Группировка сил и планы советского командования

Группировка сил и планы советского командования

Прежде чем начать детальный анализ особенностей планирования военных действий Красной Армии в предстоящей войне, следует сказать несколько слов о концептуальных взглядах советского руководства на характер предстоящего вооруженного противоборства.

В статье «Единая военная доктрина и Красная Армия» М. В. Фрунзе писал, что противоречие между буржуазией и пролетариатом «может быть разрешено только силой оружия в кровавой схватке классовых врагов. Иного выхода нет», — считал известный советский политический деятель, полководец и военный теоретик — и быть не может[1]. Он утверждал также, что «победит лишь тот, кто найдет в себе решимость наступать, сторона только обороняющаяся, неизбежно обречена на поражение»[2].

Таким образом, становится понятно, что Красная Армия готовилась к наступательной войне. Основы стратегического развертывания советских вооруженных сил на случай полномасштабных военных действий с Германией в окончательном виде сформировались в октябре 1940 года и оставались неизменными до 22 июня 1941 года.

Считалось, что Советскому Союзу «необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на западе против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, и на востоке — против Японии»[3]. Допускалось также выступление на стороне нацистского блока и Турции. Основным театром военных действий признавался Западный, а главным противником — Германия. В последние месяцы перед войной ожидалось, что вместе с союзниками она развернет на западе СССР 230–240 дивизий, более 20,5 тыс. орудий, около 11 тыс. танков и свыше 11 тыс. самолетов всех типов. Предполагалось, что Япония выставит на востоке 50–60 дивизий, почти 9 тыс. орудий, более 1 тыс. танков и 3 тыс. самолетов[4].

Всего, таким образом, по оценке Генерального штаба РККА, вероятные противники могли противопоставить Советскому Союзу 280–300 дивизий, примерно 30 тыс. орудий, 12 тыс. танков и 14–15 тыс. самолетов.

Согласно записке по основам стратегического развертывания, разработанной Василевским и Жуковым 15 мая 1941 года, а также расчету, произведенному 14 июня Н. Ф. Ватутиным, в состав группировки для войны на Западе из 303 дивизий Красной Армии назначались 237, то есть 78,2 % (из них в составе первого стратегического эшелона 186 дивизий. — Примеч. авт.), для действий на Дальнем Востоке — 31 дивизия, для обороны Крыма — 3, Кавказа — 21, Средней Азии — 10 и побережья Белого моря — 1. На западе намечалось иметь 51 танковую дивизию из 61 и 25 моторизованных из 31. Здесь же должны были действовать все противотанковые бригады, 72,5 % артиллерийских полков резерва Главного командования, все воздушно-десантные корпуса и основная часть авиации[5].

Необходимо признать, что Генеральный штаб еще в бытность руководства этим органом маршалом Б. М. Шапошниковым довольно точно определил места сосредоточения и развертывания группировок вермахта в предстоящей войне с Советским Союзом. Немецкие специалисты только начинали разрабатывать свои планы, а в Генштабе уже шла работа по подготовке «ответного удара».

Боевой состав* советских войск на Западной Украине к началу военных действий

* Источник: Боевой состав Советской Армии. Ч. 1. М., ВНУ ГШ. Военно-исторический отдел, 1964, с. 8–10, 16, 18, 23–24.

Численный состав* советских войск на Западной Украине к началу военных действий

* Источник: Боевой и численный состав Вооруженных Сил СССР в период Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.). Статистический сборник № 1. М., ИВИ МО РФ, 1994, с. 13–14, 16–17.

В соответствии с оценкой противника и общим замыслом отражения его нападения намечалось два варианта стратегического развертывания главной группировки войск на Западе: вариант «южный» и вариант «северный». В одном случае она могла быть развернута к югу от Брест-Литовска, а в другом — к северу от него. Первоначально все зависело от политической обстановки, которая могла сложиться к началу войны, а потом «в дело вмешались» и другие объективные и субъективные факторы.

Советское военно-политическое руководство и лично Сталин, придававшие большое значение экономическому фактору в вооруженной борьбе, сделали правильный вывод: война коалиций буржуазных государств против СССР не может быть молниеносной, она растянется по времени на несколько лет и потребует длительного напряжения всех сил. Поэтому волевым решением вождь и определил, что Германия будет стремиться в первую очередь захватить экономические районы — Украину и Кавказ. Вот почему в октябре 1940 года (5 октября 1940 года руководством партии и правительства обсуждался доклад, подготовленный руководством Наркомата обороны и Генштаба на тему: «Об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и Востоке в 1940–1941 гг.». — Примеч. авт.) он приказал военным исходить из того, что главный удар германские войска нанесут из района Люблина на Киев. Подобное положение и легло в основу создания плана «южный».

14 октября 1940 года доработанный вариант плана «южный» был представлен правительству на утверждение и в целом принят. Одновременно было решено «довести до ума» и другой вариант — «северный». По нему основная группировка войск развертывалась в полосах Прибалтийского и Западного Особых военных округов.

Разработку «южного» и «северного» вариантов планов на местах планировалось закончить к 1 мая 1941 года.

