Иллюзия успеха

Иллюзия успеха

Несмотря на то что битва за Москву закончилась кровавым позиционным противостоянием, советское военно-политическое руководство было полно радужных надежд на дальнейшее ведение войны.

Конечно, успехи в зимней кампании 1941–1942 годов вызвали во всех слоях советского общества определенный оптимизм: враг непременно будет разбит и победа будет за нами. Однако внешнеполитическое положение Советского Союза оставалось крайне сложным и опасным: ведь он по-прежнему нес основную тяжесть борьбы против Германии и ее союзников, так как Великобритания и США не были готовы к открытию второго фронта в Европе. А между тем немецкие войска находились всего в 150 км от Москвы, в тисках вражеской блокады умирали от голода и бомбежек ленинградцы, миллионы жителей значительной части западных районов страны страдали от «нового порядка» оккупантов. Трудности Советского Союза усугубляли колоссальные потери в людях, оружии и военной технике, а также сложности в экономике. Однако «человеческий фактор» был самым тяжелым. С начала войны и до конца апреля 1942 года общие потери СССР составили 6839,4 тыс. человек, из них 4090,9 тыс. человек безвозвратные[36]. Поэтому проблемы восполнения потерь на фронте и нехватки квалифицированных кадров в тылу становились все серьезнее. Панацеей от всех трудностей виделось скорейшее и победоносное окончание войны, тем более, что советскому руководству казалось, что в великом противостоянии коренной перелом уже наступил.

По заданию Ставки ВГК Генеральный штаб весной 1942 года развернул работу по планированию предстоящей летней кампании. Обобщалась и анализировалась разведывательная информация о противнике. Основное внимание уделялось намерениям германского командования, определению направления главного удара вермахта. В докладе Главного разведывательного управления от 18 марта утверждалось, что «центр тяжести весеннего наступления будет перенесен на южный сектор фронта с вспомогательным ударом на севере при одновременной демонстрации на Центральном фронте против Москвы… Для весеннего наступления Германия вместе с союзниками выставит до 65 новых дивизий… Наиболее вероятный срок наступления — середина апреля или начало мая»[37]. Через пять дней органы госбезопасности НКВД по своим каналам подтвердили информацию армейских разведчиков, сообщив в ГКО: «Главный удар будет нанесен на южном участке с задачей прорваться через Ростов к Сталинграду и на Северный Кавказ, а оттуда по направлению к Каспийскому морю. Этим немцы надеются достигнуть источников кавказской нефти. В случае удачи операции с выходом на Волгу у Сталинграда немцы наметили повести наступление на север вдоль Волги… и предпримут основные операции против Москвы и Ленинграда, так как захват их является для немецкого командования делом престижа»[38].

26 марта ГРУ (главное разведывательное управление Красной Армии. — Примеч. авт.) представило начальнику главного оперативного управления Генштаба генерал-лейтенанту A. M. Василевскому спецсообщение, в котором излагалась британская оценка перспектив военной кампании на весну-лето 1942 года. По мнению военного командования и министерства иностранных дел Великобритании, Германия могла провести крупные операции только на южном крыле советско-германского фронта, нанося там главный удар с целью захвата кавказской нефти[39].

