Глава тридцать третья

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава тридцать третья

Выйдя на улицу, Клейтон замер на миг, вслушиваясь, как где-то далеко в прерии рыщет ветер. Что-то было в этой тишине, в том, как лениво дремали, едва дыша, бревенчатые дома, засыпанные снегом, что-то, подчеркивающее звук ветра и даже хруст наста под ногами. Темные улочки города, тихие и уютные, были сама невинность. Тишина окружала его, как сложенная ковшиком рука, готовая сомкнуться. Над головой сквозь серую вуаль облаков замигали звезды, и далекий плач ветра внезапно смолк.

Клейтон повернул налево и не спеша зашагал вверх по улице, мягко ступая по нетронутому снегу. Миновав темную веранду «Великолепной», где как будто до сих пор жил призрак, он свернул в переулок. Прежде чем уехать отсюда навсегда, нужно сделать еще одно дело. Помедлив, чтобы напоследок глотнуть свежего ночного воздуха, Клейтон поднялся по ступеням; доски прогибались и вздыхали под ногами.

В темном коридоре он помешкал. Перед ним была дверь в комнату — раньше здесь жила Телма. Снизу выбивалась тонкая полоска света. Он постучал тихонько, чуть подождал — и вошел. На стуле возле окна, опустив голову на грудь и сложив руки на коленях, сидела Лорел. Он услышал запах жасмина.

— Лорел, это я, Клей, — сказал он.

Его поразило ее спокойствие. Она сидела, словно красавица из старинной баллады, которая семь долгих лет ждала возлюбленного в своей комнате, ни секунды не сомневаясь, что в назначенный час он придет. Клейтон подошел ближе — но любовь не проснулась, и сердце билось по-прежнему ровно.

Лицо ее стало тоньше, четче прорезались губы, подбородок лишился детской припухлости, которую он так хорошо помнил. Она стала еще красивее. Но теперь это была красота пресмыкающегося: кожа утратила перламутровый оттенок и сильнее обтянула скулы. В глазах уже не было прежнего света… Он подошел совсем близко, а она спокойно, не отводя взгляда, смотрела ему в лицо.

Клейтона захлестнула волна печали и утраты, захлестнула — и одновременно промыла его душу.

— Ты приехал за Гэвином, — тихо сказала она.

— Нет. Я приехал с братом — искать его сына.

Она не поняла, свела брови в недоумении. Клейтон махнул рукой, не желая объяснять.

— Мне захотелось просто зайти, повидаться с тобой. Надеюсь, ты не против. Если против — я уйду.

— Я не против, — улыбнулась она. — Ты изменился, Клей, я бы тебя не узнала.

— Это из-за растительности, — сказал он, дернув себя за бороду. — Я ее скоро сбрею.

— Нет, не только это. Ты повзрослел, возмужал. Я помню тебя мальчиком.

Он вдруг понял, что совершенно свободен от Лорел. Страсть прошла давным-давно, даже память о ней умерла и погребена, вот он снова здесь — но она не воскресла. В первый раз он увидел в Лорел взрослую женщину, самостоятельную личность, понял и принял ее присутствие здесь. Она отказалась искупать грехи Гэвина — как и сам Клейтон семь лет назад. Он не мог осуждать ее, прикованную цепью брака к старику, которого она не в силах была полюбить.

Она первая заговорила о главном.

— Ты знаешь, что они собираются сделать с Гэвином?

Клейтон кивнул.

— И куда же ты пойдешь? — спросил он.

— Не знаю. У меня ничего нет, только несколько акций, которые он мне подарил. Но, говорят, они ничего не стоят.

— Может, ты вернешься домой, туда, откуда приехала?

Лорел покачала головой.

— Нет. Слишком много времени прошло. Я слишком стара для этого. — Она бросила на него быстрый взгляд, потом улыбнулась. — А может быть, останусь здесь. Странно… но теперь это мой дом. А ты, Клей?

