти дни после тяжелых неудач судьба внезапно повернулась к воинам 2–й ударной армии светлой стороной. 13 марта приехали делегации от Казахстана и Киргизии. Они доставили подарки: казахи прислали 11 вагонов, киргизы — 25 вагонов продовольствия. Делегаты привезли воинам мясо, масло, сало, колбасу, сахар, мармелад, муку, сухари, крупы, сухие фрукты, яблоки, орехи, табак, кондитерские изделия, вино. В частях прошли встречи и митинги. Газета «Отвага» посвятила гостям специальный номер³¹. Но многие воины не успели получить подарки, т. к. два дня спустя после приезда гостей обстановка на флангах коридора в Мясном Бору осложнилась и доставка грузов во 2–ю ударную армию была приостановлена.

20 марта во 2–ю ударную самолетом прилетел заместитель командующего фронтом генерал–лейтенант Власов в качестве полномочного представителя Мерецкова³². Он должен был помочь Н. К. Клыкову в подготовке нового наступления. Тем самым Власов получил возможность проявить свои способности полководца, а Мерецков избавился от постоянного контроля сталинского любимца и передал ему значительную долю ответственности за исход операции, т. е. одновременно Мерецков укрепил свои позиции перед Ставкой.

Дивизии 13–го кавкорпуса после боев за Любань отвели на отдых в район селений Вдицко, Поддубье и Финев Луг. Многие кавалеристы получили правительственные награды. Например, в 25–й дивизии орденами Красного Знамени наградили 37 чел., Красной Звезды — 44 чел. Но люди были измучены до предела, командир 236–го кавполка 87–й дивизии Романовский не выдержал нервного напряжения и сошел с ума³³. Бои за Любань явились тяжелым испытанием, но главные события предстояли впереди.

Во время наступления на Любань стрелковые дивизии и бригады, первоначально продвигавшиеся на флангах вслед за кавалерийскими частями, могли вести бои только местного значения — резервы и техника направлялись прежде всего на решающие участки. Наши воины учились воевать малыми силами, приобретая боевое мастерство и искусство тактики. Например, разведчики 366–й дивизии в районе деревни Чауни облюбовали позицию на островке среди болота. За малые размеры они прозвали островок «Пуговка». Отсюда разведчики наблюдали за движением в тылу противника по дороге на Пятилипы и тревожили немцев пулеметным огнем. Затем на остров перебросили пулеметную роту. Но она не могла противодействовать вражеской бронетехнике, которая шла по дороге. Тогда саперы проложили к островку гать и ночью на санях доставили на «Пуговку» 45–мм противотанковую пушку. На подходе к островку немцы заметили саперов и открыли минометный огонь, но все обошлось благополучно. До конца мая пушка с «Пуговки» держала под обстрелом столь нужную немцам дорогу. Она подбила два самоходных орудия противника и легкий танк, разбила обоз, взорвала грузовик с боеприпасами. Противник рассвирепел. Он бил по острову из орудий, почти ежедневно следовали атаки немецкой пехоты. Гарнизон «Пуговки» отбивал их пулеметным огнем и шрапнелью. И только в начале июня бойцы оставили остров в связи с приказом об общей эвакуации через коридор. Героическую пушку разобрали на части и вынесли на руках по пояс в воде³⁴.

Пока шло наступление на Любань, была разработана новая операция по уничтожению вражеского вклинения между 2–й ударной и 59–й армиями. Встречные атаки группы Коровникова и 4–й гвардейской дивизии цели не достигли. К. А. Мерецков решил прибавить к 4–й гвардейской 267–ю старооскольскую стрелковую дивизию. Ее передали из 52–й в 59–ю армию, в группу Коровникова, но наступать ей предстояло с рубежей 4–й гвардейской дивизии, поскольку гвардейцы понесли большие потери и решить задачу в одиночку уже не могли. На смену 267–й к Копцам, Любцам и Теремпу–Курляндскому перебросили из состава 4–й армии 65–ю Краснознаменную стрелковую дивизию. 12 февраля 65–я дивизия заняла новые позиции, а 267–я двинулась через коридор и 25 февраля вышла в район д. Ольховка в 5–6 км северо–западнее Спасской Полисти³⁵. Там она заняла рубеж севернее 4–й гвардейской. Едва прибыв на место, бойцы дивизии вступили в бой, за короткий срок уничтожили зенитную батарею и два танка противника, взяли в плен 100 немецких солдат и офицеров. Затем, обойдя Спасскую Полисть с севера, части дивизии двинулись через болото Гажьи Сопки в направлении деревень, расположенных вдоль шоссе и железной дороги Новгород — Чудово. 846–й полк наступал на д. Приютино, 844–й — на Трегубово. 846–м полком вместо капитана Зуева теперь командовал старший политрук И. Я. Кисель. 848–й принял майор Б. Г. Назиров, тот самый, который будучи капитаном, послал полк форсировать Волхов в ночь на 1 января 1942 г. Бои за Приютино и Трегубово продолжались с 3 по 15 марта. Командир 846–го полка И. Я. Кисель направил свой 2–й батальон старшего лейтенанта Тухтарова и 3–й лейтенанта Бугримова в обход позиций противника. Немецкие окопы находились перед болотом в 2 км северо–западнее Приютино. Батальоны охватили врага с флангов и при поддержке 845–го артполка под командованием старшего лейтенанта В. Виноградова полностью разгромили. Было убито более 200 немцев, захвачено 40 блиндажей и землянок. В бою отличились красноармейцы Водрягин, Дудников и Осипов. Будучи ранены, они отказались отправиться в санчасть до конца боя. Командование представило всех троих к награде.