Советская, а через дипломатические каналы британская и американская разведывательные агентуры[40] исправно поставляли руководству СССР информацию о предполагаемых действиях фюрера и других вождей Рейха. Однако в вопросах противодействия дальнейшей немецкой агрессии между частью генералитета Красной Армии и военно-политическим руководством Советского Союза не было полного единства. Так, в американском журнале «Тайм» от 16 февраля 1942 года была опубликована очень интересная статья, посвященная начальнику Генерального штаба Красной Армии Маршалу Советского Союза Б. М. Шапошникову и его прогнозу развития событий в предстоящей летней кампании 1942 года. При этом неизвестный автор сообщал, что, судя по всему, «Шапошников не испытывает особого оптимизма в отношении весны»; не согласен он и «с благими рассуждениями президента Калинина» о том, что «немцы не могут захватить инициативу»… и допускает такую возможность, несмотря на все противодействия с советской стороны. Причем он не сомневается, что «даже если инициатива будет утрачена, то ее снова возможно завоевать и выиграть всю войну». И далее приводится предположительный ход рассуждений самого Бориса Михайловича: «По-видимому, весной и летом Ленинград по-прежнему останется в плотной блокаде. Можно ожидать удара на Москву, но она будет удержана. Скорее всего, немцы нанесут свой главный удар на юге с тем, чтобы оттеснить русских за Дон. На этом рубеже русские постараются удержаться и осенью начнут новое контрнаступление. К этому времени, если Великобритании удастся сохранить за собой Суэц и Средний Восток, Германия начнет ощущать нехватку горючего и людских ресурсов, а у личного состава вряд ли сохранится высокий боевой дух. В конечном итоге зимой 1942–1943 гг. развернется великое наступление на Рейх, в котором примут участие и западные союзники»[41].

Как мы видим, необходимая информативная база о намерениях противника в летней кампании 1942 года у советского военно-политического руководства имелась. Что же привело наше правительство и лично самого Сталина к неправильной оценке в определении главного удара немецких войск? Автор попытается разобраться в этом вопросе.

Генеральный штаб Красной Армии, оценивая вероятный характер действий противника, сделал вывод о том, что наибольшего эффекта немцы могут добиться при нанесении удара на участке Брянск, Курск в направлении на Ряжск и с последующими действиями на Владимир, при одновременном продвижении в сторону Пензы. Большая оперативная емкость этого направления, отсутствие крупных лесных массивов и водных преград вплоть до линии Коломна, Рязань, Моршанск, наличие развитой дорожной сети допускали массированное применение здесь крупных танковых и моторизованных соединений. В случае успеха на этом направлении немцы могли рассечь фронт на две части и охватить Москву с юга и юго-востока, отрезав от нее основные железнодорожные коммуникации. Не исключалась возможность нанесения противником удара и на северокавказском направлении с целью охвата нашего левого фланга, отсечения центра от бакинской нефти, нарушения коммуникаций, проходящих через Иран и обеспечивающих доставку вооружений от союзников. Однако, по мнению Генштаба, он мог носить только второстепенный характер, так как в этом случае большая часть советских войск оставалась бы вне воздействия противника.

Действительно, в 1941 году Гитлер стремился нанести максимальный ущерб именно группировкам Красной Армии, справедливо полагая, что в случае победы над Советским Союзом никто не будет оспаривать германские территориальные приобретения. Исходя из его (фюрера) «прошлогодней логики», в Генштабе Красной Армии считали, что важнейшими направлениями вероятного действия противника следует определить ленинградское, московское, воронежское и донбасско-ростовское. Московскому направлению, где должно было развернуться основное сражение[42], в кампании лета 1942 года отводилась особая роль. Поэтому генеральный штаб полагал, что важнейшей стратегической задачей в случае начала германского наступления является удержание районов Ленинграда, Москвы, треугольника Елец, Лиски, Мичуринск и Ростовского района. На вышеперечисленных направлениях и предполагалось сосредоточить основные резервы ВГК. Планом летней кампании предусматривалось на фронте от Мурманска до Ладожского озера вести прочную и одновременно гибкую оборону. В первой половине мая намечалось ликвидировать демянскую группировку противника, а затем одновременно с Орловской и Харьковской операциями силами Калининского и Западного фронтов с привлечением части войск Северо-Западного фронта осуществить разгром ржевско-вяземско-гжатской группировки немцев. После овладения районами Вязьмы, Орла и Харькова намечалось одновременно провести две операции: одну с целью разгрома любаньско-чудовской группировки врага и деблокады Ленинграда, а другую — по освобождению Донбасса.

