Расстройства
Расстройства
Именно в этот период его жизни (ему было 55 лет) в поведении императора гуннов стали появляться признаки расстройства. Шантажист закусил удила, царственный шут слетел с катушек. В припадке мании величия он совершенно терял голову. Несравненный дипломат тогда скатывался до недостойного шутовства.
Два из таких приступов произошли в 450 году.
14 июля в 11 часов утра и в двух тысячах километров друг от друга два гонца императора гуннов явились во дворцы Феодосия и Валентиниана с одинаковым посланием: «Аттила, мой и твой повелитель, приказывает тебе подготовить для него дворец, ибо он скоро явится».
На следующий день Констант предстал перед Аэцием. Сообщил ему по приказу Аттилы об этих двух посланцах и не стал скрывать своего замешательства: что у императора гуннов в голове? Аэций не нашелся, что сказать: он знал о любви Аттилы к подобным шуткам.
Две недели спустя, 28 июля, Феодосий упал с лошади, разбил себе голову и умер на месте. Его тело выставили в большом аудиенц-зале его дворца. Хрисафий вышел из дома, чтобы проститься с покойным, его сопровождала малая свита. По дороге его узнали, освистали, свита перепугалась и разбежалась. Его забили камнями.
По завещанию Феодосия империя переходила к его сестре Пульхерии. Она тотчас вышла замуж за своего ближайшего друга, полководца Марциана Флавия, ставшего императором Марцианом. Выбор был недурен, Марциан был энергичным и порядочным иллирийцем, прославленным воином, хорошим управленцем пятидесяти девяти лет.
Констант явился приветствовать его от имени Аттилы и прояснить некоторые вопросы.
Со смертью Феодосия и Хрисафия отпали два невыполненных требования его господина, то есть предоставление в его распоряжение дворца в Константинополе и присылка головы главного евнуха. Но это не отменяло выплату дани, которой обложили империю, а не императора.
«Золото у меня для друзей, а для врагов — только железо», — ответил Марциан. Констант ушел от него с пустыми руками. Аттила не настаивал. Он притворился, что не обратил внимания на этот ответ, не заботясь о пословице «молчание — знак согласия».
Однако, как отмечает Бувье-Ажан, большинство современных историков считают, что этот ответ произвел на него неизгладимое впечатление. Рим отвлечет его от этой неудачи.
В октябре 450 года в Вечном городе скончалась Галла Плацидия, мать императора Валентиниана. Ее сыну было 33 года. Трудный ребенок в детстве, извращенец в отрочестве, он превратился в чудовище — скрытное, вспыльчивое, находящее себе всегда отвратительные развлечения. Империей управлял тогда Аэций, мечтая передать ее своему единственному сыну, любезному Гауденцию, которого рассчитывал женить на Евдоксии, единственной дочери Цезаря. Валентиниан его не расхолаживал, напротив, поощрял эти мечты благожелательными намеками и возобновляемыми обещаниями, потому что боялся Аэция так же сильно, как и ненавидел.
Именно этот момент выбрал Аттила, чтобы ответить на предложение о браке пятнадцатилетней давности, которое сделала ему Гонория, сестра Валентиниана. Известная своим беспорядочным поведением, она неоднократно подвергалась заключению в монастыри, в том числе в Константинополе. Со временем она как будто присмирела, и ей позволили вернуться в Равенну. Тут же ее буйный нрав дал о себе знать. Брат запер ее в другой монастырь, откуда она выходила только под конвоем, чтобы изредка появляться при дворе, где ее показывали, точно диковинного зверя.
Аттила созвал расширенный совет, пригласив на него всех своих помощников — Онегесия, Эдекона, Ореста, Берика, Скотту, Эслу… и секретаря Константа. Он узнал, объявил он, что его невеста, письменное предложение руки и кольцо которой он хранит уже 15 лет, подвергается дурному обращению. В своем письме она предлагает ему половину Западной империи, положенную ей в наследство от отца Констанция III. Он не ответил ей сразу, поскольку не мог предложить ей титул ниже титула императрицы.
