Глава V. СУДЬБА И ПАМЯТЬ

Глава V. СУДЬБА И ПАМЯТЬ

Противник закрыл коридор, но бои в Мясном Бору продолжались. В июле — августе одиночки и мелкие группы окруженных несколько раз преодолевали немецкие позиции севернее бывшего коридора, у Мостков и Спасской Полисти. Отдельные отряды уходили по лесам и болотам в глубокий немецкий тыл, держались там до ноября и прорывались из окружения в полосе Северо–Западного фронта под Старой Руссой.

25 июня, когда попытка выхода из окружения не удалась, группа во главе с командармом вернулась на командный пункт 382–й дивизии. На совещании было решено отойти в тыл противника и преодолеть линию фронта в другом месте. К группе командарма из 45 чел. присоединились еще 40 чел. во главе с командиром 46–й дивизии полковником Ф. Е. Черным. А. А. Власов по–прежнему находился в шоковом состоянии и общее командование принял на себя начальник штаба армии полковник П. С. Виноградов, комиссаром отряда стал начальник связи армии генерал–майор войск связи А. В .Афанасьев. Составили список отряда и разделили людей на подразделения охраны, разведки и истребителей. Отряд двинулся на север параллельно шоссе и линии фронта. У болота Большой Апрелевский Мох отряд встретил три группы красноармейцев во главе с командиром 92–й дивизии полковником А. Н. Ларичевым. Он отказался присоединиться к отряду Власова¹, полагая, вероятно, что в меньшем составе будет легче пробраться через линию фронта. Но дойти до своих отряд Ларичева не смог. Враг зажал его в кольцо и полковник Ларичев с перебитыми ногами до последней минуты стрелял из пулемета по наседавшим немцам. Он погиб вместе со своими людьми. Несколько человек оказалось в плену. Спасся только один — начальник финансовой части 92–й дивизии подполковник Баимбетов. Весь израненный, с перебитой челюстью, он прополз по болоту 11 км и добрался до позиций 59–й армии².

Отряд А. А. Власова, следуя на север, перешел болото Протнино и там опять встретил группу Ф. Е. Черного. Оказалось, что группа наскочила на минное поле и теперь повернула на северо–восток. Эта встреча спасла отряд Власова от возможной гибели на минах. Группе полковника Черного не суждено было прорваться. Почти вся она во главе с командиром погибла в бою севернее узкоколейки. В том же районе погиб командир 19–й гвардейской дивизии генерал–майор С. И. Буланов³. Утром 25 июня, когда враг разрезал окруженную группировку на две части, 19–я гвардейская оказалась разделена пополам и одна ее часть перешла на позиции 305–й дивизии, а другая двинулась на север, к коридору, но прохода там уже не было. Комдив С. И. Буланов повел гвардейцев на прорыв в районе Лесопункта и принял неравный бой. После гибели командира остатки дивизии отошли в тыл противника и все–таки вырвались из окружения в середине августа у деревни Мостки. Вместе с ними вышел корреспондент «Отваги» и «Красной Звезды» писатель К. А. Токарев.

Отрядом Власова продолжал командовать полковник П. С. Виноградов. Он решил отойти на юг, к сараям южнее отметки 31,8 напротив школы в деревне Мостки, и оттуда выслать разведку. Разведчики ушли и не вернулись. Тогда утром 26 июня отряд снова направился на север, рассчитывая перейти реку Кересть у Ольховских хуторов. Вдоль реки немцы расставили пикеты, которые ловили отходивших в тыл врага красноармейцев. Отряду Власова повезло — он благополучно миновал пикеты и форсировал Кересть, воспользовавшись устроенной кем–то подвесной переправой из сплетенных плащ–палаток. От Керести отряд начал пробираться к селу Вдицко. Там предполагалось напасть на немецкую машину с продуктами, чтобы сделать необходимый запас, так как трава и вареные без соли грибы сил не прибавляли. За продуктами отправились 15 чел. из подразделения истребителей во главе с комиссаром штаба армии Свиридовым. При подходе к селу они попали под огонь немецкого дзота. В бою истребители захватили дзот, убив 12 немцев и сами потеряв одного бойца. Комиссара Свиридова ранило в грудь навылет. Выстрелы, несомненно, привлекли внимание противника, поэтому группа Власова решила отойти к деревне Шелковке, севернее Огорелей, на одно из последних мест командного пункта армии. Отряд расположился в старых блиндажах и ночью послал людей в деревню за продуктами. Но провизию достать не удалось, один разведчик погиб. Потери со стороны противника составили два полицая. Военный совет офицеров отряда постановил идти дальше на запад за железную дорогу Батецкая — Ленинград, к деревне Поддубье. В ночь на 11–е июля отряд скрытно перешел дорогу, уже перешитую врагом на европейскую колею, и, не доходя до Поддубья 2 км, остановился на отдых. Здесь полковник П. С. Виноградов предложил разделиться на мелкие группы, которые должны дальше двигаться в разных направлениях самостоятельно. Генерал–майор А. В. Афанасьев выступил против такого плана. Он предложил всем вместе дойти до реки Оредеж и озера Черное на границе Псковских и Новгородских земель, где устроить лагерь. Там можно подкормиться рыбой и заняться поиском партизан. Предложение А. В. Афанасьева, к сожалению, не было принято, с ним ушли всего четыре человека⁴. 13 июля группа Афанасьева встретила в лесу у деревни Остров лужских партизан отряда И. Д. Дмитриева, которые остались без радиста и поэтому разыскивали соседний оредежский отряд. В тот же день лужане и группа Афанасьева повстречали разведчиков оредежского отряда Ф. И. Сазанова. Последний немедленно радировал в Ленинградский штаб партизанского движения о встрече с лужанами и Афанасьевым и сообщил, что остальные члены командования армии находятся где–то неподалеку. Ленинградский штаб партизанского движения передал сообщение в Ставку, откуда потребовали принять срочные меры для поиска и эвакуации за линию фронта военного совета 2–й ударной армии. Вскоре у деревни Жилое Рыдно, недалеко от бывшего рубежа 23–й бригады, сел самолет и генерал–майор А. В. Афанасьев улетел в советский тыл.