844–й полк майора В. А. Поспелова наступал на д. Трегубово, расположенную южнее, у шоссе. С боем пробился полк из болота на большую лесную поляну, где красноармейцы увидели трупы наших бойцов. Стало ясно, что накануне здесь уже погибла группа воинов дивизии, возможно, разведка соседнего полка. Наскоро похоронив погибших, 844–й полк занял оборону и, как оказалось, вовремя. Противник попытался окружить полк, но его встретил плотный ружейно–пулеметный огонь, начали стрелять полковые пушки и минометы. Немцы не привыкли к такому отпору. Они залегли, а потом бежали прочь с большими потерями. Преследуя врага, полк ворвался на немецкие позиции и захватил 15 блиндажей. В бою ранило командира полка Поспелова, его отправили в дивизионный 308–й медсанбат. Исполнять обязанности комполка стал майор Степанов.

Взять Приютино и Трегубово все–таки не удалось. Противник контратаками отбросил наши полки. Но на подступах к опорным пунктам враг был разгромлен. За умелое руководство командование 267–й дивизии объявило благодарность, наградило часами и представило к правительственным наградам командиров и комиссаров полков, командира 1–го батальона 848–го стрелкового полка старшего лейтенанта А. А. Ильяшевича, комбатов Тухтарова и Бугримова³⁶.

После 267–й дивизии на штурм Трегубова направили уральскую 377–ю стрелковую дивизию полковника К. А. Цаликова, переброшенную из 4–й армии. В период боев за Трегубово в марте 1942 г. командный пункт дивизии и ее 933–го артполка посетил Ворошилов, вторично приехавший на Волховский фронт. Ворошилов рекомендовал интенсивнее вести огонь по противнику. Он, разумеется, был прав, но разве он не знал о состоянии дел с боеприпасами? Артиллеристы дивизии при недостатке боеприсов старалась максимально использовать возможности своего оружия. Так, батарея лейтенанта М.В.Кормилицына уничтожила несколько минометных батарей и складов с боеприпасами. 13 дзотов, более 30 пулеметных точек, десятки автомобилей и повозок, сотни немецких солдат и офицеров. Кормилицын был награжден орденом Красного Знамени³⁷. Бойцы проявляли героизм, но огневое превосходство врага не позволило взять Трегубово.

Не имело успеха и наступление 378–й дивизии. В прорыв вошли ее 1254–й и 1258–й стрелковые полки, 944–й артполк, 661–й отдельный саперный батальон, батальон связи и 466–й отдельный медсанбат. 1256–й полк остался на прежнем месте, на восточной стороне шоссе, у деревни Глушица, чтобы по плану операции нанести встречный удар на соединение с двумя другими полками. Пройдя горловину, дивизия оставила свой медсанбат в 500 м правее Севернее дороги и двинулась дальше. 11 марта ее авангард вышел в заданный район — к дороге между деревнями Сенная Кересть и Глушица, севернее Приютино и позиций 267–й дивизии. Части 378–й не успели сосредоточиться, они растянулись на марше на 10 км, и дорогу с ходу, без разведки, атаковал всего один ее батальон. Противник быстро выбил занявших дорогу бойцов, фактор внезапности оказался для дивизии утрачен. Она не смогла преодолеть позиции неприятеля вдоль рек Полисть и Глушица, через которые проходила дорога. Начались затяжные бои³⁸. В них участвовал 167–й лыжный батальон. Его здесь тоже использовали в качестве обычной пехоты. Почти весь состав батальона погиб, оставшихся в живых передали в 47–й лыжбат³⁹.