Одновременно предлагались на утверждение частные планы боевых действий против Финляндии, Румынии и Турции, что, по мнению разработчиков, придавало общему оперативному плану определенную гибкость и давало возможность развернуть группировки войск на театрах военных действий в зависимости от конкретно складывающейся военно-политической обстановки.

Следует учесть, что к началу войны советское руководство так и не сумело создать единый оперативный план по использованию вооруженных сил по борьбе с Германией и ее союзниками. Действия Красной Армии, Военно-морского флота СССР, внутренних и пограничных войск НКВД СССР, а также других органов государственной власти в случае начала боевых действий определяли несколько документов.

Главным из них являлся «Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и Востоке на 1940–1941 гг.». На основе этого документа предполагалось разработать единый детальный план предстоящей войны, но сделать этого не успели. Как уже говорилось, «Соображения…» были разработаны к началу октября 1940 года, и по февраль 1941 года каких-либо особых принципиальных изменений в документ не вносилось. Но 4 февраля 1941 года начальником Генштаба стал Г. К. Жуков, за месяц до этого блестяще показавший себя на штабных оперативно-стратегических играх, выступая при этом именно за германскую сторону. По его указанию начальник оперативного управления ГШ генерал-лейтенант Н. Ф. Ватутин составил «План разработки оперативных планов», в соответствии с которым в феврале 1941 года Генштабом был разработан ряд важнейших оперативных документов. В марте — мае Н. Ф. Ватутин совместно со своим заместителем генерал-майором A. M. Василевским на основе указаний начальника ГШ и новых разведданных вносили существенные уточнения в план стратегического развертывания вооруженных сил СССР.

Руководство Генштаба считало, что ни в коем случае нельзя отдавать инициативу действий германскому командованию. В рабочих вариантах «Соображений…» предлагалось вообще «упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск»[6]. Однако подобные действия не вязались с общей политикой советского руководства, да и время для подобного замысла было упущено. Следовало предпринимать кардинальные меры по отражению готовящегося удара противника и обеспечению в этих условиях стратегического развертывания. Но и это в полной мере сделать не удалось. Идеи 1940 года продолжали оставаться в основе наших планов, хотя ситуация была уже другой.

Предпосылкой к развернувшемуся на территории Западной Украины грандиозному танковому сражению стало оперативно-стратегическое планирование советского военного командования.

Общий замысел боевых действий РККА в случае нападения на СССР реализовался следующим порядком. На первом этапе активной обороной прочно прикрыть границы в период сосредоточения соединений и объединений Красной Армии и не допустить вторжения войск врага на территорию Советского Союза. На втором этапе мощными ударами наступательных группировок войск фронтов КА нанести решительное поражение противнику, выйти на рубеж реки Висла, а в дальнейшем развивать наступление на Краков, Бреслау и выйти к верхнему течению реки Одер.

Укомплектованность 5-й армии Юго-Западного фронта на 22 июня 1941 года

Из двух вариантов ведения боевых действий так называемый «южный» считался более предпочтительным. В соответствии с ним основные действия вел Юго-Западный фронт, имевший задачу — мощным ударом на люблин-бреславском направлении в первые же дни войны отрезать Германию от Балканских стран, вывести их из войны, лишив тем самым германский рейх важнейших экономических баз.

Однако понимание «первых дней войны» как сроков проведения крупной стратегической операции неразрывно связано с политическими решениями. При разработке общих планов ведения военных действий, и войсковых операций в частности, Генштаб РККА исходил из тезиса о современном приведении в действие механизма мобилизации и развертывания вооруженных сил под влиянием политической обстановки. Соответственно наши штабисты традиционно учитывали временной период протяженностью в несколько недель, пока противоборствующие стороны будут постепенно втягиваться в боевые действия под «аккомпанемент» дипломатических нот и ультиматумов, а затем и вооруженных инцидентов на границе. После завершения развертывания войск по всем правилам военного искусства того времени противоборствующие силы, как правило, начинали свои первые операции — «наступления с решительными целями» на асимметричных направлениях. Тот, кто был успешнее в подобном противоборстве, и выигрывал начальный период войны.

В записке об основах развертывания войск, датированной сентябрем 1940 года, задачи Юго-Западного фронта, разворачиваемого на базе Киевского Особого военного округа, формировались следующим образом: «Во взаимодействии с левофланговой армией Западного фронта силами Юго-Западного фронта нанести решительное поражение Люблин-Сандомирской группировке противника и выйти на р. Висла. В дальнейшем нанести удар в общем направлении на Кельце, Краков и выйти на р. Пилица и верхнее течение р. Одер». Детализировался этот план в так называемой записке начальника штаба Киевского Особого военного округа М. К. Пуркаева, составленной в декабре 1940 года: «Ближайшая стратегическая задача — разгром, во взаимодействии с 4-й армией Западного фронта вооруженных сил Германии в районах Люблин, Томашув, Кельце, Радом и Жешув, Ясло, Краков и выход на 30 день операции на фронт р. Пилица, Петроков, Оппельн, Нейштадт, отрезая Германию от ее южных союзников. Одновременно прочно обеспечить госграницу с Венгрией и Румынией. Ближайшая задача — во взаимодействии с 4-й армией Западного фронта окружить и уничтожить противника восточнее р. Висла и развивать наступления в направлениях: на Кельце, Петроков и на Краков». Реализация этого плана была возможна в случае резкого усиления КОВО за счет переброски войск из Одесского, Северо-Кавказского, Харьковского и Московского военных округов и полного отмобилизования Киевского Особого военного округа с изъятием транспорта и лошадей из народного хозяйства.