А тем временем оредежские партизаны прочесывали окрестные леса в поисках командования армии. Кроме оредежцев еще три партизанских отряда искали генерала Власова и других командиров. В августе 1942 г. по личному указанию секретаря ЦК ВКП(б), секретаря Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) Жданова в тыл врага сбросили с воздуха батальон партизан–парашютистов под командованием Д. Ф. Косицына. Батальон формировался из студентов и преподавателей ленинградского Института физической культуры имени П. Ф. Лесгафта и имел специальное задание — найти генерала Власова. Лесгафтовцев сбросили в Оредежском, Лужском и Красногвардейском районах. Некоторые десантники, в том числе командир батальона, попали при приземлении в немецкие засады и погибли. Но другие, выполняя задачу, вели поиск самостоятельно в течение длительного времени⁵. Можно только догадываться, какие приключения они испытали и какие трагедии при этом происходили. Обидно, что усилия их были напрасны, а поставленная задача заведомо невыполнима, т. к. советское командование уже знало о судьбе генерала Власова и почти всех членов военного совета. Десантирование батальона изменить ничего не могло и проводилось, вероятно, для отчета перед Ставкой о «принятых мерах». На лишние жертвы при сталинской системе внимания старались не обращать, они являлись одним из условий ее существования.

Отряд командарма разделился у деревни Поддубье на мелкие группы. Власов взял с собой солдата Котова, штабного шофера Погибко и женщину, медсестру и шеф–повара столовой военного совета армии М. И. Воронову. Солдат, шофер и повар (она же медсестра) — состав группы подобран предусмотрительно, на все случаи жизни. Но путь этой группы оказался недолгим. На следующий день, 12 июля она встретила в лесу немцев. Котова в бою ранили, группа ушла от врага в болото и перейдя его, оказалась у двух деревень. Котов и Погибко направились в одну деревню, а Власов и Воронова в другую, она называлась Пятница. Дальнейшая судьба Котова и Погибко не известна. Власов и Воронова, войдя в деревню, заявили, что они беженцы и попросили поесть. Но «местный отряд самообороны» (полицаи) принял их за партизан, арестовал и запер в амбаре. Напрасно Власов объяснял, что он не партизан, а учитель–беженец. Полицаи его не слушали⁶.

Утром 13 июля староста деревни пригласил немецкий патруль во главе с обер–лейтенантом. Немцы давно искали генерала Власова и каждый патруль был снабжен его фотографией. В немецкой книге «Битва за Ленинград», изданной в Риге в 1944 г. штабом 18–й армии вермахта, обстоятельства пленения Власова описаны следующим образом: «Обер–лейтенант отправился с автоматом к сараю. Когда дверь открылась, переводчик окликнул находящихся в нем. Все с напряжением смотрели в открытую дверь, в которой появился большевистский солдат, одетый в длинную характерную блузу. На обветренном лице, изогнутом носе блестели большие роговые очки. «Возможно ли это? — подумал обер–лейтенант. — Судя по фотографии, это же разыскиваемый командующий большевистской армии!». Обер–лейтенант еще внимательнее посмотрел на фигуру, которая начала говорить и на ломаном немецком языке выдавила слова:

«Не стрелять, я генерал Власов». Одновременно он вынул бумажник со своими документами и передал немецкому офицеру»⁷.

14 июля берлинское радио сообщило: «Во время очистки недавнего волховского кольца обнаружен в своем убежище и взят в плен командующий 2–й ударной армией генерал–лейтенант Власов».

15 июля Власова и Воронову доставили на автомобиле в поселок Сиверская в штаб группы армий «Север» для допроса. С Вороновой немцы разобрались быстро. Ее поместили в лагерь в Малой Выре, а затем перевели к Власову в Берлин. После войны она вернулась в СССР, жила в Барановичах⁸, потом в Бресте.

Власов мог как и другие попавшие в плен советские генералы, например, Д. М. Карбышев, М. Ф. Лукин, П. Г. Понеделин, М. Г. Снегов отказаться сотрудничать с немцами и провести остаток войны в концлагере, но он выбрал иной путь: Власов изменил Родине. Предательство Власова началось 15 июля 1942 г., когда он сообщил в штабе группы армий «Север», что советские войска под Ленинградом едва удерживают линию фронта и не располагают силами для нового наступления. Заявление Власова укрепило намерения германского генштаба перебросить войска из–под Ленинграда на новое стратегическое направление — в донские степи, под Сталинград.

Власова после допроса отправили в лагерь военнопленных в Летцене, а оттуда перевели в лагерь для полковников и генералов в Виннице. Там вместе с бывшим командиром 41–й дивизии Юго–Западного фронта полковником В. Г. Баерским (Боярским) Власов подготовил 3 августа 1942 г. так называемый «Меморандум», в котором предлагалось создать центр по формированию вооруженных частей из советских военнопленных для борьбы с большевизмом. 10 августа после беседы с бывшим советником германского посольства в Москве Хильгером Власова отправили в Берлин в лагерь при отделе пропаганды вермахта. 10 сентября Власов подписал составленную отделом пропаганды листовку с призывом к красноармейцам переходить на сторону германских войск. В благодарность германское командование предоставило Власову особняк по адресу Викториаштрассе, 10.

