Лев Великий

Лев Великий

«Поток гуннов течет через альпийские перевалы. Ты главнокомандующий империей, ты один способен ее спасти».

Послание Валентиниана доставили два крупных сановника в сопровождении почетной охраны. Аэций вскочил на коня. Он отправился в Рим, послав человека в Равенну с просьбой к императору тоже выехать туда. Рим выстоит за своими новыми стенами.

Из Рима он написал Марциану, сообщая, что займет позицию к югу от реки По, и заклиная перерезать гуннам пути к отступлению. Написал он и Авиту, умоляя второй раз просить вестготов о помощи. Но после Каталаунских полей вестготы убивали друг друга, и Авит даже не стал ничего предпринимать.

Аэций расставил свои войска к югу от По. Задача у него была противоречивая: выстроить как можно более длинный и как можно более широкий фронт. Затем он усилил гарнизон Аквилеи и нескольких других городов. К северу от По не было ничего.

Проспер Аквитанский напишет в своей «Хронике» за 452 год: «…жители, парализованные страхом, были неспособны обороняться».

Аттила прошел через Эмону (ныне Любляну) и Наупорт (Врхнику) в Словении, пересек Юлийские Альпы, перебил гарнизон так называемого лагеря Холодной реки, расположившегося по ту сторону перехода, не пощадив пленных, выдвинулся к Сонтийской заставе — второму эшелону римских войск, на реке Сонтий (Изонцо). На месте этой заставы теперь находится город Гориция.

Заставу смели в один момент, гарнизон перебили, как и у Холодной реки. После Сонтия на пути гуннов к Венетии больше не было никаких препятствий. От Венетии не осталось камня на камне. Потом Аттила повернул на Аквилею, остававшуюся у него в тылу и стоявшую на полуострове, разделявшем Адриатику между Далмацией и линией лагун, где три века спустя начнет подниматься Светлейшая республика Венеция.

Аквилея получила название Неприступной после неудачи вестгота Алариха, разграбившего Рим в 410 году. Это был самый красивый порт на Адриатике, крупный торговый центр и северо-восточные ворота Италии. Началась осада. Через месяц осаждающие не только не добились никаких успехов, но и начали голодать. Они так хорошо подчистили все окружающие поля, что есть там больше было нечего. Аттила посылал за провиантом команды фуражиров, которые уходили очень далеко, а привозили жалкие крохи. На пустой желудок осаждающие страдали животом. Стоны больных доносились даже до центра Аквилеи.

Прошел еще месяц — безрезультатно. Аттила уже собирался снять осаду, как до него сделал Аларих, после чего взял Рим. Но тут он увидел аистов, улетающих из города в поле. Это знак. Город обречен. Нужно проявить упорство.

Шли дни. Страдавших от диареи лечили кумысом. Катапульты продолжали метать камни. Саперы рыли подкопы. Наконец рухнула первая стена: пусть она была внешней, и ее крушение не позволило войти в город, всё равно приятно.

Однако радоваться было нечему: они застряли тут на три месяца, а император Востока зашевелился. Марциан послал легионы в Мёзию. Нельзя было терять ни секунды. Обстрел повели с удвоенной силой. Умножили команды саперов. Наконец рухнули и настоящие стены. Большая часть осажденных убежала на запад по берегу моря, к лагунам будущей Венеции. Гунны вошли в Аквилею и перебили всех остальных по приказу Аттилы, чтобы другим было неповадно. Вот что бывает с теми, кто ему сопротивляется.

Резни оказалось недостаточно: Аквилею стерли с лица земли.

Весть об этом поразила ужасом всех проживающих в долине реки По. Сто городов — Альтино, Падуя[55], Виченца, Местре, Арколе, Эсте, Ровиго, Феррара, хоть и лежавшая к югу от По, — были покинуты своими жителями, укрывшимися среди лагун. Другие открывали ворота и просили пощады. Никакой пощады. Смерть всем.