В случае своевременного вскрытия главной наступательной немецкой группировки планировалось нанести по ней мощный встречный или даже упреждающий удар с последующим переходом в решительное наступление по всему фронту. При этом основные усилия предполагалось сосредоточить на двух участках советско-германского фронта: Двинск, Минск и со стороны Днепропетровска — Киев, Жмеринка, что должно было создать предпосылку охвата всей центральной группировки немцев[43].

Сталин эти предложения поддержал. Он был настроен оптимистически, и подобный оптимизм не был безосновательным. К весне 1942 года в вооруженных силах СССР находилось более 400 дивизий, около 11 миллионов человек, свыше 10 тыс. танков и более 11 тыс. самолетов[44]. Кроме того, главное разведывательное управление РККА, «спинным мозгом» чувствуя настроения и желания вождя, докладывало в Ставку явно завышенные потери Германии. С начала вторжения и до 1 марта 1942 года, по советским данным, немцы потеряли около 6,5 млн чел., в том числе вермахт — 5,8 млн чел. В реальности к концу февраля 1942 года потери германских вооруженных сил на Восточном фронте составили 1005,6 тыс. чел., или 31 % от всей численности. Исходя из преувеличенных данных ГРУ и зная количество населения в Рейхе, можно было легко прийти к выводу о невозможности Германии вообще снабжать свои соединения необходимым пополнением в 1942 году. Действительно, недостаток личного состава был самой «большой проблемой» Рейха в этой войне. Так, с 1 ноября 1941 года по 1 апреля 1942 года Армия резерва сумела отправить на Восточный фронт всего 450 тыс. пополнения, но это было меньше убыли на 336 тыс. чел. Однако «хоронить» германскую армию было еще рано. К 30 марта 1942 года в немецких войсках на советско-германском фронте были 162 потрепанные, но боеспособные дивизии, а к лету 1942 года наши аналитики почему-то предполагали, что германское командование развернет на Востоке 310 дивизий (и это при мифических потерях в 6,8 млн чел., а также учитывая то, что штатная численность германских дивизий значительно превышала советские аналогичные соединения. — Примеч. авт.). Несмотря на гигантские статистические несоответствия и промашки разведки, наши войска уже имели существенное численное превосходство, однако 60 % пополнения, полученного действующей армией, было не обучено и требовало много времени для обучения и подготовки. Соединения и части, посылаемые на фронт, не были в должной мере сколочены, имели значительный некомплект в л/с и испытывали недостаток в боеприпасах и вооружении.

Но общие цифры нашего численного превосходства впечатляли, поэтому в ожидании, пока враг «исдохнет в бесплодных попытках изменить ход войны», было решено нанести немцам ряд чувствительных точечных ударов — провести несколько наступательных операций, имевших в случае успеха в основном краткосрочный пропагандистский эффект. Здесь и выявились многовекторные расхождения между политиками и генералитетом, обусловленные разнообразной человеческой мотивацией.

«В основном я был согласен с оперативно-стратегическими прогнозами Верховного, — вспоминал впоследствии маршал Г. К. Жуков, — но не мог согласиться с ним в количестве намеченных им частных наступательных операций наших войск, считая, что они поглотят без особой пользы наши резервы и этим осложнится подготовка к генеральному наступлению… Докладывая свои соображения, я предлагал И. В. Сталину, так же как и Генштабу… в первую очередь нанести мощные удары на западном стратегическом направлении с целью разгрома вяземско-ржевской группировки противника… силами Западного, Калининского и ближайших фронтов, а также авиацией РГК и ПВО Москвы…»[45] Вариант действий Жукова был обусловлен несколькими причинами. Георгий Константинович, натура сильная и деятельная, даже понимая, что перелом в войне еще не наступил, хотел вести активную оборону, нанося врагу чувствительные контрудары. А доверял он больше всех, конечно, себе, тем более, что возглавляемому им Западному направлению подчинялись тогда собственно Западный и Калининский фронты. Да и соперничество между советскими полководцами играло здесь не последнюю роль, так как другое сохранившее межфронтовое объединение — Юго-Западное направление — с сентября 1941 года возглавлял бывший нарком обороны СССР, бывший председатель Ставки Главного командования (до июля 1941 года) Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко.