В декабре 1942 г. Власову устроили встречу с пленными советскими генералами И. М. Антюфеевым, И. Н. Добросердовым, Д. М. Карбышевым, Н. И. Кирилловым, М. Ф. Лукиным, П. Г. Понеделиным, М. П. Потаповым и другими. Присутствовала также группа пленных полковников. На встрече бывший командующий 12–й армией генерал П. Г. Понеделин ответил плевком на предложение Власова сотрудничать с немцами. Все собравшиеся, кроме нескольких человек, отказались воевать против своего народа.

Сторонники Власова собрались в Праге, но их оказалось слишком мало. Лишь два года спустя, 14 ноября 1944 г. в Праге состоялось первое заседание «Комитета освобождения народов России» (КОНР) под председательством Власова. Комитету предстояло объединить все антисоветские и антибольшевистские организации для борьбы с коммунизмом в России. Одновременно Власов предложил имперскому министру внутренних дел и командующему резервной армией Г. Гиммлеру начать формирование 10–ти дивизий из советских военнопленных. Гиммлер счел такую задачу нереальной и предложил Власову остановиться на пяти дивизиях. Так началось создание Русской освободительной народной армии (РОНА, РОА). Но кроме двух дивизий, да еще нескольких батальонов, ничего сформировать не удалось, изменить Родине согласились немногие. Личный состав для 1–й дивизии РОНА немцы брали из уже созданной ими без участия Власова 29–й «русской» дивизии СС и «русских» батальонов СС. Новое формирование стало называться «600–я «русская» пехотная дивизия». Почти одновременно формировалась 2–я дивизия РОНА («700–я «русская» пехотная дивизия»). В нее вошли прежде созданные «русские» и «украинские» батальоны⁹. Полки дивизий немцы избегали держать на фронте как небоеспособные, но отдельные подразделения использовались ими весьма активно и на фронте у наших солдат разговор с «власовцами» был коротким — расстрел на месте. Противник обычно использовал власовцев против партизан или в качестве карателей в Западной Европе. Но и против партизан они действовали неохотно и целыми ротами переходили на их сторону. Причем многие вступали в РОНА только чтобы получить оружие, попасть на фронт и при первой возможности вернуться в строй защитников Родины. Известный германский историк К. Типпельскирх отмечал в «Истории Второй мировой войны», что «власовская армия», несмотря на ее большую численность, была мертворожденным плодом»¹⁰. Идея Власова развязать в условиях Отечественной войны гражданскую войну против сталинского режима провалилась. Немцы не верили в эту затею с самого начала и соответственно относились к Власову — самостоятельной роли в политике он никогда не играл, превратившись в немецкую марионетку. Показателен следующий случай. В мае 1943 г. Власов посетил группу армий «Север». На банкете в штабе Власов заявил, что для взятия Ленинграда ему достаточно двух ударных дивизий из российских военнопленных и пригласил немецких офицеров на обед после взятия города. Балтийский флот и Кронштадт, сказал Власов, присоединяться к нему без выстрела. Выступление Власова Гитлер воспринял как личную обиду. Ведь немецкая армия два года не может взять Ленинград, а тут какой–то пленный генерал подрывает авторитет вермахта и самого фюрера. После этого Власова на некоторое время отстранили от политической деятельности, а «восточные батальоны» из русских пленных отправили на запад.

Помимо непосредственного участия в боевых действиях германское командование привлекало власовцев для агентурно–разведывательной деятельности в СССР. Вот что пишет о Власове и власовцах видный руководитель немецкой разведки во время войны бригаденфюрер СС и дипломат в ранге посланника В. Шелленберг: «Большую помощь оказала нам (разведке — Б. Г.) армия Власова, поставившая своей целью освобождение России от советского режима. С генералом Власовым и его штабом мы заключили особые соглашения, предоставив ему даже право создать в России свою собственную разведывательную службу. Мы хотели лишь иметь возможность пользоваться добываемыми ею сведениями. Русские, служившие у Власова, относились к своим обязанностям с особым энтузиазмом, так как, видимо, ощущали, что работают на самих себя, ради своих идеалов. К сожалению, Гитлер и Гиммлер слишком поздно признали Власова, когда Германия уже стояла на пороге катастрофы. Отказ от использования услуг Власова в первое время после его перехода на нашу сторону, с одной стороны, был продиктован принципиальным убеждением в том, что нельзя предоставлять право самоуправления даже самым мелким русским политическим объединениям, а с другой, опасением, что Власов, выступая в роли военного союзника Германии, выдвинет далеко идущие политические требования. Эти соображения подкреплялись непреодолимым недоверием к русским: высшее немецкое руководство опасалось, что генерал Власов ведет двойную игру — стоит ему только со своей армией очутиться на фронте, как он на каком–нибудь важном участке, на стыке германских частей, откроет путь советскому наступлению. Последний аргумент, разумеется, был в отношении Власова лишен всяких оснований. Кроме того, в случае необходимости можно было использовать его армию так, чтобы она находилась под контролем немецких войск, ее соседа справа и слева. И здесь началась обычная неразбериха с субординацией, над которой даже Власов стал в конце концов смеяться. То за генерала отвечало командование сухопутных войск, потом его передали в ведение «восточного министерства» Розенберга, то на роль руководителя претендовал Гиммлер, ну и, конечно, не мог оставаться в стороне министр иностранных дел Риббентроп»¹¹.

Формирование дивизий РОНА шло медленно, добровольцев было мало. 1–ю дивизию РОНА немцы отправили на фронт только в апреле 1945 г. Дивизией командовал С. К. Буняченко, бывший полковник и командир 389–й дивизии РККА, произведенный немцами в генерал–майоры. 14 апреля после сильной артподготовки два полка дивизии начали наступление под Фюрстенвальде против советских войск. Но уже через два часа боя власовские полки побежали назад. С. К. Буняченко пришлось отвести власовцев под защиту оборонительных рубежей Берлина.