Весь комплекс мероприятий по прикрытию государственной границы осуществлялся на основе «Плана обороны государственной границы», который являлся составной частью плана стратегического развертывания Вооруженных сил. Мобилизационные действия определялись мобпланом — МП-41, утвержденным 12 февраля 1940 года.

На период мобилизации и сосредоточения войск должны были действовать планы прикрытия, предписывающие «Упорной обороной укреплений по линии госграницы прочно прикрыть отмобилизование, сосредоточение и развертывание войск округа». Нужно отметить, что план прикрытия КОВО слабо учитывал географические особенности приграничной местности и был рассчитан на достаточно длительный период развертывания сил противоборствующих сторон. А полоса местности в районе Львова и особенно севернее города до параллели Дубно изобиловала болотистыми районами, затруднявшими использование танков. Таким образом, в случае начала «молниеносной войны» 5-я армия не могла быть быстро усилена механизированными корпусами РККА, которые (4, 8, 15, 16 мк) были сосредоточены в районе Львова и отделены от полосы 5А болотистой местностью. Похожий план прикрытия был в ЗапОВО, где сильнейшее соединение округа — 6-й мехкорпус — находилось в районе Белостока с целью маневра по радиальным направлениям в «белостокском выступе». Отличие плана КОВО было только в масштабах — маневров по радиальным направлениям в «львовском выступе» предполагалось осуществлять не одним, а четырьмя мехкорпусами. Так что планы развертывания наших приграничных округов сильно не отличались друг от друга и опирались на единую смысловую концепцию начала войны по представлениям советского руководства.

Но немецкий «сценарий» начала боевых действий резко отличался от всего того, к чему готовились политические и военные органы Советского Союза. В отличие от польской кампании, когда за год до начала войны Речи Посполитой были предъявлены ультимативные требования, или войны на Западе, когда развертывание войск противоборствующих сторон заняло более полугода, никаких ультимативных требований СССР не предъявлялось. Советский Союз, изгнанный из Лиги Наций и подписавший с Германией пакт «Молотова — Риббентропа», представлялся нацистам слабым дипломатическим игроком. По представлениям Гитлера англо-американские демократии — не только правящие круги, но и большая часть населения, считали коммунизм еще большим злом, чем нацизм и не испытывали к Советскому Союзу какого-либо сочувствия. А других сильных союзников для СССР в то время больше вообще не существовало. Поэтому задача выбивания СССР как игрока на дипломатическом поле и не ставилась. А полное молчание по дипломатическим каналам стало для Германии сильным ходом против дезориентированного советского руководства. Под завесой волны дезинформации у границ Советского Союза концентрировались военные группировки. Разведорганы СССР представляли взаимоисключающую информацию и осознание надвигающейся войны пришло уже слишком поздно. Политические решения, определявшие механизм мобилизации и развертывания, безнадежно запоздали. Заложенные в планах так называемой «первой операции» армии, корпуса и дивизии были «размазаны» по трем эшелонам без оперативной связи друг с другом, каждый из которых был слабее сосредоточенных и отмобилизованных армий германских вооруженных сил.

В соответствии с доктринальными положениями «о глубокой наступательной операции» основой подвижных механизированных соединений должны были стать бронетанковые войска. Перед началом войны подавляющее большинство танков РККА были объединены в механизированные корпуса со штатной численностью в 1031 танк. Тем самым одним махом уничтожалось в течение десятилетия созданное видовое многообразие танковых войск РККА, а соединения и части, предназначенные для поддержки пехоты, исчезали вовсе. Похоже, что в этом случае происходило упрощенное копирование немецкого опыта. Действительно, в Третьем рейхе начали создавать танковые группы, состоящие из нескольких танковых и пехотных дивизий, предназначенных для маневренных наступательных задач. Только немецкие дивизии продолжали оставаться самостоятельными соединениями (с соответствующим тыловым снабжением, связью, управлением и т. д.), а в случае изменения тактических задач весь германский «конструктор» легко разбирался на составные части. Механизированные корпуса РККА являлись единым организмом — «боевым слоном», — предназначенным «топтать врага», как в древние времена, в определенной тактической схеме. Раздергивание мехкорпуса на части «вырывало из слона одну из его ног», особенности штатной структуры не позволяли танковым и моторизованным дивизиям действовать в полной мере автономно. Но в целом, особенно на первый взгляд, наступательные амбиции Киевского Особого военного округа были вполне обеспечены необходимым количеством бронетанковой техники.