Гунны рассыпались по Ломбардии, Пьемонту и Лигурии, методично сея разрушения. Мантуя, Верона, Кастильоне, Кремона, Брешиа, Бергамо, Лоди, Павия, Милан, Комо, Новара, Верчелли, Чильяно, Мортара, Маджента, Виджевано были разграблены. Аэций не тронулся с места. Он оставался к югу от По, считая, вероятно, себя слишком слабым, чтобы прийти на помощь жертвам нового предприятия по уничтожению в Европе.

Аэций не двигался, но Онегесий не сидел на месте: он спокойно переправился через По между Кремоной и Пьяченцей[56]. Аттила назначил сбор своим ордам к югу от Мантуи, у слияния По и Минчио, на дороге, ведущей в Рим через Апеннины. Поскольку убийцы рассеялись по всей Северной Италии, на сбор ушло несколько недель. Он завершился около 20 июня 452 года. И Аттила объявил, что дальше они не пойдут. Ошеломление в рядах. А как же Рим?

Точно так же был ошеломлен Аэций, когда узнал о форсировании По Онегесием. Придя в себя, он принял два решения: гнаться за Онегесием и непременно раздробить его отряд, чтобы сосредоточить силы в ожидании Аттилы. Ибо он был убежден, что Онегесий командует передовым отрядом гуннов, а за ним подойдет Аттила с основными силами. Аэций поспешно собрал мощный заслон между Кремоной и Пьяченцей, где прошел Онегесий. А кстати, где он прошел? — попутно встревожился Аэций. Ибо его разведчики возвращались с пустыми руками или не возвращались вообще.

Обманывая их, Онегесий рассылал небольшие группы во всех направлениях, даже в самых невероятных, — например обратно к По, вместо того чтобы идти на юг. Эти группы не ограничивались своей ролью обманки. Они устраивали засады, дожидались преследователей и рубили их в капусту. Неуловимые гунны навязали Аэцию этакую партизанскую войну. Тот вызвал всю свою конницу с южного берега По для усиления отрядов преследования и разведки, чтобы понять, наконец, куда движется противник, полностью от него ускользавший. Всё тщетно.

Онегесий постоянно возникал в тылу у римлян. Он одновременно был везде и нигде. Вот он нарочито сосредоточивает в определенном месте крупные силы, рассчитанные таким образом, чтобы римляне были уверены, что побьют их, если постараются. Римляне толпой устремляются туда — никого. Гунны рассеялись, растворились. Аэций уже не знал, что и думать.

Наконец ему сообщили, что в Эмилии, к югу от Пармы, обнаружено слишком крупное скопление сил, чтобы и оно тоже играло в прятки. Ему сказали, что эти силы выступили по дороге на Каррару с явной целью пройти берегом Средиземного моря к Риму. Крайне встревоженный, Аэций повел свои основные силы от По в Этрурию.

Онегесий же собрал свои войска между Каррарой и Массой. Это может быть только прелюдия перед походом на Рим… Но Онегесий в очередной раз рассеял свои войска от Массы и Каррары до Пизы и Флоренции, словно хотел «зачистить» страну перед походом на столицу империи. Аэций молился всем богам. Зря он так волновался: Аттила по-прежнему сидел в Мантуе.

Он сидел в Мантуе по трем причинам: болезни, истощение, паника в Риме.

Во-первых, во второй половине июня жаркая погода в болотистой равнине реки По вызвала новую эпидемию лихорадки и кишечных расстройств, обезоруживших часть гуннов.

Во-вторых, грабители Пьемонта, Ломбардии и Венетии вернулись из своих набегов совершенно измученными (они совершили все бесчинства, к каким их побуждало богатство этих земель, а перевозка огромной добычи отняла у них последние силы).

В-третьих, Рим был готов капитулировать. Рим метался в страхе. Валентиниан и его советники даже не представляли, чтобы Аэций смог остановить Аттилу. Оставалось только пытаться предотвратить самое худшее. Добиться любой ценой, чтобы он пощадил Рим.