— Поеду в Калифорнию, куплю кусок земли. Это будет мой дом.

Она потянулась вперед и ледяной рукой коснулась его щеки.

— Ты знаешь о моем ребенке?

— Да, мне сообщили. Можешь себе представить, что я чувствовал. Но все равно, из этого ничего не могло получиться, Лорел.

— Да, теперь я понимаю, но… — она сжала голову руками. — Это той ночью, в хижине, в горах… Я точно знаю, что той ночью. Ты помнишь, я почувствовала это? Когда он узнал, то поклялся, что никогда не допустит. Он держал меня взаперти, морил голодом. О , Клей! — в ее глазах снова вспыхнуло пережитое страдание. — Ты понимаешь, я почувствовала, когда он у меня внутри умер! Ты можешь понять, каково это для женщины?

— Лорел, не надо об этом.

— Я хотела бежать за тобой следом. Но он клялся, что найдет меня. Он совсем обезумел.

— Я знаю. Я даже хотел поехать за ним сейчас, попробовать увезти его отсюда, но понимаю, что ничего не выйдет.

— Не ходи! — твердо сказала она. — Даже не думай об этом. Он сошел с ума. И ты за него не отвечаешь.

— Если не считать, что я его сын, — тихо проговорил Клейтон.

— Нет, Клей, больше нет.

Что-то в ее голосе поразило его.

— Что ты хочешь этим сказать?

С улицы донесся шум: несколько человек пробирались сквозь сугробы. Клей хотел было встать, но она схватила его за руки и удержала.

— Куда ты?

— Мне пора.

— Клей, ты любил меня когда-то. Возьми меня с собой, забери отсюда. — Она больше не владела собой, Клейтон чувствовал, как дрожат ее пальцы.

— Не могу, Лорел. Не проси. Между нами давным-давно все кончено.

— Ты собираешься к Гэвину. Я по глазам вижу. Не ходи к нему, Клей!

— Не собираюсь я к нему, — сказал он удивленно. — Я уезжаю отсюда навсегда. Хватит с меня Гэвина, я свободен от него.

Она покачала головой.

— Нет, ты не свободен. Никто не может освободиться от дьявола, пока он сам не отпустит. — В глазах ее вспыхнула злая мудрость, она еще крепче стиснула его руки. Клейтон почувствовал, что покрывается холодным потом. — Послушай, что я скажу, Клей, — шептала она. — Я могу освободить тебя от него! Я расскажу тебе правду. И ты будешь свободен, сможешь забрать меня отсюда, и тебе нечего будет бояться…

— Мне и так нечего бояться. Я не боюсь его.

— Тише, — сказала она, оглядываясь через плечо. — Он может услышать. Он не человек — он дьявол. И он тебе не отец.

Клейтон оттолкнул ее от себя и шагнул к двери. Она бросилась за ним, вцепилась в куртку, повисла. Глаза горели диким огнем.

— Выслушай меня, — молила она. — Я могу освободить тебя! Жизнью твоей заклинаю, выслушай! Ты знаешь, за что он убил Сэма?

Клейтон попытался вырваться — она испугала его, ему не терпелось скорее уйти.

— Слушай же! Он думал, что я не могу иметь детей, повез меня в Денвер, к врачу. Помнишь? Доктор должен был лечить меня от бесплодия, а выяснил, что я, — она смущенно улыбнулась, — беременна. Тогда он сделал анализ Гэвину — и сказал, что это он не может иметь детей, и никогда не мог. И не сможет. Это неизлечимое! Доктор сказал, что это у него от рождения. И сделать ничего нельзя. И тогда я, наверное, просто лишилась рассудка. Я рассказала ему, что это был ты — в ту ночь, в хижине…

— Ты говоришь, от рождения… — Клейтон наконец понял — и замотал головой. — Не мог иметь детей… Но как же я…

На лице Лорел теперь играла улыбка — ехидная, злорадная.