Для этих целей в составе Киевского Особого военного округа (с началом войны развертываемого во фронт. — Примеч. авт.) к началу военных действий с Германией и ее союзниками было развернуто восемь механизированных корпусов, имевших в своем составе на 1 июня 1941 года 5894 танка. Из них по типам: 189 КВ-1, 89 КВ-2, 51 Т-35, 386 Т-34 (линейных), 128 Т-34 (радийных), 215 Т-28, 632 БТ-7 (линейных), 487 БТ-7 (радийных), 31 БТ-7А, 97 БТ-7М (линейных), 104 БТ-7М (радийных), 276 БТ-5 (линейных) и 65 БТ-5 (радийных), 127 БТ-2, 230 Т-26 образца 1931 года (двухбашенных), 746 Т-26 (линейных), 722 Т-26 (радийных), 16 ХТ-26, 113 ХТ-130, 67 ХТ-133, 26 ТТ-26, 26 ТУ-26, 2 СТ-26, 33 Т-26 (тягача), 70 Т-40 (линейных), 14 Т-40 (радийных), 405 Т-37 (линейных), 87 Т-37 (радийных), 70 Т-38 (линейных), 5 Т-38 (радийных), 371 Т-27, 23 Т-27 (тягача) и 9 самоходных орудий СУ-5. До 22 июня 1941 года в состав этой армады влилось еще несколько десятков танков. Таким образом, не считая бронеавтомобилей, только танков в составе КОВО было не менее 6 тысяч. Общее количество танковой техники вермахта, сосредоточенной для нападения на СССР, составляло 5062 танка, а в составе сил 1-й танковой группы вермахта, действующих на юго-западном направлении, было не менее 600 немецких и 90–100 венгерских и словацких танков (последние в состав 1 ТГр не входили. — Примеч. авт.).

Касаясь представленной в настоящей книге численности советской бронетанковой техники КОВО, следует сказать, что автор приводит некую совокупную цифру, составленную им из архивных отчетов ЦАМО РФ по боевым действиям мехкорпусов РККА в первые месяцы войны (в отдельных из них численность танкового парка приводится по памяти участников событий, так как все документы были уничтожены в первые дни войны. — Примеч. авт.) и анализу военно-исторической мемуарной литературы, авторы которой также опираются на свои воспоминания и отчеты ЦАМО РФ.

Можно пойти и другим путем, обобщив предвоенные ведомости РККА на 1 и 22 июня. Это будут данные, которые подавали в соответствующие управления Наркомата обороны и Генштаба РККА. Поэтому численность приводимых цифр бронетанковой группировки КОВО может отличаться на десятки машин, но это не меняет главного.

Боевой и численный состав механизированных корпусов КОВО на 22 июня 1941 года[7]

* На 1 июня 1941 rода в КОВО вне состава мехкорпусов числилось еще 383 бронеавтомобиля: 32 БА-20 линейных, 280 БА-20 радийных, 69 ФАИ и 2 Д-8/Д-12.

** Все КВ.

Соотношение сил КОВО и группы армий «Юг» к 22 июня 1941 года[8]

* В 1-й танковой группе вермахта на 22 июня 1941 года числилось 580 танков.

Укрепленные районы на новой границе («Линия Молотова») на территории КОВО[9]

* ОПУЛАБ — отдельный пулеметно-артиллерийский батальон.

** В Ковельском УРе была оборудована только полоса обеспечения (предполье), проходившая вдоль государственной границы и состоявшая из 14 батальонных районов и одного отдельного ротного опорного пункта.

Июнь 1941 года танковые войска округа встретили в состоянии настоящего хаоса реорганизации. У стрелковых корпусов были отняты танки непосредственной поддержки, корпуса формирования 1940 года были раздерганы на части, мехкорпуса формирования 1941 года вообще не представляли собой боевые единицы. Если мы сравниваем не «брутто-численность» танков КОВО и 1-й танковой группы вермахта, а число пригодных к использованию инструментов ведения войны — танковых и моторизованных дивизий, то картина получится весьма далекой от страшного перевеса РККА «в танках». В Киевском Особом военном округе имелось всего 6 соединений, которые худо-бедно можно было использовать в качестве самостоятельных. Это 8-я танковая и 81-я моторизованные дивизии 4-го мехкорпуса, 10-я танковая дивизия 15-го мехкорпуса, 12-я танковая и 7-я моторизованные дивизии 8-го механизированного корпуса, 15-я танковая дивизия 16-го механизированного корпуса. Только вышеперечисленные соединения были хотя бы теоретически эквивалентны германским танковым дивизиям, а также были способны выполнять маневры, полагающиеся подвижному соединению. Остальные не имели для этого достаточного количества автомашин. Итого: четыре танковые и две моторизованные дивизии. Это вполне сравнимо с числом подвижных соединений 1-й танковой группы, состоящей из пяти танковых (9, 11, 13, 14-й и 16-й) и трех моторизованных (16, 25, СС «Викинг») дивизий. В качестве моторизованного соединения (дивизии) можно считать бригаду из СС «Лейбштандарт СС Адольф Гитлер». Если сравнивать не количество танков противоборствующих сторон, а организационные структуры, то совокупность полностью боеспособных соединений КОВО и 1-й танковой группы вполне соразмерны друг другу.

