LIV. Общие выводы о гражданском устройстве поморян

LIV. Общие выводы о гражданском устройстве поморян

Такова живая картина поморского быта в начале XII в., описанная современниками и очевидцами.

Чтобы показать разные общественные отношения поморян, особенно же отношения между их совещательным собранием и народным сходом, нужно было, чего прежде, относительно других балтийских славян, мы не могли сделать, по недостатку известий, — нужно было представить в связи сами события, в которых эти отношения проявлялись. Таков действительно общий характер славянского племени (удержавшийся отчасти и у балтийских ветвей, при всем наплыве чужеземных влияний), что он не любит формальных правил и постановлений: если бы мы захотели подвести под такие правила явления общественной жизни поморян, то пришлось бы на каждый случай придумывать особое правило; а в живой действительности все эти явления представляются верными главным началам поморского быта и, в смысле этих начал, правильными и законными.

Но приведенные черты из поморского быта относятся только, как нам известно, к началу XII в. Что было у поморян ранее, и давно ли образовались отношения, существовавшие во время Оттона Бамбергского, об этом нет верных свидетельств. Правда, еще к концу Х в. относится рассказ одного датского историка, жившего в ХII в., что когда взят был в плен и привезен в Волын Свен, король датский, то народ волынский возмутился и хотел мучить и казнить его, но что "люди избранные, знать, были благоразумнее" и уговорили народ пощадить его. Не придавая большого веса этому сказанию, в котором картина поморского общества в Х в. могла быть списана с позднейшего образца, мы, однако же, не усомнимся признать быт, в котором застал поморян Оттон, весьма древним, существовавшим неизменно на одних и тех же основаниях с той поры, как поморяне стали особым племенем: ибо по началам своим он совершенно сходен со старинным племенным бытом, в VIII и IX в. господствовавшим у западных ветвей балтийских славян, у бодричей и лютичей, и в котором мы также нашли три власти: племенного князя, столь же слабого как на Поморье, знать с важным, самостоятельным значением, и народный сход. В основании же всего общественного строя поморян в XII в. лежал тот старый славянский закон единогласия, который в VI столетии изображен Прокопием у дунайских славян, а в ХI так ярко описан Титмаром у лютичей: единогласно решила община в Пырице принять крещение от Оттона Бамбергского; единогласно приговорили волынцы сделать так, как сделает Щетин; единогласно народ щетинский и окрестных деревень принял христианство; единогласно решил он за христианство воевать с ранами, упорными язычниками; единогласно сейм всей Поморской земли, созванный в Узноиме, постановил быть, по княжескому слову, христианской вере на Поморье; единогласно в Щетине, после отступничества, совет знатных людей и стариков определил вторично покориться Оттону епископу…

И сколько поморяне дорожили единогласием, столько боялись они, при общем согласии всего народа, даже одного противоречащего голоса и всячески старались уговорить или отстранить того, кто не соглашался с общим решением. Вот, например, что рассказывает жизнеописатель св. Оттона: "В таком огромном городе, как Щетин, не нашлось ни единого человека, который бы, после общего согласия народа на принятие крещения, думал укрыться от Евангельской истины, кроме одного жреца… но к нему однажды приступили все и стали его премного упрашивать…" Зато другой раз, как мы видели, щетинцы обошлись не так вежливо со жрецами, противившимися народному приговору: оставили их одних в доме совета, где они заседали со знатью и стариками, а потом выгнали из города.

Удивительное дело, сколько в племенном быте поморян, который есть, конечно, самое полное и стройное проявление в славянском мире этой скудной формы общественного устройства, сколько в нем сходного с древнейшим бытом германцев, описанным у Тацита: тот же был у поморян в ХII в., что у германцев в I в., безвластный племенной глава, та же высоко чтимая знать, та же народная община, те же два совещания, — одно, в котором заседали знатные люди, другое, в котором участвовал весь народ, — то же производство общественных дел, по которому дело сперва обсуждалось на совете знати, а потом предлагалось им на окончательное решение народного схода: словом сказать, тот же совершенно гражданский строй.

Так быт славянский, приняв в себя стихию аристократии, но удерживая еще древнюю общинность, мог совпасть с первоначальным бытом германским, в котором, при коренном господстве аристократической стихии, простота семейной жизни еще хранила начало общинное. Но быт германский, изображенный Тацитом, был плодотворным зародышем всей германской жизни: его начала легли в основание великого и векового развития немецкого племени; быт поморский, описанный биографами Оттона, является бесплодным искажением, лишь с виду крепким и стройным, жизни славянской, и он был преддверием к гибели и мирному исчезновению народа поморского. Потому, видно, и развился древний быт германского племени, что он был чист и целен и соответствовал всем потребностям германцев, а поморский быт разрушился потому, что этой чистоты, этой цельности и своеобразности в нем не было. И действительно, через аристократию, именно ту стихию, которую балтийские славяне внесли к себе от чужеземцев, вошла гибель к народу поморскому. При водворении христианства и немецкого влияния на Поморье, знать тотчас же онемечилась и, приняв все условия германской жизни, получила такую же власть, какую она имела тогда в Германии: тогда и князь, не находя против нее опоры у себя, в обессиленной народной общине, должен был со своей стороны приглашать в города свои немецких горожан (бюргеров) и водворять на Поморье их немецкий быт. И при таком переходе к немецкой жизни, — добровольном со стороны знати, вынужденном знатью со стороны князя, — в скором времени Поморье из славянской земли сделалось немецкой.