После смерти Керки и Эски это место освободилось. Поэтому Констант отправится в Равенну и сообщит Валентиниану, что Аттила согласен жениться на его сестре после пятнадцати лет раздумий — срок приличный — и что она станет императрицей гуннов.
Римляне пришли в ужас. Но не утратили способность здраво рассуждать. Валентиниан спешно вернул Гонорию из монастыря и немедленно выдал ее замуж за Флавия Кассия Геркулана, согласного на всё, после чего дал ответ императору гуннов.
Гонория отнюдь не находилась в заточении, сказал он, и даже только что вышла замуж за великолепного Геркулана. Увы, ей уже не возвыситься до императрицы гуннов; Валентиниан очень об этом сожалеет. После пятнадцати лет упустить такое счастье ради нескольких недель! Что же касается раздела империи Констанция III, то римское законодательство не предусматривает подобного дележа. Женщины могут быть регентшами, но не имеют никаких прав на владение землей.
Аттила знал это с раннего детства и всё же обрадовался столь серьезному ответу на свое легкомысленное предложение. По серьезности ответа на гигантскую провокацию можно было судить о том значении, которое ему придают, и об осторожности, с какой к нему относятся, по меньшей мере, в Риме. Валентиниан — это тебе не Марциан.
Констант вновь отправился в Равенну с ответом Валентиниану.
Аттила прекрасно понимает, что теперь, выйдя замуж, Гонория не может сдержать прежнего лестного обещания. Он рад тому, что она свободна и счастлива. Он отдает императору письмо его сестры и кольцо, которое она к нему приложила и которое он носил, не снимая, на своей руке. Он лишь жалеет о чести быть зятем императора Запада, императора Рима. Пусть тот примет серебряный меч, который привез ему гонец, и знает, что во всем мире у него нет более преданного друга, чем он. В ближайшее время он наверняка получит тому доказательство…
Валентиниан принял всё это за чистую монету. И похвалился перед Аэцием: вот как надо обходиться с этим варваром… Аэций не поверил. Учтивость императора гуннов его встревожила. Он прощупал Константа. Тот ответил, что не видит ничего плохого в этих любезностях. На его взгляд, Аттила развлекается. Аэций этого не отрицал, но развлечения Аттилы редко были невинными. Поэтому он лично отправился проследить за укреплением границы, проходившей по Рейну и Дунаю.
Новый гонец от Аттилы к Валентиниану III, Теодорих, король вестготов из Аквитании, пообещал выдать ему дезертиров и подписать с ним договор о дружбе, но не сделал ни того ни другого. Теодорих строит козни, чтобы отделить других готов от гуннского союза. Наконец, он плетет заговор против императора Запада. Но Аттила восстановит порядок. Он просит у Валентиниана позволения перейти Рейн, чтобы раз и навсегда научить вестгота уму-разуму…
Валентиниан польщен. Смирение готов в Галлии будет ему на руку. Однако из природной недоверчивости он всё же посоветовался с Аэцием. Гонцу велели ждать. Явился Аэций, узнал новость, схватился за голову. Итак, гунны ворвутся в империю с дозволения Рима…
Всё это ложь, — заявил он Валентиниану. Дезертиров выдумали, как и обещанный договор о дружбе. Отношения между вестготами и остготами накалены до предела, к тому же Аттила еще и растравляет их под сурдинку. Что касается гепидов, то они считают себя бо?льшими гуннами, чем сами гунны, план их поссорить — утопия. И это еще не всё.
Аттила старается обаять франков. Он хочет, чтобы все они примкнули к его лагерю. Аэций кое-что об этом разузнал: будучи в Рейнской области, он с большим трудом помог выстоять франку Рамахеру против франка Вааста, официального союзника гуннов, когда последний хотел проглотить первого.