Власов и его сторонники начали понимать, что народы России никогда не поддержат политическое выступление, тем более вооруженное, если оно связано с прямым иностранным вторжением. Оставалось рассчитывать на раскол антигитлеровской коалиции после разгрома Германии. Власовцы стали ждать прихода американцев, полагая с их помощью начать гражданскую войну в СССР для свержения сталинской диктатуры. Условия общественного развития СССР в середине 1940–х гг. не позволяли надеяться на успех переворота даже с помощью американцев, но раз вступив на этот путь, верхушка власовцев не видела иного выхода. Власов забыл о своих проклятиях капитализму и попробовал войти в контакт с союзниками через нейтральные страны, но никто не хотел иметь с ним дело и портить отношения с СССР. Тогда он решил действовать напрямую и послал к союзникам генерал–майора В. Ф. Малышкина, бывшего начальника штаба 19–й армии, попавшего в плен в 1941 г. Малышкин встретился с американским генералом Пэтчем и долго убеждал его, что РОНА воюет только против большевиков. Но Пэтч спросил Малышкина, почему же в таком случае власовцы сражались с союзниками на Атлантическом побережье и отклонил просьбу Власова о политическом убежище. Тем временем С. К. Буняченко перестал подчиняться немцам и повел 1–ю дивизию РОНА в Альпы. Дивизия находилась недалеко от Праги, когда там 5 мая вспыхнуло восстание. Буняченко по радио установил связь с восставшими и чехи направили к нему своего офицера. Генерал Власов находился в дивизии — немцы прислали его навести порядок и вернуть дивизию в состав вермахта. Буняченко просил у него указаний, но Власов запил и приказы отдавать перестал. Командиры полков собрали совещание и решили помочь Праге и тем самым реабилитировать себя перед американцами, а затем просить у них политического убежища. 6 и 7 мая дивизия вела в Праге бои, захватила ключевые пункты, в том числе аэродром Рузине, и не дала немцам разрушить город. Буняченко предъявил правителю Чехии и Моравии Г. Франку ультиматум о капитуляции частей вермахта. Но внезапно власовцы узнали, что к Праге идут не американские, а советские войска. Полки Буняченко покинули Прагу и двинулись в горы. 9 мая советские войска освободили Прагу вторично, 12 мая настигли уходивших власовцев и арестовали самого Власова¹². 15 мая его доставили в Москву во внутреннюю тюрьму МТБ. Первый его допрос продолжался с 16 по 25 мая с перерывами на еду и сон. Вместе с ним допрашивали 11 его сообщников, захваченных в разное время советскими войсками или переданных СССР американцами. 23 июля 1946 г. состоялось заседание Политбюро ЦК ВКП(б), на котором рассматривалась организация судебного процесса. Политбюро постановило:

«1. Судить Военный коллегией Верховного суда СССР руководителей созданного немцами «Комитета освобождения народов России» Власова, Малышкина, Трухина, Жиленкова и других активных власовцев в количестве 12 человек.

2. Дело власовцев заслушать в закрытом судебном заседании под председательством генерал–полковника юстиции Ульриха, без участия сторон (прокурора и адвоката).

3. Всех обвиняемых в соответствии с пунктом 1–м Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года осудить к смертной казни через повешение и приговор привести в исполнение в условиях тюрьмы.

4. Ход судебного разбирательства в печати не освещать.

По окончании процесса опубликовать в газетах в разделе «Хроника» сообщение о состоявшемся процессе, приговоре суда и приведении его в исполнение.

Судебный процесс начать во вторник 30 июля с. г.».

В соответствии с решением Политбюро судебный приговор приготовили заранее, за три дня до суда, 27 июля 1946 г. Тем самым процессуальные нормы оказались нарушены, однако сталинская юстиция не усмотрела в этом ничего необычного. И хотя в данном случае судьба подсудимых ни у кого не вызывала сомнений, все же «закон есть закон» и соблюдение его процедуры обязательно для всех ветвей власти.

Заседание суда открылось 30 июля 1946 г. в 12 часов 5 минут. Во время суда все подсудимые выразили раскаяние. Но только трое, в том числе Власов, не стали просить о смягчении приговора. Подсудимый Власов заявил: «Содеянные мною преступления велики, и я ожидаю за них суровую кару. Первое грехопадение — сдача в плен. Но я не только полностью раскаялся, правда поздно, но на суде и следствии старался как можно яснее выявить всю шайку. Ожидаю жесточайшую кару».

В ночь на 2 августа 1946 г., в 2 часа 24 минуты закончилось оглашение приговора. Все подсудимые приговаривались к смертной казни через повешение¹³. Когда рассвело, приговор привели в исполнение во дворе тюрьмы. Утром 2 августа об этом сообщили советские газеты.