Оперативная плотность войск* к началу боевых действий на Западной Украине

* Источник: Операции Советских Вооруженных Сил в Великой Отечественной войне. М., 1958, т. 1, с. 135–136.

Таким образом, типичная российская «болезнь» — патологическая страсть к непрерывной, перманентной реорганизации, свела на нет все количественные преимущества сил КОВО над противником, и в первую очередь преимущество в бронетанковой технике. Очень похожая ситуация была с авиацией, артиллерией и отчасти с автомобильной техникой. Однако именно танки вскоре станут «главным действующим лицом» на данном ТВД.

Отражая наступательные доктрины противоборствующих сторон, две крупные бронетанковые группировки столкнулись в одном из крупнейших танковых сражений Второй мировой войны.

Киевским Особым военным округом (с 22 июня 1941 года — Юго-Западным фронтом) командовал генерал-полковник М. П. Кирпонос. Членом Военного совета округа был корпусной комиссар Н. Н. Вашугин, а начальником штаба — генерал-лейтенант М. А. Пуркаев. Генерал-полковнику М. П. Кирпоносу было 53 года. Как и многие командиры Красной Армии, он являлся выходцем из «самых простых» слоев населения, в данном случае — из бедной украинской крестьянской семьи. Мальчик был талантливый, так как год учился в церковно-приходской школе, а затем три года в земской школе, но из-за недостатка средств в семье обучение пришлось закончить. В 1915 году будущий полководец работал лесником, и только война дала ему «путевку в жизнь» — вскоре Кирпоноса призвали рядовым солдатом в 126-й запасной пехотный полк. После окончания в 1916 году инструкторских курсов по обращению с иностранными винтовками, а в 1917 году — военно-фельдшерской школы, он был отправлен на Румынский фронт в качестве ротного фельдшера 285-го Ольгопольского пехотного полка. В разгаре была Февральская революция, и Кирпонос с головой окунулся в «большую политику»: сначала его избрали председателем околоточного солдатского комитета, а затем председателем полкового комитета, товарищем (заместителем) председателя Ревкома 5-й пехотной дивизии, а в ноябре 1917 года — председателем Рады 26-го корпуса.

Демобилизовавшись в феврале 1918 года, М. П. Кирпонос возвратился в родное село Вертиевка Черниговской губернии и в мае того же года вступил в члены ВКП(б). В родных краях он начал формирование повстанческих отрядов, которые вели борьбу с немецко-австрийскими оккупантами и гайдамаками. В сентябре 1918 года М. П. Кирпонос с одним из отрядов влился в состав 1-й Советской Украинской Повстанческой дивизии. После этого он назначается комендантом города Стародуб и формирует 22-й Советский Украинский полк, который затем стал 2-м Богунским полком 44-й стрелковой дивизии. В июне 1919 года М. П. Кирпонос был назначен помощником начальника дивизионной Школы красных командиров. За организацию и активное участие в партизанской борьбе и в боях на Украинском фронте он был награжден Реввоенсоветом СССР грамотой и именным «маузером» № 355205.

Видно, что особыми военными талантами в Гражданскую Кирпонос не блистал. По душе ему была политическая, штабная или административно-хозяйственная работа. Фактически с 1921 года по 1939-й он ею и занимался. Помощник начальника хозяйственной школы, помощник комиссара 2-й Киевской школы червонных старшин имени ВЦИК — вот «кредо» будущего командующего Юго-Западным фронтом. В 1927 году Кирпонос оканчивает Академию имени М. В. Фрунзе и продолжает службу в 41-й Перекопской стрелковой дивизии, где вершиной его карьеры стала должность начальника штаба. С 1934 по 1939 год он был начальником и комиссаром Казанского пехотного училища имени Верховного Совета Татарской АССР. Должность комбрига была присвоена ему 26 октября 1935 года.

Ничего не предвещало стремительного развития карьеры. Но началась финская война, а опытных командиров после бурного периода репрессий катастрофически не хватало. Уже комдив М. П. Кирпонос в декабре 1939 года стал командиром 70-й стрелковой дивизии. Соединение ему досталось очень неплохое, да и план, важнейшим элементом которого стала 70 сд, позволял ее командиру отличиться.

«Молодой комдив» проявил себя в этих условиях с самой лучшей стороны. Ведомое им соединение, входившее в 7-ю армию, штурмовало Выборг. На подступах к этому городу 70 сд совершила 6-суточный переход по льду Финского залива в тыл группировки противника, перерезала дорогу Выборг — Хельсинки и обеспечила успех всей операции. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 21 марта 1940 года эта дивизия была награждена орденом Ленина, а М. П. Кирпоносу было присвоено звание Героя Советского Союза.

