…А баба-яга – против!

…А баба-яга – против!

Провал вооруженной интервенции, бесславно закончившийся для Америки вынужденным выводом ее войск с Дальнего Востока, поражение панской Польши и разгром Врангеля в Крыму положили конец Гражданской войне. Большевистский режим убедительно продемонстрировал всему миру свою прочность. Было ясно, что немедленно уничтожить его вооруженным путем нет никаких шансов. Этот бесспорный факт поставил перед руководством стран «мирового сообщества» серьезный вопрос: какую вести политику в отношении Советской России, так убедительно доказавшей свое право на существование, что не считаться с ней не было никакой возможности.

При обсуждении «русского вопроса» в американских деловых и политических кругах обнаружились серьезные разногласия. Часть реалистически мыслящей буржуазии, а также группа радикальных деятелей, отражавших взгляды фермерства и городских средних слоев, призвали признать существование Советской России, прочность и жизнеспособность утвердившегося в ходе войны коммунистического режима. Они решительно требовали отказа от не оправдавшей себя политики экономической блокады и дипломатического непризнания Советского государства. В случае продолжения этого курса американские капиталисты могут потерять для себя потенциально бескрайний русский рынок – подчеркивали они. Что, в конце концов, важнее – идеалы или интересы? Активными сторонниками установления торговых, а затем и дипломатических отношений с Россией были американские сенаторы У. Бора, Джозеф Франс, Джеймс Рид, Хайрем Джонсон.

Однако верх в этой дискуссии взяла другая, более крупная и влиятельная группа американских политиков; тесно связанных с крупнейшими монополиями. Она была настроена непримиримо по отношению к большевистскому режиму и категорически возражала против пересмотра позиции Соединенных Штатов в «русском вопросе». Не имея возможности уничтожить вооруженным путем Советскую власть, эта группа настаивала на достижении этой цели (или, по крайней мере, максимального ослабления Советской России) с помощью экономической и дипломатической изоляции. Естественно, что она ратовала за непризнание коммунистического режима в Москве.

Спор по вопросу об отношении к Советской России закончился победой сторонников жесткой линии. Под их давлением новое правительство Гардинга взяло курс на продолжение политики экономической блокады и политической изоляции Советского государства. В ответ на официальное обращение Советского правительства с предложением начать переговоры о нормализации советско-американских отношений, новый государственный секретарь США Ч. Хьюз в ноте, опубликованной 25 марта 1921 года, объявил, что до «коренных изменений» в социально-экономическом строе России о восстановлении торговых и тем более дипломатических отношений между Соединенными Штатами и Советским государством не может быть и речи. Так, начавшись во имя экономических интересов, борьба с большевизмом перешла в идеалистическую плоскость, да так там и осталась.

Эта позиция пребывала неизменным принципом республиканской администрации и в последующие годы. Государственный департамент США выступил с осуждением тех американских предпринимателей и фирм, которые пытались установить коммерческие связи с советскими предприятиями. Более того, тупо прямолинейный в своих принципах Вашингтон не только не участвовал в работе Генуэзской и Гаагской конференций 1922 года, куда впервые были приглашены официальные делегации из Москвы, но и немало способствовал тому, что заседания этих международных конференций окончились безрезультатно. Янки рассчитывали этим помешать прорыву блокады Советской России, но навредили в первую очередь самим себе.

Жесткая и негибкая политика правительства Гувера очень быстро стала анахронизмом. Попытка организовать единый антисоветский блок на дипломатическом фронте, состоящий из всех великих и малых государств, каждое из которых руководствовалось своими интересами и было раздираемо своими внутренними противоречиями, окончилась неудачей. Причем скорее, чем могли ожидать даже самые смелые сторонники большевизма. Уже в 1920 году Советское правительство официально признали связанные с Москвой тысячами экономических нитей бывшие окраины Российской империи – прибалтийские государства, Финляндия и Польша, а также азиатские государства – Иран, Афганистан и Турция. В 1922 году были установлены дипломатические отношения с Германией. Еще через два года Советскую Россию признали Англия и Франция – две мощнейшие в Европе державы. Европейский антисоветский блок пал. Следующий год ознаменовался установлением официальных отношений с Токио. На этом фоне твердолобая позиция правительства Соединенных Штатов, упорствовавшего в отрицании коммунистического режима, выглядела бессмысленной и недальновидной, да таковой и была на самом деле.

Закостенелая в своем «непризнании» очевидного политика Соединенных Штатов отличалась подчас таким антисоветизмом, который удивлял и не находил поддержки даже у основных западных держав, отнюдь не питавших симпатий к новому строю. Чего стоит одно поведение правительства США во время советско-китайского конфликта в 1929 году. Яблоком раздора тогда стала Китайская Восточная железная дорога, находившаяся в совместном владении Советского Союза и Китая. В июле 1929 года китайская военщина, во главе которой стоял правивший в Маньчжурии Чжан Сюэ-лян, нарушила все международные соглашения о совместном управлении КВЖД и захватила ее. Более двух тысяч советских граждан, работавших в Китае, были брошены в концлагеря, а китайские войска начали провокации на советской границе.

В ход военной авантюры немедленно попыталась вмешаться Америка, в то время весьма активно старавшаяся проникнуть в Китай. Нотой от 25 июля 1929 года госсекретарь Соединенных Штатов Г.Л. Стимсон призвал послов Великобритании, Франции, Италии, Японии и Германии в Китае создать международную «нейтральную комиссию» для совместного управления Китайской Восточной железной дорогой.

Фактически это была попытка интернационализировать советско-китайский конфликт и вовлечь в него – на стороне Китая – Европу, США и Японию. Однако идею открытого вмешательства в конфликт не поддержало ни одно из правительств, к которым этот призыв был обращен. А в одиночку ввязываться в разгоравшуюся на Дальнем Востоке войну Вашингтон не рискнул.