Предатели получили по заслугам. Но какая причина заставила их изменить Родине? Из опубликованных недавно материалов следует, что никто из них, в том числе Власов, не стремился сам сдаться в плен. Конечно, в ближайшем окружении Власова встречались люди, добровольно перешедшие к немцам на поле боя. Но те, кто проходил с ним по одному делу, изменили Родине не в открытом бою, не по злому умыслу, а уже находясь в плену. Они согласились на предложения врага исключительно по малодушию, из шкурных интересов. Относительно самого Власова точнее всех, пожалуй, сказал И. Г. Эренбург. Он пишет: «Конечно, чужая душа потемки; все же я осмелюсь изложить мои догадки. Власов не Брут и не князь Курбский, мне кажется, все было гораздо проще. Власов хотел выполнить порученное ему задание; он знал, что его снова поздравит Сталин, он получит еще один орден, возвысится, поразит всех своим искусством перебивать цитаты из Маркса суворовскими прибаутками. Вышло иначе: немцы были сильнее, армия снова попала в окружение. Власов, желая спастись, переоделся. Увидев немцев, он испугался: простого солдата могли прикончить на месте. Оказавшись в плену, он начал думать, что ему делать. Он хорошо знал политграмоту, восхищался Сталиным, но убеждений у него — не было честолюбие. Он понимал, что его военная карьера кончена. Если победит Советский Союз, его в лучшем случае разжалуют. Значит, остается одно: принять предложение немцев и сделать все, чтобы победила Германия. Тогда он будет главнокомандующим или военным министром обкорнанной России под покровительством победившего Гитлера. Разумеется, Власов никогда никому так не говорил, он заявлял по радио, что давно возненавидел советский строй, что он жаждет «освободить Россию от большевиков», но ведь он сам привел мне пословицу: «У всякого Федорки свои отговорки»/…/ Плохие люди есть повсюду, это не зависит ни от политического строя, ни от воспитания»¹⁴.

В изданном немцами в марте 1943 г. открытом письме «Почему я встал на путь борьбы с большевизмом» Власов обличал диктатуру Сталина и массовые репрессии, призывал к уничтожению большевизма и созданию новой России без большевиков и капиталистов, по примеру Германии. При этом он заявил, что идея борьбы с большевизмом зародилась у него в окружении, когда Сталин бросил армию на верную гибель. Но факты свидетельствуют обратное: в окружении Власов не собирался сдаваться в плен и поэтому его обращение есть политический трюк, желание выслужиться перед новыми хозяевами. Хотя в огненном кольце его наверняка посещали мысли об армии, принесенной в жертву. Это вообще первое, что приходит в голову, когда знакомишься с эпопеей Мясного Бора. Версия И. Г. Эренбурга о причинах измены генерала Власова получает дополнительное подтверждение, когда мы узнаем о результатах обыска Власова при его аресте в 1945 г.: при нем обнаружили, кроме 30 тыс. рейхсмарок и удостоверения к немецкой медали, расчетную книжку начальствующего состава РККА, удостоверение генерала РККА № 431 и билет члена ВКП(б) № 2123998¹⁵. В Мясном Бору он хранил их до последнего момента, надеясь выйти из окружения. Иначе для плена хватило бы одного удостоверения генерала, зачем лишний раз раздражать немцев партбилетом? Но с какой целью он берег советские документы в плену — может быть, на память? Да нет. Скорее всего, он надеялся с их помощью опять выбраться из окружения, на этот раз, советского, и уйти к американцам. Однако если б побег и удался, вряд–ли американцы стали бы в то время иметь с ним дело. Уж слишком одиозной фигурой являлся генерал Власов.

Имя Власова в нашей истории не только синоним предательства. К сожалению, оно связано со всей 2–й ударной армией. И ныне еще приходится слышать, что «Власов сдал армию немцам». До этих нелепых, обидных слухов не опускалась даже гитлеровская пропаганда. Официальная советская пропаганда тоже никогда не называла 2–ю ударную «власовской армией». Наоборот, сразу после войны публиковались рассказы о героизме воинов 2–й ударной армии. Например, были изданы рассказы К. А. Токарева «Снежная кавалерия» в сборнике «Идущие впереди: Очерки о коммунистах и комсомольцах» (М., 1949) и «Белые призраки» в сборнике «За Родину! За Сталина! Комсомольцы и молодежь вооруженных сил Союза ССР в Великой Отечественной войне: Литературно–художественный и документальный сборник 1941—1942 гг.» (М., 1951). В 1978 г. даже вышла трилогия ветерана 2–й ударной армии писателя С. А. Крутилина, посвященная Любанской операции: «Лейтенант Артюхов», «Апраксин Бор», «Окружение». Автор изобразил события в целом верно, хотя, конечно, сказать всю правду в то время он не мог.

С другой стороны, до начала 1980–х гг. советская пропаганда ничего не сделала для прекращения несправедливых слухов о 2–й ударной как о «власовской армии». Моральные страдания ветеранов были ей безразличны. А между тем, миф пустил столь глубокие корни, что отдельные советские писатели стали выдавать его за исторический факт. Как, например, О. Смирнов в романе «Эшелоны». Роман напечатал в 1971 г. в № 2 журнал «Новый мир». В результате даже многие ветераны, воевавшие во 2–й ударной после Мясного Бора, стали решительно отказываться от товарищей по оружию из первых формирований армии. Ветеран 46–й дивизии С. Сковородин с горечью пишет о том, как на встречах ветеранов дивизии находились люди, которые доказывали, что «до Победы в 1945 году дошла не та дивизия и не та 2–я ударная, что воевали под Мясным Бором. Тогда откуда, — спрашивает он, — у них были наши знамена, обагренные кровью в январе — июне 1942 года? Если все сдались, кто вынес эти знамена из кольца?»¹⁶. Да, врагу не досталось ни одного знамени. Те, что не смогли вынести — закопали. До сих пор лежит у Малого Замошья сейф со знаменем 1002–го стрелкового полка 305–й дивизии. Его искали несколько лет, но только недавно стало известно точное место. Еще один сейф со знаменем закопан вместе с инструментами полкового оркестра на одной из высоток в долине реки Кересть и еще один — у последнего места штаба 2–й ударной армии.