Было решено отправить к нему посольство, чтобы узнать о его условиях. Делегации, нагруженной роскошными подарками для завоевателя, строго-настрого приказали не важничать; придется умолять; согласиться на выплату ежегодной дани, которая может оказаться весомой, если он не потребует земельных уступок.

Кого послать к нему? Естественно, Аэция. Но Аэций откажется. Депутацию от сената? Собрали сенат. Сенат единодушно согласился капитулировать. Отобрали сенаторов. Но вот еще какое дело: народ. Что он подумает? Вдруг решит, что император и богачи его предали. Созвали народ на общее собрание. Объяснили, что надвигается угроза: разрушение Рима и истребление его жителей. Чего хочет народ? Мира или войны?

Мира!

Народ предпочитает ждать Аттилу или послать к нему послов?

Послов!

Сенат собрался в присутствии императора. Кто возглавит посольство? Больше всего боялись того, что Аттила никого не примет. Возможно, даже самого императора… Поднялся видный сенатор Геннадий Авиен: «Он примет папу».

Об этом никто и не подумал. Все согласились.

Кто был папой? Тосканец лет семидесяти по имени Лев. Лев I. Вскоре он станет Львом Великим, позднее — святым Львом.

Он папа уже 12 лет. Философ по образованию, он боролся с ересями — манихейством, присциллианством, монофизитством, — выказывая недюжинные ум и энергию. Монофизитство, утверждавшее, что Христос был только человеком, считалось самой опасной ересью. Папа подавил ее мощной рукой.

Тремя годами ранее, в 449-м, он издал свое Догматическое послание, в котором уточнял католическую доктрину о единстве личности и двойственности природы Христа — Бога и человека. В предыдущем, 451 году он созвал Халкидонский собор, разгромивший монофизитство.

Лев I принял поручение, возложенное на него, от имени императора, Геннадием Авиеном и еще одним сенатором, префектом Рима Тригецием.

Встреча состоялась 4 июля. За несколько дней до того папа отправил к Аттиле епископа с дьяконами, верхом, с папским штандартом и большим серебряным крестом (штандарт подтверждал, что гонец является представителем понтифика). У мантуанского моста епископ наткнулся на Аэция, охранявшего мост со своими легионами. Полководец был удивлен посольством папы к императору гуннов. О чем речь? — спросил он епископа. Тот не знал. Послание секретное, его задача — только его передать. Аэций предложил дать ему свиту и глашатая. Епископ отказался и поехал через мост. На том конце его остановил часовой. Прошло полчаса, явился Орест. Папский штандарт был ему знаком. Оставив охрану у выхода с моста, он подъехал к посольству, велев и ему выступить вперед. Епископ спешился, Орест тоже, что примечательно. Они приветствовали друг друга. Епископ изложил причину своего визита: послание папы к императору гуннов. Орест велел отвести делегацию в парадный шатер, накормить и напоить, взял письмо и сказал, что вернется.

Вернулся он через два часа. Аттила приветствует папу и благодарит за то, что тот о нем вспомнил. Он примет его 4 июля. Встреча состоится на Амбулейском поле, по которому течет Минчио. Он просит, чтобы до тех пор римляне никуда не уходили, сам он тоже никуда не уйдет.

Епископ поручился за римлян: перемирие приветствуется, они не уйдут. Орест передал ему запечатанное послание — ответ Льву от императора гуннов. Епископ сел в седло и вернулся в Рим.

4 июля, около одиннадцати, папа явился к Мантуе вместе с Авиеном, Тригецием и Проспером Аквитанским, служившим секретарем. За ними следовали десять дьяконов в белых одеждах, с папским штандартом и серебряным крестом. В свите было также десять легионеров в парадном облачении. Авиен представлял императора Запада, что подтверждала грамота с императорской печатью.

Аэций встретил их и проводил к мосту через Минчио. По ту сторону их ждал Орест. Лев спросил, когда состоится первая встреча. Орест ответил, что сегодня, в любое удобное для него время.