В приграничных сражениях 1941 года отправленный на фронт Семен Константинович особой славы не снискал, но и не осрамился. Действия Г. К. Жукова под Москвой позволили Южному фронту и 56-й армии освободить Ростов, после чего на левом крыле Юго-Западного направления германское сопротивление значительно ослабло. 19 декабря 1941 года главком ЮЗН маршал С. К. Тимошенко представил в Ставку соображения о плане операции, согласно которому войска Юго-Западного и Южного фронтов нацеливались на разгром противника на южном крыле советско-германского фронта и выход на рубеж реки Днепр. Ставка отклонила эту идею, предложив, в свою очередь, провести частную операцию по разгрому немцев в Донбассе, которая получила название Барвенково-Лозовской.

Замысел ее состоял в том, чтобы ударом смежных крыльев Юго-Западного и Южного фронтов прорвать оборону противника и, развивая наступление на Запорожье, выйти в тыл его донбасско-таганрогской группировки. Затем планировалось отрезать ей путь отступления на запад, прижать к Азовскому морю и уничтожить.

Операция началась 18 января 1942 года и в первые дни проходила успешно. Но к концу января германское командование подтянуло дополнительные силы и наступление советских войск было остановлено. Ситуация здесь стабилизировалась, хотя бои местного значения продолжались еще полтора месяца.

В результате этой операции войска Юго-Западного и Южного фронтов в районе Изюм, Лозовая, Барвенково заняли выступ, глубина которого составляла почти 90 км, а ширина — 100 км. Для советских войск наличие подобного «аппендикса» имело двоякое значение. С одной стороны, наши армии заняли выгодное положение, чтобы нанести удар во фланг и тыл харьковской и донбасской группировкам немцев, а с другой — они как бы сами загнали себя в «мешок» и тем самым оказались под угрозой возможного окружения противником.

Вновь к планам наступления в этом районе советское командование обратилось уже в марте 1942 года, когда Военный совет Юго-Западного направления (главнокомандующий маршал С. К. Тимошенко, член Военного совета Н. С. Хрущев, начальник оперативной группы направления генерал-майор И. Х. Баграмян) обратился к Верховному главнокомандующему с предложением провести наступательную операцию силами подчиненных ЮЗН трех фронтов — Брянского, Юго-Западного и Южного, с целью разгрома противостоящих группировок врага и выхода наших войск на линию Гомель, Киев, Черкассы, Первомайск, Николаев. На совещании в ГКО, проводимом для обсуждения плана действий на лето 1942 года в конце марта, из-за этой операции разгорелись нешуточные страсти.

Маршал Шапошников в своем докладе подчеркнул, что, учитывая совокупное превосходство противника и отсутствие второго фронта в Европе, на ближайшее время следует ограничиться активной обороной. А основные стратегические резервы, не вводя их в дело, сосредоточить на центральном направлении и частично в районе Воронежа, где, по мнению Генштаба, летом могут разыграться главные события[46]. С планом Тимошенко и Хрущева Генштаб в лице Шапошникова не согласился, пытаясь указать на трудности подобной операции, но, по словам Жукова, Верховный, не дав ему (Шапошникову) закончить, сказал: «Не сидеть же нам в обороне сложа руки и ждать, пока немцы нанесут удар первыми! Нам самим надо нанести ряд упреждающих ударов на широком фронте и прощупать готовность противника. Жуков предлагает развернуть наступление на западном направлении, а на остальных фронтах обороняться. Я думаю, что это полумера»[47]. Выступавший затем Тимошенко предложил нанести упреждающий удар и расстроить наступательные планы немцев против Южного и Юго-Западного фронтов, в противном случае, считал он, может повториться то, что было в начале войны. Ворошилов присоединялся к его мнению. «Остальные, — как вспоминал Жуков, — молчали и, когда Сталин вновь заговорил о целесообразности ряда ударов, только одобрительно кивали». Жуков выступил еще раз и высказал свое несогласие с развертыванием нескольких наступательных операций одновременно. Однако Шапошников, в основном сторонник его идей, «на сей раз, к сожалению отмолчался…»[48]