28 июня 1942 г. немцы сообщили, что западнее Волхова окружили и уничтожили 2–ю ударную, 52–ю и 59–ю армии, захватив в плен за время операции почти 30 тысяч человек. На следующий день последовало опровержение Совинформбюро, которое заявило, что 2–я ударная армия вышла из окружения, 52–я и 59–я армии в прорыв не вводились и окружены не были, а наши потери составили 10 тыс. убитыми и 10 тыс. пропавшими без вести. Сообщение Совинформбюро содержало не всю правду — 2–я ударная армия, действительно, вышла из окружения. Однако потери были гораздо большими. На самом деле в Любанской операции и при выводе из окружения 2–й ударной армии погибло около 150 тыс. чел. Так, 305–я дивизия 52–й армии за время операции трижды обновляла свой состав. В 59–й армии 376–я дивизия пополнялась четыре раза: в феврале, дважды в марте и в апреле. Только ее 1248–й полк получил 3947 чел. пополнения, которые почти все остались в Мясном Бору. Общие потери 376–й дивизии можно представить, сопоставив изменения в численности ее личного состава за январь–июнь 1942 г.:

1 января в дивизии числилось 10530 чел.

1 февраля 3190 чел.

1 марта 3310 чел.

1 апреля 3960 чел.

1 мая 6968 чел.

1 июня 4580 чел.

При этом еще следует учитывать, что в конце каждого месяца перед получением пополнения численность личного состава 376–й дивизии не превышала полка, а то и батальона. Например, после мартовских боев в ее полках оставалось по 150–200 чел. и это в условиях, когда прибывшие пополнения сразу вводились в бой¹⁷. Численность личного состава соединений 2–й ударной армии на 1 июня 1942 г. представлена в нижеследующей таблице, взятой из справки Особого отдела НКВД Волховского фронта «О положении войск и вооружении 2–й Ударной армии с момента окружения ее противником»¹⁸:

Там же приведены сведения о составе на 1 июня 1942 г. 305 стрелковой дивизии, входившей 52–ю армию, но находившейся в окружении вместе со 2–й ударной армией.

Таким образом, на 1 июня 1942 г. бригады и дивизии 2–й ударной армии не превышали по своей численности обыкновенного стрелкового полка, т. е. несмотря на маршевые пополнения зимой и весной 1942 г., восполнить потери почти 2/3 личного состава так и не удалось. А впереди еще были арьергардные бои и прорыв через Мясной Бор.

В начале любанских боев — 7 января 1942 г. — войска, принимавшие участие в операции, насчитывали 325700 чел. По сведениям, опубликованным в известной книге «Гриф секретности снят», потери этих войск за время операции с 7 января по 30 апреля 1942 г. составили убитыми 95064 чел. и 213303 чел. ранеными, больными и обмороженными. Среднесуточные потери в операции доходили до 2705 чел. убитыми, ранеными и больными. Далее в опубликованной статистике следует разрыв в две недели: 1 — 12 мая 1942 г., сведения за это время отсутствуют. Затем приведены данные по тем же пунктам (убитые, раненые) в операции по выводу из окружения 2–й ударной армии, т. е. с 13 мая по 10 июля 1942 г. Из этих данных следует, что 2–я ударная, 52–я и 59–я армии на 13 мая 1942 г. имели в своем составе 231900 чел., погибло по 10 июля включительно 51482 чел., раненых и больных оказалось 39977 чел., среднесуточные потери равнялись 1606 чел.¹⁹. Суммировав все приведенные выше сведения о числе погибших, мы получим цифру 146546 чел., убитых за все время Любанских боев и при прорыве из окружения. Но в это число не попадают погибшие за 12 дней, в период с 1 по 12 мая, а также умершие от ран, убитые в плену и т. п., поэтому полученную цифру следует несколько увеличить. Новгородский журналист А. И. Орлов на основе анализа документов Центрального Архива Министерства Обороны РФ полагает, что наши потери в Любанской операции и при выходе из окружения составили в общей сложности 156000 чел.²⁰, я склоняюсь к цифре 158000. Это не так уж и много в масштабе той войны в сравнении с другими операциями 1942 г., особенно если учесть, что боевые действия вели несколько армий в течение полугода. Для сравнения: под Харьковом, например, в мае 1942 г. Красная Армия потеряла 170958 чел. убитыми²¹.

Однако обобщенные сведения не позволяют представить количество потерь непосредственно по каждой армии Волховского фронта в отдельности. Особенно трудно определить потери 2–й ударной армии при выходе из окружения в 20–х числах июня. Количество погибших в Мясном Бору и попавших в плен точно не известно. Для рассмотрения данного вопроса в нашем распоряжении имеется несколько разнородных источников. Во–первых, мемуары командовавшего Волховским фронтом К. А. Мерецкова. Он сообщает, что вышло из окружения 16000 чел., погибло при прорыве 6000 чел. и 8000 пропало без вести²².

Во–вторых, мы можем обратиться к документам. Среди них доклад, который Особый отдел Волховского фронта в августе 1942 г. представил заместителю наркома НКВД комиссару госбезопасности 1 ранга В. С. Абакумову. Доклад специально посвящен состоянию 2–й ударной армии. В соответствии с докладом, во 2–й ударной армии вместе с тылами бригад и дивизий и их резервами, которые находились за Волховом, на 1 июня 1942 г. оставалось 40157 чел., вышло из окружения по сведениям на август 1942 г. 13018 бойцов и командиров, судьба остальных 27139 чел. не известна²³.

И, наконец, по сообщению Берлинского радио от 28 июня 1942 г. немцы захватили в Мясном Бору почти 30000 пленных²⁴.

Все три названных выше источника — мемуары, доклад и сообщение опубликованы и достаточно известны, однако анализа их не проводилось. Поэтому, рассматривая вопрос о потерях 2–й ударной армии, остановимся, прежде всего, на этих источниках.