16 марта Волховский фронт получил директиву Ставки о сформировании к 10 апреля 6–го гвардейского стрелкового корпуса фронтового подчинения на базе 4–й гвардейской стрелковой дивизии, которую предстояло в связи с этим вывести в резерв. Она становилась ядром корпуса, другие части представляла Ставка. Корпус предназначался для усиления 2–й ударной армии в новом наступлении на Любань, по численности и вооружению он даже превосходил первоначальный состав 2–й ударной. Таким образом, фронт впервые получал возможность провести операцию со всеми необходимыми силами, за исключением авиации. К формированию корпуса приступили немедленно⁴⁰.

4–я гвардейская дивизия вела в то время бои рядом с 267–й дивизией за Ольховские хутора. 18 марта батальон ее 3–го гвардейского полка ворвался на хутора и захватил 10 домов превращенных врагом в огневые точки. Неприятель контратаковал танками и пехотой. Тяжелый бой шел весь день. Почти все офицеры батальона вышли из строя. Командование принял комиссар батальон Я. А. Супрун. Батальон устоял, но овладеть другими домами дивизия не смогла и перешла к обороне⁴¹.

17 марта 1942 г. приказом № 22 наркома обороны СССР И. В. Сталина за воинское мастерство, массовый героизм и мужество 366–я дивизия была преобразована в 19–ю гвардейскую стрелковую дивизию, ее комдиву С. И. Буланову присвоено звание генерал–майора, а 111–я дивизия преобразована в 24–ю гвардейскую. Однако сразу получить гвардейские знамена дивизии не успели.

Карта прорыва 2–й ударной армии.

Район, занимаемый в то время 2–й ударной армией, напоминал по своим очертаниям колбу радиусом 25 км с узкой горловиной в Мясном Бору. Одним ударом по горловине можно было отрезать армию от других соединений фронта, загнать в болота и уничтожить. Поэтому враг постоянно рвался к Мясному Бору. Менялась лишь сила натиска в зависимости от положения на других участках Волховского фронта. В начале марта, едва стало ясно, что наступление 2–й ударной армии выдыхается, а для взятия Спасской Полисти сил у русских недостаточно, немцы резко усилили давление на коридор с юга, на позиции 52–й армии. После ухода из состава армии 26 февраля 267–й и 259–й дивизий активность 52–й армии значительно снизилась. Противник почувствовал это, собрал из резерва до двух батальонов пехоты и нанес удар на стыке 305–й и 65–й дивизии. Под прикрытием авиации и артиллерийско–минометного огня немцы вытеснили 1000–й полк 305–й дивизии с участка, принятого полком от 267–й дивизии у Большого Замошского болота. Чтобы восстановить положение, командование 52–й армии ввело в дело свой резерв — 38–й стрелковый полк 65–й дивизии и отряд из 180 автоматчиков. Но контратака оказалась безуспешной. 38–му полку приказали перейти к обороне на достигнутом рубеже, а остатки 1000–го полка 7 марта временно вывели в резерв командарма и разместили в лесу северо–западнее Теремца–Курляндского⁴². Врага так или иначе остановили. Тогда никто еще не знал, что это была всего лишь разведка боем перед решающей схваткой. И так только прекратилось наступление 2–й ударной на Любань и стихли атаки Спасской Полисти, противник бросил войска на коридор в Мясном Бору. Наступление началось одновременно с юга и с севера.

Накануне противник подверг значительным бомбовым ударам населенные пункты на территории 2–й ударной и позиции в районе Мясного Бора. Например, госпиталь в Новой Керести, который посещал А. А. Вишневский, успел перейти в лес, но в одном из домов осталось эвакоотделение. 14 марта бомба попала прямо в дом, убив 50 чел. и ранив врача и медсестру. От самой деревни после бомбежки ничего не осталось. А. А. Вишневский опять проезжал здесь 15 марта, снова попал под бомбы и вот его новая запись в дневнике: «Вокруг много воронок, две — гигантские /…/ Только доехали до деревни — самолеты противника строчат из пулеметов. Кидаемся в громадную воронку, где уже устроилось до нас несколько человек. В середине воронки холм. Мы пытаемся объяснить себе, как это получилось: «От силы взрыва земля поднялась и снова опустилась», — предполагает кто–то.

Красноармеец, сидевший рядом, слушал, слушал, и заметил спокойно: «Да нет. Здесь могилу сделали: мы и сегодня засыпали здесь человек сорок гражданских». Такие свирепые налеты продолжались два дня⁴³. Одновременно неприятель наращивал концентрацию войск против Волховского фронта: с других направлений он перебросил сюда до пяти пехотных дивизий⁴⁴.