Не успел Жуков доехать до штаба Западного фронта, как ему передали директиву о выводе из его подчинения Калининского фронта и переподчинения его Ставке, а также о ликвидации главного командования Западного направления (здесь в воспоминаниях Г. К. Жукова присутствует «нестыковка», так как Главнокомандование Западного направления было упразднено только 5 мая 1942 года. — Примеч. авт.), которое он, Жуков, до сего времени возглавлял. «Мне, конечно, было понятно, — признавался маршал в своих воспоминаниях, — это за то, что не согласился с решением Верховного относительно „ряда упреждающих наступательных операций наших войск“»[49].

По мнению Г. К. Жукова, половинчатость решения заключалась, с одной стороны, в том, что Верховный согласился с Генштабом, который решительно возражал против проведения крупной наступательной операции группой советских фронтов под Харьковом; с другой — он дал разрешение Тимошенко на проведение частной наступательной операции в том же районе. По словам Василевского, Сталин приказал Генштабу считать операцию внутренним делом направления и ни в какие вопросы по ней не вмешиваться.

Тимошенко с Хрущевым получили полный «карт-бланш». В случае удачи операции Семен Константинович получал почет и славу, а также неофициальное звание лучшего советского полководца (в тот момент маршал С. К. Тимошенко сосредоточил все управление операцией в своих руках — с апреля 1942 года он совмещал обязанности командующего Юго-Западным направлением и Юго-Западным фронтом, прежний командующий ЮЗФ генерал-лейтенант Ф. Я. Костенко стал заместителем командующего Юго-Западным фронтом. — Примеч. авт.). Никита Сергеевич, в то время выполнявший наряду с должностью члена Военного совета Юго-Западного направления также еще и обязанности руководителя компартии оккупированной Украины (являвшийся, по существу, «королем без королевства». — Примеч. авт.), мог разместить правительство республики на освобожденной территории, а может быть, и в самом Харькове — пятом по численности городе Советского Союза. Таким образом, эти два человека имели для организации наступательной операции очень мощную мотивацию.

В соответствии с указаниями И. В. Сталина Военный совет Юго-Западного направления разработал и 10 апреля 1942 года представил в Ставку план операции по овладению районом Харькова и дальнейшему наступлению на Днепропетровск и Синельниково.

Главный удар с барвенковского выступа собственно на Харьков наносила 6-я армия генерал-лейтенанта A. M. Городнянского. Армейская группа генерал-майора Л. В. Бобкина наносила удар на Красноград, обеспечивая действия 6-й армии с юго-запада. Из района Волчанска навстречу 6-й армии наносился удар соединениям из 28-й армии генерал-лейтенанта Д. И. Рябышева и частью сил соседних 21-й и 38-й армий. Этой группе войск предстояло наступать на Харьков с севера и северо-запада.

Ослабленный в предыдущих боях Южный фронт — командующий генерал-лейтенант Р. Я. Малиновский, член Военного совета дивизионный комиссар И. И. Ларин, начальник штаба генерал-лейтенант А. И. Антонов — активных задач не получил. 57-я армия генерал-лейтенанта К. П. Подласа и 9-я армия генерал-майора Ф. М. Харитонова, входившие в состав Южного фронта, должны были организовать оборону южного фаса барвенковского плацдарма, чтобы обеспечить с юга ударную группировку Юго-Западного фронта. К операции привлекался и Брянский фронт — командующий генерал-лейтенант Ф. И. Голиков, член Военного совета корпусной комиссар И. З. Сусайков, начальник штаба генерал-майор М. И. Казаков, который, по замыслу Ставки, должен был содействовать Юго-Западному фронту в проведении харьковской операции ударами с севера.