Указаний о количестве погибших в «Долине смерти» доклад Особого отдела фронта и другие опубликованные вместе с ним документы НКВД не содержат. К. А. Мерецков, напротив, приводит в своих воспоминаниях эту информацию, которую он мог получить, сопоставив число вышедших из окружения с докладом начальника штаба 2–й ударной армии П. С. Виноградова от 21 июня 1942 г., где на основе строевых записок сообщалось о численном составе армии. Текст доклада не опубликован и хранится в ЦАМОРФ. Однако сведения К. А. Мерецкова о количестве погибших — 6000 чел. — представляются не полными. Они учитывают только потери в коридоре при выходе из окружения, но их следует еще увеличить за счет пропавших без вести и военнопленных, из которых многие погибли.

Сведения противника о количестве советских военнопленных, захваченных во время Любанской операции и при выходе армии из окружения (30000 чел.) внешне совпадают с данными о количестве пропавших без вести в докладе Особого отдела НКВД (27139). Отсюда может сложиться впечатление, что все оставшиеся в Мясном Бору попали в плен. Однако 30000 пленных неприятель захватил за все время боев, т. е. с января по июнь 1942 г. Кроме того, в число 30000 входят не только воины 2–й ударной, но и воины других волховских армий. В то же время известно, что в цифру 300000 немцы не стали включать наших раненых, захваченных ими в последние дни в Мясном Бору. К 25 июня в госпитале 2–й ударной находилось до 12000 раненых, а ведь были еще госпитали бригад и дивизий. Между прочим, эти раненые не числились в списках частей на 1 июня 1942 г. и не вошли в большинстве своем в 40157 чел., состоявших в то время в строю в окруженной армии. Не отмечены они и в последующих строевых докладах. Какова же их судьба?

Некоторые ветераны рассказывают, что часть раненых перед прорывом из окружения 24 июня уничтожил Особый отдел 2–й ударной армии: особисты убивали раненых из ручного пулемета; автомашины, на которых были погружены раненые, особисты взрывали. Случаи уничтожения наших раненых особыми отделами в условиях окружения в минувшую войну не являлись редкостью. Причина массовых убийств беззащитных людей заключалась, вероятно, в нежелании отдать противнику человеческий материал, способный повернуть оружие против тех, кто завел их в смертельное кольцо и бросил. Это яркое свидетельство неуверенности режима в прочности основ и правоте своего существования, его неумения действовать профессионально, боязни правды и страха перед собственным народом. Но в Мясном Бору уничтожить сразу много людей особисты не могли по двум причинам. Во–первых, здесь нельзя было взорвать всех раненых одновременно, как сделали в штольнях Севастополя в конце обороны, их нельзя было расстрелять всех сразу в домах–госпиталях или в нескольких госпитальных палатках, как в окружении под Вязьмой в 1942 г., потому что они не были собраны воедины, а лежали рассредоточено на огромной поляне и в лесу рядом с нею. Во–вторых, расстрел происходил на глазах у всех и неминуемо должен был вызвать противодействие раненых, медицинского персонала и любого нормального человека. Очевидцы рассказывают, что почти всех раненых убили немцы. Они уничтожили и старого доктора, который специально остался с тяжело ранеными, надеясь их спасти. Легко раненым он посоветовал отползти в разные стороны, чтобы не попадаться на глаза немцам, когда они озлоблены тяжелыми боями. Военврач оказался прав: часть раненых немцы уничтожили, часть, в основном ходячих и легкораненых, взяли в плен, но сколько их попало в список военнопленных — мы не знаем. Следует также учитывать, что некоторые раненые из госпиталя участвовали в прорыве и одни из них погибли, другие оказались в плену, а третьим повезло и они вырвались из «Долины смерти»[8]. 30 июня 1942 г. на обеде в ставке Гитлера командующий группой армий «Север» генерал–фельдмаршал Г. Кюхлер заявил, что в Мясном Бору первоначально было захвачено 10000 раненых. «Однако, — цинично добавил Кюхлер, — в сводках эта цифра не фигурировала (она не вошла в число 30000 пленных — Б. Г.), поскольку на болотистой местности было совершенно невозможно оказать им помощь и они все погибли»²⁵. Помимо госпиталей, много раненых находилось в разных блиндажах, они медленно умирали от голода и комариных укусов. Таким образом, определить точно, сколько людей попало в плен при выходе из окружения невозможно без сведений немецкой архивной статистики, которая в настоящее время для обычного российского исследователя малодоступна. Вместе с тем официальная цифра погибших — 146546 чел. с достаточным основанием может быть увеличена еще по крайней мере на 10000 чел., таким образом она достигнет 156546 чел.

Нуждаются в значительной коррекции и сведения из доклада НКВД о пропавших без вести в Мясном Бору. Их количество определено в докладе как 27139 чел. Данная цифра получается, если принять за основу состав армии на 1 июня 1942 г. (40157 чел.) и вычесть из него количество вышедших из окружения, приведенное в докладе (13018 чел.). Однако полученный результат не может отражать истину, поскольку массовый выход окруженных начался не 1 июня, а в ночь на 22 июня, бои в окружении шли с большим ожесточением и сопровождались значительными потерями, особенно в боях за коридор и в войсках прикрытия, которые держали оборону вплоть до 25 июня. В период с 1 по 25 июня в Мясном Бору погибли тысячи людей, поэтому цифра состава армии, взятая на 1 июня, не является исходной для определения потерь при выходе из окружения. Отправной цифрой могут быть только данные о составе армии на 20–21 июня 1942 г. Эти сведения содержатся в упомянутом выше докладе полковника П. С. Виноградова от 21 июня. Согласно докладу, на 20 июня 1942 г. в окружении оставался 23401 воин 2–й ударной армии (без 305–й дивизии 52–й армии). По другим документам штаба Волховского фронта, которые тоже пока не опубликованы, вышло из окружения с 19 по 22 июня 1942 г. — 881 чел., а к 29 июня 1942 г. — 3087 чел. «здоровых» (разумеется, относительно) и вывезено и вышло 5494 чел. раненых и больных. Известно также, что из 3087 чел. прорвалось воинов стрелковых частей и соединений 1850 чел. По бригадам и дивизиям они распределяются следующим образом:

22–я отдельная стрелковая бригада — 227 чел.