И тут человек, который и дивизией-то командовал всего несколько месяцев, взлетел на самую вершину советской военной иерархии. С июня 1940 года до февраля 1941 года он руководил войсками Ленинградского военного округа, а с февраля 1941 года — войсками Киевского Особого военного округа. Какие бы ни проходили репрессии в конце 30-х годов, а все же управленческая верхушка командного состава РККА неплохо лично знала друг друга: по совместной службе на командных должностях, учебе в академиях, работе в штабах. Но Кирпонос в эту «обойму» никак не входил. По воспоминаниям начальника оперативного отдела штаба Киевского Особого военного округа И. Х. Баграмяна, при встрече нового командующего, принимавшего у Г. К. Жукова гигантский КОВО, никто о нем толком ничего не знал. Служба Кирпоноса по большей части проходила вдали от «центров военной мысли» Красной Армии на «захолустных», второстепенных должностях.

Внешне совсем не молодой командующий производил очень приятное впечатление. Всегда подтянутый, с отличной фигурой строевика, умевший носить, в том числе и столь любимую им парадную форму, он также отличался подчеркнутой выдержанностью и спокойствием. Перед подчиненными создавалось впечатление, что это опытный стратег и полководец. Однако бывалые командиры и штабисты, плотно взаимодействовавшие с Кирпоносом по службе (в том числе К. К. Рокоссовский и Н. К. Попель), отмечали неспособность командующего оперативно реагировать на динамично изменяющиеся условия боевой обстановки. Являясь отличным исполнителем, Кирпонос был слабым стратегом. Как говорил Н. К. Попель, «он еще не созрел до такого поста». Тем более, что малоопытному командующему КОВО противостоял один из опытнейших военачальников вермахта — генерал-фельдмаршал фон Рунштедт. В кампаниях против Польши и Франции последний командовал группой армий (фронтом), которая с большим успехом действовала на направлении главного удара.

Начальник штаба Киевского Особого военного округа (а затем и Юго-Западного фронта) генерал-лейтенант М. А. Пуркаев по своему духу и характеру был скорее ближе к немецким генералам, нежели последнее поколение советских военачальников «сталинского призыва».

Несмотря на то что происходил он из простой мордовской семьи (родился в эрзянском селе Налитове. — Примеч. авт.), Максиму Алексеевичу еще в царское время удалось закончить реальное училище, что давало право поступать в высшие учебные заведения империи. В 1915 году его направили в школу прапорщиков, откуда Пуркаев вышел офицером, но сразу на фронт не попал, а служил в учебном подразделении. В дни революции сразу же примкнул к большевикам и воевал в Красной Армии. В 1919 году вступил в ВКП(б). В боях против Колчака командовал полком, был награжден орденом Красного Знамени. Служебная карьера Пуркаева не отличалась резкими взлетами, но уже в апреле 1938 года он возглавил штаб Белорусского военного округа. Сослуживцы считали его суховатым, но уважали за ровность характера и высокую эрудированность. Пуркаев свободно владел немецким и французским языками, а с августа 1939 года был советским военным атташе в Германии. Там «на связи» с женщиной-прислугой его пыталась завербовать германская разведка, но атташе нашел силы сам сообщить о своей «слабости» в Москву и после недолгих разбирательств в столице его вновь отправили в Рейх. Правда, проработал он в Германии недолго, немцы сами «выдавили» неудобного комкора на родину. В декабре он прибыл в СССР, а с февраля 1940 года Пуркаев был вновь назначен начальником штаба БОВО, а с июля 1940 года — начальником штаба Киевского Особого военного округа. Избежавший сталинских чисток, Пуркаев наряду с Шапошниковым мог по праву считаться классическим образцом российского штабного офицера. Даже внешне он не походил на бритоголовых командиров РККА «эпохи Тимошенко», имея солидную прическу и пенсне на носу.

Пуркаев по праву считался крупным знатоком штабной работы, особенно хорошо знал службу войск и организационно-мобилизационную работу. Отличные отношения он имел с генералом A. M. Василевским, с которым вместе служил в 48 сд. Ну и, конечно, насчет боеспособности германской армии у него не было никаких иллюзий.

Третий член руководящего «триумвирата» — корпусной комиссар Н. Н. Вашугин — являлся классическим порождением событий 1937–1938 годов. Чрезмерно вспыльчивый и прямолинейный, он служил в Красной Армии с 1919 года и карьера его двигалась скорее по кругу, нежели вверх. В 1930 году он стал командиром-комиссаром стрелкового полка, потом работал в политуправлении РККА, затем — на высших стрелково-тактических курсах «Выстрел», и вновь стал командиром полка (Военную академию имени М. В. Фрунзе он закончил в 1933 году, а курсы «Выстрел» — в 1937 году). И вдруг с этого «поста» Вашугин был выдвинут на должность члена Военного совета Ленинградского военного округа! Во время войны с Финляндией он был членом Военного совета ЛВО, а осенью 1940 года его направили на Украину — членом Военного совета Киевского Особого военного округа. Этот недалекий, но в общем-то неплохой человек искренне полагал, что безоглядное выполнение вышестоящих указаний и выверенное идеологическое слово помогут Красной Армии победить любого врага.

Фактически по своим взглядам на управление войсками Пуркаев и Вашугин соотносились как «лед и пламя», а Кирпоносу, отличавшемуся спокойствием и рассудительностью, приходилось впоследствии лавировать между ними, принимая некое компромиссное решение.