— Гэвин вышел от врача бледный, как покойник. А я радовалась! Он был убит, поражен в самое сердце, у него свет померк в глазах, — ее трясло. — А я думала о твоей матери, как она должна была его ненавидеть — наверное, так же, как и я.

Она продолжала говорить, и теперь ее била мелкая дрожь:

— Потом мы вернулись домой, в долине шел дождь, и Гэвин пошел искать того человека. И он нашел его, нашел Сэма — выбирать-то ведь было почти не из кого. А потом он заставил меня поклясться, что буду молчать. Он говорил, что если я скажу хоть слово, хоть одной живой душе, он отведет меня в горы, голую привяжет к дереву и так бросит. И с того самого дня он больше не живет, понимаешь? Он сидит в своей комнате, как больной зверь в клетке; уже семь лет он не спит со мной. И знаешь, Клей, после всего этого… мне стало жаль его. И я хотела его…

Клейтон шагнул за порог на неосвещенную улицу… Взглянул направо, налево, но не заметил в темноте никаких признаков жизни. С крутой крыши банка — напротив, через дорогу — сорвался ком снега и, обрушившись на тротуар, поднял легкое пушистое облачко.

И вновь воцарилась тишина, город спал. Ветер вырвался из-за угла и шлепнул его по щеке. Клейтон слышал, как в конюшне, чуть выше по улице, еле слышно переступают лошади. Двадцать один год ему был тогда, девять лет назад, когда он прятался в конюшне, а Билл Кайли хотел его убить и поджидал на улице. Там он впервые сражался за Гэвина. Там — в каких-то двадцати ярдах отсюда — терпеливо покачивался в своем кресле Риттенхауз, спрятав револьвер под одеялом, прикрывающим его бессильные ноги. Казалось, по пустынной улице бредут призраки давно ушедших людей. Вот Сэм Харди — всегда добрый, заботливый, умолявший его в Таосе не губить в себе мужчину. Сэм Харди, который любил его мать, но не мог на ней жениться, который стоял у ее могилы с сухими глазами. Теперь Клейтон думал о своей матери — и не испытывал стыда за нее, только грусть. Он никогда не понимал ее по-настоящему, и теперь гадал, возможно ли это вообще — понять в человеке его глубинную суть, самое сокровенное в нем, то, что никогда не должно выйти на свет.

Клейтон попытался вырваться из тисков оцепенения, более сильного, чем объятия холодного ночного ветра. Куда-то идти? Что-то делать? Некуда, незачем… Он медленно побрел к конюшне. Из дверей салуна Петтигрю доносились сердитые голоса, ветер подхватывал их и уносил прочь. Когда ущербная луна скроется на рассвете за гребнями Сангре, эти люди толпой поскачут к дому человека, который тридцать три года держал их в узде. — Господи, чем же я обязан ему сегодня? — спрашивал Клейтон сам себя. — Мы оба жили словно в темноте, ни один из нас не знал о другом, кто он такой, и говорили друг с другом на разных языках. Он убил моего отца, а я похитил жену у него из постели, отнял навсегда. Так что мы квиты: долг был велик, а расплата — страшна.

Из темноты конюшни тихо вышел конюх-мексиканец и так неожиданно тронул Клейтона за руку, что тот нервно шарахнулся.

— Уезжаете, мистер?

Клейтон зажмурился, тряхнул головой и кивнул. Вдохнул крепкий запах конюшни и вспомнил молодую женщину, которую нашел на поляне. Тихий голос из тьмы, созвучный его собственному голосу. Он обещал Телме, что приедет за этой девочкой. Детям тьмы не найти дела лучше, чем быть поводырями у слепых, думал он, у слепых и стариков…

Конюх похлопал кобылу по боку.

— Она хорошо поела, — сказал он. — Голодная была очень.

Клейтон вскочил в седло, уселся поудобнее и выехал из ворот. Низкая луна просвечивала размытым пятном сквозь облака, как будто затонула и медленно опускалась на дно, куда-то за хребты Сангре.