Наконец, Теодорих, вовсе не собираясь противостоять Риму, предложил ему совместно бороться со всеми варварами, кроме готов, поскольку ему самому досаждал в Испании вандал Генсерик, повелитель Африки и Сицилии и на данный момент самый деятельный враг Рима.
Возникает вопрос, почему император всего этого не знал, но судя по письменным источникам, относящимся к той эпохе, дело обстояло именно так: Аэций знал всё, а Валентиниан — ничего.
Валентиниан, вытаращив глаза, терзался жестокими муками: что ответить Аттиле, который ждет полного согласия на всё? Аэций посоветовал проявить осторожность и ответить так.
Император Запада благодарит императора гуннов за послание. Он понимает его доводы, но не может предпринять карательного похода против вестготов, не убедившись в нарушении законов римского гостеприимства. Если он в этом убедится, то накажет их сам, без помощи извне. Принимая во внимание действующие договоры, напасть на вестготов — значит напасть на Римскую империю. Переход армии гуннов через Галлию, какой бы дисциплинированной она ни была, вызовет ненужные беспорядки. Император Запада уверен, что император гуннов поймет его доводы, как он понял его собственные, и воздержится от всяких действий против вестготов, за лояльностью которых следит Рим.
Аттила тянул с ответом. Он оттачивал тактику красной тряпки, посылая шар в лузу от борта.
В Рим явился легат Теодориха с копией послания от гунна. Аттила сообщает, что намеревается вторгнуться в Галлию, чтобы уладить с Римом кое-какие личные счеты. Валентиниану он был вынужден сказать, что поход будет направлен против вестготов. Но «могущественному Теодориху», который знает, как велика дружба к нему Аттилы, нечего бояться. Аттила хочет лишь сломить хребет Римской империи. Он предлагает вестготу прийти ему на помощь, и как только Рим потерпит поражение в Галлии, Аттила и Теодорих разделят его между собой по-братски.
Готский епископ и историк VI века Иордан, ученик Кассиодора, который сам был учеником Сидония Аполлинария, современника Аттилы, приводит такой ответ Валентиниана Теодориху, составленный Аэцием. Это мольба, исполненная неподдельной тревоги: откровенное признание того, что поджилки трясутся. Вот что он пишет в своем труде «О происхождении и деяниях гетов»:
«Вы, самые храбрые из варваров, проявите всю свою проницательность, соединившись с нами для обуздания вселенского тирана, алчущего поработить весь мир, которому хорош любой предлог, чтобы развязать войну, который считает законным всё, что ему заблагорассудится. Свои затеи он мерит на свой аршин, свое честолюбие утоляет безудержностью своих прихотей. Не считаясь ни с правом, ни со справедливостью, он выставляет себя врагом всего сущего… Могущественные своим оружием, подумайте о собственных страданиях. Соединим же наши руки; спасите республику, членами которой вы являетесь».
Теодорих пришел в ярость. Видя, что его вовлекли в сомнительную борьбу, он не скрывал своего гнева. Он обвинил римлян в том, что те превратили Аттилу и «в его врага тоже». Однако он встанет на сторону Рима.
Никто не торопится. Время есть. Жребий брошен — вот пусть там и валяется. Не стоит спешить. Римская империя не склонна искушать судьбу. Аттила ищет союзников, а в этом деле спешка не нужна: она тревожит и отталкивает.
Ему 55 лет. Его гнет всё ближе к земле. Ноги стали совсем кривые. Он отпустил бороду — три волосинки на подбородке. Его волосы почти побелели. Поступь всё такая же важная. Иордан так преподносит то, что слышал от Кассиодора, слушавшего Сидония Аполлинария:
«Это был человек, отмеченный судьбой, явившийся в мир, чтобы ужаснуть народы и поколебать землю».
Союзы ненадежны, надо их укреплять, раз нельзя заключить другие.