Обеспеченность советских войск продовольствием и фуражом* к началу боевых действий на Западной Украине

* Источник: ЦАМО РФ, ф. 15, оп. 11624, д. 236, лл. 6–7, 11.

Командующий округом, согласуясь с указаниями Генерального штаба РККА, расположил 5, 6, 26-ю и 12-ю армии вдоль границы СССР с Венгрией, Словакией и Польшей.

Из восьми мехкорпусов пять были сосредоточены вблизи государственной границы и оперативно подчинялись нашим приграничным общевойсковым армиям КОВО.

12-я армия (командующий генерал-майор П. Г. Понеделин), находившаяся на границе с Венгрией и Словакией, имела в оперативном подчинении 16-й механизированный корпус.

26-я армия (командующий генерал-лейтенант Ф. Я. Костенко), со штабом в городе Самбор, прикрывала южный фланг «львовского выступа». В ее оперативное подчинение был передан 8-й механизированный корпус РККА.

6-я армия (командующий генерал-лейтенант И. Н. Музыченко) находилась в центральной части «львовского выступа». Штаб армии находился в городе Львове. Этой армии были оперативно подчинены 4-й и 15-й механизированные корпуса.

Состав и силы, приданные 6-й общевойсковой армии РККА, позволяли предполагать, что именно в этом районе советское командование опасалось основного удара сил вермахта. Однако подобные планы сбылись лишь частично. Всю силу германской атаки пришлось испытать 5-й общевойсковой армии и приданному ей 22-му механизированному корпусу РККА.

5-я армия (командующий генерал-майор танковых войск М. И. Потапов, член Военного совета дивизионный комиссар М. С. Никишев, начальник штаба армии генерал-майор Д. С. Писаревский) входила в состав Киевского Особого военного округа и дислоцировалась по границе СССР на территории Западной Украины.

Численный состав* артиллерийского парка КОВО на 22 июня 1941 года

* Источник: ЦАМО РФ, ф. 45, оп. 11624, д. 236, лл. 8–9, д. 145.

В состав 5-й армии входили 15-й и 27-й стрелковые корпуса, 22-й механизированный корпус (всего пять стрелковых, две танковые и одна моторизованная дивизии), 62-я и 14-я смешанные авиационные дивизии. Армия была усилена гаубичным артиллерийским полком РГК, а также тремя зенитными артиллерийскими дивизионами. Кроме того, ей (5А) подчинялись войска Ковельского, Владимир-Волынского, а также часть Струмиловского укрепленных районов. Непосредственно на границе службу несли 90-й и 98-й пограничные отряды. Всего в армии насчитывалось 102 533 человека, 4903 пулемета, 2577 автоматов, 2018 орудий и минометов (из них минометов — 864, в том числе калибра 50-мм — 504), 804 автомашины (по штату полагалось 6554) и 10 602 лошади. В 22-м механизированном корпусе РККА на 22 июня 1941 года находилось 707 танков (по другим данным, 652 танка. — Примеч. авт.). В 19-й танковой дивизии было 163 легких танка (34 БТ, из них: 6 БТ-7 линейных, 6 БТ-7 радийных, 14 БТ-5 линейных, 3 БТ-5 радийных, 5 БТ-2 со спаренными двумя 7,62-мм пулеметами ДА-2; 129 Т-26, из них: 47 однобашенных радийных, 75 однобашенных линейных и 7 огнеметных танков), 41-я танковая дивизия имела 415 танков (в том числе 31 КВ-2, 342 Т-26, 41 ХТ-26), 215-я моторизованная дивизия имела в своем составе 129 танков (в основном легких БТ-5). Прибывшие за 7–8 дней до начала войны танки КВ-2 не имели ни одного снаряда к 152-мм пушкам, некоторые из них имели технические неисправности, а водительский состав не был подготовлен к эксплуатации подобной техники вообще. 23-й мотоциклетный полк мехкорпуса также не был полностью укомплектован материальной частью[10]. В других частях и соединениях армии насчитывалось еще около 30 легких танков и бронеавтомобилей. В составе наших авиационных дивизий было 387 самолетов (истребителей — 174, бомбардировщиков — 213). Из них самолеты устаревших конструкций составляли 74 %.

Следует учитывать, что в армии происходила реорганизация стрелковых и авиационных соединений, а 22-й механизированный корпус только еще формировался, осуществлялись перевооружение и оснащение войск новой техникой.

В войсках армии было крайне мало транспортных средств, а это ограничивало их подвижность. Штабы соединений и частей 22-го механизированного корпуса были укомплектованы личным составом на 50–60 % и плохо слажены. Большинство армейских частей связи (полк, два батальона и девять отдельных рот) планировалось формировать с объявлением мобилизации, поэтому на 22 июня 1941 года в армии имелся всего лишь один батальон связи.