Структурно Брянский фронт в тот период также входил в состав Юго-Западного направления, но его участие в общей операции ЮЗН было очень своеобразным.

20 апреля Брянский фронт получил директиву Ставки ВГК о подготовке частной наступательной операции на курско-льговском направлении. Конечная ее цель командованию Брянского фронта не сообщалась. Директивой предусматривалось нанесение двух самостоятельных ударов на изолированных друг от друга направлениях: один — 48-й армией в составе четырех стрелковых дивизий, восьми отдельных и четырех танковых бригад в общем направлении на Введенское; другой, более сильный, — в полосе 40-й армии силами шести стрелковых дивизий, трех отдельных стрелковых бригад, двух танковых бригад и 4-го танкового корпуса. Направление этого удара шло южнее Курска, а объектом действия 4-го танкового корпуса назначался город Льгов. Данная директива Ставки предусматривала активные действия меньшей части войск фронта. Большая же их часть должна была выполнять пассивные задачи — удерживать занимаемые позиции. Подобное решение Ставки командование Брянского фронта тогда объясняло тем, что она (Ставка) ожидала активных действий противника на орловско-тульском направлении и стремилась сохранить главные силы БФ для противодействия этому наступлении.

23 апреля командующий фронтом выехал в Москву для доклада плана наступления, разработанного в соответствии с директивой Ставки. По возвращении генерал Ф. И. Голиков передал в штаб фронта полученное указание: подготовить и провести наступательную операцию более широкого масштаба уже на орловском направлении. Брянский фронт получил задачу — нанести концентрические удары силами 61-й и 48-й армий в обход Орла с северо-запада и юго-запада. Частью своих сил им должны были содействовать 3-я и 13-я армии. Готовность войск фронта к наступлению была определена Ставкой сначала к 5 мая, а потом — к 10–12 мая, то есть одновременно с наступлением войск Юго-Западного фронта в районе Харькова.

Планирование операции в штабе Брянского фронта было закончено к 5 мая. Но начать ее в указанный срок командование (фронта) не могло, так как не были подвезены необходимые припасы и горючее. Генерал-лейтенант Голиков обратился к Ставке с просьбой перенести начало наступления на 16 мая. Дав на это согласие, Ставка, однако, не изменила срока наступления Юго-Западного фронта, которое началось 12 мая. Таким образом, противнику пришлось отражать удар фактически только одного фронта (Юго-Западного) на относительно узком участке, что обеспечивало ему широкие возможности маневра силами и средствами.

Начало наступления войск Юго-Западного фронта согласно директиве командующего Юго-Западным направлением № 00275 от 28 апреля 1942 года было назначено на 4 мая, но затем, в связи с неподготовленностью войск, было перенесено на 12 мая.

Внезапности не было никакой. Уже на этапе планирования советское командование получило сведения о возможном наступлении противника. Авиа- и войсковой разведкой отмечалось, что он накапливает силы и, возможно, с окончанием дождей предпримет попытку ликвидировать барвенковский выступ. Но это наступление ожидалось только со стороны Харькова и как серьезная опасность не воспринималось.

Германское командование также неплохо было осведомлено о наших планах. Немцам крупно повезло — в их руках оказался советский генерал А. Г. Самохин, до войны наш военный атташе в Югославии, а в роковой для него час — командующий 48-й армией Брянского фронта. Только недавно побывавший на приеме у Сталина, он летел на фронт. На его беду, пилот, который остался без штурмана и плохо знал навигационную обстановку, посадил самолет не в Ельце, а на аэродроме противника в Мценске! Немцам не пришлось силой выуживать у советского генерала нужные им сведения — при нем оказалась полевая сумка с секретными директивами, которые давали полную картину предстоящего наступления войск под командованием маршала Тимошенко с барвенковского выступа.

Однако подобные события происходили в истории военного искусства не в первый раз и операции, особенно глобальные, в подобных случаях, как правило, не отменяли. Не отменили и это наступление…