23–я -108 чел.

25–я -200 чел.

53–я -150 чел.

57–я -110 чел.

59–я сведений нет.

19–я гвардейск. стрелковая дивизия — 135 чел.

46–я стрелковая дивизия — 168 чел.

92–я стрелковая дивизия — 43 чел.

259–я -156 чел.

267–я -134 чел

327–я -104 чел.

382–я -259 чел.

305–я — 56 чел.

Всего: — 1850 чел.

Принадлежность других 1237 чел. (3087–1850=1237), прорвавшихся из окружения, точно не известна. Предположительно, к ним относились воины спецподразделений типа армейской разведки, бойцы из охраны штаба и Особого отдела, нестроевых подразделений и тыловых служб, армейские связисты, персонал госпиталей, работники редакции армейской газеты и т. д.

Прибавив к 3087 чел. «здоровых» 5494 чел. раненых и больных мы получим общее количество спасенных в период с 19–20 июня по 29 июня 1942 г. — 9462 чел., т. е. примерно 40,4% от всего числа находившихся в окружении на 20 июня. Но к ним надо прибавить еще и тех, кто вышел после 29 июня. Из документов штаба фронта известно, что за период с 1 по 10 июля 1942 г. вышло 17 чел. старшего начальствующего состава, 48 чел. среднего начсостава, 8 младших командиров (сержантов и старшин) и 73 рядовых красноармейца, т. е. всего 156 чел.²⁶ Вместе с 9462 чел., вышедших до 1 июля, мы получим, таким образом, 9618 чел. Еще около 100 чел. выбралось, по моим подсчетам, из окружения в течение августа–ноября 1942 г. (сведения получены непосредственно от ветеранов). Следовательно, всего вышло из окружения 43% воинов 2–й ударной армии. И все же общая цифра не превысит 10000 чел. Откуда же тогда число 13018 в докладе Особого отдела и 16000 в мемуарах К. А. Мерецкова? Какая цифра точнее? Дело в том, что в мемуарах Мерецкова учтены не только те, кто вышел из окружения в июне–июле, но и в мае 1942 г., когда собственно, и началась операция по планомерному отводу армии из лесов и болот, а также те, кто пробился из кольца в период с 1 по 19 июня, особенно 19 июня, когда прорвались многие воины 46–й дивизии. Если вспомнить, что часть вышедших из окружения в мае, особенно кавалеристы и гвардейцы, танкисты, а также 24–я бригада использовалась в дальнейших боях за коридор, то можно предположить, что цифра 16000 показывает, сколько всего людей прошло Мясной Бор в соответствии с планом отвода армии начиная с мая, а 13018 чел. — это общее количество тех, кто выбрался из Мясного Бора с 1 июня по август 1942 г., без учета выведенных в мае, а также без учета потерь, полученных, когда вышедших из окружения привлекали к борьбе за коридор вместе с 52–й и 59–й армиями. Цифра вышедших из окружения в документах штаба фронта — около 10000 чел. — учитывает только тех, кто вышел из окружения с 21 июня по 10 июля. Следовательно, все три цифры верны, но каждая для своего периода. Итак, всего вышло из Мясного Бора с мая по осень 1942 г. — 16000 чел.

Из них вышло с 1 июня по август 13018 чел.

с 20 июня по 29 июня 9462 чел. с 21 июня по осень ок. 10000 чел.

Сложнее определить судьбу остальных воинов 2–й ударной армии. Если из состава армии на 20 июня (23401 чел.) вычесть 9618 чел., вышедших из окружения по 10 июля включительно, то получится, что в окружении осталось 13923 чел. (55% из упомянутого доклада штаба армии). В докладе сообщается, что по информации, полученной от прорвавшихся из кольца, в междуречье Полисти и Глушицы и в «котле» 19–й гвардейской дивизии у Малого Замошья осталось еще 8000 чел., не успевших пройти коридор. Напомним, что К. А. Мерецков отнес их к «пропавшим без вести». Если вычесть эти 8000 из 13923 чел., оставшихся в кольце, то полученное количество в 6000 чел. можно считать погибшим в коридоре и в арьергардных боях последних дней. Именно так делает К. А. Мерецков. А что же случилось с 8–ю тыс. чел., которые остались в окружении? Выше уже высказывалось сомнение в возможности отнести всех из 8000 к категории военнопленных. Многие из оставшихся в окружении держались до конца, в плен попали, в основном, воины, захваченные в коридоре, и легкораненые из крупных госпиталей. Мы еще вернемся к судьбе тех, кто остался в смертельном кольце. Здесь же необходимо упомянуть и о больших потерях других армий, сражавшихся в Мясном Бору и пробивавших коридор с востока. Этот вопрос частично уже затрагивался. Автор не ставил его в качестве специального предмета исследования, тем не менее он полагает полезным для читателя дополнить приведенную выше информацию специальными сведениями из документов штаба Волховского фронта о потерях, например, 59–й армии в период с 30 мая по 20 июня 1942 г., когда ее войска вместе с другими соединениями пробивали коридор в Мясном Бору. Потери 59–й армии оставили:

Большие потери за этот срок отмечены также в материальной части. Например, в 59–й армии 7–я гвардейская танковая бригада потеряла 20 танков Т–34; 29–я танковая бригада — 19 танков Т–34, а 166–й отдельный танковый батальон 2–й ударной армии (ранее входил в 59–ю армию) — 9 легких танков Т–60²⁷.