К началу войны соединения 5-й армии дислоцировались по условиям мирного времени. Они находились в лагерях и военных городках на удалении от 10 до 220 км от государственной границы. Например, части 45-й стрелковой дивизии дислоцировались в семи населенных пунктах, удаленных от границы и рассредоточенных по фронту и в глубину на 20–60 км, а 124-я стрелковая дивизия дислоцировалась отдельными гарнизонами в 10 населенных пунктах[11]. Все это требовало много времени для их «вытягивания» из мест дислокации и занятия района прикрытия.

Под прикрытием государственной границы перед войной было принято понимать сумму мероприятий, направленных на обеспечение мобилизации, сосредоточения и развертывания вооруженных сил для ведения войны. Эти мероприятия должны были осуществляться по «плану обороны государственной границы», исходя из которого в округах и армиях соответственно разрабатывались свои планы.

В соответствии с директивой Военного совета округа 5-я армия должна была прикрывать главное операционное направление округа — Люблин — Ровно — Киев. Она имела задачу прикрыть государственную границу в полосе (175 км) Пинск, Влодава, Крыстынополь, Кременец и не допустить прорыва войск противника на советскую территорию. Особое внимание уделялось обеспечению направлений: Холм (Хелм) — Ковель, Красныстав — Киверцы, Замостье — Дубно.

Предусматривалось, что стрелковые войска будут оборонять заранее оборудованные в инженерном отношении позиции перед фронтом и на линии укрепленных районов в тесном взаимодействии с гарнизонами их огневых сооружений.

В мае 1941 года на основании директивы округа командующий армией принял свое решение, а штаб разработал план прикрытия.

Замысел командующего армией сводился к тому, чтобы, опираясь на оборонительные сооружения предполья и укрепленных районов, не допустить прорыва противника на территорию страны (Советского Союза). Основное поражение противнику предполагалось нанести в главной полосе обороны и перед ее передним краем силами стрелковых дивизий во взаимодействии с укрепленными районами и авиацией. В случае прорыва противника через главную полосу предусматривалось уничтожить его ударами резерва и бомбардировщиками.

Оперативное построение армии строилось только в один эшелон с выделением сильного резерва.

Первый эшелон армии составляли 2 стрелковых корпуса, в связи с чем армейский район прикрытия был разделен на 2 основных участка.

В состав участка прикрытия № 1 (фронт 84 км) включались войска 15-го стрелкового корпуса (45, 62 сд) и подчиненные ему разные части и подразделения. Начальником участка был назначен командир корпуса полковник И. И. Федюнинский, комиссаром — полковой комиссар М. П. Быстров. Войска корпуса имели задачу, опираясь на заранее подготовленные оборонительные рубежи Ковельского укрепленного района, прикрыть государственную границу на участке Влодава, Парыдубы, Ковель и не допустить вторжения противника на советскую территорию, особенно прочно обеспечивая направление Холм — Ковель.

Участок делился на 2 подучастка, каждый из которых должен был прикрываться усиленной стрелковой дивизией совместно с гарнизоном укрепленного района. 45-я стрелковая дивизия должна была оборонять государственную границу на фронте 58 км, а 62-я стрелковая дивизия — на фронте 26 км.

Участок № 2 должны были прикрывать войска 27-го стрелкового корпуса (87, 124 сд) и подчиненные ему части и подразделения (командир корпуса — генерал-майор П. Д. Артеменко, комиссар — бригадный комиссар В. Н. Кофанов). Они имели задачу, опираясь на заранее подготовленные оборонительные рубежи от Владимир-Волынского укрепленного района и 2 узла обороны Струмиловского укрепленного района, прикрыть государственную границу на фронте Парыдубы, Крыстынополь (фронт в 92 км) и не допустить продвижения противника в направлениях Красныстав — Киверцы, Замостье — Ровно. Участок также был разделен на 2 подучастка. В состав первого из них входили части 87-й стрелковой дивизии, второго — 124-й стрелковой дивизии.

В резерве армии находились 22-й механизированный корпус и 135-я стрелковая дивизия из состава 27-го стрелкового корпуса. С вводом в действие плана прикрытия 135-я стрелковая дивизия должна была к 11 часам седьмого дня мобилизации сосредоточиться в районе Горохов (в 40 км от государственной границы) в готовности к действиям в направлениях Горохов — Порыцк и Горохов — Сокаль. 22-й механизированный корпус — к 8 часам второго дня ввода в действие плана прикрытия выйти в район Ковеля (в 60 км от государственной границы) в готовности к нанесению удара по противнику в направлениях Ковель — Любомль и Ковель — Владимир-Волынский.

Таким образом, по плану прикрытия, командующий армией стремился прикрыть все операционные направления. Но ввиду того, что армии предстояло оборонять широкую полосу, в полтора раза превышавшую предвоенные нормативы, она не могла создать необходимых плотностей сил и средств. Они были в 1,5–2 раза ниже, чем плотности, предусмотренные предвоенными взглядами.

Планом предусматривалось создавать предполье (полосу обеспечения), основную полосу и тыловой армейский рубеж. К моменту принятия решения сооружения Ковельского УР только начали строиться, поэтому главной полосой для 45-й и 62-й дивизий 15-го стрелкового корпуса должно было служить предполье, оборудованное в инженерном отношении на глубину 2–5 км.