Аттила хочет, чтобы папа отдохнул, и приглашает его сегодня вечером отужинать, сидя напротив него, чтобы они оба оказались во главе стола, продолжал Орест. Собственно переговоры начнутся завтра, в час, назначенный понтификом. Удивительная предупредительность со стороны гунна к наместнику Христа.

Лев на всё согласился. Он отдохнет до пяти часов и будет ждать Ореста в папском облачении, чтобы оказать честь императору гуннов. Он согласен на ужин, польщен тем, что будет сидеть за одним столом с императором, и назначает начало переговоров на девять часов утра.

Для встречи с Бичом Божьим папа надел шелковую митру с золотом, закругленную на восточный манер, пурпурную ризу и омофор с небольшим красным крестом на правом плече и другим, побольше, на левой стороне груди.

Аттила был одет по-римски: длинная белая тога, отороченная горностаем у ворота, драгоценные цепи, низко спускающиеся на грудь.

Ужин начался и закончился. Было похоже, что оба главы — император-дикарь и папа-философ — понравились друг другу. Между ними установилось взаимопонимание. Как ни странно, они симпатизировали друг другу.

Переговоры, назначенные на завтра на девять утра, перенесли. Аттила и Лев решили увидеться наедине после полудня. Встречу с участием обоих сенаторов и Проспера Аквитанского с одной стороны и Онегесия, Эдекона и Ореста — с другой назначили на следующий день на шесть утра.

Неизвестно, о чем говорили Аттила и Лев с глазу на глаз 5 июля после полудня. Об этом теперь никто не узнает. Но неожиданный результат этого разговора удивляет до сих пор.

На следующий день на общем собрании Аттила объявил, что всё улажено. Он уйдет из Италии 8-го числа. Император Запада будет выплачивать ему в течение пяти лет подъемную дань. Он обещает оставить в покое Галлию и Италию, если только ему самому не будут чинить козней. Он просит Валентиниана побудить Марциана выплачивать ему дань, в соответствии с обязательством его предшественника Феодосия Каллиграфа. И ожидает от Марциана, чтобы тот не беспокоил его, как и Валентиниан.

Иначе он ни за что не отвечает. Потом он простился со Львом I, заявив, что весьма польщен посещением «мудрейшего человека в мире».

По словам Проспера Аквитанского, записывавшего всё, что не вызывало сомнений, папа был так взволнован, что не мог проронить ни слова.

К ошеломлению присутствующих, они молча обнялись. Папа удалился. Сменил торжественное облачение на обычные белые одежды и попросил подать ему коня.

Орест проводил римское посольство до моста через Минчио. С той стороны ждал Аэций. Он спросил у Авиена, что ему делать. Готовиться к уходу, ответил сенатор. Когда выступаем? Самое позднее — завтра к вечеру. А Аттила? Аттила тоже уходит. Когда? Послезавтра. Куда он пойдет? Куда захочет. А мне куда идти? В Рим. Сбитый с толку Аэций переспросил: это приказ? Да, приказ императора.

Аттила ушел 8-го, как обещал. Его армия ликовала. Добыча огромна. Каждый был тем более доволен, что Аттила раздал войскам большую часть собственной доли награбленного, которая была колоссальной. Пусть они были кочевники и обожали сражаться, гунны были счастливы вернуться домой, наконец-то разбогатев.

Они поднялись вверх по течению Адидже через Альпы. Добравшись до Инсбрука, повернули к Боденскому озеру, оттуда дошли до Аугсбурга[57]. Дунай уже недалеко, осталось только спуститься по течению Леха, прямо на север.

Но близость неясной родины, где им будет ровным счетом нечем заняться, разве что наслаждаться добытым состоянием, растравила грусть, вечно таившуюся в сердцах конных лучников: они хотели в последний раз побыть самими собой, прежде чем истомиться в венгерских степях. Они умоляли императора позволить им разграбить Аугсбург. Аттила колебался, потом сказал: давайте, только быстро! Ему подчинились.